Don`t care where you`ve been — Неважно, где ты был

       Когда он просыпается, Альфы уже нет. Кровать кажется пустой, а он все еще сонный и такой уставший. Он встает с кровати, слепо пытается спуститься вниз и постепенно преуспевает. Альфа у плиты, готовит завтрак. Должно быть, именно так ощущаются небеса — за исключением того, что сначала им обоим следовало хорошенько выспаться.        Дин с шарканьем приближается, его волосы в беспорядке, а глаза полуприкрыты.        — Доброе утро, соня, — говорит Кастиэль, тепло улыбаясь и глядя на него через плечо. Он выглядит таким сияющим. Дин подходит ближе и кладет голову на упомянутое плечо, руки Альфы толкают его, когда он переворачивает то, что шипит на сковороде.        — Вернись в постель, — скулит Дин в шею Альфы, закрыв глаза, опираясь на Альфу и обнимая его, как человеческую опорную балку, и не желая ничего, кроме долгого комфортного сна.        Он чувствует, как Альфа хихикает.        — Я бы хотел, дорогой, — он слегка поворачивается, чтобы оставить поцелуй на голове Дина. Дин прижимает его ближе и продолжает стоять там в тишине, плавая в чем-то туманном, похожем на сон, пока Альфа действительно не сдвигается, и это заставляет его вздрогнуть и моргнуть, открыв глаза.        — Я сделал тебе бекон, если тебя это утешит, — говорит Кастиэль, и Дин делает шаг назад, уже более бодрый. На сковороде действительно был бекон, запах которого он не чувствовал достаточно отчётливо, чтобы осознать, плюс плечо Альфы, в любом случае, пахло очень хорошо.        — Бекон? Для меня? — спрашивает Дин, его губы растягиваются в довольной улыбке. — Потрясающе.        Они сидят за столом, как каждое утро, и Альфа подает ему завтрак, пока Дин намазывает хлеб маслом. Он мог бы легко привыкнуть к этому — засыпать вместе, смотреть старые фильмы и готовить еду. Это так удивительно — иметь компанию. Он бы не возражал, если бы он был тем, кто сделает всю работу. Просто наличие Альфы рядом было бы достаточно удовлетворительным.        — Были какие-нибудь кошмары сегодня ночью?        Дин качает головой, его рот полон бекона. Это так хорошо. Кроме того, вторая ночь без кошмаров!        — А как насчет твоего интимного места? — если бы Дин не был таким уставшим, он бы поперхнулся.        — Э-э, нормально, — говорит он. — Может быть, еще раз с кремом. Позже.        — Конечно. Я также думаю, что мы должны воздерживаться от половых сношений, пока ты полностью не исцелишься.        — Конечно, — бормочет Дин, уставившись в тарелку.        — Вчера я пошел в аптеку и спросил об этом. Они сказали, что это довольно распространено, если завязывание длится так долго. Мы можем использовать пробки, чтобы заставить тебя растянуться больше, так что…        На этот раз Дин давится.        — Мы можем не говорить об этом? Когда мы едим?        — О, — Кастиэль смотрит на свою тарелку, как будто только сейчас заметил это. — Я понимаю. Это довольно неприлично.        — Во сколько ты возвращаешься с работы? — спрашивает Дин, отчаянно желая сменить тему. — Как обычно?        — Да, наверное, но если что-то изменится, я позвоню. Пожалуйста, не убирайся сегодня, поспи еще немного.        — Хорошо.        Альфа улыбается, а затем собирается, оставляя Дина за столом, чтобы он искромсал свой хлеб на мелкие кусочки и лениво их жевал. Он так устал, сон звучит здорово, но он будет скучать по Альфе. Он должен просто сидеть весь день? Он мог бы смотреть фильмы. Это никогда не было проблемой раньше, но только потому, что он не скучал по Аластеру, когда его оставляли одного, и у него не было других вариантов. Конечно, ему было скучно, но все должно было быть безупречно, ужин идеальным, иногда выполнить некоторые другие поручения. Это был стресс, и он должен был сделать всё правильно, чтобы избежать наказания. Часто некоторые вещи причиняли такую боль, что он даже не мечтал выйти и был благодарен, если мог отдохнуть на мгновение. Аластер также никогда не был последовательным. Иногда он уходил на несколько дней подряд, ничего не говоря ему. У него редко были фиксированные рабочие часы. С Кастиэлем есть рутина, но есть также вкус нормальной жизни, выхода на улицу, и теперь труднее оставаться дома.

