Цена жизни

— Нам надо поговорить! — напустился Ахтырцев на друга, едва за самозванцем-супругой захлопнулась дверь полицейской конторы. — Как мы будем объяснять это всё Амалии? — помахал он карточкой Бежецкой перед носом Кокорина, пребывающего в раздражающем благодушии. — А что мы должны объяснять? — возмутительно равнодушно осведомился Пётр, сцепляя руки за спиной в праздном прогулочном жесте. — Я лично ничего ей объяснять не намерен. Я теперь женатый человек, остепененный. Я больше у нее не появлюсь. Я вот лучше на пары пойду. Может, действительно, прав отец, инженер дело благородное. Пусть кто-то из нашей семьи учёный будет.       Ахтырцев его едва дослушал. — То есть как это не появишься? Петя, ты в своем уме? Мы слово дали! Да она нас презирать будет! — И пусть презирает, — пожал плечами Кокорин. — Мне какое дело до её презрения или благодушия? Сказал же, я там появляться больше не буду. Я женился только что, Коля! Мне еще папеньку в известность ставить, с Эрастом знакомить. Вот бы он хоть дворянин был что ли, папаша орал бы меньше. Так и так орать будет, это уж и ежу понятно. А вот как я ему напомню про заводы и зачем ему ученый инженер! — Тут, Пётр Александрович резко повернул голову к другу и из взгляда разом исчезла всякая мечтательность и поволока. — Коля, ты главное сам не глупи. Стрелять ни-ни. Всё, рулетка закончилась. Не назовут её в честь нас русской, а если назовут, то уже не из-за нас. Твоя очередь не наступила потому что я не застрелился. Помнишь, как у цирюльника решили? Что если в этот раз подфартит, то хватит. Вот и хватит. Подфартило. Я вот сейчас понимаю, что я вообще куш сорвал. — Какой куш, что ты несешь! — снял с нос пенсне Ахтырцев, потер глаза, поднял близорукий взгляд на друга. — Петя, я вот чего подумал… Завещание это штука серьезная, мы его оба сегодня изменили. В пользу приюта. И душеприказчики друг у друга. И обещание это дурацкое дали.       Ахтырцев замолчал, явно не досказав мысли, Кокорин смотрел на друга во все глаза. Так не ему одному в голову забредали страшные мысли? — Говори, — приказал он другу, беря того за локоть и замедляя шаг. Не сговариваясь, они шли бульваром к университету. — Ты не закончил. Я знаю. Что ты не договорил?       Николай еще больше ссутулился, близоруко щурясь. — Когда ты в парке выхватил пистолет, я вдруг почувствовал, что сейчас все и кончится. Что вот сейчас ты и застрелишься. И подумал, а мне-то жить зачем? Это ведь я тебя погубил.       Кокорин выдохнул. — Дурак ты, Коля. Оба мы с тобой дураки, как я и говорил. — Произнес он с хорошо различимым облегчением. Может, ну его? Думать еще об этом. Показалось все, под адреналином еще не то покажется. Приют поди как приют, и женщина как женщина. Бальзаковского возраста famme fatale. Денег у нее куры не клюют, ухажеров и того подавно. Понятное дело, пошутила. А они дураки повелись. Хорошо, что все кончилось как кончилось. — Не силком ж ты меня к ней потащил, — вразумлял он приятеля. — Я сам пошел, на своих двоих. Еще и торопил тебя в гардеробе, ибо к даме опаздывать дурной тон. Забудь ты про неё. Лучше сегодня у нас ночуй. Эраст велел тебя не оставлять одного. — Эраст велел, — сморщился Ахтырцев как от лимона. — Ты сколько этого Эраста знаешь? Полчаса будет? А если он сумасшедший? Ну кто в здравом уме согласится на женитьбу перед дулом пистолета? — По-моему как раз очень многие, — усмехнулся Кокорин, хотя и сам далеко не был уверен. — Ну, убедил я его, что в самом деле застрелюсь. Впечатлительный попался. Зато я живой, ты живой. Да все ж хорошо, Коль. — Ничего не хорошо, — убежденно произнес Ахтырцев, переступая порог университета.       