Похорони меня, октябрь.

Нетерпеливый звонок в дверь раздается в полдевятого вечера, от которого заснувший за просмотром фильма Осаму дергается словно от удара какого, но быстро осознает, кто это такой вдруг пожаловал, и с радостью бежит открывать дверь с распростертыми объятиями. — Кто вернулся, да вы гляньте! — счастливая Гин тут же бросается на Осаму, придавливая того к стене напротив. — Господи, наконец-то ты вернулся. Не имея возможности сказать хоть слова, — задушит ведь сейчас! — Дазай лишь сдавлено кряхтит, обнимая девушку крепче, и с восторгом наблюдает, как маленькая прихожая наполняется его близкими, отчего живущие здесь коты разбегаются по разным углам, совершенно не привыкшие к такому скоплению людей. Уставший после рабочего дня Анго сдержано улыбается, снимая пальто, пока не набрасываются уже на него, отчего стоящий позади Одасаку охает и выставляет руки вперед, придерживая спину своего парня, с которым за три года успел съехаться, завести собаку и почти расстаться, потому что случайно сломал его очки, — однажды узнав об этом по видеозвонку, Дазай поклялся всю оставшуюся жизнь свою припоминать это Оде, на которого переключается с каким-то чрезмерно детским воплем, буквально отпихивая Анго от себя спустя полминуты обнимашек. Через пару минут заходят в этот, как думается Акутагаве старшему, ад наяву припоздавшие из-за похода в магазин Юан с Ширасэ, которых отчего-то Осаму совершенно не ожидал увидеть, несмотря на давнее знание их отличной дружбы с Ацуши и остальными после их с Накахарой уезда, отчего расплачиваться объятиями до синяков приходится еще и им, пока остальных Рюноске занимает мытьем рук и помощью в организации места для посиделок, которое они испортили за просмотром фильма, превратив из убранного в уютное, но все же кубло. — Когда ты успел волосы так отрастить? — обращается уже полностью от счастья взбодрившийся Дазай у Ширасэ, отойдя на шаг и перестав мешать ребятам переодеваться. — А ты не видел его недавние зеленые патлы? — удивляется Юан. — Как Чуя мог не показать тебе этот ужас? — Это был не ужас! — обижается Ширасэ, вызывая улыбку у Дазая. — Не слушай ее, она сама меня подговорила. — Я сказала, что ты выглядел бы смешно, если бы такое сделал, — Юан понижает голос, проходя мимо Осаму, — и я была абсолютно права. Дазай прыскает и задерживается еще на некоторое время в коридоре вместе с Ширасэ, который вот ну очень уж возмутился этому всему и оттого решает сразу, во всех смыслах с порога доказать, что совершенно вот она не права все-таки была, потому что очень даже ему шло, и даже рассказывает, как сложно было потом возвращаться в его любимый пепельный, и Осаму тоже говорит, что определенно точно женушка его не права, ведь конечно же шло ему очень даже, но нет, очень уж смешно это выглядело, и наверняка Чуя, когда увидел, тоже самое сказал ему. А придя в зал, где уже ребята организовали место с едой и даже спиртным, за которым, как оказалось, и отлучались от компании Ширасэ с Юан, у Дазая пропадает дар речи: Юан, играя одновременно с двумя котами, смеется о чем-то своем с Ацуши; открывающий бутылку вина Ода внимательно слушает Гин, а Рюноске показывает что-то на ноутбуке очень уж заинтересованному в этом чем-то Анго, и что-то все обсуждают и обсуждают, с чего-то смеются и что-то делают, а затем Акутагава младшая начинает спорить с Юан о том, какие песни в каком порядке включать, затем комната оглушается вылетевшей пробкой вина, и это все такой эффект сильный оказывает на Осаму, что вот словно бы и не жил три года поодаль, словно не было никакой разлуки, словно только вчера виделись и вот опять что-то устроили, и он запоздало осознает, что все уже давно повернуты к нему, потому что не понимают, почему он стоит в проеме комнаты, и Дазай чувствует себя настолько дома, насколько это возможно, и лишь бы еще рыжая макушка где-то маячила рядышком со своими ехидными колкостями, и совершенно точно стал бы сейчас самым счастливым человеком во всем чертовом мире.

