Dubious Darkness

Я бы мог с тобою быть,

Я бы мог про всё забыть,

Я бы мог тебя любить,

Но это лишь игра. ©

***

— Я обещал тебе уничтожить Ибару вместе. «А что будет после того, как мы уничтожим Ибару вместе?» — билось в голове набатом. — «Что будет потом? К чему эти игры в дружбу и преданность обещаниям?» Ген проглотил эти слова, угрюмо шагая по тёмным узким переулкам, сворачивая то влево, то вправо, ускользая от Старого порта самыми хитрыми путями. Сэнку спешил за ним. — Нам повезло, что мы до сих пор не встретили ни одного патруля… Ген фыркнул. — Ага. Повезло. — Это сарказм? — нахмурился Сэнку. — Я — твоя удача, Ишигами, — Ген указал взглядом в тёмный переулок, туда, где рядом с мусорным баком валялся труп одного из солдатов. Ишигами побледнел. — Ты… убил их всех?.. — Не всех. Троим я просто сломал руки. А один и вовсе остался целым и невредимым, — он мрачно усмехнулся. — Потому что оказался сообразительным. Дальше они крались вглубь Токио молча, укрытые ночью и страхом, что витал по столице, и только спустя три с половиной квартала Ген решил, что уже достаточно безопасно, чтобы действовать более открыто. Одна смс Кохаку сильно упростила задачу добраться домой. С наступлением комендантского часа разъезжать по улицам на обычном автомобиле — даже такси — было крайне рискованно, но, к счастью, на машину скорой помощи, что быстро мчалась по дороге с выключенными мигалками, никто не обращал ни малейшего внимания. Даже санитар на переднем сиденье тоже предусмотрительно не обернулся, чтобы поглазеть, как двое самых разыскиваемых человека в стране скользнули в кузов скорой и пристегнулись, старательно избегая смотреть друг другу в глаза. Ген выдохнул. Глухая тоска под рёбрами не давала дышать — или, может, в пылу своего гнева он не заметил, как кто-то из солдат сломал ему рёбра? На тыльной стороне ладони темнело пятно засохшей крови, и он рассеянно потёр его пальцем. Да уж, сказать, что он чувствовал себя потрёпанным было бы преуменьшением. Стоило активному выбросу адреналина в его бурлящую кровь остановить свой, казалось, неиссякаемый поток, как все боли, синяки и ссадины, что остались на нём после пары десятков быстрых драк за один ебучий вечер, дали о себе знать. Как же он, блядь, заебался. Честно говоря, он не рассчитывал, что спустя годы усердной работы над тем, чтобы вся его система идеально работала без его непосредственного и всецельного участия, ему снова придётся надрывать жопу в таком драконовском темпе. Где его ленивые завтраки в пушистых тапочках, мать вашу, где «Аббатство Даунтон» по расписанию? Чёрт. Если бы это была его обычная рабочая задача, из тех, которые всё равно периодически случались, скорее всего, он бы провёл остаток ночи, нежась в ванне с пышной пеной и английской солью, то и дело прикладываясь к бутылке вина. Холодного. Розового. Нет, лучше белого, хватит с него розовых оттенков, они напоминали кровь. Он мог бы даже посмотреть на фотографию счастливой улыбающейся Рури, которую хранил, и позволить себе задуматься, этого ли она для него хотела… Конечно, не этого. Но вот он здесь. Спасает задницу человека, из-за халатности которого её убили. Как же низко ты пал, Асагири, как ты вообще можешь спокойно спать, как ты будешь- — Спасибо, — прошептал Сэнку, тихо и ломко, вырывая Гена из этих мрачных мыслей. Ген нахмурился. — За что? — За то, что ты пришёл туда после всего того, что я тебе сказал… — Ишигами поджал губы, будто те могли задрожать, и выглядел так, словно готов был отправиться в бой и без страха принять следующий удар. — За то, что ты спас мне жизнь. Ты мог бы просто… послушать меня, остаться дома и, ну… и отомстить мне без всяких усилий с твоей стороны. — Я мог бы, — согласился он, устало прикрывая глаза. Честно говоря, Ген не был уверен, почему он этого не сделал. Это был какой-то очень агрессивный сдвиг его личной парадигмы, незапланированный и сокрушающий. На самом деле, это было нечто опасно близкое к героическому. Это было совершенно не в духе Гена и абсолютно противоречило всему, к чему он стремился последние десять лет. Ген буквально мог слышать эту омерзительную всезнающую ухмылку Цукасы и его издевательское «я же говорил». Пошёл нахер, воображаемый Шишио, Ген и сам всё про себя знает. Ситуация — пиздец, но каждый его выбор был сделан без сожалений. — …и прости меня, Ген, — всё так же ломко продолжал ебучий Ишигами, который со всей очевидностью не обладал тонким искусством вовремя заткнуться. — Мне не следовало этого говорить. Ты не заслужил- — Блядь, Сэнку-чан, умоляю, прекрати этот цирк, — не выдержал Ген. — Нет причин притворяться, что мы с тобой не те, кем были всегда, а всегда мы были врагами, — это слово отдавало пеплом во рту. — Ты не должен передо мной извиняться. В этом нет никакой необходимости. Сэнку уставился на него своими странными кровавыми глазами, немигающими, неподвижными и непоколебимыми. Ген не выдерживал этот взгляд. Он почувствовал себя неуравновешенным, неуверенным в том, как подступиться к этой пугающей энергии, что между ними искрилась. Ему хотелось отшатнуться, отстраниться, хотелось отвлечь внимание от этого неприятного ощущения зуда прямо где-то под кожей, но он знал, что это в лучшем случае была бы пиррова победа, и потому не отводил глаз. Это была маленькая война, и он не был намерен в ней проиграть. Ишигами был слишком умён, чтобы не заметить истинную причину его позорной капитуляции — независимо от того, какую форму бы ей придал Ген, под каким соусом бы он её подал. — А мы с тобой до сих пор враги?.. — голос Сэнку был таким осторожным, будто он шагал по минному полю, будто тщательно подбирал не то что каждое слово — каждый звук. Казалось, мгновение замерло, лишь воздух дрожал напряжённым туманом. Вопрос прозвучал и завис прямо над ними лазерным прицелом снайперской винтовки, и теперь только от Гена зависело, нажмёт ли Вселенная на курок. Во рту внезапно пересохло, и Ген нервно облизнул губы. Взгляд Ишигами упал прямо на них. И остался там. Ген прошептал. — Но кем же нам ещё быть?.. Даже самая точная судейская камера не смогла бы определить, кто из них дёрнулся навстречу первым. Это было не важно. Ничего было не важно, кроме того, что всё, что Ген чувствовал, — это вес пальцев Сэнку в своих волосах и вкус его языка, скользящего по губам, настойчиво просящего приглашения. Конечно, Ген не мог не поддаться. В ответ раздался тихий, прерывистый стон, и внутри будто сорвало стоп-кран. Ген нетерпеливо подался вперёд, прижимаясь к нему всем телом, впиваясь зубами, ища горячую кожу под грубой тканью защитной формы. Та искрившаяся между ними неистовая энергия нагрянула с новой силой, принимая самые сладостные формы: прерывистое пылкое дыхание Сэнку, тонкие стоны Гена, которые он не мог сдерживать, руки, что сорвали с него плащ и полезли под тактический жилет, который Ген надел на миссию… На пол машины скорой помощи с грохотом и звоном посыпались медикаменты, но никто не обратил на это внимания, когда Ген забрался к Сэнку на колени, двинув бёдрами по его паху в опьяняющем грязном танце, от которого они застонали в унисон, хрипло и горячо. Ген с нажимом погладил изгиб его черепа, тут же схватил Сэнку за волосы, склоняя его голову набок, и провёл языком по длинной линии синяков на сильной шее. Синяков, которые оставил на Ишигами он сам. Что-то сжалось в его груди, и Ген зарылся носом куда-то за его ухо, с шумом втягивая запах пота, пороха и самого Сэнку. — Блядь, обожаю, как ты пахнешь, — он прикусил угол челюсти, мочку, скулу и снова впился в его губы почти жестоким поцелуем. — Обожаю, как ты стонешь, — выдохнул он, снова уткнувшись в золотистую кожу, обводя языком вчерашние синяки. — Обожаю, какой ты на вкус… Такой сладкий, такой горячий, и весь для меня. — Бля, Ген… — полувыдохнул-полупростонал в ответ Сэнку, широко распахнув залитые дрожащими чёрными лужами зрачков совершенно шальные глаза. — Ты с ума меня сводишь… — он подал бёдрами вперёд и вверх, вжимаясь в Гена своей внушительной эрекцией, едва ли не сгребая его в охапку своими руками, и это… Блядь, это ощущение было слишком волнующим, чтобы Ген мог позволить себе ему поддаться. Какая-то его часть, крошечная и хрупкая, давно забытая и забитая, всколыхнулась желанием раствориться в объятиях сильных рук, отдаться, довериться, но Ген был слишком сильным, чтобы быть таким слабым. Он усилил свою хватку в его волосах в безмолвной угрозе, отстраняясь от поцелуев, несмотря на тихий жалобный скулёж, удерживая свой вес на его бёдрах так, чтобы не дать долгожданного трения, чтобы не чувствовать, как сильно Сэнку его желал. — Слышишь? Ты только для меня, — припечатал он. — Больше ни для кого. — Да… — Скажи. — Д-да - ах! - Только для тебя! — Хороший мальчик, — самодовольно мурлыкнул он и снова подался вперёд, всем своим существом делая всё возможное, чтобы в ближайшее время Ишигами Сэнку не мог вспомнить даже своё собственное имя, не говоря уже о том, чтобы думать, что сию минуту они мчались в убежище на заднем сиденье машины скорой помощи, сразу после того, как их жизни висели на самом волоске от смерти. К тому времени, как машина остановилась у его дома, с Гена уже содрали и плащ, и бронежилет, и ему потребовалось буквально всё его мастерство, чтобы Сэнку, пылающий похотью едва ли не до полного помутнения рассудка, не потерял контроль над собой окончательно и не разложил его прямо тут, на полу. Даже если какой-то части его сознания эта мысль казалась пугающе-привлекательной, к настолько масштабной смене курса их взаимоотношений (да и собственных убеждений, если уж на то пошло) Ген пока ещё не был готов. Как бы то ни было, они едва сумели дождаться, пока машина остановится, как в ту же секунду буквально вывалились через задние двери, и Сэнку потащил