Отсидели сдвоенную лекцию. Отродясь на нее никогда не оставались, а тут оба слушали внимательно. Точнее, Кокорин слушал и даже конспект вел, а Ахтырцев со средней сноровистостью изображал усердного слушателя, на самом же деле мечась в собственных мыслях. Мучило сразу несколько вопросов. Вопрос первый: неужели Пётр собирается всерьез брать в жёны, жить одним домом с человеком с улицы? Почему не прекратить фарс? Да, их обвенчали, но родители добро никогда не дадут. Не дадут ли? Церковь-то дала. Вопрос второй, точнее уже, кажется, четвертый: Этот Эраст, кажется, беден. Он что-то говорил про долги, про кредиторов. Так ли бескорыстно он вышел за Петра? Чем он лучше той же Бежецкой? Та хоть не себе, а приюту деньги отдать предлагала. Вопрос шестой, уже не пятый. Ох, в пору подпункты к вопросам ставить. Вопрос шестой: Не будет ли этот Эраст Петром манипулировать? Петя уже сейчас вон его прихоти выполняет. Он, похоже, всерьез собрался быть заботливым мужем, а Эраст играть роль верной жены. Абсурд какой-то, фарс! А если Эраст этот не захочет, чтобы они с Петей дальше общались? Скажет что-нибудь вроде «Этот Ахтырцев тебя к Бежецкой затащил, ты чуть не погиб, если бы не я». Это сейчас Петя отнекивается, а ну как поверит? Неспокойно, очень неспокойно было Ахтырцеву. Меж тем, пара кончилась, и друг тронул его за плечо. — Проснись и пой, Коля! Занятия кончились, поехали с нами на свадебное застолье. Поддержишь меня и Эраста. При тебе папаша сдержится. А про завещание вообще не скажем ничего, ну его. Завтра им займусь. И ты своим. Поменять его надо. И записку эту дурацкую еще порвать к такой-то матери. А то Эраст найдет, еще пуще расстроится. Видал, как он насупился, едва я сказал про Бежецкую? — У тебя один Эраст на уме, — пробурчал Ахтырцев недовольно.       Этот Эраст уже начал его порядком раздражать. Был бы девицей, можно было бы просто игнорировать, потому что с девицами-ровесницами что толку разговаривать? У них на уме одни хохотульки. А это молодой человек, в полиции работает, гослужащий. Чиновник, хоть и мелкого ранга. — Не могу я пока все в толк взять, что ты женат. — Признался Николай уже в экипаже. Катили, как условлено, к полицейской конторе, Эраста забирать.       Жёнушка себя ждать долго не заставила: вышла. В форменном мундире, фуражку в руках вертела, как сумочку или муфту. Тут Ахтырцев почувствовал раздражение особое: получше разглядев молодого человека, он, не без скорби, был вынужден признать очевидное: Эраст весьма хорош собой, и, если отбросить субъективность, они с Петровм красивая, гармоничная пара. «Нет, какая гармоничная!», одернул себя Ахтырцев. «Они оба мужчины! Они вообще не могут быть парой, это противоестественно!» И тем не менее, они венчаны.       Петр высунулся из окошка экипажа. — Эраст! Мы тут! Иди к нам! Говори, куда ехать за вещами! Мгновение назад строгое, сосредоточенное лицо молодого человека озарилось улыбкой: всё-таки приехали. — На Малую Никитскую, 17, — скомандовал он, забираясь в экипаж и садясь рядом с мужем.       Ахтырцев покорно, хоть и не хотя, пересел напротив. Кокорин, с мгновение поколебавшись, взял жену за руку. — Ну, что? Как прошел день, как работа? — начал заботливо расспрашивать он. — Хорошо, — Эраст кивнул, подтверждая свои слова жестикуляцией. Смутился, но руку не отнял. Ладони у Петра были аккуратные и весьма приятные наощупь. Представить даже страшно, что всего несколько часов назад они держали у виска своего хозяина пистолет и могли навсегда остыть. Как хорошо, что Эраст не допустил этого. То ли смущаясь, то ли просто маясь, Фандорин смотрел на собственные пальцы, переплетенные с пальцами спасенного студента. Второй студент сверкал стеклами своего пенсне из полумрака экипажа. — Пётр и Николай, — начал он застенчиво. — Можете ли вы познакомить меня с этой госпожой Бежецкой, надоумившей вас стреляться? — Вот те на! — развеселился Кокорин. — Только я хотел с этого всего спрыгнуть, так меня родная жёнушка сама за галстук тащит!       