***

Чуя просыпается в шесть утра от резкого лая Руры, собаки, от которой вот такой вот чрезмерно агрессивный лай не слышал ни разу, и он так резко садится на кровати, что та в темноте вращаться начинает, словно карусель какая, и он все зовет собаку и зовет, но Рура так и не успокаивается, и Чуя, включив прикроватный светильник, с тревожной тяжестью поднимается, направляясь в коридор, попутно включая везде свет, надеясь не встретить на пути маньяка какого, хотя слишком уж у них спокойный район для чего-то такого, даже пьяных дебоширов не встретить, несмотря на близость к центру города. Накахара, дойдя на каменных ногах до взволнованной Руры в коридоре, пытается успокоить себя предположением о пытавшейся достучаться до него соседки, но ручка дверная не дергается, в глазке никого не наблюдается, кроме темной от раннего времени лестничной клетки, и Чуя, проверив дверь на всякий случай, успокаивается, сонно выдыхает и усаживается на пол около скачущей собаки. — Что с тобой? Все хорошо, надо спать, Рура, дай мне поспать, — Накахара насильно утаскивает ее на колени, надеясь утихомирить вьющееся словно на батарейках тельце все еще потявкивающей спаниели. Но Рура вырывается из чужих объятий, да все скребет и скребет дверь, и Чуя открывает ее, надеясь хоть так успокоить собаку, пока не замечает на подъездном коврике смявшийся конверт, который, как с ужасом додумывается Накахара, тщетно пытались пропихнуть под дверь, тем самым разбудив и взбудоражив Руру, и вот это совершенно уже не вяжется абсолютно ни с какими разумными предположениями, полностью прогоняя едва начавшийся из-за позднего засыпания сон. Быстро загнав собаку домой и подпрыгнув от промелькнувшей тени проснувшегося пуделя Оли, Чуя решает успокоиться, умыться ледяной водой и определенно точно успокоиться, потому что это, конечно, ситуация странная, но ничего страшного не произошло, а оттого паниковать и пугаться ходящих по дому собственных собак совсем уж глупо, он ведь человек взрослый, да и вдруг вообще с работы это что-то такое, а он уже паники такой нагнал, словно убивают его прямо сейчас! «Да в каком мы году, чтобы рабочие документы таким жутким образом посылать?» — не унимается Накахара. Но он верит, правда верит в такую возможность, и он злится с нее, но все равно в тревожных порывах три раза возвращается к двери, чтобы проверить, точно ли запер ее и точно ли никто не маячит перед ней в подъезде, но она закрыта, а людей по-прежнему на лестничной клетке нет, и он наконец умывает лицо ледяной водой, ставит чайник, чтобы хоть как-то время оттянуть и успокоиться, и он успокаивается, садится за стол, расправляя измявшийся конверт, что словно в спешке доставить под дверь пытались, да так и не вышло и сбежать пришлось, но нет, опять он накручивать себя начинает, к черту все это. Конверт размером А5 оказывается никак не подписанным, даже самого имени Чуи на нем нет, и уже думается, что ошибиться могли или еще что-то такое, совершенно точно к нему не относящееся, но стоит его открыть и развернуть небольшой лист, вырванный из чьего-то ежедневника, как все здравые попытки себя как-либо успокоить полностью испаряются. Испаряются с такой легкостью, с такой скоростью, что Чуя с ужасом замирает, перестав контролировать поступаемость кислорода в легкие. Потому что он видит каллиграфично написанные красным водным маркером японские иероглифы, выводящие пословицу:

«За одну вину дважды не карают».

И он чувствует, как внутри что-то щелкает.

