Dubious Darkness

— У меня своя клиника неподалёку. Там нас никто не будет искать. Ген тряхнул головой, отгоняя дурные мысли о том, как он будет жить дальше, если Сэнку не справится. — Значит, поехали. Тридцать минут спустя он уже с трудом и кряхтением вылезал из самой обычной машины скорой помощи на самую обычную парковку у самого обычного и крайне неприметного здания. Он быстро обвёл взглядом округу, осматривая местность и убеждаясь, что они находятся где-то на окраине города, в тихом, непритязательном районе, далёком от громогласной центральной возни власть имеющих. В отличие от площадки вокруг тюрьмы, откуда его спасали, тут снаружи вполне себе кипела жизнь — у входа были припаркованы машины, по ту сторону улицы слонялась стайка подростков, и Ген даже заметил женщину, которая вышла из здания и мило болтала со своим ребёнком. Очевидно, клиника Луны была не просто каким-то прикрытием для отвода глаз — тут и правда оказывали людям помощь. Осознавать это было забавно: обычно в его кругах услугами мисс Райт пользовались «с вызовом на дом», если можно так выразиться, но она вполне себе успешно вела дела и за пределами столичного андеграунда… Однако времени рассуждать не было. Скорая едва успела остановиться, как Луна с Цукасой засуетились, выгружая каталку с большим чёрным мешком для трупов, куда до этого завернули окровавленное тело Сэнку. При этом ладонь Луны была где-то там, под мешком, то ли зажимая рану, то ли высчитывая утихающий пульс, и Гена не покидало странное неуютное чувство, будто это её прикосновение было единственным, что ещё связывало Ишигами с миром смертных. Они с грохотом вкатили каталку через две вращающиеся металлические двери, буквально секунду спустя к ним подбежал ещё один молодой мужчина в медицинской форме, окидывая быстрым прицельным взглядом каждого из них, словно оценивая травмы и ранжируя их по степени срочности. Нахмурившись при виде Гена, — неужели с его лицом произошло нечто настолько вопиющее? — мужчина сосредоточил внимание на Сэнку, и Ген заметил, как стремительно этот парень помрачнел. — Подготовь хирургический кабинет, Шамиль, — приказала Луна. — Нам немедленно нужно доставить его в операционную. — Одну минуту! — кивнул, по всей видимости, Шамиль и побежал по коридору, обгоняя их, по пути отдавая распоряжения другим медицинским работникам. Луна с Цукасой поспешили вперёд, волоча каталку с грохотом и витающей вокруг неё тревогой, а Ген, прихрамывая и опираясь на Кохаку, побрёл за ними. Уровень адреналина в его крови, со всей очевидностью, стремительно снижался, и судя по серым пятнам на периферии зрения и ослабшим коленям, он понимал, что находится где-то на очень тонкой грани от очередного позорного обморока. С каждым шагом Ген всё сильнее прижимался к Кохаку, заставляя её слегка спотыкаться под его весом, но будучи не в состоянии передвигать ноги без дополнительной опоры. — Нам нужно, чтобы кто-то тебя осмотрел, пока ты снова не отключился, — с необъятным беспокойством во взгляде она откинула чёлку с его лица, нахмурившись при виде синяков и ссадин. — Нет, — выдохнул Ген. — Я должен убедиться… — он замолчал, не в силах заставить себя закончить предложение. Какое-то глубоко укоренившееся в его костях суеверие заставило его отказаться произносить вслух слова, которые могли обречь Сэнку на смерть. Даже думать об этом сейчас казалось кощунством, будто даже случайная мысль могла… Могла… Хотелось сказать «могла забрать у него Ишигами», но и эту мысль заканчивать было больно. Пиздец, как же низко он пал, как отвратительно и мерзко… Если бы у Гена в теле оставалась хоть капля здравого смысла, если бы хотя бы одна клетка его мозга функционировала адекватно, он бы просто оставил Ишигами истекать своей блядской кровью на тюремной полу и со спокойной совестью счёл бы это своеобразным кармическим возмездием за всё содеянное. Но нет, блядь. История Рури, как оказалось, ничему его не научила, и Вселенная послала Гену новую, блядь, возможность — на собственном горьком опыте убедиться, что случается, когда доверяешь сердце жизнь золотому сыночку Бюро. Но, по всей видимости, Ген оказался или откровенно слепым, или слишком тупым, или просто на голову ёбнутым любителем шоу «Танцы на граблях». Как ты жив-то ещё, Асагири, с таким-то уровнем стратегического планирования? Двери хирургического отделения распахнулись, и оттуда, словно из растревоженного муравейника, хлынул поток медсестёр. Они с непринуждённой компетентностью приняли каталку, осторожно забрав её из цепкой хватки Цукасы, и ловко вкатили в операционную. Цукаса же подался за ними, но запнулся, потерянно глядя на то, как прямо перед его носом с силой захлопнулись двери. Над проёмом в ту же секунду зажглась красная лампочка, оповещая о начале операции. Тишина, что внезапно их окружила, казалась какой-то странной и неправильной, статичной без той неистовой энергии из страха и адреналина, что привела их сюда. Цукаса напряжённо и с шумом дышал, нервный и явно тревожный, и выглядел так, словно какое-то время всерьёз раздумывал, не ворваться ли ему внутрь, но спустя пару секунд тряхнул головой, будто вспоминая, что там, за дверьми хирургии, работают профессионалы, и к нему вернулась его обычная сдержанность. Он опустил плечи и глубоко вздохнул. Интересно, что сейчас творилось внутри его мощного воинского сердца? Их с Сэнку связывала долгая история, в которой, очевидно, помимо злости и предательства, было много братской любви и взаимного уважения, и, пожалуй, прямо сейчас никто не мог понять Сэнку так, как Цукаса. Два отверженных героя… в самом центре преступного мира. Во рту сделалось горько. Ген кашлянул. Шишио вздрогнул и оглянулся на него. — Так, ладно, — проворчал он, махнув рукой, будто прогоняя мысли, которые доставляли буквально физический дискомфорт. — Давай-ка приведём тебя в порядок. Тебе тоже нужна помощь… Где тут ещё хоть один, блядь, врач? Ген кивнул. Цукаса никак не прокомментировал ни его шаткий шаг, ни холодный липкий пот, который вновь выступил на его лбу и пропитал одежду. Он просто мягко обнял Гена за плечи и наполовину понёс, наполовину повёл его по коридору, поддерживая и согревая. Кохаку суетливо побежала впереди них, проверяя каждую дверь в коридоре в поисках пустого смотрового кабинета. Она жестом пригласила их пройти во вторую дверь справа и сразу же принялась обшаривать шкафы, извлекая из них всё, что могло пригодиться. Цукаса осторожно опустил его на кушетку и помог удобно улечься на твёрдый матрас, застеленный одноразовой простынью. От этого простого движения у Гена вновь потемнело в глазах, мир снова стал серым и бесцветным по краям, и ему пришлось зажмуриться и глубоко дышать, чтобы не поддаться рвотному позыву — блевать всё равно было нечем. Когда он снова смог открыть глаза, Кохаку смотрела на него мокрыми глазами и с выражением крайней тревоги, а Цукаса аккуратно срезал ножницами уродливый серый комбинезон, который Ген был вынужден носить весь прошлый месяц. Он ощущал, как грязь и пот стягивают его кожу, как новый слой всего этого дерьма высыхает на нём, вызывая ещё одну волну дискомфорта, и заметил, как беспокойство в глазах Кохаку переросло в ярость, когда та увидела, как сильно он похудел. — Вот уроды! — шикнула она. — Столько часов тренировок — и всё впустую! Ген фыркнул. — Мне жаль, дорогая, что я не сумел сохранить железобетонный пресс, но, надеюсь, скоро смогу- — Заткнись, — Кохаку шмыгнула носом. — Придёшь в себя — я тебе такой план для спортзала накатаю, что ты ещё мощнее будешь! — А мне и так нравится, — с тихой улыбкой хмыкнул Цукаса. — Ты изящный. И просто немного ослаб, смотри, бицуха ещё на месте… — он мягко сжал его плечо, будто показывая, что не всё потеряно, и от его успокаивающего взгляда Ген сам не заметил, как вспыхнул румянцем. — Почему ты помог мне? — Ну… Мы ведь союзники? — пожал плечами Шишио, избегая его прямого взгляда. — Цу-чан, — настаивал Ген, — я не дурак. Я не рассчитывал на то, что ты будешь там. Я понимаю, что ты жутко рисковал, но зачем? Вдруг кто-то из этих уродов узнал бы, что ты жив?! Так почему ты это сделал? Цукаса нахмурился. — Быть может, я устал смотреть, как Совет убивает невинных людей. — Ты прекрасно знаешь, что я далеко не невинный человек. — Тогда, может быть, я просто устал, что они убивают тех, кто мне очень дорог. Искренности в его голосе было достаточно, чтобы они оба вздрогнули в каком-то уязвимом шоке, что это чувство тёплой привязанности друг к другу, которое они оба привыкли скрывать под толстым слоем брони и не показывать никому, даже самим себе, внезапно прорвалось наружу. Ген мысленно всегда называл Цукасу другом, но осознавать, что и сам он был для него кем-то важным и значимым… Это оказалось чем-то более волнующим, чем Ген был к тому готов. Он нервно облизнул губы, ослабевший от изматывающей боли в каждой клеточке тела и какой-то невыносимой, титанической усталости, что тянула его вниз. Внезапно ему стало стыдно за то, что будучи там, в тюрьме, он засомневался в верности Цукасы, искренне считая, что тот предпочтёт ему своё инкогнито — и это