Гена к дому, закинув его на плечо. В каком-то вожделенном полу-коматозе Ген ввёл все пароли дрожащими пальцами, и Ишигами с силой захлопнул дверь у них за спиной, тут же прижимая к деревянной поверхности. Сильные жилистые руки потянулись к его рубашке с таким нетерпением, что на той затрещали нитки. Сэнку замер на секунду, будто пытаясь замедлиться, но быстро перестал притворяться сдержанным и резко сорвал с Гена эту несчастную тряпицу до самого конца. Не успел прохладный воздух опалить обнажённую кожу, как грудь обожгло горячим дыханием Сэнку, и Гену пришлось подавить собственный тонкий стон, когда тот прижался кусачим поцелуем к чувствительной коже его ключицы. Ген выдохнул, привалился спиной к деревянному полотну входной двери и попытался вернуть последние остатки самообладания куда-нибудь на поверхность сознания. Дыши, Асагири. Держи себя в руках, хоть немного, не позволяй себе- Блядь, это было невозможно. Он крепко схватил Сэнку за загривок, заставив того замереть, вздрогнуть с рваным стоном и остановиться на достаточное время, чтобы сообразить поднять на Гена затуманенные вожделением глаза. И, ох, блядь… В этом его уязвимом, жаждущем взгляде было что-то, от чего у Гена по спине пробежал будоражащий холодок. Он усмехнулся. Он уже видел такие взгляды. Он знал, что с ними делать. — На колени, — приказал Ген, и Сэнку рухнул на пол с такой скоростью, что едва не сломал себе к чёрту коленные чашечки. — Идеально, — мурлыкнул он, одобрительно поглаживая пылающую румянцем скулу Сэнку. Тот аж прикрыл глаза от удовольствия, наслаждаясь даже столь примитивной лаской, открытый, доступный, желающий всего, что готов был дать Ген. Казалось, Ишигами Сэнку был буквально создан для того, чтобы сводить его с ума всеми возможными и невозможными способами. Ген растянулся в ухмылке. — Хороший мальчик. Наблюдать, как даже самая незначительная похвала проникала под кожу Сэнку, растекаясь по венам мягким удовольствием, расслабляя мышцы его напряжённых плеч, словно тот медленно погружался в тёплую ванну, было отдельным эгоистическим удовольствием. Ген упивался этим ощущением, этим зрелищем, ему хотелось отдавать ещё. И ещё. Но при этом не хотелось отдать слишком много — казалось, Ген легко мог увлечься, и нечаянно отдать ему себя полностью… И потому даже сейчас приходилось держать контроль, быть на чеку, чтобы… Чтобы… Сэнку наклонился вперёд, прижимаясь лицом к голой коже на его животе, шумно втягивая воздух, с низким стоном вдыхая его запах. С каким-то неописуемым благоговением он провёл руками Гену по талии — чёрт, какими же горячими и большими были его ладони! — невесомо обводя пальцами крупные шрамы, целуя Гена в пупок, и ниже, и ещё, и… Ген просто не мог второй вечер подряд выносить его прицельную нежность — она топила его наращённые годами боли и лишений доспехи из ненависти и злости, но… — Сэнку, — выдохнул Ген, почти умирая, — руки. Руки Сэнку его не послушались, наоборот, лишь обхватили сильнее, проводя с нажимом по мышцам пресса, скользнув за спину, сминая поясницу и, конечно, всё, что ниже поясницы. Засранец. Ген позволил ему оставить на себе ещё несколько поцелуев, и, собравшись с силами, схватил его за загривок, оттаскивая от себя, и улыбнулся тихому, потерянному, лишённому сил звуку, что вырвался из его горла. — Ген, прошу тебя, — хрипло прошептал Сэнку. — Ммм, — мурлыкнул он, — и чего же ты от меня хочешь? Столь очевидное поддразнивание заставило Сэнку дёрнуться, на мгновение вырываясь из хватки Гена, но ласковое поглаживание по щеке быстро снова его успокоило. Он выдохнул. — Я хочу прикоснуться к тебе. — Но ты прикасался ко мне… — Не дразнись. Ген ухмыльнулся, вновь с мягкой силой сжимая его волосы. — А ты не самовольничай. Ты возьмёшь то, что я тебе дам, ни каплей больше, и тебе это понравится. Сэнку крупно вздрогнул, крылья фактурного носа раздулись, румянец стал ещё ярче. Произведение искусства, не иначе. Ген готов был смотреть на него вечность. — Хорошо. Хорошо… Пожалуйста, Ген, позволь мне к тебе прикоснуться… — Но ты так красиво просишь, мой дорогой герой, — игриво протянул Ген. — Даже не знаю, возможно, мне и за всю ночь не надоест смотреть, как ты умоляешь меня на коленях, я мечтал об этом зрелище годами. Сэнку покачал головой, усмехнулся, подался вперёд, вновь проводя носом Гену по животу. — Пожалуйста, Ген, прошу тебя… позволь тебя потрогать… — Но ты трогаешь меня, — Ген многозначительно сжал руку в его волосах, наслаждаясь тем, что Сэнку больше не сопротивлялся. — Скажи мне, о чём конкретно ты просишь? Ммм, Сэнку-чан? Чего именно ты хочешь? — Я… я хочу тебе отсосать. От этих слов Гена пробрала дрожь, от масштабов желания закружилась голова, а вся его кровь устремилась прямо на юг. Не говоря больше ни слова, он отпустил Сэнку и медленно, почти дразняще расстегнул свои брюки, сразу стягивая их вместе с нижним бельём, высвобождая из плена давно изнывающий член. Сэнку жадно следил за каждым его движением, не отрывая взгляда. — Ну, давай, — выдохнул Ген. Сэнку тут же потянулся к нему, но Ген вновь остановил его, с силой схватив за волосы, и покачал головой. — Нет, малыш. Я не говорил, что ты можешь использовать руки. Сэнку кивнул, послушно завёл свои непослушные руки за спину, сцепив пальцами запястья, облизнул губы и двинулся вперёд, проведя открытым ртом по всей длине, изо всех сил стараясь сохранить равновесие, пока дотягивался до члена. Упругий язык влажно скользнул по чувствительной головке, дразняще облизывая её, ловко изгоняя из бедовой наполовину седой головы всякое подобие рациональных мыслей. С губ сам собою сорвался низкий хриплый стон, Ген почувствовал на своей коже довольную усмешку, и Сэнку, наконец, наклонился вперёд, чтобы его проглотить. Задыхаясь, Ген сильнее прижался спиной к двери, чтобы к чертям собачим не рухнуть прямо на пол на дрожащих коленях. Сэнку же неумолимо наклонялся вперёд, вбирая в себя каждый миллиметр его тела, ещё и ещё, пока в уголках его глаз не выступили слёзы, а Ген изо всех своих сил доблестно пытался удержаться, чтобы не трахнуть его прямо в этот нахальный рот. Ген медленно отстранился, переводя дыхание и собираясь с силами, чтобы не сорваться, не сделать больно, не сойти с ума окончательно — так, что только головка осталась на языке, — но губы Сэнку тут же распахнулись в приглашении. Ишигами смотрел на него сквозь дрожащие ресницы и блестящие в уголках глаз слёзы, открытый чему угодно, желающий дарить удовольствие — и это зрелище было той самой далёкой эротической фантазией, что внезапно стала реальностью, а Ген не успел к ней морально подготовиться. — Чёрт, Сэнку-чан, — выдохнул Ген, ощущая легкомысленное головокружение, почти что опьянение от того, насколько его вело от такого Сэнку, — мне с тобой так хорошо… Сэнку застонал, лизнул его длинно, вновь обхватил губами и втянул щёки, и бёдра Гена подались вперёд совершенно против его воли, просто чтобы глубже ощутить этот сводящий с ума влажный жар. Член коснулся задней стенки горла, из Сэнку вырвался тихий надломленный стон, и Ген замер, внимательно всмотрелся в его лицо, проверяя степень возбуждения и готовности к подобным минетным подвигам, но алые глаза блестели глубинным вожделением, длинные светлые ресницы затрепетали, пытаясь сморгнуть слёзы, Сэнку медленно выдохнул через нос и полностью расслабился, приластившись щекой в ладонь Гена. По-тря-са-ю-ще. Дыхание перехватило. Ген медленно отстранился и снова подался бёдрами вперёд, настолько, чтобы с низким рваным стоном погрузиться в горло Сэнку на всю свою длину. Сэнку же лишь с какой-то щенячьей преданностью влажно смотрел на него снизу вверх, по-прежнему крепко держа руки за спиной. Ген ускорил темп, умирая от бескрайних галактик совершенно разного наслаждения, не только физического, но и какого-то куда более греховного, низкого, наслаждения, все грани которого он испытывал, вот так вот трахая в рот Сэнку Ишигами. Показалось, что Сэнку начал задыхаться, и Ген тут же отстранился. Он мягко погладил его по щеке, по скулам, вплетаясь пальцами в волосы массирующими движениями, и позволил ему сделать несколько шумных вдохов. По горячим щекам, покрытым тёмной пудрой яркого румянца, потекли слёзы. — Это то, чего ты хотел, не так ли, дружочек? — ласково прошептал Ген, с какой-то доселе небывалой нежностью поглаживая Сэнку по щеке, утирая слёзы большим пальцем, и эта нежность пугающе противоречила всем тем мрачным мыслям, к которым он привык. — Хочешь быть полезным. Быть нужным. Хочешь доказать, каким хорошим ты можешь быть… я же верно тебя понимаю, милый? Я же чувствую тебя, правда? — багряные глаза, покрытые матовой дымкой наслаждения, неотрывно смотрели на него в ответ. С набитым ртом члена Сэнку не мог выразить словами, что он чувствовал, что с ним произошло, когда он услышал эти слова, он только беспомощно застонал, наклонившись вперёд, чтобы снова взять Гена глубже и с новой силой. — Не волнуйся, красавчик, я о тебе позабочусь, — шептал Ген, игнорируя и боль той реальности, что витала где-то вдалеке, и тот голос в глубине его сознания, который неумолимо напоминал, что всё это было временно. Что они с Ишигами были вместе только до тех пор, пока ему не вернут место в зале славы национальных героев, что они были друг с другом только для того, чтобы выследить людей, ответственных за ад в их родной стране, из-за которого блистательный Сэнку опустился до уровня Гена. — Я с тобой. Я дам тебе всё, что тебе нужно, милый. Ты так отлично справляешься, слышишь?.. Сэнку заскулил, и Ген сменил хватку, придерживая его за волосы, вновь с наслаждением погружаясь в сочный жар его рта. Он крупно вздрогнул, почувствовав, как затрепетало горло Сэнку, когда Ген достиг дна, и медленно отступил назад. Не сводя глаз с того, как