***

— Подожди, так ты теперь работаешь с той крутой художницей, к которой ездила в Токио на встречу? — восклицает Осаму, игнорируя проходящего по его ногам мимо одного из котов. — Представляешь! — с гордой улыбкой Юан доливает себе вино в кружку, отставляя пустую бутылку. — И как так выходит постоянно, что мы на самом деле мало что знаем о жизни друг друга, а? Дазай виновато улыбается, прислоняясь спиной к дивану позади себя. Не выветрившийся запах табака из футболки отчего-то возвращает в последнюю совместную ночь со всеми ребятами, включая Юан и Ширасэ. Новый год, разговор о переезде и страхе, о чувстве предательства и неизвестности с Чуей на балконе собственной, ставшей теперь Гин, квартирки, а потом влетевшая к ним такая же пьяная, как и сейчас, Юан с незажженной сигаретой, словно вот все на перекур вышли, а про нее забыли. И Дазай согласно кивает, прекрасно прослеживая грусть в словах девушки, потому что это ведь чистейшая правда. На протяжении трех с половиной лет он прекрасно знал о жизни младшего брата, частично о достижениях в учебе и поиске работы Акутагавы старшего, много событий Гин, чуть реже, но не менее содержательнее о жизни Анго и Оды, особенно Оды, потому что Сакагучи слишком занят на своей ужасной работе, чтобы болтать много и часто, но он знал о них столько, сколько позволяло расстояние, столько, сколько они знали и о его жизни во Франции, но отчего-то так и не узнал о зеленых волосах Ширасэ, о новой работе Юан, о том, что она с трудом бросила курить на два с половиной года, и вот закурила снова на фоне стресса из-за смерти любимого дедушки, пластинки от которого все еще хранятся у Гин в ее огромной коллекции. Не знал, что Ширасэ однажды сильно поссорился с Рюноске, потому что Ацуши это учтиво замолчал, а с друзьями Накахары так и не удалось сблизиться настолько ему, чтобы общаться постоянно. И он о многом осведомлен был все равно, конечно, ведь Чуя часто болтал о них и с ними, и Осаму постоянно подбегал, если видеосвязь это была, и приветы передавал, если по телефону общались или переписывались, но отчего-то так грустно становится, словно и правда не из-за своих различий они не смогли сдружиться, а из-за расстояния, из-за того, что слишком мало провели время вместе, а затем разъехались на другие концы света, и это оказало слишком большое влияние. И пока не приходят с магазина остальные, а Анго не выходит из спальни, решив прилечь поспать ненадолго, Осаму позволяет себе под действием алкоголя и усталости дать слабину, подумать о том, что случилось бы, не поехав он с Накахарой. А ведь жизнь осталась бы такой же наполненной — постоянные встречи с Ацуши и Акутагавами, если и не совместная работа, то редкие, но такие же дружеские и веселые встречи с Анго, постоянные отвлечения Одасаку от дел просто от своего глупого желания поболтать, Ширасэ и Юан, ставшие близкими для его семьи, отец, который не переживал бы все свои болезни в одиночку с Накаджимой, заваленным работой, своя старая, уютная квартирка, пережившая самые страшные вещи и сохранившая их в своем красивом интерьере, район, наполненный неугомонными детьми. И кофейня Накахары без самого Накахары, потому что он выбрал уехать один. Осаму бы намного легче смог наконец начать работу писателем, что сделал два года назад, потому что не нужно было бы тратить уйму денег на японско-французских переводчиков для своих писанин, не нужно было бы постоянно совещаться с японскими издательствами с другого конца мира, чтобы они приняли его работы. И даже не нужно было бы менять родного психотерапевта и тратить все свои моральные и физические силы, убиваясь изучением нового языка. Вот только смогли бы перенести это их отношения с Накахарой? Дазай усмехается сам себе, качает головой, что замечает Юан, так и не получившая продолжение их долгого диалога о жизнях друг друга, и Осаму с горькой улыбкой осознает, что эти отношения, их отношения, их собаки, совместный быт и легкие ссоры после работы в плохие дни, которые всегда заканчивались хорошо, потому что они слишком много пробыли вместе, чтобы узнать личные границы друг друга настолько, чтобы не уходить в глубокие обиды, решать все относительно сразу и давать друг другу отдых, — ничего бы этого не было, потому что расстояние