после всего, что между ними было. Ген ослабил хватку на его запястье и позволил Цукасе немного отстраниться. — Спасибо, Цу-чан, — тихо выдохнул он. — Я не забуду, что ты для меня сделал. В глубоких и тёмных глазах бывшего героя промелькнуло нечто до боли похожее на печаль. — Я должен был сделать больше, Ген. Я должен был знать, чем всё это для тебя закончится… Ген неловко пожал одним плечом. — Это был мой выбор, Цу-чан, поверить ему. Ты меня предупреждал, но я всё равно на это пошёл. И я никогда не ожидал, что ты рискнёшь собой ради меня — не после того, как я показал себя таким идиотом. — Ой, да ладно, как будто я до этого не знал, какой ты идиот, — проворчал Цукаса и принялся тщательно вытирать кровищу с его лица. Кохаку зашипела так, будто ей было физически больно на это смотреть. — Так, я пойду найду кого-нибудь, кто сможет зашить тебе щёку. Это выглядит отвратительно, — она сглотнула и вихрем умчалась за дверь. Цукаса вздохнул, промокая другие ссадины Гена спиртовой салфеткой. Порез у линии роста волос оказался совсем неглубоким, и, в отличие от щеки, не было необходимости его штопать, поэтому он лишь аккуратно заклеил его бинтами-бабочками. Цукаса мягко погладил Гена по правой щеке и сочувственно хмыкнул, взглянув на опухшие, налитые кровью и ноющие синяки, покрывавшие всё его тело. — Я мало что могу с этим поделать, — вздохнул он. Нежные пальцы надавливали на его грудную клетку, прощупывая до тех пор, пока Ген не зашипел от боли. — У тебя сломано ребро, но всё остальное — просто поверхностные повреждения. Нужно смазать заживляющей мазью, и всё пройдёт. Кто бы тебя ни допрашивал, он явно не планировал убивать тебя сразу. — Это были американцы, судя по акценту, — поморщился Ген. — Что вообще происходит? Они что, захватили власть? — Нет. Ну, пока… — Цукаса задумчиво хмыкнул. — Но, видимо, Ибара и его союзники сильно беспокоятся о том, что именно тебе известно, если уж они были готовы так откровенно тебе угрожать. Американское влияние пока активно скрывается от народа, но когда данные о побеге утекут в новостные каналы, скрыть присутствие в рухнувшей тюрьме иностранных военных будет просто невозможно. Ген самодовольно кивнул. — О, я уверен, жителям столицы будет крайне интересно посмотреть на кадры, где прекрасно видно, как иностранные солдаты входят в тюрьму непосредственно перед самым громким побегом последних лет… Нужно только преподнести эту милую деталь под правильным соусом. — И как ты собираешься это делать? — Ну, для начала, напишу пару слов Минами-чан… — дверь в кабинет распахнулась, и на пороге появилась Кохаку с тем молодым врачом, который встречал их у входа. Шамиль, кажется? — Ну, что тут у нас? — заметив Гена, этот Шамиль нахмурился и тут же направился к шкафчику, извлекая оттуда хирургический набор. — Я не эксперт в челюстно-лицевой хирургии, но сделаю всё, что смогу. Ген отмахнулся. — Останется шрам — набью сверху татуху. — Прям на лице? — Не то чтобы я собирался работать в офисе, — фыркнул он и тут же зашипел, когда Шамиль пшикнул ему в рожу антисептиком. — Эй? Но грёбаный нахальный доктор лишь выгнул бровь. — Лидокаин. Чтоб не дёргался, — Ген и так бы не дёргался: подумаешь, всего лишь иголкой с ниткой прямиком по живой плоти, ему такое далеко не впервой. Шамиль работал скрупулёзно и сосредоточенно, аккуратно стягивая рану мелкими стежками. — Края рваные, — спустя пару минут вздохнул он, — шрам, скорее всего, всё-таки будет… Но я стараюсь сделать его красивым. Кохаку фыркнула. — Красивый шрам? Мда уж, у врачей, конечно, своеобразное представление о прекрасном… Ген лишь закатил глаза. Шамиль продолжил работать. Примерно через двадцать минут тот, аккуратно обработав шов, протянул Гену небольшое зеркало. Он вздохнул. Не то чтобы Ген привык полагаться на свою внешность, но быть смазливым и андрогинным порою шло на пользу делу — ему легко было перевоплощаться в любые роли, и даже не требовалась для этого тонна грима. Он не считал себя каким-то особенно красивым — то ли дело скульптурная, фактурная, какая-то аристократичная слегка суровая красота того же Сэнку, — но ему нравилось его лицо. Лишиться его было бы обидно. С небольшой опаской Ген заглянул в зеркало. Ну, что ж… Правая сторона его лица была помята и подбита, но, в целом, бывало и хуже, а вот левая… Воспалённая красная линия пересекала щёку от самого нижнего века до подбородка, ломаясь зигзагом прямо по линии скулы. Шов был действительно аккуратным — почти идеальным в заданных условиях. Ген бы не сделал лучше. Это выглядело странно и незнакомо, но… В целом… — Тебе даже идёт, — хмыкнул Цукаса. — Ой, да не пизди, — вздохнул он. — Ладно, не конец света. Кохаку-чан? — та встрепенулась. — Свяжись с Минами. Надо нам навести немного суеты… Кохаку довольно ухмыльнулась. — Будет сделано, Босс, — и пружинистым шагом направилась к двери, явно взбудораженная возвращением в прежний рабочий ритм. Шамиль кивнул им обоим и тоже ретировался из кабинета. Ген выдохнул, устало откидываясь на кушетку. Хотелось жрать. И спать. И помыться. Нет, сначала помыться, а потом уже поесть… Интересно, насколько уместным будет пожрать прямо в душе? — Ты знаешь, что именно случилось в то утро? — раздался глухой голос Цукасы. — Почему Сэнку… так поступил. Ой, блядь… — Мм? — он постарался звучать и выглядеть незаинтересованным, но сердце всё равно предательски дрогнуло. Кажется, от острого взгляда Шишио это не скрылось. — Ему позвонил Бьякуя. На твой телефон. И, ну… О. О… Чёрт. Не стоило большого труда представить, что этот четырежды ёбаный Бьякуя Ишигами мог сказать своему сыну, позвонив на телефон человека, который последние десять лет мечтал этого самого сына убить и всячески уничтожить. В любых других обстоятельствах Ген бы и сам себе вряд ли поверил, вот только к тому моменту они с Сэнку уже… Блядь. Это было больно. Часть его разума понимала, что то, что между ними успело произойти, вряд ли перечёркивало годы кровной вражды и накопленного недоверия, но, чёрт возьми, даже он готов был простить, готов был забыть о боли и начать всё заново, он буквально предложил ему своё сердце, предложил свой дом, свою жизнь, разве это ничего не значило, разве ничего не стоило?.. Во рту снова сделалось горько. — Откуда у этого ублюдка был мой номер? Цукаса кивнул, подтверждая, что и сам задавался этим вопросом. — Мы активно выясняем, кто и как предоставил Бьякуе всю информацию, какими путями это произошло, для чего, и кому в итоге надо перерезать горло. Как только ты сможешь двигаться и не будешь выглядеть так, будто вот-вот откинешься, мы отправимся на охоту, ты и я. Перспектива перерезать кому-нибудь горло показалась небывалой благостью. О, да. Дайте ему ублюдка, который посмел его продать, и баланс во вселенной немножко, но восстановится. Эта мысль придала ему сил. Ген потянулся, одарив Цукасу хищной ухмылкой. — Как же хорошо быть дома. ••• Он не помнил, как заснул, не помнил, кто и как перенёс его в маленькую уютную комнатку, которая, должно быть, принадлежала Луне или кому-то из её работников. Всё, что он знал, это то, что, когда Ген в следующий раз открыл глаза, он лежал на мягком матрасе, укрытый слоем таких же мягких одеял, окутанный теплом и мягким запахом луговых цветов. Всё его тело пиздецки болело, но Ген усилием воли проигнорировал боль и с явным усилием выпрямился, усевшись в кровати, с шипением выдохнув, когда это движение отдалось противной ноющей пульсацией в его сломанных рёбрах. Он позволил себе перевести дух и не шевелиться: в глазах снова потемнело, и он посидел вот так, пока не стало немного лучше. Когда его тело вновь обрело способность медленно двигаться, Ген обратил своё внимание на остальную часть комнаты, ту, что была за пределами мягкой постели. Вдоль подоконников, озарённых ранним утренним светом, аккуратными свёртками висели пучки трав и сушёных цветов — должно быть, именно они давали этот приятный ненавязчивый аромат. На одной из стен висела большая магнитная доска с какими-то табличками и расписаниями, обклеенная множеством стикеров с неряшливыми рисунками яркими цветными карандашами и милыми надписями с благодарностями от бывших маленьких пациентов. Это было довольно трогательно, и Ген улыбнулся. Он осторожно спустил ноги с матраса на холодный пол, двигаясь медленно и размеренно, без резких движений, чтобы избежать очередного приступа тошноты и головокружения. Его внимание привлёк небольшой листок бумаги, что лежал рядом с подносом тут же, на кофейном столике. Ген с любопытством протянул руку, придвигая записку поближе, разглядывая неразборчивый, но очень нарядный, витиеватый и до боли знакомый почерк. «Этот твой пережил операцию. Приведи себя в порядок и найди меня. ~ Амариллис». Ген не сдержался и смешливо фыркнул. Он буквально мог слышать, каким тоном она это писала. В паре коротких предложений сполна выражалось всё её недовольство его решением. Впрочем, сам факт наличия записки радовал — видимо, Рилл удалось уладить все дела и благополучно вернуться в клинику. Он вздохнул и с подозрением покосился на кухонный колпак, который, по всей