***

       Дин проводит весь день за просмотром фильмов и шоу, а затем готовит ужин, который не занимает у него даже часа. Альфа вернулся немного поздно, но он влетает, усталый, но с улыбкой, и Дину требуется вся сила воли, чтобы не встать на колени, встречая у двери.        — Я думаю, что это действительно происходит, — объявляет Альфа, снимая пальто. — Исполнительный директор кажется честным, не коррумпированным, как многие, и я думаю, что он действительно увлечен своей работой. По крайней мере, он эксперт. Проект должен пройти отлично, мы уже разделили работу между всеми. Конечно, у меня её больше всего, как у лидера команды, но к концу недели большая часть работы должна быть сделана!        — Это потрясающе, — улыбается Дин, радуясь, что у него есть немного энергии. День на диване сделал его сонным и немного грустным.        — Как ты провел день?        — Посмотрел несколько фильмов, — пожимает плечами Дин, когда они идут в гостиную.        — Что-нибудь хорошее?        Дин снова пожимает плечами. Ему не хочется говорить о сюжетах. Он подает еду, но замечает, что Кастиэль наблюдает за ним, когда он открывает свой ноутбук (уже? он же только вернулся).        — Что случилось?        — Ничего, — Дин ставит тарелки на стол и садится. Ему даже еда не очень нравится. Это просто дерьмовый, медленный день.        — Дин, — Альфа наклоняет голову и хватает Дина за руку. Омега рад, что он не сильно вздрагивает. — Ты ведь знаешь, что можешь поговорить со мной, верно? Ты помнишь правило?        — Да, — кивает Дин. — Я не ранен и не болен, клянусь. Я не знаю, наверное, я просто устал. Завтра мне будет лучше.        Кастиэль принимает его объяснение, а затем проводит вечер в кабинете. Дин слышит какие-то голоса, должно быть, он снова разговаривает со своими товарищами по команде. Он остается на диване, лениво и без интереса смотря научно-фантастический фильм. Ничто не звучит привлекательно, и он не знает почему. Вероятно, это просто такой день. Он все время поглядывает на дверь в кабинет: он едва может видеть её с того места, где он находится, она в коридоре за лестницей.        Он заканчивает тем, что засыпает с Натали Портман по телевизору, и просыпается только тогда, когда чувствует, что кто-то поднимает его.        — Чт… — бормочет он, инстинктивно обнимая Альфу за шею. Он не может открыть глаза.        — Пора спать, детка, уже поздно, — мягко объясняет Кастиэль, его глубокий голос грохочет в груди, когда он несет его. Они доходят до спальни, и Дин просто продолжает спать.

***

       На следующее утро он снова просыпается в пустой постели. Однако на тумбочке лежит записка, и он вытирает рукой глаза, читая ее.        «Дин,        Я не пытался разбудить тебя, так как тебе, похоже, нужен сон. Надеюсь, сегодня тебе лучше. Позвони мне, когда проснешься, чтобы я знал, что с тобой все в порядке. В холодильнике для тебя есть завтрак.