действительно меняет слишком сильно, расстояние действительно мешает слишком сильно, и неважно, друзья вы или пара, если итог всегда один: однажды вы сидите рядом, пьете вино из кружек и вдруг осознаете, что любите друг друга, уважаете друг друга, скучаете, но совершенно не знаете. И Дазай провел в Японии всего день, но он уже совершенно не представляет, как сможет позволить себе уехать от семьи, от друзей, от родного места снова, но он знает, что в конечном итоге сделает это, как бы тяжело это ни было, ведь, несмотря на трудности, на отсутствие того самого тепла, что есть здесь, его отъезд все равно означает возвращение домой. Возвращение в новую, местами тяжелую, но все же родную жизнь, начавшуюся с чистого листа, возвращение к другой, но не менее важной и любимой семье, которую построил только благодаря тому, что смог оторваться от прошлой, боясь, но не убегая от будущего. — Хочу позвонить ему, — отвечает наконец тихим голосом Осаму, кряхтя и пытаясь нащупать в полутьме ночи свой телефон. — Уже соскучился? — Юан фыркает, убирая бледные, уже вымывшиеся розовые волосы с лица. Дазай вспоминает, что час назад она сетовала на ушедшую из магазинов ее любимую краску для волос. — Нет, сказать, что он гад, раз мало рассказывал о вас, — Осаму говорит это по-доброму, совершенно не пытаясь оскорбить или уйти от диалога, и Юан умиляется ему, склонив голову. — Правда, нам нужно чаще общаться. — Ты прав, — девушка медленно переползает на диван, садясь прямо позади Дазая, и треплет каштановую макушку. — Давай, звони ему, наверняка уже на работу бежит, хочу побесить его. — Эй, а ведь всю вину он на меня свалит! — возмущается Осаму, но все равно набирает видеозвонок, садясь так, чтобы позади него было видно Юан. — Ай, он все равно тебя любит больше меня, так что все простится и забудется, не переживай. — Вот он бы тут точно поспорил. — Наверное, это единственный раз за три года, когда я рада, что он не с нами. Знаешь, мы ведь уже были бы мертвы. Дазай смеется, когда на экране спустя долгих десять гудков появляется встревоженное лицо Накахары. — Вы время видели, идиоты! Юан смеется, начиная о чем-то сразу шутить, но Осаму вдруг замирает, потому что он, может, и пьян, даже сильно пьян, но это совершенно не искренняя злость, это точно не удивление из-за звонка и это абсолютно не настоящий Накахара, который вот вдруг проснулся недовольный и что-то там выкрикивает, потому что Дазая хоть глухим и слепым сделай, но он сразу узнает эту фальшь. Он сразу узнает, что Чуя ему врет, потому что сейчас тот, кто говорит с Юан, посылая ее с улыбкой и рассказывая о том, что они его бессовестно разбудили, настолько не настоящий, что Осаму практически видит через пиксели эту неровную по краям маску, нацепленную в спешке. «Неужели что-то произошло?» — Как у вас там дела? Все хорошо? — словно бы мысли прочитав Дазая, спрашивает Юан. — Засиделся допоздна на работе, а потом Рура спать не давала, — признается Чуя, делая глотки кофе, но Осаму понимает, что эта не полная картина. А может он просто сходит с ума. — Я думал, Рура только со мной полночи беситься может! Чуя нервно переводит взгляд на ту часть экрана, где виднеется до этого притихший Осаму, а Дазай за своей веселой репликой не может не заметить, как весь разговор до этого момента Накахара активно фокусировался только на Юан. «Что-то определенно точно произошло». — Знаешь, я всегда говорил, что она любит больше меня, так что ничего удивительного. — Так у вас там все хорошо? — Осаму не тратит время на театральные свои выкрики, и это лишь сильнее ломает маску Накахары. Они оба знают, что он врет. И они оба знают, что Дазай теперь не отстанет, в особенности из-за льющегося по венам алкоголя, сразу делающего его одновременно совершенно невменяемым, но с Накахарой еще и более параноидальным. — Как обычно много работы и мало сна, — пожимает плечами Накахара. — Дети накормлены, я тоже, вот, кофе пью, если не заметил. Лучше расскажите, чем вы там пьянющие занимаетесь вдвоем? — О, мы ждем остальных из магазина! — радостная Юан вновь включается в разговор, так и не заподозрив ни одну из мыслей Дазая. — Правда, они не успеют до твоего ухода на работу, наверное. Но мы обязательно еще позвоним тебе! — Боже, не напоминай про