видимости, прикрывал подготовленный заранее завтрак. Поджав губы, Ген его снял и обнаружил под ним небольшую тарелку с постной овсянкой и несколькими кусочками фруктов. Фу. Овсянка. Странно, конечно, было выделываться и морщить нос от каши, особенно, после того, как он столько недель подряд питался буквально помоями, но, чёрт возьми, как же хотелось чего-нибудь вкусного, а не противную липкую овсянку… Вот как, наверное, ощущала себя Суйка, когда Ген вместо жирной рыбы подсовывал ей полезный, но явно невкусный корм, прописанный ветеринаром? Он как бы прекрасно понимал, что подобная простая пища, вероятно, предназначалась именно для того, чтобы облегчить переход на обычное человеческое питание, но это не означало, что от его понимания эта дурацкая овсянка внезапно становилась вкуснее. Тем не менее, Ген не был идиотом. Он осознавал, что лучше ему не выёбываться и есть всё, что дают — его истерзанному организму нужно было топливо, чтобы набраться сил. Но, блядь, овсянка! Большую часть своей концентрации Ген потратил на то, чтобы проглотить этот скудный завтрак без риска вырвать обратно всю эту противную еду, когда та падала в его пустой желудок. Это был неприятный и длительный процесс, но это позволило ему отвлечься от ноющей боли где-то под рёбрами, которую вызвала записка от Рилли. Ну, потому что… Если Сэнку пережил операцию, это означало, что Гену придётся решать, что с ним делать. Это был всё тот же вопрос, над которым он бился годами, до боли знакомая сердцу дилемма, которая теперь приобрела ещё более кислый привкус. Мысль о том, чтобы его убить, вызывала в Гене новый приступ тошноты, но он даже представить себе не мог, что однажды снова сможет находиться в одной комнате с человеком, который так легко и играючи, как никто другой во всём мире, сумел вырвать из его груди сердце — и так же легко просто продал его за лживое и грязное обещание мнимой свободы. Да, Сэнку, скорее всего, что-то понял, и пожалел о своём решении, но что это изменило? Как он мог смотреть в его багряные глаза и замечать в них хоть что-то, помимо болезненного раскаяния, которое появилось там в момент, когда люди Бьякуи ворвались в ту злосчастную кофейню? Как он мог смотреть на Сэнку и не думать о тёплых руках, жарких стонах, кровоточащих ранах и запутанных словах, которые так и не вырвались наружу? Оттолкнув подальше глупость собственного сердца, Ген заставил себя подняться на ноги. Он всё ещё чувствовал себя так, словно его сбил автобус, но это было уже очень далеко от того ужасного, ледяного и жуткого оцепенения, в котором он пребывал каждую блядскую секунду, будучи запертым наедине со своей болью в крошечной грязной камере. Дверь в смежную ванную комнату была приоткрыта — видимо, специально, чтобы указать Гену, куда ему следует пойти, чтобы привести себя в порядок, как указала всегда щепетильная Амариллис. Очень приятно было обнаружить там свежую зубную щётку, пушистый халат и типичный гостиничный набор гигиенических принадлежностей. Луна, должно быть, привыкла принимать незнакомцев у себя дома? Ну, или просто так сильно постаралась для комфорта конкретно Гена, что тоже было приятно. Она, очевидно, сильно рисковала, позволяя ему здесь укрыться даже на одну ночь… Ген всегда был с ней щедр, но в этот раз мисс Райт заслужила особенно крупный чек. И лично пару слов благодарности. Сорвав с себя окровавленную больничную рубашку и мягкие штаны, в которые он был одет, Ген бросил всё это в корзину возле двери и с наслаждением встал под упругую струю тёплой воды. После стольких недель вынужденного сидения в грязи горячий душ ощущался благословением небес. В тюрьме Ген как мог поддерживал свою гигиену, но зачастую в тамошних условиях это было просто невозможно — в какой-то момент он понял, что ту чистую воду, которая ему доставалась, всё-таки лучше пить, а не обтираться ею. Он устало прислонился головой к плитке и позволил потоку капель живительной влаги свободно стекать по спине и плечам, стараясь ни о чём не думать — но всё равно то и дело мысленно возвращаясь к выражению лица Сэнку, когда тот рванул между Геном и пулей, которая должна была его убить. Вот придурок. Ген не боялся умирать. Не хотелось, конечно, подохнуть вот так позорно — но, по крайней мере, это было не страшно. Смерть давно его не пугала. По крайней мере, его собственная смерть. Он готов был умереть хоть сотню тысяч раз подряд, лишь бы не хоронить ещё одного близкого человека. Смерть — это всего лишь ничто. Когда ты умираешь, тебе уже нет дела до того, что происходит в мире, страдаешь не ты, а те, кто тебя любил. Он вспомнил, как впервые отнял жизнь. Ген думал об этом не часто, но в последний раз об этом спрашивал именно Сэнку… Ген не рассказал ему всего. Казалось, тот Ишигами не смог бы с этим знанием жить — но, возможно, теперь, после того, что случилось в тюрьме, после того, как сам он убил не одного и не двух человек буквально голыми руками, Сэнку бы понял его чуть лучше. Убийство было совсем не похоже на блестящие оправдательные речи адвоката, которые Ген когда-то мечтал написать, как и не было там очарования волшебных цирковых иллюзий, которые он мечтал когда-то показать. В последних прерывистых вздохах людей не было никакой поэзии — лишь удушающая инстинктивная паника от того, как жизнь ускользала из-под контроля. В крови не было никакой красоты. Она была просто красной и липкой. Ген стоял под струями и смотрел, как вода под ним медленно становится прозрачной, смывая с его тела долгие недели ада. Он заставил себя выпрямиться и схватил с полочки ароматное мыло, тщательно оттирая кровь, пот и грязь, что ещё оставались на коже после побега. С подозрительной лёгкостью, которую выработал долгими, долгими годами ежедневной практики, он приказал себе не думать о Сэнку — и о том, что тот сделал, чтобы его спасти. У него были дела поважнее. ••• — Ты крайне дерьмово выглядишь, — фыркнула Амариллис, как только Ген зашёл в маленькую комнату отдыха рядом с операционной — квартирка Луны оказалась буквально пристроена к её больнице. Рилл сидела на одном из кресел и листала модный журнал с демонстративно-скучающим выражением лица, которое стало резким и острым, как только он появился в поле её зрения. — Спасибо, дорогая, мне об этом не сказал только лишь каждый, — Ген закатил глаза и уселся на кресло рядом. — Ты смогла замести следы? — Была бы я здесь, если бы не смогла? Он хмыкнул и заглянул в её журнал. Номер был не свежим, и Ген мгновенно потерял интерес. — Когда нам нужно будет отсюда сваливать? — Луна сказала, что займётся тобой, как только состояние Ишигами стабилизируется. Тебя надо прокапать всякими там штуками, ну, сам знаешь, — она смерила его едва ли не брезгливым взглядом, и Ген снова закатил глаза. Рилл поджала губы. — От этого шва на лице уже вряд ли получится избавиться, насколько я понимаю, да? Какое упущение. Ты был таким хорошеньким. — Иди на хуй, Рилл. Она вздохнула и примирительно убрала с его лица длинную прядку. — Извини. Меня просто бесит, что из-за этого ублюдка тебя покалечили, а мы теперь ещё должны его лечить. — Тебе напомнить, как вы с Дашей-чан читали вслух на весь штаб порнографрческие фанфики про нас с этим самым ублюдком? — выгнул бровь Ген. — Где же твоя толерантность к герою всех ваших грязных фантазий! — Да лучше б он так и оставался героем фантазий, чем… — она оборвала себя, явно понимая, что Ген начинал злиться, и не желая вымещать на нём весь свой накопленный гнев. — Ладно. Я просто рада, что ты здесь. Если бы я знала, куда приведёт этот цирк, обещаю, я бы так не делала. Ген тихо фыркнул. — Ой, да кому ты врёшь. Амариллис усмехнулась и, заглянув в его глаза, будто убеждаясь, что у них всё в порядке, взяла Гена за руку. — Я скучала по тебе, Асагири. Немного нервничаю, что приходится торчать здесь, у Луны, но ничего, скоро переедем в более безопасное место. Никитины ждут нас в одной из своих резиденций. В любом случае, этот твой Ишигами очнётся лишь через пару дней. «Мне жаль». «Мне так жаль, Ген». Ген кивнул, улыбнулся и решительно выбросил мысли о всяких там бывших героях и грязных предателях из головы, сосредоточившись на действительно важных задачах, что перед ним стояли. У него не было ни малейшего желания задерживаться тут слишком долго — и тем самым омрачать опасностями размеренную жизнь мисс Райт, точно не в оплату за те щедрые услуги, которые она им оказала. Кроме того, сколько бы лет Ген с ней ни работал — вряд ли он мог сказать, что доверял ей на сто процентов. Нет. Он не доверял никому. Теперь, очевидно, даже самому себе — и своему собственному сердцу, которое- Так, блядь. Хватит. — Что произошло, пока меня не было? — спросил он вместо того, чтобы думать. Амариллис отбросила журнал в сторону и повернулась к нему с ядовитым блеском в глазах, который всегда обещал хорошую сплетню. — О, ты бы слышал эту чушь. Просто очаровательно, что кто-то вообще на это дерьмо повёлся. Если коротко, Совет объявил, что ты арестован за убийство Премьер-министра, и что Ишигами якобы внедрился к тебе в доверие по большому плану какой-то великой секретной