Кастиэль»

       Это мило, и он улыбается, но также смотрит на часы, и это чертов полдень. Он считает, что это нормально для него: спать так много, потому что Альфа позволил ему, и раньше он спал около шести часов в сутки, иногда меньше — в течение многих лет. Такое чувство, что он наконец-то может немного расслабиться и дать своему телу отдохнуть, и это так хорошо, так хорошо растянуться в своем гнезде и позволить себе лечь на всю двухспальную кровать, и никто не будет злиться на него за это. Он чувствует себя свежим сегодня и принимает длинный горячий душ, снова укладывает волосы, как и раньше, потому что у него есть время. Он проверяет телефон, который дал ему Альфа, и пораженно видит «11 пропущенных звонков».        Они все от Альфы, конечно, от него. Он чувствует беспокойство, когда нажимает кнопку «перезвонить»: Альфа, должно быть, зол, он написал «позвони мне как можно скорее», а Дин просто… бездельничал. Он не торопится.        — Дин? — отвечает альфа почти мгновенно, после первого гудка. — Ты в порядке?        — Да, мне очень жаль, — бросает Дин, у него пересохло во рту. — Я спал до двенадцати ноль девяти. Я прочитал твою записку, но сначала принял душ, и я не видел звонков, так что это было… — он быстро вычисляет, альфы любят конкретные данные, им нравится, когда он знает, как он распорядился временем, «двенадцать минут опоздания = двенадцать часов без еды», он помнит правило Аластера. — Прошло двадцать пять минут.        Он не уверен, что это общее правило. Но оно может быть таким. Альфа может знать это, и он может сказать, что ему жаль, но они должны пройти через это. Двадцать пять часов — не самое худшее. Это просто больше, чем день, и да, его желудок уже урчит, но он может это сделать.        — Все в порядке, Дин, я просто беспокоился, что ты снова заболел.        — Нет, — уверяет его Дин. — Клянусь. На самом деле я чувствую себя очень хорошо.        — Это здорово. Ты уже поел?        — Нет, — он качает головой. Должен ли он спросить? Он должен спросить. — Я должен… у меня есть вопрос.        — Конечно.        — Я не знаю… — он замолкает. Если Альфа не знает о правиле, он не должен предлагать его, верно? Альфа до сих пор ничего не знал об омегах. Но он также был добр. Дин знает, что он не будет завтракать, если не уверен, что ему разрешат. Его желудок снова урчит, и он прижимает к нему кулак. Он испортился, раньше он проводил целые дни почти без еды, но теперь он действительно задумывается над тем, что он будет есть, он стал таким придирчивым.        — Все в порядке. О чем твой вопрос? — Кастиэль, кажется, почувствовал его дискомфорт.        — Завтрак, — неохотно отвечает Дин и больше ничего не говорит.        — Я сделал что-то, что тебе не нравится?        — Я еще не знаю, что ты сделал. Я наверху.        — Тогда иди вниз, к холодильнику, хорошо?        Дин слушается. Он заходит на кухню. Всё такое тихое, и Альфа тоже, и он чувствует, что должен что-то сказать, но он не знает, что. Внезапно, и не в первый раз, он устал от напряжения, которое он создает, устал от игр, в которые они должны играть, чтобы он мог преодолеть свой страх, и он открывает холодильник, и там есть большая тарелка, полная крошечных сэндвичей. Дин делал подобные в прошлом. Там есть почти всё: сыр, ветчина, творог, овощи и яйца вкрутую.        — Выглядит очень хорошо, — говорит Дин.        — Ты хочешь это съесть?        — Да.        — Тогда в чем проблема? Еда хорошая, она есть, и ты хочешь ее съесть. Ты не чувствуешь себя плохо и… — технически, Дин знает, что Кастиэль просто перечисляет возможные причины его беспокойств, пытаясь докопаться до сути, не спрашивая его прямо, но он не может избавиться от ощущения, что раздражает Альфу всеми этими нелепыми жалобами.        — Двадцать пять минут, — говорит Дин с болью в голосе, потому что он не может этого вынести. Боже, почему он не может просто сказать это? «Мне можно поесть, Альфа? Я должен голодать в течение дня, потому что я хотел принять долгий душ? Просто скажи мне, потому что, если да, я не буду есть. Еда прямо там, но я не буду есть, разве это не то, что делают хорошие омеги?»        — О, — говорит Кастиэль, и, наконец, он должно быть понимает. — Я не сержусь на тебя, Дин, ты ведь знаешь это, верно? Я просто волновался. Я не сержусь, что ты поздно перезвонил мне.        — Это правило, — слабо объясняет Дин. — Я не… не знаю, для каждого ли альфы, или…        — Ты никогда не будешь голодать, Дин. Никогда. Я никогда не причиню тебе вреда.        — Точно, — говорит Дин. — Конечно. Спасибо. Это просто… это правило. Я не знаю, сколько правил есть, которым ты тоже должен следовать. Я знаю, что ты не причинишь мне вреда. Я знаю, ты так сказал, я просто… иногда я теряюсь, потому что все альфы, которых я знал, делали это, и…        — Дин, меня не волнуют никакие правила.        — Есть некоторые, о которых ты должен волноваться, — убеждает его Дин. — Например центр наказания. Если я убегу, ты не сможешь помешать им исправить меня.        — Ты хочешь убежать?        — Нет.        — Тогда ты в безопасности.        — Да, — соглашается Дин по привычке, но это правда, он не думал об этом. Центр наказания всегда был мрачной отдаленной угрозой, висящей над его головой, но если Кастиэль не отправит его, и он не убежит, с небольшой удачей, ему, возможно, никогда не придется посещать его снова. Мысль новая и облегчающая, но все же невероятная. — Но проверка? Ты должен отвезти меня на ежегодную проверку. Это закон.        — Что страшного в проверке?        Дин садится за стол. Теперь, когда он может бродить по дому во время разговора, а Альфа такой спокойный и терпеливый, говорить об этом не так уж трудно. Он также чувствует себя легче, впервые в жизни.        — Врачи, они… они будут задавать тебе вопросы. О том, был ли я… удовлетворительным. И… и все-е слышат, — он чувствует, как краснеет. — Это в коридоре. И они заставят тебя заполнить какой-нибудь бланк, а потом они… они заберут меня.        — Для проверки? Что там происходит?        — Они заставляют пройти некоторые тесты, но, э-э, иногда, — Дин нервно потирает колени. — Иногда с тобой что-то не так, и тогда ты переживаешь.        — Почему?        Он помнит инвалидное кресло. Помнит альфу рядом с больничной койкой, изображение размыто по краям из-за того, как сильно ему было больно. Помнит, как стискивал зубы, чтобы сдержать звуки, но все еще тихо скулил, не в силах остановить это.        — Потому что тогда ты обуза, — говорит Дин и закрывает глаза.        «Заткнись» — сказал Аластер, и он очень старался, потому что сейчас он будет хорошим, он собирался быть идеальным, но рот не слушался его, и Альфа разозлился, но врач возразил: «Он ничего не может с этим поделать» и затем: «Кость раздроблена, либо вы платите, либо мы отрежем ему ногу». И Дин трясся на кровати, его изувеченное колено пульсировало точкой мучительной агонии, а он говорил альфе, что он сделает всё, всё, что угодно, чтобы сохранить ногу. Альфа влепил ему пощёчину, чтобы остановить его панические рыдания, и рыкнул на доктора «Мне не нужен калека», и доктор ответил ему стальным тоном: «Значит не стоило так сильно его калечить». Аластер ушел и не возвращался в течение нескольких дней, в то время как Дин не мог встать с кровати; медсестра, наконец, сжалилась над ним и дала ему немного морфия. Аластер вернулся с инвалидной коляской, нога Дина была в гипсе, и он не помнил, как его наложили. Затем была мучительно медленная поездка домой, Аластер, молчаливый и разозленный, Дин на заднем сиденье, все еще дрожащий, все еще полный решимости на этот раз быть лучше.        Это был единственный раз, когда Аластер зашел так далеко, и Дин думает, что это немного напугало и его тоже: вероятно, только потому, что у него были бы юридические проблемы за убийство омеги. Но, может быть, и нет. В последующие недели Дин вел себя наилучшим образом, выполняя работу по дому идеально, даже одержимо, даже когда ему приходилось самостоятельно передвигаться в своем инвалидном кресле. И Аластер продолжал смотреть на него с этим странным, мрачным выражением, и он больше не кричал на него и не избивал его, и Дин был встревожен жутким спокойствием. Неужели до него действительно дошло, насколько жестоким он был? Вероятно, нет. Скорее всего, это было из-за того, как ему не нравилось, что Дин такой. Такой… нервный, такой раболепный, такой несобранный. Когда он стоял на коленях, чтобы приветствовать альфу с одной ногой в гипсе, вытянутой перед ним, когда он готовил безупречные блюда для друзей Аластера, заранее, даже не спросив. Однажды все закончилось, когда Дин врезался краем инвалидной коляски в стол, и тарелка упала, разбившись на миллион крошечных кусочков, и Дин просто замер. Он не мог заставить себя двигаться. Аластер оторвался от завтрака и уставился на него, дрожащего в своем кресле. Дин чувствовал на себе его взгляд и все еще не мог пошевелиться, это было слишком.        