эти греховные губы легко и сладостно для него открывались, Ген задал ровный темп, который, казалось, должен был вот-вот заставить его потерять контроль. Заставить их обоих потерять контроль. Он зарычал и подался бёдрами вперед так сильно, что Сэнку чуть не стошнило, но тот лишь застонал от этого ощущения, сам подаваясь навстречу ему, горячо и терпко. Ген одарил его мрачной усмешкой — потрясающе, как того вело, как сам Ишигами наслаждался подобной близостью совершенно без какой-либо осмысленности, доверчивый и открытый, — и задал убийственный темп, лишь едва дав Сэнку возможность шумно вдохнуть, прежде чем снова в него погрузиться. Очень скоро от этого блаженного ощущения обхвативших его сладких губ и трепещущего языка Гена окончательно покинули остатки самообладания. Он тяжело дышал, хрипло, с надрывом, пытаясь отсрочить момент падения в эйфорическую пропасть, но отныне сопротивляться Сэнку у него не получалось. Ген предупреждающе дёрнул его за волосы. — Сэнку-чан, я сейчас… — он ахнул, когда вместо того, чтобы отстраниться, Сэнку лишь подался вперёд с ещё большим энтузиазмом, глубже и глубже, пока его нос не прижался к лобку, и Ген, блядь… на этом Ген закончился. — Блядский боже, да что же ты творишь со мной… — тихо выругался он и почувствовал, как волна оргазма накрыла его с головой, смывая остатки здравого смысла, злости, всего, что мешало просто быть, оставляя после себя дрожащее, исполненное сладкой негой месиво. Сэнку проглотил каждую его каплю с такой жадностью, будто был голоден, будто отчаянно нуждался во всём, что Ген мог ему дать, и это добило его окончательно. Ген заставил себя откинуться назад, едва ли не сползая по двери, с сожалением прощаясь с блаженным жаром его губ. Сэнку сделал глубокий вдох и подался вперёд, за ним, словно с радостью задохнулся бы его членом и закончился на этом вслед за Геном. Ген тепло усмехнулся, задыхаясь, и нежно погладил эти высокие скулы, эти спутанные волосы, этот умный лоб, обводя большим пальцем припухшие ярко-красные губы. — Ты так замечательно постарался для меня, Сэнку-чан… — Ген… — голос Сэнку был таким грубым и надтреснутым, что походил на скрежет. Ген сделал вид, что это не вызвало у него какого-то дикого, первобытного восторга. — Бля, ты… — Ш-ш-ш, — успокаивал он, приподнимая Сэнку за плечи, позволяя ему прислониться к нему, навалиться на него всем телом, зарываясь носом в шею. — Позволь мне позаботиться о тебе, милый. Я тоже хочу сделать тебе приятно… — он мягко скользнул руками по его груди, но Сэнку повёл плечами, будто сбрасывая его ладони. — Эм… знаешь, в этом нет необходимости. Ген нахмурился в замешательстве, не понимая причину отказа, пока не заметил едва заметное влажное пятно на брюках Сэнку, что растекалось всё сильнее с каждой секундой. Оу. Как… мило. На губах медленно расползлась улыбка, и ему пришлось приподнять голову Сэнку, отрывая его губы от своей шеи, чтобы наградить его жадным, влажным, собственническим поцелуем. — Ты идеален, — прошептал он ему в губы, прикусывая и тут же зализывая. — Как же мне так повезло? Сэнку открыл глаза и уставился на него, пристально, задумчиво, с немым очевидным вопросом, на который Ген не хотел отвечать. Слишком сложно. Слишком много. Слишком… слишком. Вместо этого он ласково взял Сэнку за руку, переплетая пальцы, и отвёл его обратно в спальню — ту, в которой они вместе провели ночь. Одеяла всё ещё были смяты с самого утра, всё было так, будто они вышли отсюда всего полчаса назад, и Ген старался не думать о том, как давно это было и как много всего успело измениться за один этот длинный день. Он осторожно усадил Сэнку на край кровати и принялся аккуратно, скрупулёзно и методично, заземляя тем самым и себя, и его, снимать с него грязную, испачканную пылью и кровью одежду. Он медленно развязал шнурки на его ботинках, стянул их, огладив стопы, и отставил в сторону. Тёмные брюки были брошены в угол вместе с носками — нужно будет заняться всем этим позже. За ними же последовали толстовка, трусы, а потом на постели остался лишь Сэнку, обнажённый до глубины души и смотревший на Гена тёмными, неуверенными, ожидающими глазами. Медленно и демонстративно, так, чтобы Сэнку мог хорошенько его рассмотреть, Ген скинул остатки одежды и с себя. Он протянул Сэнку руку. — Пойдём в душ, хорошо? Смоем к чёрту этот день. Сэнку сжал его ладонь, и спустя то ли мгновение, то ли вечность, они оказались в ванной. Вода, пальцы, пена, обнажённая кожа и какой-то новый уровень интимности, какая-то неумолимая нежность, которая сочилась, казалось, почти из каждой его поры, и которой Ген устал сопротивляться. Он улыбнулся Сэнку мягко, успокаивающе, усадил его на край ванной, разведя коленом его ноги, и встал между них, запуская пальцы в пшеничные локоны, с которых надо было смыть следы борьбы и остатки мыслей. Сэнку же коснулся его бёдер, лаская, сжимая, но Ген выдержал подобный контакт лишь пару секунд — и маленький наглец тут же получил по рукам. Чуть наклонившись, Ген посмотрел ему в глаза. — Позволь мне немного поухаживать за тобой, ладно? — прошептал он, а рукой уже мягко огладил его член. Сэнку выдохнул и откинулся на кафельную стену. — Если ты хочешь. Ген улыбнулся, склоняясь ниже, целуя его в высокий умный лоб, продолжая его поглаживать — вообще, по задумке, стирая с кожи остатки размазанной спермы, но уж больно старательно у него получалось, так, что Сэнку быстро стал вновь окрепать. Ген улыбнулся, сдавил его чуть сильнее, сжимая вёртко, щекоча пальцем чувствительную уретру, и Сэнку не стал давить в себе стон. Он дёрнул Гена за талию на себя, усаживая на правое колено, целуя его в ключицу, обхватывая и его уже заинтересованную в происходящем длину своей горячей ладонью, и вода, что лилась сверху из душа, будто смывала вообще любые границы, что между ними ещё оставались. Чёрт, они всего лишь лениво дрочили друг другу в душе, постанывая в поцелуй, но, блядь, это было жутко хорошо, одуренно хорошо, и Сэнку вот такой, расслабленный, горячий, мягкий, обхвативший незанятой рукой Гена за шею, — был просто каким-то отдельным видом блаженства, неописуемым. Мокрые волосы красиво завились, облепляя высокие скулы — и, да, Ген скучал по его длинному хвосту, но вот такой, чуть лохматый и взъерошенный, он был каким-то особенно домашним, особенно его, и так отчаянно, так ужасно хотелось дать этому прекрасному мужчине совсем забыть обо всём на свете. И пускай борьба за их жизни ещё не окончена, и у них за плечами до сих пор висела целая куча забот, волнений и страхов, но вот эта маленькая жизнь, друг с другом, вместе, рядом, уютная и мягкая, словно в объятиях сладкого сна, — она была слишком желанной. И, чёрт возьми, Ген хотел бы себе всего этого, и хотел бы Сэнку — всего такого. Вместе со всем, что к нему прилагалось, со всеми бедами и проблемами. Ген сильный. Ген справится со сложностями, только лишь бы… Нет. Остановись, Асагири. Они выбрались из ванной разморенные, влажные, мягкие, закутанные в пушистые халаты, которые Ген выбирал лично в очередном приступе богемного гедонизма. Он вновь усадил Сэнку на постель. — Оставайся здесь, — ласково шепнул он, натягивая одеяла, чтобы тот, не дай Бишамонтен, не замёрз. — Я принесу нам что-нибудь поесть. Но Сэнку схватил его за руку. — Стой. Тебе не обязательно так суетиться, всё хорошо, Ген, выдохни, пожалуйста, побудь со мной… — Сэнку-чан, дорогой, в последний раз мы с тобой ели утром, — тепло усмехнулся Ген. — Сейчас я раздобуду нам еды, и выдохну. Он поскорее отвернулся от Сэнку, пока тот не успел выдать что-нибудь ещё, от чего его сердце со сладкой тоской заноет в наивной надежде, что кто-то о нём, наконец, позаботится. О Гене никто никогда не заботился. После Рури. И каждая подобная выходка Сэнку, в которой, на самом-то деле, не было ничего, кроме простой социальной привычки протягивать руку ближнему, которая была у всех, кто рос не один, заставляла сердце Гена непонимающе трепыхаться. То, как он зашил его рану. То, как он доверчиво открывался ему в постели. То, как он старательно пытался наладить контакт с его кошкой. То, как каждый раз пытался отдать Гену самый лакомый кусочек еды… Казалось, Ишигами обладал способностью лишать Гена всякого самоконтроля одним фактом своего существования, просто тем, что дышал, и Гену приходилось прилагать какие-то неимоверные усилия, чтобы в этом не утонуть. Он заставил себя вдохнуть ровно и глубоко. Он методично прошёл на кухню, открыл холодильник и достал остатки китайской еды, что остались со вчерашнего вечера, и запихнул их в микроволновку. Глядя на залипательно-вращающееся по кругу блюдо, он попытался привести в порядок мысли, как-то организовать самого себя, что ли, чтобы не чувствовать, как где-то глубоко в груди нарастает зерно мечтания. Он попытался представить, каково было бы вернуться в те дни, когда всё его время уходило на создание разрушительных стратегий и обдумывание новых способов уничтожить Совет — вместе с Ишигами Сэнку в придачу. Затем — совершенно против своей воли — он задумался, каково было бы оставить всё как есть, потерпеть немного и получить этот вечер, только в масштабе всей жизни. Ну, то есть, ближайшую вечность вот так вот греть еду для них с Сэнку, принимать вместе душ, видеть его, тёплого и послушного, в своей постели, прижиматься к нему… Блядь. Это была пьянящая мысль, пугающе-привлекательная, и Ген отупело уставился куда-то в одну точку, борясь с желанием поверить, что это возможно. Потому что это было за гранью возможного. Что-то из категории фэнтези, даже не научной фантастики. Мир с эльфами и единорогами был куда реальнее подобной реальности. Сэнку никогда не смог бы наслаждаться жизнью, которую вёл Ген. Возможно, сейчас он и готов был совершать преступления и действовать