операции с целью, цитирую, «свержения империи Менталиста»… — Рилл показала пальцами кавычки и закатила глаза. Ген гордился собой, что не вздрогнул от столь издевательского описания всех произошедших событий. Вот же ублюдки. Амариллис там временем продолжала щебетать. — Честно? Я всерьёз подумывала выпотрошить его для тебя, но это было крайне сложно провернуть. Во-первых, папочка Бьякуя предусмотрительно запер своего сыночка в Башне, будто какую-то Рапунцель, подальше ото всех глаз, от всех людей, так, чтобы его нигде не было видно, представляешь? За полтора месяца он появился на публике только один раз, в тот самый день… Ну, а во-вторых, Кохаку занудствовала, будто это ты должен решать, что с ним делать, а не мы, — Рилл фыркнула, будто морализм Кохаку был совершенно ей недоступен. — Короче, Ишигами спрятался в своей скорлупе, и нам пришлось использовать все свои связи, чтобы его найти. Пришлось Кохаку врываться к нему домой, иначе… Ну, ты бы знал, сколько мы сил потратили, чтобы выяснить, куда они тебя упрятали, но ничего не вышло, пока не помог Ишигами. Как бы мне ни хотелось это признавать… без него мы бы не справились. Эта история подтвердила большую часть того, что он уже знал и о чём начал подозревать во время побега. Кохаку была одной из немногих людей, которым Ген доверял всегда — слишком уж многое их связывало, слишком давно они друг друга знали. Она ни за что не сдалась бы и не опустила руки, пока не выяснила, где он, и не спланировала бы для него побег. Единственным вопросом во всей этой истории было то, почему Сэнку вообще согласился ей помочь. Неужели- Ген тряхнул головой, отбросив эту мысль, и снова сосредоточился на Амариллис. — А что там с бизнесом? Уже возникли какие-то сложности? Перераздел территорий, все дела? — Пока нет, — Рилл нахмурила изящные брови, выражение её лица стало немного озабоченным. — Все подозрительно притихли с тех пор, как тебя упекли. Ходят слухи, что скоро к нам вторгнется американская мафия или типа того. Ну, знаешь, на фоне всех этих событий… — Уверен, американской мафии нет до нас никакого дела. Но вот американским солдатам… Амариллис кивнула. — Да уж. Ты знаешь, я никогда особо не следила за политикой, но даже я вижу, что дело пахнет жареным… Думать о политике не хотелось и Гену — но не то чтобы ему кто-то оставил выбор. Его втянули в чужую войну, и он уже влил в неё достаточно собственной крови, чтобы не сметь отступать. Им нужно было быть готовыми к тому моменту, когда Штаты решат отказаться от всех этих своих нелепых и откровенно слабеньких попыток в дипломатию и начнут угрожать в открытую — и по-настоящему. Вряд ли убийства Шарлотты будет достаточно, чтобы оправдать полномасштабное вторжение, но, чёрт бы их побрал, Ген бы уже ничему не удивился. В любом случае, что бы ни произошло, Ибара во главе с остальными членами Совета не замедлит обратить весь свой гнев на внутренних врагов — и, ну, вполне очевидно, что они с Ишигами сделали буквально всё, чтобы их имена были первыми в списке на расстрел. Ген задумчиво провёл пальцами по мокрым волосам. — Где Кохаку? — Пытается организовать алиби себе и всем нам, — вздохнула Рилл и, будто внезапно вспомнив о важном деле, резко повернулась к спортивной сумке, что стояла на полу рядом с креслом, и бросила её Гену. — Она сказала передать тебе это. Он растянулся в ухмылке. Кохаку никогда не подводила, всегда продумывала каждый шаг наперёд. В сумке, как Ген и предполагал, лежал базовый комплект на случай экстренных ситуаций: несколько пачек наличных, чистая одежда, заряженный глок с дополнительной обоймой, но всё это добро он благополучно проигнорировал в пользу блестящего чёрного телефона. Он быстро включил его и улыбнулся, увидев смешную фотографию Суйки на экране блокировки. В телефоне не было забито никаких контактов, но Ген давно запомнил все необходимые номера и даже их вариации. Всё было привычно. Знакомо. Если бы он закрыл глаза и хорошо постарался, то вполне мог бы представить, что он просто приехал на одну из своих конспиративных квартир после очередной успешной, но наделавшей шуму миссии… Подняв глаза, Ген увидел, что Амариллис протягивает ему лист бумаги, глядя на него своими непроницаемыми тёмными глазами. — А ещё Кохаку просила передать тебе это. — Что это? — нахмурился он при виде хорошо знакомого имени, написанного корявым резким почерком Кохаку. — Человек, который слил твой номер телефона, чтобы Бьякуя мог устроить свою ловушку. Ха. Какая, блядь, прелесть. Ген кровожадно ухмыльнулся. — Ну… значит, нам с Цукасой придётся нанести ему визит. ••• Гинро Оками работал на Гена уже около трёх лет — и всё это время перманентно бесил Кохаку. Гена он тоже несколько раздражал, но его раздражали вообще все, это не было показателем. Когда-то родной брат Гинро — Кинро Оками — очень помог его делу в одной непростой задаче, и попросил взамен пристроить куда-нибудь непутёвого младшего брата. Так уж вышло, что в какой-то момент Ген пытался внедрить в систему Совета и прочих правительственных организаций своих шпионов. Не у всех получилось — для официального трудоустройства в свои ряды чиновники устраивали чрезмерно жестокий отбор, — но каким-то образом это удалось Кохаку и, вот, собственно, Гинро. Он был самым обычным рядовым клерком в отделе компьютерной безопасности, и Ген старался крайне редко обращаться к нему со своими задачами и поручениями — но, чёрт бы побрал ту идею, он обещал Цукасе дать доступ к одной из камер в генеральском тренировочном комплексе, а это решалось именно через Гинро. И Ген позвонил ему впервые за грёбаный год. Сам. Чтобы не напрягать лишний раз Кохаку, на которую и так свалилось слишком много всего — а он всё равно просиживал штаны в убежище, чего ему, сложно, что ли… Как оказалось, лучше бы он попросил Кохаку. Впрочем, это было уже не важно. Ген старался обеспечить всех своих сотрудников достойными условиями жизни, но, зачастую, когда они решали уйти из-под его надзора, мир для них оказывался куда более жестоким, чем он сам. Что происходило с его людьми, пока он был в тюрьме, Ген не знал, но подозрительные процессы начались ещё раньше. Не было возможности погружаться в поиски предателя с головой — почему-то куда важней казалось спасать дырявую шкуру Ишигами, — но, наконец, клубок начал распутываться. Оказалось, что теперь Гинро Оками жил в крошечной квартирке с одной спальней в одном из старых многоквартирных домов на окраине города. Этому району не посчастливилось привлечь внимание богатых застройщиков, там начались забастовки, и стройки прикрыли, но местность постепенно превращалась в гетто. Тротуары тут и там были усыпаны грязью и мусором, по стенам и заборам рассыпались не самые высокохудожественные граффити, которые были вовсе не украшениями — лишь указывали на то, какие банды воевали за власть в этом районе. Внутри квартиры было немногим лучше. Стопка грязной посуды в раковине ждала спасения от своих вонючих страданий, а столы и полы были покрыты тонким слоем жира и пыли. Груды грязного белья по углам безуспешно пытались привлечь к себе внимание хозяина. Остальная мебель в доме была не менее отвратительной и, казалось, кишела чем-то живым. Крайне недовольный мужчина медленно поднялся по скрипучей лестнице, остановился у квартиры и, бормоча себе что-то под нос, вставил ключ в потрёпанный жизнью замок. Дверь распахнулась, и за ней показался нервного вида парень со светлыми растрёпанными волосами в белой майке-алкоголичке — Гинро Оками собственной персоной. Создавалось впечатление, будто Гинро пытался изобразить из себя весь спектр стереотипов о мафии и якудза — он даже прикупил себе толстую золотую цепь, чтобы носить её на шее. — Ты сказал мне, что я в безопасности, — визгливо и без какого-либо приветствия он сразу же принялся жаловаться своему новоприбывшему гостю. — Но, блядь, никакие деньги не стоят того, чтобы Менталист вдруг явился за моей задницей! — Менталист нам теперь не угроза, — фыркнул мужчина, переступая через порог. В отличие от Гинро, он был одет в совершенно безвкусный костюм-тройку, который, наверное, должен был придавать ему вид какого-то важного бизнесмена, но сидел на нём слишком плохо, чтобы сойти за дизайнерский. У него были рыжие волосы противного ржавого оттенка, которые он явно пытался зачесать назад назад с помощью поистине пугающего количества геля, но те всё равно топорщились, и чёрная повязка на правом глазу. Это было смешно, поскольку никакой травмы под повязкой не было — просто этот чванливый придурок верил, что эта деталь придаёт ему опасности. Он вошёл в квартиру с явным отвращением — и к условиям вокруг, и к человеку, с которым в данный момент общался. — Он, блядь, сбежал из тюрьмы, Йо! Ты вообще смотрел новости?! — вопил Гинро, дико размахивая руками. — Как ты думаешь, по чью душу он явится, когда поймёт, что кто-то его подставил? По мою, мать твою! Ты обещал мне, что я буду в безопасности! Так сделай что-нибудь! — Да откуда он мог бы узнать, что это я дал Бьякуе информацию? И, ладно, он узнает про меня, но ты в этой цепочке точно не всплывёшь, — проворчал