работу, мне и так уже тошно. — Бери выходные и лети к нам. — Этот идиот не захотел меня брать с собой, так что все вопросы к нему. Юан вдруг переключается на Осаму, отчего он тратит драгоценное время на веселые попытки обелить свою репутацию, и очень даже хорошо у него выходит, даже Накахара внезапно смеется искренне, словно все-таки беспокоился о чем-то, но как обычно Дазай, хоть и не находясь рядом, но все же каким-то образом успокоить смог его, даже толком ничего для этого не сделав в итоге, но этого недостаточно, и Осаму с такой радостью встречает звук открывающейся входной двери, потому что получается спровадить под каким-то глупым, но отчего-то сработавшим предлогом Юан, и он быстро уходит на промерзший балкон, прикрывая за собой дверь и наконец оставаясь с Накахарой наедине, который, в прочем, этому совершенно оказывается не рад. Потому что сквозь скачущее интернетное соединение и иногда нечеткие пиксели Дазай вновь прослеживает страх на его лице. — Знаешь, мне правда уже пора собираться на работу, — с деланно уставшим выдохом начинает Накахара, начиная убирать что-то со стола, словно и правда вот-вот уже уходить собирается по делам, будто отпустит его кто-то. — По-моему, у тебя все же что-то случилось, — напрямую начинает Осаму и оказывается прав, когда взгляд Чуи резко направляется на него. — И что, по-твоему, у меня могло случиться за день без тебя? Успокойся, все хорошо. Завтра у меня будет выходной и я высплюсь, а пока у меня действительно много работы, вот и нервный весь хожу, но сам виноват, но ты меня знаешь, я по-другому не могу. — Ты тараторишь, — спокойно прерывает пылкие речи чужие, чувствуя, что вроде и понимает правду, а вроде и совершенно далеко от нее. — Послушай, — Чуя тяжело выдыхает, прикрывая лицо на пару секунд ладонями. — Ладно, да, мне пришлось возиться с кучей резюме на должность моего заместителя, а потом стажировать одного из них, так что да, я перенервничал и много злился, а потом Рура начала кричать просто так, и... — Она никогда не лает просто так, — хмурится Дазай. Чуя замирает. Замирает, потому что Осаму почти ему поверил, потому что он действительно ведь правду говорил, неполную, но настоящую правду, а потом Накахара сам же все и испортил, перестаравшись настолько, что едва не рассказал о том, что и пытался скрыть с самого начала. Скрыть то, из-за чего так и не смог уснуть, выкурив три сигареты прямо за кухонным столом, скрыть то, из-за чего боролся с панической атакой, пытаясь придумать веские аргументы против самых логичных мыслей, поступавших после находки, о которой ни в коем случае решил в итоге не говорить Осаму, часом ранее держа дрожащий палец у кнопки вызова, потому что сейчас не то время, чтобы тревожить его, потому что он наконец счастлив, потому что Чуя не настолько уж беспомощный, чтобы портить момент воссоединения спустя три года. Потому что он может справиться с этим самостоятельно, даже если это означает ложь. — Да, но кто-то шумел на лестничной клетке, и она немного погавкала, — Чуя уже не скрывает своих очевидно ложных попыток поскорее уйти от темы и сгладить углы. — Осаму, мне правда пора на работу, а тебе к ребятам. У вас уже поздно, так что к вашему утру я напишу тебе, ладно? Веселитесь там. — Чуя, подо...жди, — Осаму тяжело выдыхает, наблюдая завершенный звонок на экране. Словно почувствовав неладное, спустя мгновение в проеме балкона появляется Одасаку, задавая глазами немой вопрос, мол, хорошо ли все и какого черта Дазай сидит на холоде в одной футболке с погасшим телефоном в руке, пока все готовятся к просмотру фильму и рассыпанию вкусностей по тарелкам, и Осаму лишь слабо кивает, улыбается, внутренне пытаясь абстрагироваться от странного диалога с Накахарой, и заходит назад в теплую квартиру, с весельем в голосе спрашивая всех собравшихся: — Эй, кажется, я забыл подарить вам всем подарки, которыми забит весь мой чертов чемодан? И он смеется, когда Ацуши с Одой оживляются на это, отвлекает всех от подготовки, выкатывая чемодан из комнаты с проснувшимся от шума Анго, и он проводит следующие полчаса перед совместным просмотром фильма за раздачей сувениров от него, от Чуи и от них обоих, и он чертовски ненавидит гребаное расстояние. Потому что он ничего не может сделать.