Затем Аластер удивил его.        — Ты собираешься убрать это? — спросил он монотонным голосом, но с любопытством наблюдая за ним. Как будто Дин был новым видом животного, и он только начал изучать его.        — Я не могу двигаться, — ответил тогда Дин, и он действительно не мог. Аластер мог бы уронить его на пол, и он все равно не сдвинулся бы с места.        Аластер встал, подошел и схватил его за подбородок, чтобы заставить Дина посмотреть на него. Это не было грубо. Дин помнит, как встретил его мрачные глаза, все еще рассчётливые… удивлённые. Как будто новое поведение Дина было дополнительной страницей в книге, которую он уже читал тысячу раз.        — Я не отрежу тебе ногу, если ты об этом, — сказал он, внимательно наблюдая за ним. Дин кивнул, насколько мог, ничего не чувствуя. — И я не буду больше тебя так сильно портить. Это стоило мне слишком дорого.        Он отпустил Дина и развернулся, чтобы подтолкнуть инвалидное кресло к спальне, осколки фарфора хрустели под колесами. Дин не был уверен, чего ожидать, но точно не Аластера, укладывающего его в постель и говорящего ему спать.        — У тебя один выходной. Завтра, соберись, — это была скорее угроза, чем приказ, и Дин знал, что он послушается. Это заняло некоторое время, но его страх рассеялся, колену стало лучше, и в конце концов он немного успокоился. Это означало, что были ошибки, что означало, что альфа злился, но это никогда не было так плохо, как когда он сломал ему колено. Потребовались годы, чтобы снова нормально ходить, и Дин был уверен, что оно никогда не заживет полностью, но он снова мог ясно мыслить, он мог думать сам, он мог ненавидеть альфу и служить ему из чувства самосохранения, а не из-за какой-то безумной, управляемой ужасом потребности быть лучшим, чтобы чувствовать себя хорошо. Также было, когда он понял, что альфе нравилась эта борьба в нем, эта маленькая частичка его самого, нравилось, что он совершал ошибки и оказался непростым испытанием. Дин предполагает, что он был просто слишком скучным, когда все делал идеально — не над кем было работать, некого было тренировать.        — Дин?        Черт, он отключился. Надолго.        — Извини, — говорит он.        — Все в порядке. Я только что сказал, что ты никогда не будешь обузой, что бы с тобой ни случилось. Когда ты в последний раз болел, ты был обузой?        Черт возьми, да. Альфе пришлось оставаться дома для него в течение нескольких дней.        — Я не знаю, — говорит он. — Ты сказал, что это твоя работа, и ты не против, но тебе пришлось остаться дома.        — Мне понравилось оставаться. Это помогло нам стать друзьями, не так ли? — Кастиэль звучит неуверенно.        — Да, — соглашается Дин.        — В следующий раз, когда ты пройдешь обследование, я пойду с тобой. Я не оставлю тебя.        — О, — говорит Дин. Это никогда не приходило ему в голову раньше. Альфы на самом деле этого не делают. — Правда?        — Конечно. Есть еще какие-нибудь принудительные правила, о которых мне следует знать?        Дин думает об этом.        — Ну, ты же знаешь про ошейник… — начинает он. — И о том, что меня не пускают в некоторые места.        — А еда? — теперь голос Кастиэля звучит мягко. — Ты можешь рассказать мне о еде?        — Еда это рычаг, — говорит Дин, пожимая плечами, хотя его никто не видит. — Если я опоздаю на пять минут, я не смогу есть в течение пяти часов. Но также... иногда были и другие причины, я думаю, это популярный…        — Ты думал, что я заставлю тебя голодать двадцать пять часов?! — возмущается Кастиэль, не веря своим ушам.        — Я не думал, что ты захочешь, я думал, может быть, это как правило, которое ты должен уважать, или что-то в этом роде, — бормочет Дин, уставившись на свои колени. Это глупо. Кто будет проверять? Ребята, которые проверили омега-фильтр? Кстати, фильтр, который Кастиэль отключил.        — Дин, нет никаких правил, которые я когда-либо буду уважать, если они созданы, чтобы причинить тебе вред.        Он звучит так уверенно. Хорошо. Дин хочет верить ему. Он продолжает доказывать ему всё это каждый день, и Дин так расстроен, что просто не может… принять и идти дальше. Как у Альфы хватает терпения иметь дело с ним, он не знает.        — Спасибо за этот звонок, — говорит он. — И завтрак. Это действительно… ты знаешь, это мне немного помогает. Могу я что-нибудь сделать для тебя сейчас?        Он хотел бы, чтобы он мог, хотел бы, чтобы у него было что предложить взамен.        — Ешь, — приказывает Кастиэль. — Сколько хочешь. И сиди на диване, и смотри фильмы, или просматривай Интернет, или слушай музыку. Расслабься, Дин, и делай все, что хочешь. Хорошо?        «Я хочу быть с тобой», — хочет сказать Дин, но не делает этого. Вместо этого он обещает следовать инструкциям Альфы, и они вешают трубку. Завтрак вкусный, и он чувствует себя лучше после разговора с Альфой, по крайней мере, немного. Его дырка совсем не болит, и он думает, что они с Альфой могли бы заняться этим сегодня вечером. Эта мысль успокаивает его еще больше: он скучает по прикосновениям и близости.        Когда Альфа возвращается домой, он сразу же извиняется и идет в кабинет. Дин остался есть один, уставившись на оскорбительную дверь кабинета, не в силах скрыть свое разочарование. Он играет с вилкой, когда заканчивает с едой, и думает об этом, а затем думает об этом еще немного. Никто не любит нуждающихся омег, да, он знает. Но может быть… Кастиэль любит. Может быть, если он сделает ход… может быть, это сработает. Он просто хочет быть рядом с ним, Иисусе, это слишком много, чтобы просить?        И да, он должен быть благодарен за то, что у него уже есть, это лучше, чем он когда-либо ожидал получить, но он никогда не был хорош в принятии правильных решений.        Итак, он сделал Альфе кофе в самой высокой кружке, которую он смог найти. Он подошёл к двери и стоял там пару минут, собираясь с духом. Он струсил и вернулся на кухню. Дин смотрел на кружку, как будто это ее вина, что он такой слабак. Затем он подошёл к двери и постучал, до того как он может сдаться.        Он ничего не слышит, поэтому медленно поворачивает ручку и заглядывает внутрь. Альфа сидит перед открытым ноутбуком, в кабинете темно, он даже не открыл жалюзи и не включил свет.        — Альфа? — тихо спрашивает Дин, входя внутрь. Кастиэль испуганно оборачивается к нему, и Дин видит, что четыре лица на экране ноутбука тоже смотрят на него, и замирает, рука с кружкой дрожит. Черт, это та штука, когда они все видят друг друга через камеру или что-то в этом роде. Конференция? Это была эпически плохая идея, он прервал работу Альфы, они все сейчас разозлятся и…        — Это для меня? — спрашивает Кастиэль, прежде чем он действительно может психануть. Дин натянуто кивает и протягивает кружку, как подношение, чтобы умилостивить каких-то разгневанных богов. Альфа встает и успокаивающе улыбается ему. — Спасибо, ты очень добр ко мне.        Он берет у него кружку, ставит ее на стол и целует его в щеку. Дин краснеет, отчаянно глядя в пол.        — Извините, что прерываю, — говорит он им всем сразу.        — Ты ничего не прерывал. Пойдем, познакомишься с моей командой, — говорит Кастиэль, и Дин уверен, что остальные люди слышат, но Альфа останавливается на секунду и изучает его лицо. — Хорошо?        И он ждет, он действительно ждет, пока Дин не кивнет, все еще напряженный, и не подведет его к столу, крепко сжимая его руку.        — Все, это Дин, мой омега, — Альфа собственнически обнимает его одной рукой и потирает бок. Так близко, Дин чувствует его запах, и да, он не зол.        — Привет, Дин! — первой говорит рыжеволосая девушка. Крепкий парень кивает, а долговязый мужчина машет с огромной ухмылкой. Там также есть женщина, и она снимает очки и улыбается.        — Это Чарли. Ты уже говорил с ней, — объясняет Кастиэль, указывая на нее. Дин кивает, пытаясь установить зрительный контакт, не теряя сознания. — Это Бенни, Гарт и Джоди.        — Очень приятно познакомиться, чувак, — весело объявляет Гарт. Парень, который сделал какую-то фигню с веткой? Да, Дин так думает. Они все должны быть альфами, если они работают с Кастиэлем.              — Я тоже рад познакомиться, — вежливо отвечает Дин. Ну или может быть бормочет.        — Мы ждали подключения к серверу весь день, и поэтому нам нужно еще немного поработать, — объясняет Кастиэль Дину. — Ты можешь остаться и послушать.        — Лучше приведи Дина, — предлагает Джоди. — Мы ждали встречи с ним.        — Не хочешь зайти, Дин? — Чарли взволнованно спрашивает. Дин опускает глаза и заламывает руки.        — Это не мне решать, — говорит он чуть громче. — Но, конечно, было бы здорово встретиться с вами.        — Ты бы хотел? Пойти со мной на работу? — спрашивает Кастиэль, и в его голосе звучит удивление. Дин смотрит на него.        — Да, конечно, — отвечает он. Разве не очевидно, как сильно он хочет быть рядом с Альфой? — Если ты позволишь мне?        — Да, я думаю, это было бы здорово, — усмехается Кастиэль. — Я не думал, что ты захочешь так скоро, но я… я мог бы показать тебе свой кабинет, весь этаж и столовую — боюсь, это не очень интересно, но…        — Нет, я действительно хочу пойти, — Дин слегка улыбается. — Мне всегда было интересно, как это выглядит внутри, и я бы увидел, как ты работаешь!        — Тогда мы выберем день и договоримся об этом.        Они смотрят друг на друга, улыбаясь, пока Дин не слышит, как кто-то прочищает горло.        — Ладно, голубки, мы можем вернуться к работе? — спрашивает Бенни. Дин немедленно уходит, шепча «извините» по дороге.        — Ты можешь остаться, — говорит ему Кастиэль, и в нем что-то есть — может быть, надежда(?) в его голосе: он стоит лицом к Дину, белый свет ноутбука освещает всю его фигуру в черной комнате. Но Дин качает головой. Слишком много альф.        — Нет, все в порядке, мне нужно помыть посуду, — отказывается он и прощается. Когда он выходит, он делает несколько вдохов. Все в порядке. Немного смелости, и он на шаг впереди.        Он думает о стройном теле Альфы весь вечер, пока моет посуду. О его больших сильных руках и о том, какими они ощущались в машине, прижимая его к Альфе. О его бедрах, пойманных в ловушку под ним самим, в то утро, когда Дин проснулся на нем. О его волосках на груди и волосках, которые растут намного ниже, что приводят прямо к тому, что, как он надеется, в конечном итоге приятно наполнит его сегодня вечером. Когда Альфа наконец выходит из кабинета, Дин подумывает просто попросить его подняться наверх, но, очевидно, он этого не делает. Кроме того, Альфа выглядит немного усталым. Они идут в спальню вместе, и Кастиэль просит Дина первым сходить в душ.        Дин надеется, что это знак. Должно быть знаком, особенно с маленькой улыбкой, которую Альфа посылает ему. Он проводит некоторое время в душе, осторожно растягивая себя, чтобы, если они свяжутся, это не было так больно и не беспокоило Альфу. Это нелегко, потому что он давно этого не делал, но в конце концов у него всё получается. Когда он выходит, у него уже стоит, и ему так жарко, что кажется, что узел возбуждения и предвкушения тянется в животе. Он думает, что должен одеться, но решает рискнуть снова и собирается с духом, прежде чем войти в комнату голым. Шрамы все еще беспокоят его, но он держит руки подальше, чтобы Альфа мог видеть, насколько он готов для него. Он открывает рот и поднимает взгляд, готовый справиться с любой реакцией Альфы — в надежде на возбуждение в лучшем случае — и натыкается на вид крепко спящего Альфы прямо в одежде, растянувшегося по всей кровати.        Сначала он замирает, не зная, что делать, но затем Альфа громко храпит, и он подпрыгивает и закрывает рот рукой, чтобы подавить смех. Он даже не может найти в себе раздражение от такого поворота событий. Он надевает свою спальную одежду, игнорируя свой пульсирующий член и растянутую дырочку, и пытается раздеть Альфу, не разбудив его. Он не должен был беспокоиться: Кастиэль устал, и его легко перевернуть и раздеть. Закончив, Дин накрыл его одеялом и устроился рядом, слегка прижимаясь к нему.        