против закона, но было болезненно очевидно, что это временно. Его целью всегда было вернуться — к отцу, к товарищам, к системе, которая его взрастила. Единственное, что ему мешало, — это предательство Ибары и какой-то хер из «Зенон корпорейшен», которого этот ебучий Ибара купил. Пока эти факторы не исчезнут из спектра влияния на окружающий мир, Сэнку точно не сможет вернуться домой. Но вот только… возможно… просто возможно! У него мог бы вдруг возникнуть соблазн построить здесь новый дом? Вместе с Геном? Микроволновка противно пиликнула, оповещая, что ужин готов, и Ген, рассеянно потянувшись, принялся складывать на поднос контейнеры, приборы и пару бутылок воды. Когда он вернулся в спальню, Сэнку лежал, прислонившись спиной к изголовью кровати, и выглядел ломким и неуверенным. Ген был бессилен против желания подойти к нему, развеять беспокойство мягкой лаской и запечатлеть поцелуй на всё ещё припухших губах. Сэнку улыбнулся, и на сердце немного потеплело. — Вот, — шепнул он, передавая бутылку воды. — Хочешь пить? Сэнку сделал большой глоток и пробормотал тихое «спасибо». Ген же поставил поднос с едой на прикроватный столик, передал своему странно-уютному гостю посуду и контейнеры, стараясь не обращать внимания на то, насколько по-домашнему приятно было делить с ним подобные моменты. Сэнку явно был очень голоден — он ел жадно, с хрустом уминая крылышки и прочую фритюрную ерунду, а Ген, со своей стороны, с удовольствием подкладывал ему ещё, хихикая и забавляясь, пытаясь заставить себя больше ни о чём не думать. Наевшись, Сэнку завалился на подушки уже куда более расслабленный и довольный, чем когда Ген его нашёл. Это пугающе-радовало, но Ген не жаловался — его давно уже не радовали простые бытовые мелочи, и, раз скоро это всё закончится- Да сколько ж можно. — Ну, стой же, ну, — Сэнку снова схватил его за руку, когда Ген попытался встать с кровати, чтобы унести всё обратно на кухню. — Ты обещал перестать суетиться. Давай, ложись, — он утянул его обратно, мягко обнимая за плечо, целуя в лоб, словно ребёнка, и Ген сдался. Он позволил уложить себя на тёплую сильную грудь и обнять. Он позволил зарыться носом в свои волосы и разглядывать покрытое татуировками плечо. Он позволил трогать свою кожу, позволил скользнуть ладонью по спине и замереть между лопаток, согревая и заземляя. Он позволил окутать себя незнакомым уютным теплом, погрузить себя в мягкий кокон из непринуждённой заботы и просто… побыть вот так. Он позволил себе этим наслаждаться. — Почему ты не разрешаешь себя касаться? — тихий голос вырвал его из этого блаженного растворённого в теплоте небытия. Ген моргнул. Хотелось вновь ответить что-то вроде «ты касаешься меня прямо сейчас», но он, к сожалению, прекрасно понял, о чём спрашивал Сэнку. Он выбрал очень удачный момент задать этот вопрос — когда Ген расслабился настолько, что не заметил, как с плеч сама собою соскользнула его броня, и он остался совсем обнажённым — до костей, до самой своей сущности голым перед своим… врагом? И вот таким, нагим до глубины души и незащищённым, он просто не сумел соврать. — Потому что мне страшно. — Ты боишься меня?.. — Не тебя. Ну, в смысле, не только тебя. Я как Халк, только не с гневом, а со страхом, Сэнку… — Ген шептал тихо-тихо, едва слышно, потому что казалось, если он включит хоть немного голоса, то с языка снова закапает яд. А яд, как известно — это древнейший механизм защиты. Защиты, а не нападения. Те, кто в процессе эволюции отрастил себе возможность плеваться ядом, просто не хотели, чтобы к ним прикасались. Не хотели, чтобы к ним приближались. Потому что близость — это страшно. Тёплые губы снова оставили мягкий поцелуй на его лбу. — То есть, ты настолько всего боишься, что способен не замечать свой страх и контролировать его? — Ага. — Но при чём тут… ну, секс? — искренне не понял Сэнку. Ген фыркнул. — Даже не знаю. Возможно, чтобы понять, при чём тут секс, нужно отрезать яйца мужику в два раза больше тебя, который пытается засунуть в твой зад свой вонючий пенис. — Блядь, прости, я дурак- — Всё хорошо, Сэнку-чан. — Просто… просто знай, я никогда не сделаю ничего подобного. Я не- — Я знаю, Сэнку-чан, — остановил его Ген поцелуем в ключицу. — Я восхищаюсь твоей… открытостью, — тихо признался он. — Тем, как легко ты доверился мне. Для меня это про очень большую смелость. Возможно, когда-то и я осмелею для чего-то такого… Сэнку притянул его ещё чуть ближе, едва ли не сгребая в охапку своими растапливающими объятиями, и снова тронул губами макушку, лоб, висок — всё, куда мог дотянуться. — Как бы там ни было, всё будет хорошо. Ген вздохнул. — Знаешь, о чём я думаю? — Ммм? — Я боюсь, что даже после того, как ты сольёшь им Шарлотту, они не забудут, что ты работал со мной, — ему пришлось приложить немало усилий, чтобы сохранить нейтральный и лёгкий тон голоса, скрывая наивную надежду под деловой маской. — Ни Бюро, ни, уж тем более, Совет не захотят признавать, что ошибались на твой счёт… — Сэнку вздрогнул и посмотрел на него широко раскрытыми глазами, в которых читалась обида. Ген заставил себя продолжить, хотя и знал, что следующие слова буквально вскроют его нутро и сделают более уязвимым, чем когда-либо в целой жизни. — Так что, я подумал… Ты мог бы остаться. Слова казались хрупкими и резали язык, как битое стекло. Ген ненавидел то чувство наивной, беспокойной неловкости, которое они вызывали. Несмотря на все свои недостатки, Ген был достаточно хорошо знаком с самим собой, чтобы понимать, что его отношения с Ишигами Сэнку уже провалились за точку невозврата и давно вышли за рамки того, что он мог бы продолжать настойчиво называть нормальным. Его вендетта против Сэнку стоила ему почти всего — его личности, его места в обществе, его будущего — и незаметно для него самого вырезала в душе дыру, подозрительно напоминающую своим силуэтом Сэнку. Но Сэнку молчал. Он замер, будто каменное изваяние, не реагируя и, казалось, даже не дыша. Ген неловко пожал одним плечом. — Со мной, я имею в виду, — добавил он, когда спустя ещё вечность Сэнку по-прежнему не ответил. — Тебе не обязательно возвращаться к ним, чтобы бороться за всё хорошее и против всего плохого. Мы оба знаем, что коррупции там куда больше, чем один Ибара. Мы могли бы работать вместе. Мы могли бы уничтожить весь смрад извне. Сэнку произнёс слова почти беззвучно, хмуро глядя куда-то в пустоту комнаты. — О чём… именно… ты говоришь? Блядь. Блядь. Блядь. Он должен был знать, что ничего подобного никогда не произойдёт — не без абсолютного разрушения всех тщательно возведённых стен вокруг его потрёпанного, истощённого самой жизнью сердца. Ген стиснул зубы и заставил себя быть честным. — Я говорю, останься со мной. Мы могли бы быть вместе — как нечто большее, чем просто временное… — тишина горела между ними всесжигаюшим пламенем. Молчание затянулось, и Ген почувствовал, как его губы кривятся в печальной улыбке. — Ладно, забудь об этом. Не надо отвечать. Извини. Я просто подумал, знаешь, что это может быть запасным планом… если… если всё пойдёт не так, как ты надеешься… и… Губы задрожали, но прежде чем Ген успел закончить предложение, Сэнку резко притянул его к себе для поцелуя, жаркого и полного невыразимого чувства, и этот поцелуй стёр все логические мысли из его головы. — Это очень неожиданно… и я не могу ответить прямо сейчас, но я подумаю об этом, — прошептал он минуты, часы, целые жизни спустя, когда Ген, зацелованный до расплавленных мозгов, мог лишь только смотреть на него затуманенным взором и глупо улыбаться. Улыбка Сэнку была до боли нежной. — Обещаю. Я подумаю об этом. ••• Сэнку проснулся странно бодрым и тут же ощутил незнакомую тяжесть тёплого тела, что лениво прижималось к его груди. На мгновение он застыл, замер, не открывая глаз, пытаясь вспомнить, где он и что с ним, но мгновение спустя услышал томное довольное урчание, и напряжение в теле мгновенно спало. — Доброе утро, красавчик, — мурлыкнул Ген хриплым ото сна голосом и оставил нежный поцелуй где-то на его ключице. Сэнку не смог сдержать улыбки. И это было странно. Это до сих пор казалось чем-то невероятным, нереальным, невозможным. Потому что от столь уязвимой интимности, что пронизывала этот момент насквозь, по телу Сэнку не должен был пробежать приятный холодок. От осознания того, кто именно уютно свернулся вокруг него калачиком, не должно было исчезнуть любое напряжение. От взгляда этих лукавых тёмно-синих глаз его не должно было прошивать сладким жаром. Мысли вернулись к событиям прошлой ночи, и яркий румянец залил его щёки. «Останься со мной». Это было и очень похоже, и в то же время совсем не похоже на то, что Сэнку когда-либо представлял в своём будущем. События последних двух недель настолько превзошли всё, что он смел ожидать, когда вывалился в окно своей квартиры в попытке спастись от ножа заместителя собственного отца, что Сэнку уже устал даже пытаться что-то там предсказывать и планировать. Но самым неожиданным из всего происходящего безумия оказалось вот так проснуться голым в постели Менталиста, с трепетом прижимая знаменитого преступника к своей груди. Но в то же время какая-то далёкая часть его сознания усмехалась, закатывала глаза и говорила: «Всё всегда к этому шло». И это тоже было куда ближе к правде, чем Сэнку готов был признать. Менталист всегда будоражил его сознание, между ними всегда была какая-то странная связь, основанная не только на мести и жажде крови, и наряду с привычным высокомерным презрением Сэнку всегда испытывал к нему ещё и неясное притяжение, интерес и желание в нём разобраться. Когда между ними всё случилось в первый раз, Сэнку сказал себе, что это нормально. Что сексуальная составляющая их отношений была не более чем способом выплеснуть весь накопившийся