чванливый мужик в плохом костюме. — И, кроме того, я не боюсь Менталиста. — А следовало бы бояться, — мрачно усмехнулся Ген, материализовавшись за их спинами и прислонившись к дверному косяку. Гинро испуганно вскрикнул, но у него, к удивлению Гена, хватило ума схватиться за оружие, правда, ему это не очень помогло. Спустя едва ли мгновение он уже застыл от непередаваемого ощущения, когда к затылку приставлен пистолет. — Я бы не советовал этого делать, — нараспев промурлыкал Цукаса, стоя позади Гинро огромной устрашающей тенью. Ген вразвалочку прошёл дальше в квартиру, насвистывая под нос незатейливую мелодию, и с явным презрением оглядел окружающее пространство. — Похоже, за предательство платят не очень хорошо, а, Гинро-чан? Скажи мне, дружочек, Йо тебе хотя бы заплатил? Или, как обычно, только пообещал? Взгляд, который Гинро бросил на Йо, всё ответил за него. Цукаса грубо подтолкнул Йо вперёд, заставляя его держать руки поднятыми, пока сам вытаскивал у него из-за пояса пистолет. Ген протянул руку, Цукаса вложил пистолет в его ладонь, и он осмотрел изъятое оружие с мрачным удовлетворением, заметив, что за ним даже не ухаживали должным образом. О, этот ублюдок Уэй должен поблагодарить его, что он забрал потенциальную бомбу, пока этот несчастный револьвер не взорвался в опасной близости от его члена. — Капитан Йо Уэй… — мурлыкнул Ген, — ну кто же так следит за оружием? Ты же бывший коп! Неужели вас там даже этому не учили? — Пошёл ты-… — вякнул было он, но Цукаса многозначительно положил ладонь ему на плечо, и тот заткнулся. — Я… я не знал, — залепетал Гинро, но Ген оборвал его до того, как тот успел начать всхлипывать. — Заткнись, Гинро, или я набью тебе рот его грязными ногами, — совершенно ровным голосом протянул он. Гинро тут же захлопнул рот со звонким щелчком. Йо презрительно скривил губы. — Я не боюсь тебя, Асагири. Твои дни сочтены. — О, святые сиськи Бишамонтен, — закатил глаза Ген, — ты настоящее позорище для всех уважающих себя преступников в мире. Откуда ты нахватался этих фразочек? Из детских шоу? — Ты-! — Как бы восхитительно ни было слушать, как ты спотыкаешься о какие-то совершенно нелепые и односложные слова, которые зачем-то выдаёт твой скудный мозг, у меня на сегодня ещё есть дела, — перебил его Ген и сделал паузу, чтобы насладиться красновато-коричневым оттенком, которым покрылся весь Йо целиком, прежде чем продолжить. — Кому ещё ты передал данные обо мне? На лице тупицы Уэя появилось знакомое упрямое выражение, и он злобно усмехнулся. — Я не обязан тебе ничего говорить. — Бывал ли ты когда-нибудь на Кубе, дорогой мой Йо-чан? Тот нахмурился. — Что? Ген растянулся в кошачьей ухмылке. — Можешь не отвечать, я знаю, что бывал. Но знаешь ли ты, дружочек, как там, на Кубе, завязывают галстуки? Не знаешь? — раздался тихий щелчок, когда Ген достал из кармана изящный нож-бабочку. Он драматично и театрально раскрыл лезвие, наслаждаясь тем, как витавший в воздухе страх достиг своего апогея. — Очень просто, Йо-чан. В горле делается небольшой разрез, — Ген сделал шаг ближе, повертев нож между пальцев, — и через него наружу вытаскивается язык. Это довольно кропотливый узел, но я научился завязывать такой за 5 секунд. Хочешь, покажу? Гинро захныкал. — Блядь, Гинро, заткнись. И, Йо, пожалуйста, сделай лицо попроще, не заставляй меня ещё сильнее желать тебя прикончить, — невозмутимо произнёс Ген. Цукаса тихонько хохотнул. Да, Ген был согласен — это было весело. — Ты не можешь меня прикончить, — прошипел Йо, — у меня есть много высокопоставленных друзей. — Йо, дорогой, я вытащу из тебя кости, заточу их и отрежу ими твои яйца, — его улыбка стала дикой, и Уэй громко сглотнул, когда Ген приблизился ещё сильнее, и ещё, и встал совсем рядом, проведя ножом по нежной дрожащей коже его горла, опуская лезвие всё ниже. — А яйца я потом скормлю Гинро. Нож добрался до пояса его брюк, и Йо, наконец, забрыкался. — Блядь! Да я всего лишь дал им твой номер! — Кому ты его дал? — Я не знаю, просто какой-то чел расспрашивал о тебе… Мне сказали, что это поможет избавиться от тебя навсегда, и поэтому я попросил Гинро мне подсобить! Бля-ах! Сука! — его голос перешёл в визг, когда нож с силой вонзился ему в кожу. — Это всё, что я сделал, клянусь! — Опиши его. — Парень с длинными волосами? Я не знаю, я его никогда не видел раньше! — О, думаю, ты всё-таки можешь придумать что-нибудь получше, — Ген вонзил нож прямо в плоть, и Йо снова жалобно вскрикнул. — На нём был чёрный плащ! И погоны! И волосы собраны в хвост, бля, я не знаю, что ещё сказать, я его особо не разглядывал! Цукаса мрачно посмотрел Гену в глаза. В голову приходила только одна идея, кто бы это мог быть. Пусть у Гена были свои подозрения, но в столь щепетильном вопросе нужно было провести более тщательное расследование, прежде чем он мог быть уверен. Рубить с плеча не хотелось: слишком уж опасной становилась ситуация. Однако сначала нужно было избавиться от одного конкретного раздражающего фактора. — Ты действительно думал, что я оттуда не выберусь? — промурлыкал Ген, с мрачным удовлетворением наблюдая, как на лезвии его ножа затейливыми узорами распускалась кровь. — Я оскорблён, дорогой мой Йо-чан. — Пошёл ты, — выдохнул Йо и поморщился, когда Ген сделал ещё один надрез на его коже. — Ты покойник, Асагири, просто ещё пока об этом не знаешь. — Забавно, — Ген хмыкнул. — Именно это я собирался сказать тебе. Йо закричал. ••• Позже, смыв кровь с себя и переодевшись, Ген вновь обнаружил, что стоит у входа в отдельную палату в самом дальнем конце клиники мисс Райт. Остальной персонал давно ушёл, а табличка на двери гласила, что клиника закрыта на выходные в связи с ремонтом. И, да, ему совершенно точно нужно будет отписать Луне очень щедрый чек. По ту сторону двери на больничной кушетке лежал бессознательный Ишигами Сэнку. Луна, которая днём ранее ставила Гену капельницы, объяснила, что травма Сэнку была настолько серьёзной, что ей пришлось вколоть ему дополнительные седативные, чтобы он просто проспал большую часть процесса заживления и восстановления. Новость была подана таким образом, будто давая ему возможность отказаться от этой милости и позволить Ишигами страдать, но Ген лишь покачал головой и ушёл. И вот он снова здесь. Сделав глубокий вдох, Ген протянул руку и бесшумно провернул ручку, войдя в тёмную палату. Взгляд сразу же упал на кровать, где тихо спал Сэнку, подключённый к нескольким аппаратам. Знакомый писк кардиомонитора, отбивающий ритм его сердца, словно создавал странную параллель с тем злополучным днём, когда этот павший герой впервые к нему явился — с отчаянной мольбой о помощи. Ген задумался, сделал бы он это снова, если бы знал, чем в итоге всё обернётся, но на поверхности ответа не оказалось, а сил копаться в глубинах своего сознания в нём уже не было. Блядь, почему всё стало так сложно? Не то чтобы хоть когда-то в его жизни что-нибудь было легко, но в последнее время концентрация пиздеца на квадратный метр превышала все мыслимые и немыслимые уровни… Он подошёл к креслу, что стояло у самой кровати, и устало в него опустился. С каждой секундой на ногах Ген всё отчётливее ощущал, как его собственное тело протестует против концепции активного движения, а усталость наваливается на веки со всей своей свинцовой тяжестью. Однако опыт подсказывал, что он был довольно далёк от той грани, за которой мог отключиться, поэтому Ген принял стратегическое решение проигнорировать своё состояние и продолжил устало разглядывать человека, с которым понятия не имел, что делать. Лицо Сэнку было искажено болью, даже несмотря на литры успокоительных и анальгетиков, которые в него вливались. Тёмные круги под светлыми ресницами, обострившиеся скулы и новые незнакомые Гену морщинки от напряжения лишь подчёркивали изящную красоту его черт, которые Ген знал буквально наизусть, но в которых отчётливо читались следы жестоких дней, проведённых в разлуке. Интересно, когда Генералы вновь встретили своего сбежавшего лидера, увидели ли они в нём незнакомца, или же Сэнку сумел легко влиться в свой puppy-сквад, будто и не уходил от них никогда?.. Знакомая горечь заполонила горло при напоминании о том, что именно привело их в этот странный новый мир, в котором титулы, за которые они когда-то цеплялись — знаменитый преступник Менталист и его заклятый враг, Глава Спецподразделения Бюро национальной безопасности — больше им не подходили. Было бы куда проще, подумала вдруг его практичная сторона, если бы он мог просто убить Ишигами прямо сейчас и покончить со всей это хуйнёй раз и навсегда. Никто бы его не осудил. Более того — чего-то подобного от него и ждали. Но руки по-прежнему лежали плетьми на коленях, словно символизируя его собственную глупость. Прошли те прекрасные дни простых чёрно-белых решений и острой как бритва сосредоточенности на собственной кровной мести. Прошла та ярость, что заставляла его желать самым жестоким образом уничтожить каждого, кто отнял у него Рури… Он больше не ощущал этой ярости — и понятия не имел, как справиться с этой новой и довольно жалкой