Эраст вспыхнул, но остался твёрд. — Это может быть важно. Представьте ей меня. Скажите, что я тоже студент. Пожалуйста. Мне покоя эта её шутка не дает. Какая-то слишком чёрная. — Будет тебе Амалия, раз так хочешь, — согласился Кокорин и подмигнул другу: видал? А ты беспокоился, Амалия, Амалия. — Любой каприз для моей жёнушки. — Приехали, господа! — прервал их извозчик, останавливаясь возле дома. — Ты нас подожди, получишь на чай как следует, — велел Пётр, проворно выскочил, подал жёнушке руку, Ахтырцеву помогать не стал, сам выберется.       Хозяйка была дома, и щами пахло на всю парадную. Снова Эраст густо покраснел. Как не солидно приводить сюда таких людей! Что о нем подумают? Что он замарашка отхватил себе богатого жениха? А ведь и правильно подумают!       «Но ведь по Петиному завещанию, все отходит приюту», попытался оправдать себя Эраст. Не вышло. Это завещание Петя по дурости, на кураже составил. И до их встречи. А сейчас начнет Эрасту помогать расплачиваться с папенькиными кредиторами. Не разориться бы! Там такие проценты. «Какой я мелочный», устыдился сам себя Фандорин. «Еду в новый дом, а о чем думаю?»       С хозяйкой попрощались сердечно, но не долго. Долгие проводы сильные слезы, верно говорят. А плакать ни к чему было, тут соображать надо. Неспокойно Эрасту было сильно. Что предпримет эта женщина, когда узнает, что оба студента выжили, и что приюту пока ничего не отходит? А как узнает, почему выжили?       За день Эраст всячески это обдумывал. По всему выходило, что работать придется уже с фактом всеобщей известности о скандальном браке. Но, как знать, может так оно даже лучше? Когда работаешь уже с неизбежным фактом, начинаешь видеть как его грамотно повернуть: Бежецкая дама эпатажная, опять же, сирот любит. А как заинтересуется? Пусть, пусть узнает, увидит, что студенты живы, что один даже женат. Скрывать от нее совсем другой факт следует: где Эраст работает ей знать ни к чему. Ну, разыграл Пётр сценку на улице перед дурачком, а тот и за чистую монету принял, и вот, пожалуйста — теперь жена.       Кокорин и Ахтырцев, меж тем, погрузили нехитрое и пока немногое Эрастово приданное. Сундук папенькиных фраков да галстуков, да сундук маменькиных книг. Все легко влезло, покатили. Петя квартировал на Остоженке, как записной богач. Эрасту даже страшно представить, сколько тут элементарный хлеб стоит. Однако, Кокорина ничего не смущало. Во очередной раз подав ему руку, чтобы помочь спешиться, Пётр повел его к дому. Особняк в английском стиле с огромным окном на всю лестницу, обнесенный небольшим открытым заборчиком, взирал на молодых людей настороженно своим единственным оком.       Извозчик, довольный тройной платой за чай настолько, что беспрекословно донес сундуки господ до самого крыльца, укатил. Открыл Афанасий, камердинер. — Добрый вечер, Пётр Александрович. Добрый вечер, Николай Степанович. А вы, сударь?.. — Это Эраст Петрович, Афанасий. — представил гостя Пётр. — Моя законная супруга. Он к нам навсегда переезжает, ну или пока смерть не разлучит. Бери чемоданы да скажи Дуняше, чтобы готовила комнату рядом с моей. Ужин готов? Сегодня праздник. Потом, потом все со всеми обсудишь, сейчас распоряжения давай. Папенька дома? — Александр Артомонович вас ждут. Вы сегодня рано. — Я теперь всегда так буду. Остепенился, женатый человек. Ну, давай, Афанасий, организовывай все. А я к папеньке, с супругой знакомить. Коля ты нас сзади прикрывай. — хохотнул Пётр напоследок, и, решительно взяв безмолвного от всего происходящего Фандорина под руку, повел в богатый, похожий на музей, дом.