от погони адреналин, и, ну, боль от предательства со стороны людей, которым он доверял — в придачу. И что Геном двигало примерно то же самое. Что им обоим нужно было просто отвлечься от окружающего пиздеца и выплеснуть неистовую энергию, а секс — один из самых приятных и самых эффективных способов снять напряжение. Что они просто любезно воспользовались друг другом в совершенно эгоистических целях. Что это не продлится дольше, чем их партнёрство по всем остальным вопросам. Сэнку сам в это плохо верил, но это было лучшее объяснение из всех, что он для себя нашёл. Однако прошлая ночь… она была ошеломляющей. Прошлая ночь разрушила все представления Сэнку об этом пугающем, этом удивительном, этом смехотворно-привлекательном и сильном человеке. Да, в течение последних пары недель всё, что Сэнку о нём думал, медленно меняло свою структуру, но прошлая ночь ворвалась в сознание вихрем, бешеным ураганом, всесноящим торнадо, и уничтожила всё, что накапливалось годами. Потому что Менталист, которого Сэнку думал, что знал раньше, был не из тех людей, что спасают своих врагов, осознанно рискуя жизнью. Не из тех, что раздевают своих партнёров с такой трепетной, нежной, плавящей осторожностью, которая выводила Сэнку из равновесия и вызывала слишком сложные, слишком сладостно-тяжёлые чувства, чтобы Сэнку мог так просто их осознать. Каждый день Сэнку словно снимал с него слой за слоем, пытаясь найти правду в этом ворохе налепленных сверху личностей, отыскать, что скрывалось за ними, пытаясь откопать его самую суть, самое нутро, и перманентно задаваясь вопросом, понравится ли ему то, что он там найдёт. Каким был Асагири Ген на самом деле. Что скрывалось под множеством его масок, личин и слоёв брони. О чём он думал, о чём мечтал, чего боялся и чего желал на самом деле. Казалось, прошлой ночью Сэнку сумел-таки дотронуться до сияющего золотого ядра внутри бесконечных разноцветно-грязных оболочек Асагири, и это едва не свело его с ума. Мягкий, уязвимый, исполненный нежной заботы Ген был тем, от чего бестолковая сердечная мышца Сэнку остановилась, совершила тройное сальто и забилась ещё сильнее. Ген Асагири казался тем, кто мог бы забрать сердце Сэнку легко и играючи, но, увы, в их системе координат всегда был ещё и Менталист. Потому что невозможно было его избегать, невозможно было игнорировать правду о той гнетущей тьме, что скрывалась внутри Асагири. Сэнку своими глазами видел, как легко, непринуждённо, не поведя даже бровью Ген убил Шарлотту, тех офицеров в оцеплении его дома, целую толпу солдат в патруле и бесчисленное множество других людей, которые ему мешали. Он был жесток и холоден. В нём не было ни колебаний, ни сожалений, ни вялых неискренних извинений или какого-то чувства вины за совершённое преступление — ничего, только цель и цена этой цели. Менталист подходил к вопросу убийства так же, как к задаче скрыться от полиции — и это то, чего Сэнку в нём доселе не видел, и знание о чём причиняло боль. У Гена могло быть миллион причин стать таким, каким он был, мог быть миллион оправданий его вынужденной жестокости, и, да, он пришёл в эту точку не по своей воле, а самым уродливым путём, полным потерь и несправедливости, и Сэнку мог его понять. Правда, мог. Он его понимал. Он целовал его шрамы, он уважал его раны, он готов был зализывать все жестокие следы суровой жизни, что на нём остались, но… Но мог ли он с этим смириться? Мог ли он принять все его грани, без остатка, закрывая глаза на тот кровавый след, что Ген после себя оставил? Менталист всегда был и всегда будет преступником. Как бы Сэнку ни хотелось, чтобы всё было по-другому. Как бы сильно он ни надеялся, что всё может измениться. В конце концов, что бы они ни делали, их юным, совсем только зарождающимся отношениям пришлось бы столкнуться с жестокой реальностью того, кем и чем они с Геном были. Сейчас этот человек спасал ему жизнь и целовал так сладко, что Сэнку хотелось раствориться. Сейчас этот человек боролся с Сэнку на одной стороне, вместе с ним и за его правду. Сейчас этот человек предлагал ему остаться с ним. Но что произойдёт потом? Нежная прохладная рука осторожно провела по длинным прядям его волос, аккуратно распутывая сбитые локоны. — О чём ты так напряжённо думаешь с утра пораньше? — О тебе, — в этом простом ответе крылась вся горькая правда. Сэнку почувствовал, как Ген на его груди ласково рассмеялся, невесомо и трепетно поглаживая обнажённую кожу его плеча. — Как волнующе, — мурлыкнул он. — О чём-нибудь конкретном? «Останься со мной». — Ты… действительно имел в виду то, что сказал? — тихо спросил Сэнку, выбирая самый простой вопрос из десятков сложнейших вопросов, что вертелись в его голове. — Прошлой ночью. Ген чуть извернулся у него в объятиях, подвинулся, приподнимаясь так, чтобы Сэнку мог полностью его видеть. — Я виноват в очень многих вещах, Сэнку-чан, но я бы не стал тебе лгать. Не тебе. Не об этом. В его взгляде было что-то такое… мягкое, что-то, чего Сэнку, казалось, не заслуживал, но чего он, тем не менее, ужасно хотел. Сэнку знал, что это немного эгоистично — особенно, после того, как он буквально минутой ранее размышлял обо всех грехах этого человека, — но решил, что немного эгоизма ещё никому не повредило. Особенно, когда Ген смотрел на него так, будто Сэнку — то, чем нужно дорожить. Выдерживать этот взгляд сейчас было чем-то сильно выше его сил. Потому Сэнку медленно кивнул, отводя глаза, словно это могло бы помешать гениальному лжецу распознать всю эту сложную путаницу эмоций на его лице. Сэнку так хотелось ему верить. Но Сэнку не был идиотом. Но так хотелось… И, вероятно, идиотом он всё-таки был. Сэнку не был уверен, будет лучше или же хуже, если вдруг окажется, что всё это — лишь очередная большая уловка, и Ген вот-вот снова его обманет. За последние семь лет он научился ожидать от Менталиста именно таких сюжетных поворотов. Ген не просто так получил своё криминальное прозвище. О, его первые дела взрывали людям мозг, то, как он внедрялся в организации и разрушал их изнутри, как он манипулировал массами, организуя масштабные теракты чужими руками, как он работал на две, а то и на три стороны сразу, чтобы стравить всех между собой и аннигилировать огромный пласт своих противников одним махом… Да, Менталист обладал удивительным даром проникать сквозь любую человеческую защиту. Так ему было легче вонзать свой нож врагам под рёбра. Но как же, блядь, хотелось ему верить. Ген похоже, почувствовал, что Сэнку ещё не готов ответить на его вчерашнее предложение, да что там — он даже поговорить об этом ещё не готов, и потому осторожно выскользнул из объятий и сел на краешек кровати. — Позволь пригласить тебя на завтрак, — его голос был мягким, а прохладная ладонь всё ещё ласкающе прикасалась к коже. — Я знаю одно местечко недалеко отсюда, там довольно дерьмовый кофе, но самые вкусные вафли, которые я когда-либо пробовал. Тут тихий район, и мы сможем выбраться незаметно. Как тебе идея? От мысли о вафлях у Сэнку заурчало в животе. — Звучит неплохо. — Отлично, тогда я в душ, — чирикнул Ген с озорной улыбкой, которая не то чтобы коснулась его глаз. Он выглядел так, будто хотел сказать что-то ещё, будто перебирал в голове варианты, но в конце концов остановился на своём типичном флиртующем кокетстве. — Оставайся здесь, дружочек, ладно? Или никто из нас никогда не помоется, — хихикнул он и, вопреки своим словам, наклонился вперёд, впиваясь в Сэнку поцелуем так, что у того перехватило дыхание. Следующие несколько секунд Сэнку был не способен думать ни о чём, кроме влажного жара его рта, сладости его губ и первобытной потребности прикоснуться, скорее попробовать его на вкус. Тело реагировало на Гена так, словно по нему пускали электрический ток, стирая последние остатки сна, подчиняясь животным желаниям. Ловкие пальцы скользили по коже, обводя по памяти контуры мышц, оставляя после себя мурашки, рисуя узоры загадочных рун, которые точно делали с Сэнку что-то, чему не было разумного объяснения. Ген отстранился и слегка ухмыльнулся, когда Сэнку, зачарованный, потянулся за ним, за его губами, но всё равно отпустил его руку и попятился к ванной, немного пьяно хлопнув длинными ресницами. Единственным утешением для ноющего желанием тела Сэнку было то, что Ген выглядел не менее ошеломлённым, не менее жаждущим. Удивительно, насколько легко между ними возникало это бешеное притяжение, как молниеносно вспыхивало влечение такой силы, что становилось трудно дышать. Ген тряхнул головой и через несколько секунд исчез в ванной комнате. Сэнку услышал, как включился душ, и Ген встал под упругую струю воды. Снова вспомнилась вчерашняя ночь, то, какой приятной была кожа Гена, будучи влажной и горячей… Сэнку раздумывал, не отправиться ли всё-таки в ванную вслед за ним, но внезапно на прикроватной тумбочке зазвонил телефон. Он мельком взглянул на дверь в душевую и подумал, не отнести ли Гену трубку прямо туда. Но, с другой стороны, зачем? Сэнку уже был знаком с и Амариллис, и с остальными из «Теней», он уже даже знал про Цукасу, а Кохаку так и вообще ощущалась едва ли не боевой подругой — так много она помогала им в их бесконечных побегах и постоянно была на связи… А больше Гену никто и не мог позвонить на этот одноразовый телефон. Если дело было важным, и время поджимало, Сэнку было бы рационально взять трубку за Гена и начать решать вопросы по мере возможности, чтобы потом как можно быстрее передать ему всю информацию. А если нет, и время терпит, то Ген заслужил горячий душ без всяких идиотских отвлечений на рабочую ерунду. Решено. — Алло? — Сэнку схватил телефон, инстинктивно понизив голос, уселся на кровать и опустил ноги на пол. — Сэнку. Наконец-то я тебя нашёл. Только лишь годы тренировок на выносливость и ловкость