неуверенностью в собственных решениях, в собственных чувствах — и в собственной адекватности. Ген закрыл глаза и прислонился головой к стене. Возможно, для них обоих будет лучше закончить дело — и просто разойтись по самым дальним берегам, забыв друг о друге, как о страшном, но пленительном кошмаре. Лёгкий скрип открывающейся двери напомнил Гену о единственном оставшемся в этом здании человеке, и потому он совсем не удивился, услышав, как Цукаса тихонько скользнул внутрь. — Ты что-то совсем не соответствуешь образу самого злодейского злодея, каким тебя сейчас выставляют во всех новостях. По плану, ты должен строить коварные планы захвата мира, а не просто сидеть и хандрить над несостоявшимся трупом. — Очень смешно, Цу-чан, продолжай оттачивать свои шутки, и однажды тебя возьмут в стендап-клуб, — проворчал Ген, не открывая глаз. — Я всё это время тут делал упражнения Кегеля. Цукаса по-детски хихикнул. — Это ведь для женщин? — Не будь сексистом. На дворе 21-й век, упражнения Кегеля могут делать все, кто хочет держать в тонусе мышцы малого таза. — Ладно, каюсь, был не прав, — усмехнулся он и уселся на соседнее кресло рядом с Геном. На мгновение между ними воцарилась тишина, пока Цукаса осматривал показатели на всех мониторах, чтобы убедиться, что ситуация с Сэнку не изменилась. — А то я думал, ты здесь для того, чтобы тосковать. Ген скривился в недовольной гримасе. — Не о чем тосковать. Он усвоил этот урок. Правда, усвоил. Пусть не сразу, но на собственном горьком опыте. Это было больнее, чем любая другая боль, которую он когда-либо испытывал — осознавать, как легко Ишигами удалось заполучить его сердце, как до смешного просто ему удавалось манипулировать его чувствами… Всё, что Гену нужно было сделать, чтобы начать сходить с ума, это подумать о глупых шутках, которые тот отпускал, или о его мягких и тёплых ухмылках, или о том, как приятно было целовать эти припухшие губы… Ген не просто случайно свалился в ловушку из чувств — он намеренно в неё упал, он позволил себе свалиться туда и наслаждался этим падением. И признаваться в этом самому себе было тошно. Это ломало что-то слишком хрупкое там, под рёбрами. — Что ты собираешься делать, когда он проснётся? — тихо спросил Цукаса, но Ген лишь покачал головой. Его взгляд снова скользнул по спящему герою, по ему мирному, но такому несчастному даже во сне лицу, и Ген почувствовал, как последний из хрупких стеклянных щитов, что он так отчаянно пытался сохранить вокруг себя, дрогнул. Слишком много усилий требовалось, чтобы скрывать под ним зияющие раны. — Я не знаю, — ломко прошептал он. — Я не знаю, Цу-чан… И вновь пушистой шалью их окутала тишина — густая, уютная, но совершенно не утешающая. Они оба молча уставились на человека, которого, как им казалось, давно знали — но не узнавали. Для Цукасы предательство Сэнку со всей очевидностью стало неотъемлемой частью потери всего остального из прошлой геройской жизни. Это был один из многих шрамов, что остались в его душе и теле — но пускай рана потери собственной сути порою всё ещё ныла, она давно уже затянулась. Раны Гена же были более свежими — но такими же горькими. — Не все, кто тебе дорог, заслуживают прощения, — медленно произнёс Цукаса, не сводя глаз с неподвижного тела Сэнку. В выражении его лица было что-то трагическое. — Так же, как и не все, кто сделал тебе больно, заслуживают смерти. — Ты сожалеешь о том, что было? — тихо спросил Ген. — О нём? Сожалеешь? Глаза Цукасы подозрительно влажно блестели в тусклом свете мониторов. — Нет. Никогда не сожалел и никогда не буду сожалеть, — в его голосе слышалось что-то опасно близкое к горю. — А ты? «Нет» — не сказал Ген. Но почему-то показалось, что Цукаса всё равно его услышал. ••• Его разбудил противный писк. Он был ровным и монотонным на фоне тихого электрического гула и чьего-то — но точно не его — размеренного дыхания. Он то приходил в себя, то снова терял сознание, несколько сбитый с толку тем фактом, что у него в принципе было какое-то сознание. В ушах до сих пор звенело эхо чего-то близкого к страданию в голосе Гена, когда тот выкрикивал его имя там, в тюрьме… Почему он не умер? Следующие вопросы, пришедшие вдруг на ум, были уже куда более практичными. Судя по запахам и звукам вокруг, Сэнку понял, что находится в каком-то медицинском учреждении, но вот так, с закрытыми глазами, не было никакой возможности определить, кто же его сюда привёз. Он представил, каково это — открыть глаза и увидеть Хрома… ну, или Рюсуя с Укё, которые, несомненно, его охраняли. А что, если первым, что Сэнку увидит, будет выражение лица Бьякуи, сполна осознавшего, насколько далеко зашло предательство его родного сына?.. Да уж, старик там, наверное, просто в бешенстве. Интересно, казнит ли он его сам, своими руками, прямо тут, на больничной койке, или же сначала заставит пройти через позорный публичный суд? Впрочем, плевать. Сэнку было всё равно. Куда важнее, удалось ли Гену улизнуть? Он надеялся, что — да, что Ген сбежал, уехал куда-нибудь далеко-далеко от этого ужасного места с отвратительными клетками и злобными охранниками… Ген был достаточно умён и достаточно ловок, чтобы справиться с этой задачей, Сэнку знал это наверняка. Без обузы в виде его отключившейся туши Гену было бы легко сбежать оттуда незамеченным. Что бы ни случилось дальше, Сэнку в этом мире будет один. Это было смиренное наказание, которые он принял, как только осознал, насколько Ген был прав насчёт Совета. Это было то, что он действительно заслужил после всего, что разрушил — глубокое, тотальное одиночество, глухое и беспросветное- — Да неужели ты соизволил проснуться, — проворчал до странного знакомый голос рядом. Сэнку на чистых инстинктах открыл глаза и увидел суровое непроницаемое лицо. Когда-то, возможно, его утешил бы вид Цукасы, охранявшего его сон, но те дни давно минули, мягко говоря. Шишио смотрел на него с выражением, которое Сэнку прекрасно знал, но которого никогда не испытывал по отношению к себе. Что-то тревожно похожее на глухую ярость. Он нервно сглотнул, и, наконец, заметил ещё одного человека в комнате, который тихонько посапывал в кресле, свернувшись в клубочек. Растрёпанные белоснежные локоны обрамляли бледную нежную щёку, которая всё ещё была желтоватой после стольких дней, проведённых в заточении. Длинные ресницы легонько подрагивали, отбрасывая трогательные тени на высокие скулы, хрупкие плечи поднимались и опускались в глубоком сне, и сердце Сэнку дрогнуло от того, насколько очаровательным Ген казался в этот краткий момент уязвимости — после целой жизни на лезвии бритвы. Он казался случайно залетевшим в мрачный мир ангелом, настолько в нём сейчас не было ни остроты, ни гнева, ни жестокости, с которыми он встретил Сэнку там, в той ужасной тюрьме. Руки дёрнулись в неистовом желании прикоснуться, запустить пальцы в эти густые шелковистые волосы, наклонить его голову так, чтобы можно было увидеть всё его прекрасное лицо целиком, а не только манящий до боли кусочек, но… Но Сэнку заставил себя остаться неподвижным, понимая, что лишился права к нему прикасаться — и теперь всё, что ему оставалось, это просто смотреть. Смотреть и помнить всё, от чего отказался. — Ты настоящий кусок дерьма, — продолжил Цукаса обманчиво мягким и спокойным голосом, от которого у Сэнку по позвоночнику побежал жутковатый морозец. — Но ты ведь это и так знаешь, верно? Он снова закрыл глаза и сделал глубокий вдох, стараясь не думать о том, каким пленительным сейчас ощущался знакомый запах лаванды, ромашки, оружейного масла и кедра, который всегда сопровождал Гена ненавязчивым шлейфом. — Я знаю, — прохрипел Сэнку. — Доверие для такого человека, как он, дороже всего на свете, а ты взял и использовал самое ценное, что Ген мог тебе дать, против него самого. Вызвать в памяти образ Гена, что смотрел на него с зарождающимся горестным пониманием в тёмно-синих глазах, пока мир вокруг них заполнялся полицейскими, было даже слишком легко. Сэнку мог вспомнить даже то, как в ту секунду дыхание Гена стало рваным и скомканным, словно его ударили поддых, а он всё равно на него смотрел — понимая, но не в силах поверить. Стыд обжигал его горло противной желчью. — Я знаю, — слова едва ли были громче зажжённой спички, что упала в костёр. — Тогда зачем же было беспокоиться о его спасении? — всё так же ровно спросил Цукаса, отчеканивая лезвием каждое слово. — Почему ты просто не остался в своей драгоценной Башне, окружённый сиянием славы и народной любовью? Какого хрена, Сэнку? — Потому что… Потому что он был прав насчёт них. То, что Ген говорил, было правдой. И об Ибаре. И о… — его голос болезненно дрогнул, и Сэнку вновь оглянулся на мирно сопящего Гена, словно сам его образ мог как-то его заземлить. — О Бьякуе? Сэнку стиснул зубы и опустил глаза. Он не мог заставить себя взглянуть на Цукасу, на живое доказательство того, на что его некогда безусловно любимый отец был способен, на человека, которого вычеркнули из книги жизни, но который всё равно сидел сейчас перед ним. То, что он чувствовал сейчас, было похоже на осознание ужасающего потенциала