Ночь тянулась медленно, он не мог уснуть. Когда он наконец сделал это, Аластер держал нож и нависал над ним. «Передумал», — говорит он и начинает резать плоть, нож рассекает кожу на колене Дина, кровь скапливается в ране, Дин умоляет: «пожалуйста, нет», но почему-то из его рта не выходит ни звука; как он собирается отрезать ему ногу этим маленьким ножом? Дин мечется по кровати, не зная, что его удерживает, нож врезается до кости, он царапает её, и это звучит как скрежет гвоздём по доске, но он чувствует это в своих костях, и Дин кричит, а потом…        Он просыпается. Он лежит, тяжело дыша в темноте, поворачивает голову, чтобы сориентироваться, и видит Аластера, стоящего в углу. Его глаза светятся белым, губы растягиваются в слишком широкую улыбку, во все зубы, окровавленный нож в руке, и он движется к нему, но затем Дин отползает назад, моргает, и он исчезает.        «Он под кроватью!» говорит голос в голове Дина, настойчивый, оцепеневший и такой уверенный. «Он ждет тебя с ножом и все еще улыбается!» Дин дрожит, проводит рукой по своим потным волосам, цепляющимся за лоб. Смотрит на Альфу, все еще спящего. Это так глупо, и что он вообще собирается сказать ему, боже, но затем он уже хватает руку Альфы и трясет его.        — Альфа, пожалуйста… — настойчиво шепчет он, боясь отвернуться от угла… что, если Альфа не проснется? Что, если он мертв? Что, если Аластер убил его, или…        — Дин? — бормочет Альфа и медленно открывает глаза, морщась. — Что такое?        — Помоги, — удается сказать Дину, и это, кажется, будит Кастиэля. Он щелкает прикроватной лампой и садится, оценивая Дина.        — Что случилось? Ты ранен?        Дин качает головой и сжимает челюсти, чувствуя себя жалким, униженным и, самое главное, испуганным. Его сердце все еще колотится в груди и не успокаивается. Он замечает, что потирает свое колено, и не уверен, когда начал.        — Кошмар? — тихо спрашивает Кастиэль, и на его лице появляется понимающее выражение.        — Ужас, — говорит Дин, наконец отрываясь от угла и уставившись на свои колени. Это глупо, он взрослый мужчина. Что теперь?        — Иди сюда, — Кастиэль тянет его за руку, и Дин следует за ним, ложится на середине кровати, как того хочет Альфа. Он дрожит, потому что теперь не может видеть комнату, только потолок.        — Тсс, — успокаивает его Альфа и седлает его ноги, а затем полностью накрывает своим телом, и обнимает так крепко, что кажется, будто между ними не осталось места.        — Ты тяжелый, — шепчет Дин, и Кастиэль только крепче сжимает его. Черт, как Дин должен дышать? Но запахи, которые он вдыхает, о… это безопасность, и защита, и просто… Кастиэль. Он чувствует, что его дрожь немного утихает.        — Я буду охранять тебя, — обещает Альфа и трется щекой об укус на Дине, целуя его в шею. Дин дрожит по совершенно другой причине. Но он все еще встревожен, и его руки робко обнимают Кастиэля, чтобы он мог держать Альфу рядом с собой, чтобы он не мог уйти. Это чушь собачья, он знает: если бы Альфа даже намекнул, что хочет встать, Дин бы отпустил. Но он может притвориться.        — Все еще боишься? — спрашивает Альфа, и это не насмешка, так что у Дина хватает наглости кивнуть. — Ты в порядке, милый, и я здесь. Мы можем оставить свет включенным, м?        — Да, пожалуйста, — говорит Дин. — Мы можем…        — Да?        — Телевизор? Мы можем что-нибудь включить? Просто все, что угодно… и супер тихо, так что это не будет беспокоить тебя…        — Отличная идея, — хвалит его Кастиэль, и Дин нерешительно улыбается. Тогда Альфа поднимается, и Дин оплакивает потерю — хотя он, наконец, может нормально дышать — но позже, когда телевизор включен, звук тихий, но он есть, какой-то новостной канал вещает в прямом эфире, доказательство того, что некоторые люди где-то там бодрствуют, и реальность становится более осязаемой, тогда Альфа снова возвращается и прижимает его к груди, все еще очень близко.        Они засыпают вот так, и Дин чувствует себя в безопасности.