помогли Сэнку не выронить из рук этот чёртов телефон. Годы тренировок — и всё тот же голос, что звучал в его сознании вечным укором, тот же голос, что кричал ему всегда продолжать двигаться, продолжать сражаться и не быть слабаком, тот же голос, что он услышал сейчас в трубке. Всё то тепло, что вспыхнуло в теле после прикосновений Гена, в одночасье сменилось леденящим холодом. — Бьякуя? — выдавил Сэнку, буквально охрипнув от потрясения, что услышал отца спустя столько времени… и в таких обстоятельствах. — Как ты… — Сэнку, сынок, ну, в самом деле, ты же не думал, что я каким-то образом не узнаю, что ты связался с Менталистом? — в трубке раздался хриплый смешок, и Сэнку вздрогнул, уловив в нём намёк на издёвку. — Мы знали, где ты был, с того самого момента, как ты покинул Башню. Мы. Кто, блядь, эти «мы», когда последние несколько недель Бьякуи даже не было в стране? PSIA? Бюро? Совет? А какого чёрта руководитель PSIA шлялся по командировкам и даже не чесался вернуться на родину, когда в ней творился какой-то сущий ад, содомия и пиздец?! Сэнку лихорадочно соображал, пытаясь как-то хотя бы мысленно примириться с самим фактом разговора с отцом после всего, что произошло. Это была выработанная годами привычка — сохранять спокойствие и невозмутимость, когда в ушах звучал голос Ишигами Бьякуи. И разум, и тело были готовы к приказам. Сэнку всегда идеально умел подчиняться. Ха. Возможно, он всегда был любимчиком старика именно по этой причине. До тех самых пор, пока Сэнку не ушёл из-под его прямого подчинения. Пока его заместитель не предпринял попытку отправить Сэнку в заблаговременную отставку, лишь бы сохранить положение и власть PSIA в структуре государственной машины. — Вы узнали о Гене только из-за вшитого маячка. Кстати, ты собирался мне когда-нибудь рассказать об этой маленькой невинной детали? — в столь коротком вопросе крылось слишком много упрёков. Сэнку ощущал, будто тем самым он проводил незримую линию между тем человеком, которым он был, и тем, кем становился рядом с Геном. Из трубки вырвался тихий вздох, исполненный сожаления. — Ты должен меня понять, мой мальчик. Это всегда было только ради твоей безопасности. Но благодаря этому маячку мы смогли распутать цепочку ужасных событий и выяснить правду. — И в чём же правда? — В том, что на самом деле именно Менталист был виновен в смерти Премьер-министра. Это он подстроил убийство. И именно он заменил настоящие архивные записи камер на те, которые использовали, чтобы повесить на тебя ярлык врага народа. Это всё его рук дело, Сэнку. Сэнку нахмурился и резко покачал головой, хотя Бьякуя, естественно, никак не мог его видеть. — Ген даже не знал о смерти Премьера. Пока я ему не сказал. Его убила наёмница из отряда «Дельта» по заказу «Зенон корпорейшен», а «Зенона», очевидно, нанял Ибара- — Боги, Сэнку, не будь таким наивным, — упрекнул его Бьякуя, и в его голосе слышалось искреннее раздражение. — Как ты думаешь, почему же он тогда с таким энтузиазмом помогал тебе добыть видеозаписи из серверных Бюро? А почему, как ты считаешь, он так складно и гладко указал тебе пальцем сначала на Ибару, и потом на «Зенон»? Потому что ему это выгодно. И потому что он с тобой играл, разумеется. Сэнку отупело уставился в стену. Каждое слово, каждый блядский звук в этих словах словно ударял огромной кувалдой по чему-то очень крошечному и хрупкому в его груди. Он хотел возразить, поспорить, защитить человека, который стал для него единственным спасением в этой буре из пиздеца, в которую он попал в том числе потому, что отца не было в стране. Он не хотел думать о каких-то там тайных планах с двойным дном, которые Ген прятал за своими нежными прикосновениями или той яростной защитой, которую обрушивал на любого, кто был настолько глуп, чтобы угрожать Сэнку. Ген спасал его, раз за разом спасал, Ген заботился о нём, и Сэнку не хотел терять этот последний маленький кусочек счастья, что теплился в укромном местечке под рёбрами. Последний оплот доверия. «Останься со мной». — Я тебе не верю. Бьякуя на другом конце провода тяжело вздохнул. — Тогда поверь тому, что этот человек повторял тебе снова и снова на протяжении многих лет. Как же там?.. «Величайшим достижением в моей жизни станет то, что я тебя уничтожу», да? Как-то так он тебе говорил? Сэнку закрыл глаза и затаил дыхание, не желая, чтобы отец услышал, как разбивается его сердце. Возможно, глупо было думать, что когда-нибудь Ген сможет забыть про смерть Рури и станет смотреть сквозь пальцы на ту роль, что сыграл во всём этом Сэнку. Ген твердил ему об этом снова и снова на протяжении многих лет. Он говорил, что ненавидит его. Он желал отомстить. Наверное, в его глазах и правда было, за что: Сэнку не спас, а фактически — просто убил, самого важного его человека, единственную семью, которая у него была, и никакие извинения не исправили бы того, что Сэнку по своей глупости когда-то натворил. «Ты сломал мою жизнь, Ишигами, и что бы ты ни сделал, что бы ты ни сказал, это никогда не изменится». Неизбывная, титаническая усталость потянула его голову вниз, пока Сэнку не опустил её на мозолистую ладонь. — Чего ты от меня хочешь? — наконец сумел выдавить он. Бьякуя тут же засуетился, его голос стал нетерпеливым и взвинченным. — Я сделал всё, что было в моих силах, сынок. Клянусь, это лучший вариант. — Что. — Совет согласился позволить тебе вернуться в Бюро, пока не на должность главы Спецподразделения, но всё впереди, нужно провести пару-тройку интервью, пресс-конференцию, очистить твоё имя в массах, всё вот это вот… Но тебе оставят свободу и полномочия. Всё будет, как раньше, — деловым тоном ответил отец. — Всё, что тебе нужно для этого сделать, это всего лишь помочь нам схватить Менталиста, вот и всё. Сэнку застыл, сжимая в руке телефон, отчаянно пытаясь понять, когда этот голос на другом конце провода успел стать для него врагом. — Нет. — Знаю, знаю, сынок, это тяжело, он, должно быть, успел втереться к тебе в доверие, но ты должен это сделать, — продолжил Бьякуя, — ради блага всего города, всей страны. Этот человек опасен, ты же сам это прекрасно понимаешь, ему нельзя позволять просто так разгуливать на свободе. Только представь, он почти совершил государственный переворот! У него почти получилось! Мы не можем просто закрыть на это глаза, иначе он навредит ещё большему количеству людей. — Он помог мне, — Сэнку знал, что прозвучал капризно, по-детски, но он не мог быть сильнее и твёрже. Не сейчас. — Он спас мне жизнь… — Не правда, Сэнку, что за глупости? Он просто пытался помочь себе. О тебе он никогда не заботился. Это же просто лживые бредни, как ты вообще мог в это поверить? Возмутительно то, с какой лёгкостью Бьякуя смог вырвать слабое, истерзанное сердце прямиком из груди Сэнку всего парой беспощадных слов. Ему хотелось спорить, вступить в словесный бой, подробно описать все способы, которыми Ген ему помогал не только выживать, но и оставаться в здравом уме, пока Сэнку пытался сбежать от своей жизни и от всего, что когда-то любил. Он хотел вернуться в этот интимный момент сегодняшнего утра, когда Ген тепло и мягко прижимался к его груди, а его нежное дыхание таяло на коже, удерживая Сэнку в этой странной новой реальности, заземляя и успокаивая. — Это неправда, — запротестовал он, ощущая себя как никогда уязвимым и слабым. — Ген, он… я дорог ему. Он заботится обо мне. Сэнку слышал, как Ген что-то заливисто пел, стоя под струями душа. Он чувствовал его пряный сладковатый запах на простынях — и на собственной коже. На столике рядом с кроватью лежал пистолет, который Ген обычно всегда носил с собой в наплечной кобуре, не снимая её ни разу в течение всего дня. Рядом с пистолетом лежал его нож. Ген оставил это всё тут, в своей спальне, в которой он спал вместе с Сэнку в обнимку — вещи, которые обеспечивали его безопасность, которые Ген не оставлял ни на минуту. Этот тонкий акт доверия казался убийственным на фоне бешено колотящегося сердца в груди Сэнку. — О, сынок… — голос Бьякуи был полон жалости, и боль, растущая в груди, принялась выжигать его сердце ещё и жгучим огнём стыда. — Сэнку, все последние десять лет он планомерно и целенаправленно пытался свергнуть Совет. Он этого даже не скрывает. Всё, что он там с тобой делал, было всего лишь ещё одной его злой и тщательно выстроенной игрой. Его лучшим спектаклем, понимаешь? Сынок, дорогой, он хотел тебя уничтожить, не только физически, но и морально. В ушах загудело ревущей лавиной. Онемевшие пальцы сжали пластиковый корпус телефона так, что тот протестующе заскрипел. — Я. Тебе. Не верю. — Ты забыл, кто он такой, Сэнку? Ты забыл, как он получил своё прозвище? Я тебе напомню, — голос отца зазвенел арктическими льдами. — Этот человек — Менталист. Семь лет назад он взорвал- — Я помню, — прохрипел Сэнку. — Но я не верю… — Как ты думаешь, сынок, откуда у меня этот номер телефона? Сердце, казалось, умерло ещё раз. — Что? — Он сам связался с нами. Он сам мне позвонил, Сэнку. — Связался с вами?.. — Он предложил выдать тебя в обмен на нужную ему информацию о Совете, — медленно, едва ли не по слогам произнёс Бьякуя, и каждый звук будто вонзал в него пропитанное ядом жало. — Мне пришлось убеждать Бюро не принимать это предложение. Потому что переговоры с ним — это переговоры с террористом, и потому что я ни за что не позволю ни одному из моих мальчиков сесть в тюрьму за преступление, которого тот не совершал. — Но когда он?.. — Сэнку услышал, как в душе выключили воду, и сглотнул подступившую к горлу желчь, молча покачав головой. — Мне нужно идти. Бьякуя быстро затараторил, прежде чем Сэнку успел закончить разговор. — Всё, что тебе нужно сделать, это привести его в кофейню на углу 9-й и Западной авеню. Мы позаботимся обо всём остальном — на