всего того, что Бьякуя мог сделать и с ним — и, возможно, очень скоро это стало бы его реальностью. — Ты дурак, Сэнку, — горько выплюнул Цукаса, резко встал и, покачав головой, повернулся к двери. — Я не позволю тебе утащить его за собой. Я не позволю тебе причинить ему ещё больше боли. Что-то в его голосе, в выражении его глаз резануло по сердцу ножом. Сэнку ощетинился. — Звучишь так, будто вы очень близки. — Насколько мы близки, тебя ебать не должно, — мрачно прошипел Шишио. — Ген мой друг, и я, в отличие от тебя, осознаю, что это значит. Прежде чем тот успел выйти за дверь, яростный и пышущий болью, Сэнку повысил голос ровно настолько, чтобы Цукаса его услышал, но Ген не проснулся. — Я не сказал никому, — выдохнул он. — Что ты жив. Но я говорил о тебе. С Рю. Что бы ни случилось между ними, что бы ни разрушило отношения Рюсуя и Цукасы, Сэнку не имел права вмешиваться. Это была трагедия в двух частях, свидетелем которой он невольно стал, и что-то подсказывало ему, что кульминация ещё впереди. Пальцы Цукасы сжались на дверной ручке так сильно, что костяшки побелели. — И что он сказал? — Что думает о тебе каждый чёртов день. Мощные плечи опустились с шумным выдохом, который выражал одновременно и разочарование — и облегчение. Затем Цукаса ушёл. Сэнку лежал в ошеломляющей сосущей тишине, что осталась после его ухода, и старался не думать о том, что будет дальше. Когда он подставил себя под ту пулю, он никак не ожидал, что проснётся — и уж точно не думал, что Ген снова его спасёт. В очередной, блядь, раз. Какая-то сознательная часть его разума прекрасно осознавала, что этого шального порыва никогда не будет достаточно, чтобы компенсировать ужасные последствия того, что он совершил. Вполне возможно, его спасение было для Гена всего лишь каким-то очередным изощрённым способом его помучить, заставить его страдать на том же уровне, что он страдал в тюрьме, или- — Ты жив, — ровным хрипловатым тоном внезапно произнёс Ген, и Сэнку, повернув к нему голову, обнаружил, что тот уже не свернулся калачиком, а ровно сидел на кресле. Вся та мягкость, что сочилась из него каких-то жалких несколько мгновений назад, теперь была сокрыта за ледяным презрением Менталиста. — Какое разочарование. Сэнку проигнорировал нож, что вонзился ему в живот вместе с этими словами, и едва сдержался от желания поморщиться. Он знал, что заслужил такую реакцию, согласившись на предложение Бьякуи, но не думал, что слышать это будет настолько больно. Ген провёл в аду почти полтора месяца — и всё из–за жалкого, гнусного и, что самое обидное, совершенно бессмысленного предательства Сэнку — конечно, одна шальная пуля не смогла бы уравновесить между ними чашу весов правосудия. Он заставил себя отвести от Гена плывущий взгляд и оглядел незнакомую комнату, в которой оказался. В нос бил терпкий запах дезинфекции и застарелой крови. Здесь было слишком тихо для настоящей больницы, но Сэнку был готов поспорить, что даже все связи Гена не смогли бы обеспечить безопасность настолько очевидного места укрытия для раненых людей, как больница, особенно в условиях, когда Совету отчаянно нужно этих раненых людей найти. Наверное, договориться с какой-нибудь частной клиникой, которая была бы готова спрятать кучку преступников от любопытных глаз, было совсем нетривиальной задачей. — Почему ты меня спас? — спросил он, отказываясь реагировать на очевидную агрессию со стороны Асагири. — Ты не имеешь права меня об этом спрашивать после того, что выкинул, — глаза цвета звёздного неба вспыхнули до боли знакомым после стольких лет вражды блеском. Это было предупреждение о территории, куда лезть очевидно не стоило, которое Сэнку не собирался принимать во внимание. Ген же злобно оскалился. — Зачем ты это сделал? Это была самая глупая вещь, которую я когда-либо видел. Сэнку стиснул зубы. — А, ну, то есть, ты бы предпочёл, чтобы я позволил ему тебя пристрелить? — Не делай из меня идиота, Ишигами, — выплюнул Ген. — Я знаю, кто ты такой. Я прекрасно помню, как ты рассуждал в одном из интервью, что не собираешься жертвовать собой ради другого человека, что ты просто найдёшь способ спасти обоих. Так какого хрена? Ты правда думал, что получить в бочину пулю будет достаточно, чтобы я тебя простил и всё стало как прежде? — Знаешь, что? Я не просил тебя оставлять меня в живых, — процедил он. — Ты сам это сделал. — И я уже жалею об этом! Какой-то дикий гнев, будто сотканный из всех накопленных обид и разочарований, зародился в его груди, вытеснив собой чувство вины и сожаления — и превратив его чувства в нечто гораздо более привычное. Сэнку выгнул бровь в злобной улыбке. — О, правда? Но раз уж ты не отходишь от моей постели, словно заботливая жёнушка, то, наверное, хочешь сказать мне «спасибо»? Ген отшатнулся от него так, словно получил пощёчину, и тут же ощетинился, оскалился, зашипел, будто злобный кот. — Пошёл ты на хуй, ублюдок! — Вот так сразу? Боюсь, мне надо отлежаться ещё пару дней, но я тоже соскучился, дорогой, — язвительно прохрипел Сэнку и вздрогнул, осознав, что в какой-то момент Ген наклонился к нему так близко, что их лица оказались всего в нескольких сантиметрах друг от друга. Так близко, что он мог почувствовать тепло его дыхания, что касалось кожи интимной и нежной лаской. Совершенно против воли, без участия какой бы то ни было части его сознания, взгляд опустился на пухлые розовые губы, с глухой тянущей тоской проследив за быстрым движением языка, когда Ген нервно их облизнул. Странная, неистовая энергия стремительно наполнила комнату, заполняя воздух между ними каким-то густым и вязким электричеством. Ген ещё раз окинул долгим взглядом его лицо, и Сэнку с отстранённым разочарованием наблюдал, как тот старательно стирает с себя все эмоции, которые испытывал, возвращая себе холодную непроницаемую маску. Ген выдохнул, осторожно выпрямился в кресле, стряхивая невидимую пылинку со своих брюк, и на его лице появилось новое, совершенно не знакомое Сэнку выражение. — Вот в чём разница между нами, — тихо сказал он спустя минуту. — Я действительно не собираюсь жертвовать собой и своим шансом на будущее ради кого-то другого. Так поступают только герои. Это глупо и бессмысленно. Не глядя на Сэнку, он встал и, прихрамывая, направился к двери — видимо, от долгого сидения в неудобной позе у него затекли ноги. Только когда хрупкая ладонь легла на дверную ручку, Сэнку снова заговорил. — Если так поступают только герои, кем же это делает тебя? Дверь за Геном захлопнулась с такой силой, что задребезжали все рамки на стене. ••• Прежде чем кто-то снова вошёл в его палату, прошло несколько бесконечно долгих часов. Достаточно долгих, чтобы Сэнку задумался, не ушёл ли Ген насовсем. Достаточно долгих, чтобы он мог представить себе целый ассортимент всех возможных причин, по которым в коридорах снаружи не было слышно никаких звуков. Или насколько беспомощным он был тут без оружия и слишком раненый, чтобы двигаться хоть со сколько-то приемлемой скоростью и силой. Судя по затянувшимся на Гене синякам и ссадинам, с их побега прошло как минимум пара дней. Не было никаких сомнений в том, что Бьякуя уже выяснил всё, что Сэнку успел натворить в тюрьме. Здание, должно быть, кишело копами и солдатами, которые искали его тело среди обломков. Наверняка в СМИ уже появилась какая-нибудь грязная ложь об утечке газа или каком-нибудь незамеченном сейсмологами землетрясении, так, чтобы никто в столице не заподозрил, что где-то совсем рядом скрывалась тюрьма повышенной секретности для особо опасных преступников. Как только Совет официально подтвердит, что их тел под обломками нет, а значит, им удалость сбежать оттуда во время обвала, охота начнётся снова. Он не мог не задаться вопросом, просмотрел ли Хром флешку, которую Сэнку оставил. Информация, которая там содержалась, вряд ли могла сполна передать всё то, что Сэнку видел своими глазами — но даже это могло подвергнуть Хрома огромному риску, однако он надеялся, что это заставит названного брата хотя бы присмотреться к тому, что происходит вокруг. Сэнку не доверял ни одному другому человеку так же сильно, как Хрому, и он был почти уверен, что при желании справедливый и честный, полный праведности Хром даже мог бы встать против Совета, если бы узнал обо всех их проступках. В идеальном раскладе, Хром бы мог даже шпионить за Ибарой изнутри… Осталось только понять, посмотрел ли он. Понял ли он Сэнку — хотя бы немного. Единственное, о чём Сэнку не позволял себе думать, так это о том, что Ген всё ещё был где-то рядом. Он был уверен, что Ген сейчас сильно занят, возвращая себе контроль над бизнесом и пытаясь понять всё, что пропустил за недели плена, но часть его прекрасно понимала, что их разговор не окончен, пока Менталист не решил, что с ним делать. С одной стороны, всю полезную информацию о Совете, которая у него была, Сэнку уже давно передал Кохаку. Он был по сути бесполезен как пленник теперь, когда предал Бьякую и назад ему дорога не светила. Да и сам Ген никогда больше не будет ему доверять. Всё это делало Сэнку слабым звеном в его крепкой надёжной