этот раз он не сбежит. — Нет. — Это приказ, Сэнку. — Пап, я… — Это. Приказ. Внутри всё сжалось, захотелось тут же подчиниться, тело было готово брать и бежать — всё его существо, казалось, создавалось лишь для того, чтобы слушать этот голос и беспрекословно выполнять всё, что этот голос говорил, но… — Только не смей причинять ему боль… — протест сорвался с губ быстрее, чем Сэнку успел передумать. Ему не понравилось, что это прозвучало скорее как просьба. — Конечно, нет, — заверил его отец. — Его просто арестуют и отвезут куда-нибудь, где он не сможет никому причинить вреда, и где будет просто ждать справедливого суда. Я обещаю, Сэнку. Не мы здесь злодеи. Сэнку услышал, как дверь в ванную позади него распахнулась, и оттуда повеяло влажностью. Он тут же сбросил звонок, не потрудившись попрощаться. Отработанными, почти рефлекторными движениями он быстро пролистал настройки, удаляя всю историю звонков, стирая любые доказательства того, что за эти пятнадцать минут он каким-то образом успел с кем-то связаться. Было настолько больно, что всё тело онемело. Мягкая, почти кошачья поступь Гена зазвучала по деревянному полу буквально через мгновение после того, как Сэнку бросил его телефон обратно на прикроватный столик. — Ты обычно добавляешь в вафли сироп или мёд? — щебечущий и беззаботный голос пронзил окружающую реальность так, будто ничего не было. Будто Сэнку не умер примерно трижды за последние пять минут. — Ой. Ты голый. Сэнку опустил взгляд. Ой. Он и правда был голым. Он не помнил, чтобы когда-то говорил с отцом, будучи голым, но это было не главной проблемой в его жизни на данный момент. Он сглотнул, пытаясь понять, как ему вести себя, как поступить и как… Как вообще жить дальше. Ген же продолжал беззаботно щебетать, будто… будто не он тут… — Конечно, я вот ем с сиропом! Какой язычник будет есть вафли с мёдом? Блинчики, может быть, но вафли? Это кощунство! Скажи? Сэнку-чан? — он позвал его, всё ещё проводя полотенцем по влажным волосам. Ген выглянул из-за угла и слегка улыбнулся Сэнку. — Дорогой? Всё в порядке? «Он предложил выдать тебя». «Всё, что он там с тобой делал, было всего лишь ещё одной его злой и тщательно выстроенной игрой». «Он просто пытался помочь себе. О тебе он никогда не заботился». «Останься со мной». — Всё в порядке. Ген бросил на него ещё один озорной и долгий взгляд, но больше ни о чём не спрашивал. Он вышел из ванной, подошёл к комоду, совершенно обнажённый и до боли красивый, принялся там рыться, насвистывая что-то себе под нос… Сэнку казалось, он сходил с ума. Он проигнорировал растущее под рёбрами невыносимое чувство вины, жестко напомнив себе самому о том, что только что узнал. У него не было причин не верить отцу, кроме того, что говорил о нём Ген. Не было причин, кроме своих чувств, кроме своей нелепой симпатии, своей… чёрт бы её побрал, влюблённости, которую в нём взрастили умелым ментализмом знаменитого лжеца, которая застлала его разум так, что Сэнку едва не потерял сам себя. Всё это было просто ещё одним масштабным и тщательно продуманным спектаклем. С чего Сэнку вообще взял, что это не так? Менталист, вероятно, часами над ним смеялся вместе с этой ведьмой Амариллис в каком-нибудь их общем злодейском групповом чате. «Ой-ой-ой, бедный маленький Ишигами с его наивным геройским сердцем» — он буквально слышал, как Ген напевает это с дразнящей издёвкой в голосе. — «Как ты мог поверить, что я когда-то смогу тебя полюбить?» — Ну что, Сэнку-чан, мы идём за вафлями, или ты хочешь чего-то другого? — чирикнул Ген, натягивая через голову простую чёрную рубашку. — Я думаю, мы с тобой заслужили угощение. Завтрак в кофейне, м? Здесь должно быть достаточно безопасно, чтобы пойти перекусить, пока они там разбираются со всем, что мы вчера натворили, хе-хе… Что думаешь? — Я, кажется, ещё до конца не проснулся, и мне срочно нужен большой кофе, — проворчал Сэнку, едва ощущая себя живым, испытывая самую жгучую ненависть к самому себе за то, что его тело даже теперь реагировало на близость Гена вот так. — Я знаю одну кофейню… ••• Снаружи мир был ослепительно солнечным, день обещал восхитительную погоду, и это резко контрастировало с глубокими, чёрными, мрачными тучами, что клубились в душе у Сэнку. Ген, казалось, чувствовал его несколько странное настроение, но не стал расспрашивать Сэнку о причине. Возможно, списал на задумчивость относительно их последнего вчерашнего разговора, возможно, просто давал Сэнку личное пространство, возможно — ему просто было плевать, пока его великий полный лжи спектакль шёл согласно заданному сценарию. Скорее всего, где-нибудь в другой жизни Сэнку бы оценил его тонкую деликатность, но сейчас он испытывал лишь гнетущую, сосущую под ложечкой боль. Как бы то ни было, они шагали в заданное отцом место, и у Сэнку было полно возможностей рассмотреть вокруг кофейни полицейских в штатском. Они притаились за столиками и просто прогуливались вокруг, Сэнку даже видел среди них знакомые лица — всё это отдавало каким-то дешёвым шпионским детективом и вызвало желание поморщиться. Во что превратилась его жизнь? Мужчина в простой бейсболке с логотипом местной футбольной команды незаметно приподнял воротник рубашки, бормоча что-то в спрятанный микрофон ровно в тот момент, когда Ген отвлёкся на звуки выступления какого-то уличного артиста. Сэнку насчитал трёх офицеров в квартале от кофейни и точно знал, что внутри их должно быть ещё больше. Да что уж там, он был бы крайне удивлён, если бы там, среди посетителей, вообще оказались гражданские лица. Очевидно, Бьякуя не стал бы рисковать простыми людьми, но и упускать Менталиста отец позволить себе — и ему — не мог. Чем ближе они подходили к кофейне, тем сильнее у Сэнку внутри тугим узлом закручивались тревога. И сомнения. И отчаяние. От вороха сложных эмоций его начинало тошнить. Увы, он прекрасно понимал, что теперь сбегать отсюда так, чтобы их никто не увидел, было уже слишком поздно, но он просто не мог не думать, что у них будут шансы спасись, если прямо сейчас он чуток наклонится и скажет Гену, что они окружены. Просто чуть наклониться к нему и прошептать пару слов. Предупредить о засаде. Простит ли Ген его, если узнает, что Сэнку пожалел о своём решении? Или их снова захлестнёт очередная волна взаимной ненависти? Или- — Ты хорошо себя чувствуешь, красавчик? — тихо и с явным беспокойством спросил Ген, отвлекая Сэнку от гнетущих мыслей. — Ты как-то неважно выглядишь. Всё нормально? Сэнку хмыкнул и отвёл взгляд. — Я просто проголодался, — солгал он. — Понимаю… Может быть, в этом заведении найдётся что-то приличное в меню помимо кофе? Или, раз уж мы в этом районе, я мог бы предложить тебе заглянуть в один из моих любимых китайских ресторанчиков. Чёрт, я слаб к китайской кухне, хе-хе! Но, клянусь, у них самые вкусные яичные рулетики в городе… Ген продолжал щебетать какую-то ничего не значащую чушь, которая в любой другой ситуации точно могла бы заземлить и успокоить его истерзанный разум — но не сейчас. Сэнку распахнул дверь кофейни, пропуская Гена внутрь. Он ненавидел ту часть себя, которая всё ещё восхищалась всеми этими тонкими проявлениями доверия, всеми этими маленькими незаметными приёмчиками, которые Ген использовал, чтобы его успокоить. Всегда ли этот преступник был так хорош в манипулировании его сознанием? Конечно, Ишигами. Это же Менталист. Он признанный гениальный лжец и манипулятор, и только ты здесь один идиот, который ему доверился. Сэнку лучше, чем кто–либо другой, знал, на какие злодеяния Ген способен — но каким-то образом идея использовать нежные тёплые чувства Сэнку против него самого было единственным, чего он никогда от Гена не ожидал. Какой же ты дебил, Ишигами. Они подошли к прилавку и встали в конец маленькой очереди перед кассой. Из динамиков звучала какая-то популярная песня, которой Ген подпевал, посмеиваясь, явно пытаясь развеселить Сэнку своей дурашливостью. Семья с двумя маленькими детьми завалилась в дверь, громко обсуждая свой яркий день в зоопарке, а мужчина в чёрной толстовке, который сидел в углу, лихорадочно что-то печатал на потрёпанном жизнью ноутбуке. В целом, всё помещение было оформлено довольно безвкусно, как часто бывало во многих сетевых заведениях, но аромат кофейных зёрен внутри стоял просто ошеломляющий, и за это местечку можно было многое простить. Будто со стороны, будто находясь не в своём теле, Сэнку наблюдал, как девушка-бариста в форменном фартуке, едва увидев их с Геном, незаметно опустила руку на стойку и нажала кнопку под кассовым аппаратом. — О, похоже, у них неплохой выбор сэндвичей, — чирикал Ген, совершенно не обращая внимания на растущее гнетущее напряжение в зале. — Ты бывал здесь раньше, да? Можешь что-то посоветовать? Я бы взял с рыбой… — не глядя на него, продолжая изучать меню, Ген небрежно протянул руку, нащупал его ладонь и переплёл свои пальцы с пальцами Сэнку, так, будто для них это было обыденным делом, словно не было ничего лучше, чем держаться за руки с человеком, которого он считал своим кровным врагом в течение последних десяти лет. Сэнку уставился на их сцепленные ладони, ощущая, как желудок сжимается от приступа тревожной тошноты, а Ген продолжал щебетать, пугающе-жизнерадостный. — Знаешь, за всю свою жизнь мне ещё никогда не доводилось делать ничего подобного, — внезапно серьёзно и заговорщицки прошептал он. — Чего тебе никогда не доводилось делать? — едва сумел выдавить Сэнку, отчаянно пытаясь заставить себя не замечать, как с каждой секундой петля вокруг них затягивалась всё туже. — Заказывать кофе? Ген рассмеялся, его красивые тёмно-синие глаза заблестели далёкими звёздами. — Нет, проводить утро… так. Проснуться в обнимку с любовником. Пойти на завтрак в милую кофейню. Держаться за руки… Сейчас я понимаю, почему людям это нравится. Я так по-дурацки счастлив в этот момент, Сэнку-чан, и всё благодаря тебе- Эти слова прозвучали, словно удар поддых. — Ген– Где-то раздался металлический лязг, и что-то ударилось о землю прямо у них под ногами. У Сэнку была от силы сотая доля секунды, чтобы понять, что это была за вспышка, и мир вокруг них взорвался. Инстинкт заставил его зажать уши, но всё, что он мог услышать — лишь резкий гудящий звон. Он знал, что при операциях захвата копы часто использовали вакуумные гранаты, куда менее уничтожающие, чем нули, которыми пользовался Ген, но от них всё равно подгибались колени в приступе внезапной дезориентации. Он чувствовал, как Ген крепко сжимал его ладонь, но не мог сфокусировать взгляд ни на чём, кроме бесконечного потока солдат и полицейских, что вваливались в крошечное в кафе. Ген потянулся к пистолету, но Сэнку удержал его за руку в безмолвной мольбе остановиться. Очевидно, у того не было ни единого шанса, если дело дойдёт до перестрелки. — Ты не ранен? — почти беззвучно прошептал Ген, напряжённо и сосредоточенно оглядываясь по сторонам в поисках малейшего шанса раздобыть выход и спастись из западни. Он стоял на полшага впереди Сэнку, загораживая его плечом, и это выглядело так, будто… Так, словно… Блядь. Сэнку отрицательно мотнул головой. Его вновь захлестнул жгучий стыд, когда он внезапно осознал, почему Ген выглядел таким обеспокоенным. Он беспокоился о Сэнку. Он пытался его защитить. Даже сейчас. Нет, нет, нет. Ему ужасно захотелось отшатнуться от этой заботы, выплеснуть наружу свою злость, свою горечь и обиду, высказать Гену, что он всё знает, все подробности его тонкого плана, которые сумел выяснить Бьякуя, о которых он рассказал ему, безжалостно срывая с Сэнку маску беззаботного счастья в объятиях Менталиста, но, похоже, его мозг просто не был способен признать ту боль, которую теперь причиняли все эти воспоминания. Теперь всё было запятнано ложью, всё было испорчено, вся эта нежность, весь этот трепет, всё… Всё, даже эта забота в моменте, всё было просто частью очередного пронизанного ложью и манипуляциями сценария, который Ген тщательно продумал, просто чтобы ещё немного провернуть свой нож между лопаток Сэнку. «Не в этот раз», — пронеслось в голове, и Сэнку едва сдержал в себе остатки гнева. — «На этот раз я не позволю тебе так просто меня нагнуть». — Сэнку-чан?.. — должно быть, что-то тёмное отразилось на его лице, потому что Ген замер, и в его глазах застыло ужасающее понимание. Сэнку открыл было рот — то ли чтобы молить о прощении, то ли чтобы бросить ему в лицо все жестокие факты, он не был уверен, — но его опередил другой голос. — Руки так, чтобы я их видел! — крикнул вспотевший офицер с сержантскими нашивками. — Эй! Руки вверх! Ген презрительно фыркнул, не отводя неверящий взгляд от Сэнку. Его красивое лицо исказилось от странной эмоции, которую Сэнку никогда на нём раньше не видел. — Похоже, я недооценил тебя, Ишигами, — каким-то механическим, непохожим на самого себя голосом выдавил он. — Даже я не думал, что ты способен на такое. — Руки вверх, я сказал! Ген молча поднял руки в знак капитуляции и не сопротивлялся, когда целая группа солдат бросилась на него одного, такого хрупкого и странно-маленького, поставила его на колени и принялась надевать наручники. Солдаты явно были излишне агрессивны, откровенно наслаждаясь возможностью арестовать настолько известного преступника. Сэнку оттеснили в сторону, и он почувствовал, как в горле заклокотал бушующий протест, когда к Гену подбежало ещё больше людей, заваливая его на пол и прижимая к земле ногами. Всё это время Ген хранил полное молчание, не сводя с Сэнку немигающих тёмно-синих глаз. От его взгляда Сэнку захотелось умереть. — Сэнку! Братан! Наконец-то! — он обернулся на голос и увидел, как в дверях появился до сладкой боли знакомый силуэт со взъерошенными волосами, который шагал в кофейню небрежно и размашисто, смахнув с себя охрану, что прикрывала вход. Хром выглядел довольным, взбудораженным и нетерпеливым, он в три огромных шага преодолел расстояние между ними и тут же схватил Сэнку в охапку, сжимая в крепких и тёплых объятиях, которые показались родными его израненному сердцу. Сэнку выдохнул. Наконец-то. Откровенно говоря, он уже и не ожидал, что когда-нибудь снова почувствует что-то подобное. Он уже почти смирился с мыслью, что больше никогда не увидит самых близких своих людей. Как же, он, блядь, скучал. Он крепко схватил Хрома в ответ, так сильно, что у того затрещали рёбра, но Хром явно не возражал — наоборот, он рассмеялся, приподнимая Сэнку чуть над землёй, радостный столь редкому проявлению отчаянной тёплой привязанности с его стороны. Сэнку редко позволял себе такое, но сейчас он был счастлив потискать своего старого друга, почти что брата. Они оба понимали, насколько маловероятным было, что они когда-нибудь снова окажутся вместе. Хром крепко обхватили затылок Сэнку жестом, который был знаком им с детства, и прижался лбом к его лбу. — Ты в порядке? — тихо спросил он. — Он не причинил тебе вреда? Что это за синяки на твоей шее, он тебя душил? Вот ублюдок- — Я в порядке. Сэнку не понимал, какую эмоцию испытывать. Казалось, он сходил с ума. Неподалёку послышались крики, возня, ругательства, и Сэнку вспомнил, где он был. Он обернулся. Полицейские пытались поднять Гена на ноги. Они сняли с него наплечную кобуру, которую тот предпочитал прятать под курткой так, чтобы её не было видно, и сорвали с него ботинки и ремень. Огромный офицер продолжал его грубо обыскивать на предмет наличия другого оружия, и это было настолько издевательски, с таким пренебрежением к его достоинству, что едва ли не опустилось до полного досмотра с раздеванием. Впрочем, было очевидно, что они ждали, будто Ген припрятал при себе не меньше, чем целый оружейный склад. Впрочем, Сэнку был склонен с ними согласиться. Обычно так оно и было. На одной из высоких скул Гена красовалась глубокая ссадина, обещавшая к вечеру мощный фингал под глазом. На его свежевыстиранной рубашке виднелось тёмное влажное пятно крови — спасибо офицеру справа, который сломал его милый вздёрнутый нос. Рубашка была разорвана, и воротник растянулся так, что стали видны хрупкие, почти птичьи ключицы. В синих глазах плескалась дьявольская ярость, мощная, неизмеримая, и такого взгляда Сэнку, кажется, у него ещё не видел — даже после стольких лет борьбы. От человека, рядом с которым он сегодня проснулся, не осталось ни малейшего следа. — Поздравляю, Сэнку, — ядовито усмехнулся Ген, когда полицейские принялись тащить его через двери. —Наконец-то ты победил. Как оказалось, всё, что нужно для этого сделать, просто убедить меня, что тебе есть хоть какое-то дело до чего-то ещё, кроме как пресмыкаться перед Советом. Сэнку стиснул зубы так сильно, что у него заболела челюсть. — Не делай вид, что это ты тут жертва. — Да нет, я просто идиот, который тебе поверил. Хром снова подошёл ближе, глядя на Менталиста так, словно был оскорблён за Сэнку. Сэнку же застыл на месте, пытаясь проглотить подступившую к горлу желчь. Почему он должен чувствовать себя виноватым? Это Ген его предал. Это Сэнку тут больно. Это его использовали. Это Сэнку был жалкой разменной монетой в его руках, так почему?! — Надо просто грохнуть его, да и всё, — проворчал один из офицеров, пытаясь удержать Гена от пинка. — Какой смысл устраивать суд, когда все и так всё знают? Этот ублюдок даже не заслужил электрический стул, — солдат заговорщицки подмигнул Сэнку. — Ваше слово, генерал, и в отчёте будет указано, что он оказывал жёсткое сопротивление при аресте. — Тогда давай, генерал, — поддразнил Ген, скривив губы в насмешливой улыбке, которая никак не могла скрыть удушающей боли предательства в его синих глазах. — Давай. Перережь мне горло. Тебя же заводят ножи? Давай. Позволь мне истечь кровью на грязном полу. Позволь моей крови забрызгать твои ботинки, чтобы у тебя остался хоть какой-то сувенир на память. И когда меня не станет, Сэнку, не останется никого, ни одного человека в мире, кто верил бы, что ты можешь быть кем-то большим, чем просто грёбаной пешкой в руках системы. Один из полицейских дёрнул Гена за руку с такой силой, что тот споткнулся и упал вперёд, не успев ни за что зацепиться, и рухнул коленями на пол. Кровь всё ещё медленно капала на рубашку из разбитого носа и пореза на левой щеке, но Ген даже не пытался её вытереть. Он резко рванулся вверх, но получил пинок в бок такой силы, что упал, с болезненными хрипами кашляя кровью на безжалостно-холодный бетон. На чистых инстинктах, рефлекторно, без какой бы то мысли, Сэнку потянулся, чтобы его подхватить, но замер, когда Ген с отвращением отпрянул от его прикосновения. Казалось, Сэнку увидел в нём признаки слабости едва ли не впервые в жизни. Он ненавидел это. Ген медленно подогнул под себя колени, отказываясь позволить полиции вынести себя из злополучного кафе. Он медленно, мучительно, с явным трудом поднялся на ноги, не позволяя себе помочь и не обращая внимания на хихикающих полицейских. В том, как гордо он выпрямился, пойманный, но не поверженый, было столько достоинства, что какая-то часть Сэнку вновь невольно восхитилась. Больше Ген на него не смотрел. Его грубо затолкали в полицейскую машину, и только тогда он низко опустил голову, так, что выражение его лица было скрыто за завесой длинных прядей белой чёлки. Он выгнул плечи внутрь, словно пытался защититься от яростных криков и издевательского смеха полицейских, что его окружали. Вид того, как знаменитого Менталиста уводят под арест, должен был стать для Сэнку победой, славным финалом жестокого соперничества, определявшего ход последних семи лет его жизни. Сэнку победил. Так почему же он чувствовал себя так, будто потерял всё?