системе. Чем-то, чему Ген никогда бы не позволил существовать. Но с другой стороны, там, под рёбрами, всё никак не могла подохнуть глупая, наивная надежда на- Он отвлёкся от потока своих мыслей, услышав тихие мягкие шаги, что приближались к палате. Спустя несколько долгих секунд дверь распахнулась, и в комнату вошла невысокая молодая женщина с нежно-розовыми короткими волосами, одарив его широкой лучезарной улыбкой. После крайне радушных приветствий Цукасы и Гена это было как-то странно. Даже немного освежало. — Ты проснулся! — радостно воскликнула она. — Давненько мне не приходилось работать с огнестрельными ранениями, но рада видеть, что старые методы всё ещё работают! Как ты себя чувствуешь, красавчик? — она кокетливо прищурилась, намотав на палец пушистый локон. — Ты врач, — выдал Сэнку своё гениальное умозаключение. Женщина заливисто рассмеялась. — И у меня даже есть имя! Я Луна. Луна Райт, к вашим услугам, — чирикнула она, и, казалось, её совершенно не беспокоила его скрытая враждебность. Луна подошла поближе, внимательно просматривая информацию на мониторах всех приборов, к которым его подключили. — Похоже, худшее уже позади. Ты отлично восстанавливаешься. Ну, ещё бы, такое крепкое тело! Сэнку понятия не имел, как реагировать на её очевидный флирт, поэтому он просто прочистил горло и нервно спросил. — Ты работаешь на Гена? — О, нет, — со смехом ответила Луна, захлопав накрашенными ресницами. — Я ни на кого не работаю, так даже лучше. — Но ты меня вылечила. — Ну, как ты уже заметил, я врач. И я управляю этой клиникой. Что, по-твоему, я должна была сделать, когда такой симпатичный мужчина истекал кровью буквально у меня на глазах? Этот вопрос и её очевидное веселье по поводу его подозрений будто внезапно подсветили все недавно сломанные части его личности. Мир, который Сэнку знал последние несколько десятилетий, был совсем не тем, чем так долго ему казался. Его семья, его место в системе, его должность в Бюро и даже его личность оказались всего лишь инструментами в чьей-то чужой игре. Как бы ему ни хотелось провернуть всё назад, как бы ни хотелось поверить, что это возможно, ни Бьякуя, ни кто угодно другой никогда не смог бы вернуть то доверие миру, которое Сэнку когда-то испытывал, да и сам он уже не согласился бы надеть обратно свои розовые очки. Того мира, в который он верил, не просто больше не было — его даже никогда не существовало. Было так странно думать о том, как сильно он скучал по дням, когда мог рассчитывать, что Ген будет рядом, что он протянет ему руку и поможет со всей своей пылкой расчётливостью. Что бы их ни связывало, что бы ни расцветало между ними последние дни той сладостной близости, всё это рухнуло в тот момент, когда Сэнку попытался вернуть свою прежнюю жизнь. Он не мог иметь одно, не потеряв другое — и был слишком ослеплён, чтобы это понять. Маленькие, но уверенные девичьи руки осторожно откинули одеяло и тонкую больничную рубашку, чтобы Луна могла осмотреть швы на его груди. Сэнку скосил взгляд на рану, что едва его не убила. Мда… неприятное зрелище. Тёмные синяки, которые уже приобрели болезненный желтовато-зелёный оттенок, окружали ярко-красные края раны, зашитые тонкой хирургической ниткой. Шов был аккуратным, умелым, и Сэнку испытал приятный прилив благодарности. — Неплохо, неплохо, — прокомментировала Луна, нежно поглаживая его прохладными кончиками пальцев. — И, смотри-ка, похоже, нам не придётся волноваться об инфекции! За это, конечно, спасибо Цукасе. Он хорошо отработал рану к тому моменту, как я пришла. Но тебе всё равно нужно быть осторожней. По крайней мере, неделя без всяких там драк и тяжёлой физической активности. Понятно? Сэнку вспомнил холодную ярость на красивом лице Асагири и засомневался, что кто-то даст ему какой-то выбор. Единственный вопрос, который оставался открытым, — будет ли его смерть быстрой, или же долгой и болезненной. — Хочешь, я принесу тебе что-нибудь? — мурлыкнула Луна, погладив его по плечу с такой нежностью, что щёки покраснели сами собой. — Завтрак скоро принесут. Сэнку покачал головой, и она умелыми движениями поправила на нём одеяло. Стук в дверь подтвердил её слова, и Луна поспешила забрать поднос с чем-то аппетитно пахнущим у молоденькой медсестры, не давая той заглянуть в оплату. Ну, это было мудрое решение. Скрыть его присутствие в клинике — особенно, если позже его убьют, — будет куда проще, если Луна так и останется единственным человеком, который мог бы его опознать. Луна же заботливо суетилась вокруг него, придвигая столик достаточно близко, чтобы Сэнку было удобно есть. С мягкой улыбкой она нажала несколько кнопок на краю кровати и притворилась, что не заметила, как Сэнку поморщился, когда его наклонили ещё чуть выше. На подносе лежало несколько тостов, яичница-болтунья и небольшая горка бекона. Рядом с подносом стояли стакан воды и стакан апельсинового сока. Только глядя на эту еду он осознал, насколько был голоден. — Если не сможешь всё съесть, я принесу ещё еды позже, — вздохнула Луна. — Но, полагаю, во время лечения ты тоже сжигаешь чуть больше калорий, чем большинство людей, потому что организм хорошо натренирован. — Тоже? — Сэнку выгнул бровь. — Ты раньше лечила кого-то вроде меня? Она посмотрела на него с выражением мрачного веселья. — Ты точно уверен, что мне нужно отвечать на этот вопрос? — Луна схватила пульт, что лежал на полочке у кровати, и включила телевизор в углу комнаты. На экране появились кадры с высоты птичьего полёта, на которых плачевным пейзажем виднелись руины разрушенного здания, где когда-то была тюрьма. Вся территория была заполнена полицейскими и солдатами, которые помогали разбирать завалы так, чтобы не было видно скрытых под ними камер. Рядом стояла машина скорой помощи, которая, видимо, доставляла мешки с телами в морг — для опознания. Отправился ли туда кто-то из парней, чтобы искать тело Сэнку среди жертв? А Бьякуя? — Думаю, у Асагири настоящий талант устраивать беспорядки, — хихикнула Луна. — Ты же его оттуда вытаскивал? — Сэнку кивнул, и она снова хихикнула. Казалось, её совершенно не беспокоило, что прямо сейчас она буквально укрывала самого разыскиваемого беглеца. — Знаешь, Ген был довольно мрачен… Из-за тебя? — Ну… видимо, из-за меня. — И что ты собираешься со всем этим делать? Сэнку поджал губы и хмуро уставился в телевизор. — Понятия не имею. Всё, что я хотел сделать, это вытащить Гена оттуда. Что дальше? Не знаю. — Но зачем тебе это было надо? — она непонимающе хлопнула ресницами. Когда Сэнку смутился, Луна пожала плечами, взмахнув пультом. — Я имею в виду, ты ведь Сэнку Ишигами, верно? Ты охотился за ним столько лет… Что изменилось? Почему тебе стало так важно, что с ним случится? Он попытался вспомнить, что чувствовал всё то бесчисленное количество раз, когда видел Гена в наручниках за решёткой. Это никогда не было похоже на то ужасное, терзающее самое его нутро чувство вины, которое он испытал в этот раз. Казалось, ни одно из тех преступлений, которые Ген совершил, теперь не имело для Сэнку значения. Его привычное чёрно-белое мировоззрение, где одни люди были хорошими, а другие — плохими, каким-то образом испещрилось оттенками серого. — Он был прав, — наконец выдал Сэнку, уклоняясь от прямого вопроса. Но на Луну, казалось, совершенно не произвёл впечатления этот его уже заученный ответ. — Ну, и что? Людей, которые были правы, пачками сажают в тюрьмы каждый день. Тебе ли не знать. Сэнку закрыл глаза, чувствуя себя ужасно уязвимым под тяжестью её наивного взгляда. — Просто… ну… Он мне небезразличен. — Оу… — с какой-то печалью вздохнула она. Сэнку приоткрыл глаза, увидев, что та обиженно надула губы. — А я уже размечталась, что ты позовёшь меня на свидание! Может, ну его? Он вредина! Сэнку растерянно усмехнулся. — Извини, но… я… Луна вздохнула. — Ладно, я поняла. На самом деле, это многое объясняет, — она снова хихикнула, но Сэнку не понял, чего она там поняла и что это ей объяснило. — Значит, он тебе небезразличен настолько, чтобы рисковать своей жизнью? Сэнку молча кивнул. — Даже если он тебя никогда не простит? Если бы он сейчас закрыл глаза, то смог бы с пугающей точностью представить то утро — с голосом Бьякуи, звенящим в ушах, и тёплым телом Гена в своих объятиях. Даже тогда он знал, чего ему будет стоит это решение, но теперь… — Я никогда и не надеялся, что он меня простит. Я просто хотел ему помочь. И сейчас хочу. За время, проведённое рядом, Сэнку успел хорошо с ним познакомиться. Он узнал, что Ген любит есть и пить, узнал, какая на вкус его кожа в укромном нежном местечке за ухом, узнал, как звучит его искренний смех и как выглядит его забота. Сэнку выяснил, что в мире было очень много вещей, с которыми Ген мог бы смириться и которые он мог бы игнорировать — но, увы, предательство в их число не входило. Луна хмыкнула что-то себе под нос, совершенно не впечатлённая видом душевных страданий, что явно читались на его лице. — Ну, тогда, похоже, тебе придётся постараться для него, красавчик. Сэнку снова кивнул. Никто из них не заметил, как дверь в палату медленно закрылась.