Don`t care where you`ve been — Неважно, где ты был

       — Ты только что возразил мне?        Голос ледяной, и Дин вздрагивает, паника стремительно нарастает. Он отступает в коридор.        — Прости, альфа, я не хотел… — уверяет он, дрожа. Альфа медленно приближается к нему, минуя диван и кофейный столик, и в его глазах ярость. Но его лицо спокойное, и он выглядит… расчетливым, и именно тогда Дин понимает, что он действительно по уши дерьме.        Его приятели, растянувшиеся на диване, хихикают, когда замечают сцену, но быстро переключают свое внимание на экран телевизора, на футбольный матч. Пиво проливается, когда какой-то игрок почти забивает гол, и Дин отстраненно думает, что он должен очистить его как можно скорее, чтобы оно не могло испачкать коричневый ковер еще больше.        — Я не хотел, — насмехается над ним Аластер, его черты искажены чем-то мерзким. Дин спиной ударяется о входную дверь. Он мог бы открыть её и убежать. Он бы мог, но в лучшем случае он отойдет на пару кварталов, и тогда они действительно причинят ему боль. Он знает, что Аластеру это нравится, нравится, что Дин знает, что он может открыть дверь, но не станет.        — Я задал тебе вопрос, сука, — говорит он, теперь очень близко. Дин опускает глаза и смотрит на свои босые ноги, дрожа так сильно, что дверь тихо дребезжит вместе с ним. — Ты возразил мне?        Сходи в магазин и принеси нам еще пива.        Я только что вернулся, могу ли я отдохнуть минутку, пожалуйста.        Аластер знает, что он только что вернулся. Он ждал, пока Дин снимет обувь и пальто, распакует все, только чтобы сказать ему, чтобы он вернулся в тот же магазин. Он знает, что это первый день Дина после течки, видел, как его стошнило десять раз с утра, и он все еще готовит ужин и закуски для его друзей на день футбола.        — Да, альфа, — признает он, потому что единственный способ избежать ярости Аластера — быть послушным.        — Дин, Дин, — вздыхает Аластер, притворяясь разочарованным. Теперь он в нескольких дюймах от него и хлопает рукой по двери рядом с правым ухом Дина, заставляя его подпрыгнуть и заскулить. — Я думал, мы это уже проходили. Ты неисправим.        — Я вернусь в магазин, пожалуйста, — шепчет Дин, его руки сжимаются в кулаки, прижимаясь к телу. Он знает, что это нехорошо, если он прикрывается, но он ничего не может с собой поделать. — Мне очень жаль, это больше не повторится.        — Я не знаю этого. Ты, кажется, слишком туп, чтобы следовать нескольким простым правилам.        Дин воняет страхом так сильно, что его тошнит, но Аластер наклоняется вперед, вдыхает его запах и выдыхает, довольный.        — По крайней мере, твое тело знает, что нужно уважать своего владельца, — размышляет он своим жестоким гнусавым голосом, и Дину кажется, что он сейчас заплачет. — Давай напомним твоему мозгу, ладно?        Первый удар заставляет его упасть на пол, и Дин не сопротивляется. Он устал после целого дня, после течки, его желудок горит и сжимается, потому что он такой пустой, и он все еще чувствует себя неправильно. Он почти уверен, что у него уже есть синяк на щеке, где Аластер только что ударил его, но он не задумывается об этом, потому что альфа внезапно оказывается прямо там — поднимает его голову за короткие волосы, и это больно, и он скулит, так что альфа ударяет его головой о пол. Он слышит, как трескается его нос и горячая жидкость стекает по его лицу в рот. На вкус — медь, и он подносит дрожащую руку к лицу, пытаясь защитить себя. Аластер оставляет его голову в покое. Вместо этого он быстро пинает его по ребрам, и Дин хрипит, сворачиваясь в клубок.        — Ты будешь возражать снова? — спрашивает Аластер, голос так близко, но Дин не может открыть глаза. Он качает головой.        — Я не буду, я не буду, — обещает он, отчаявшись, но дезориентированный, его уши все еще звенят после первого удара. Аластер должно быть видит, насколько он не в себе, раз отпускает его так легко. Он всхлипывает. — Я не буду, пожалуйста, я не буду…        — Заткнись, это жалко. Принеси нам это пиво, — рычит Аластер и переступает через его дрожащее тело, возвращается к дивану и присоединяется к своим друзьям.        Дин пытается взять себя в руки. Слезы не помогают, они смешиваются с кровью и размазываются по всему лицу, когда он пытается вытереть их, тьфу. Он медленно садится, его живот и бок протестуют, и он думает, что его снова вырвет. Он хромает в ванную, его ноги слабые и дрожащие, и его рвет в раковину, но ничего не выходит. Он включает воду и быстро умывается — у него не так много времени, он не хочет еще больше злить своего альфу. Его нос выглядит ужасно, и он закрывает глаза, осторожно ощупывая его дрожащими пальцами. Он не выглядит кривым, но Дин знает, что он должен быть сломан, это чертовски больно, и кровь не перестаёт течь.        Он сворачивает туалетную бумагу, подносит ее к ноздрям и смотрит на свое отражение. Он должен уйти через секунду, он знает, что должен, но он все еще выглядит ужасно, его глаза покраснели, а щека и нос покрыты огромными фиолетовыми синяками. Он ничего не может с собой поделать, когда из его глаз текут свежие слезы, ему нужен пакет со льдом, но он знает, что не получит его.        «Папа, пожалуйста, приди за мной», - мысленно умоляет он. Он знает, как это глупо, знает, что папа должен быть мертв, он бы не оставил его одного больше чем на год. Но он не может остановить мантру «папа, пожалуйста, забери меня, пожалуйста, забери меня отсюда, пожалуйста, пап, мне нужно, чтобы ты вернулся, пожалуйста…»

***

       С огромным глотком воздуха Дин просыпается. Он не в ванной. Он в постели и видит тумбочку, комод и дверной проем, и он под одеялом, и ему кажется, что он видит проблеск костлявой высокой фигуры Аластера в дальнем углу, но он моргает, и он исчезает. Его нос все еще пульсирует от фантомной боли, но он прикасается к нему, и это не больно.        Он оборачивается и видит альфу, Кастиэля, на его стороне кровати, запутавшегося в одеялах. Он, должно быть, отодвинулся ночью. Дин кусает губу и думает: он сказал разбудить его, но он не может этого сделать. Он открывает рот, но все еще не может этого сделать. Вместо этого он подползает ближе к альфе и медленно, медленно берет его за руку. Он пристально смотрит на лицо альфы, когда поднимает его руку и осторожно накрывает ею себя. К счастью, Альфа не просыпается, но его пальцы инстинктивно обхватывают тело Дина, и Дин пытается успокоиться. Этот альфа пахнет теплом и безопасностью.        Он боится закрыть глаза, поэтому он этого не делает. Он лежит без сна всю ночь, зеленые флуоресцентные цифры часов Кастиэля показывают 3:47, а затем 4:10, а затем 4:50, и он все еще напуган. Его колотящееся сердце давно замедлилось, но он все еще ожидает, что вернётся туда или увидит Аластера, стоящего в комнате и улыбающегося, и паника не утихает. Он пытается вспомнить, как чувствовал себя вечером, потому что он знает, что чувствовал себя хорошо… он чувствовал, что его окружает защита и комфорт… но теперь это кажется таким далеким.        Наступает 8:50, когда он наконец решает, что больше не может этого выносить. Кастиэль храпит рядом с ним, и Дин знает, что он любит спать долго, но они легли спать довольно рано, так что, может быть, он не будет злиться.        — Альфа? — спрашивает он, и ему приходится прочистить горло, чтобы это не вышло так хрипло. — Альфа?        Он протягивает руку и вроде как похлопывает Кастиэля по плечу. Альфа ворчит в знак протеста, продолжая спать, и отворачивается. Его рука соскальзывает вниз по телу Дина и с глухим стуком падает на кровать.        — Альфа, пожалуйста, проснись, — настаивает Дин, тряся его за плечо сильнее. Он слышит ворчание, а затем голова Кастиэля поворачивается к нему, его глаза прищурены и не совсем в реальности.        — Дин? — бормочет он. Это занимает мгновение, но понимание и беспокойство заставляют его глаза загореться, и он внезапно кажется намного бдительнее. — С тобой все в порядке?        — Я в порядке, — заявляет Дин. — Я просто хотел спросить, могу ли я пойти в ванную. Я не упаду в обморок или что-то в этом роде.        — О, да, конечно, — говорит Кастиэль. — Ты уверен, что не хочешь, чтобы я пошел с тобой? Это не проблема.        — Я буду в порядке, — обещает Дин с легкой улыбкой. Кастиэль кивает и откидывает голову на подушку.        Дин долго принимает душ, и теплая вода делает его более бодрым. Он задается вопросом, действительно ли они поедут в магазин. Кастиэль сказал, что купит ему одежду, но в маленьком супермаркете рядом с домом ее не было. Может быть, они пойдут куда-нибудь еще? Дин вроде как надеется на это, он хотел бы увидеть больше города. Хотя, похоже, собирается дождь, так что, скорее всего, нет. Небо серое, и это заставляет всё выглядеть удручающе.        Когда он возвращается, одетый в рубашку и джинсы — готовый к выходу на случай, если Кастиэль захочет пойти прямо сейчас — альфа сидит на краю кровати, просматривая свой телефон.        — Доброе утро, — вот что он говорит, когда видит Дина. Он пытается улыбнуться. — Хочешь кофе? Он нужен мне, чтобы полностью проснуться, как ты уже мог заметить.        — Я могу сделать его для нас, — предлагает Дин. — Я чувствую себя прекрасно.        Кастиэль смотрит на него мгновение, но смягчается.        — Это было бы мило с твоей стороны, — говорит он, потирая лоб. — Я буду готов и присоединюсь к тебе.        Дин кивает и спускается вниз. Гостиная и кухня выглядят темными и унылыми, кажется, сегодня солнца нет. Дин включает лампу в углу, направляясь к кофеварке. Это так волнующе — иметь возможность сделать что-то для себя. Он тратит около минуты, выбирая между эспрессо и чем-то сладким — латте, макиато? Он обычно не пьет такие вещи… определенно не пил, когда был с папой, это всегда был Сэм…        В любом случае. Он думает, что все будет хорошо, если он выберет это, альфа, вероятно, не будет злиться или смеяться над ним. Поэтому он останавливается на латте, убеждается, что молока достаточно, и нажимает кнопку. Через две минуты он садится за кухонный стол, потягивая сладкий дымящийся напиток и ему нравится. Он действительно скучал по сладостям и сахару, но Кастиэль делал ему эти блины два дня подряд… сироп был невероятным.        Альфа спускается по лестнице, как будто мысли Дина манили его.        — Сегодня не очень приятный день, — заявляет он, потянувшись за кофе, который приготовил для него Дин, и залпом выпивая его, несмотря на то, какой он горячий. Он удовлетворенно вздыхает, когда заканчивает.        — Да, — соглашается Дин, поворачиваясь в кресле, чтобы посмотреть наружу. — Мы все еще можем выйти?        — Конечно, — Кастиэль слегка улыбается. Дин замечает, что он уже одет, чтобы идти. — Вот зачем изобрели автомобили.        Машины — это больше, чем большие зонтики, хочет сказать Дин, но не делает этого. Вместо этого он кивает. Они собираются взять машину, чтобы не видеть большую часть города, но, по крайней мере, они будут ездить. У Кастиэля есть современная синяя Тойота, и хотя это не самая крутая машина — кажется, альфа не очень ценит автомобили — это удобно, и альфа позволил ему ездить на переднем сиденье, когда они возвращались со свадьбы. Дин очень скучает по вождению.        — Что ты хочешь на завтрак, альфа? — спрашивает он и встает, чтобы что-то приготовить, но Кастиэль останавливает его.        — Сядь, я приготовлю, — это приказ, поэтому Дин не протестует. — Ты приготовил кофе, думаю, будет справедливо, если я приготовлю завтрак.        В какой вселенной альфы делают это? Пытаются быть справедливыми?        Кастиэль открывает холодильник и хмурится.        — Я думаю, у нас заканчиваются продукты, — говорит он, просматривая содержимое. — Ты любишь хлопья? У нас много молока.        Он двигается, чтобы вытащить пакет молока, и Дин знает, что должен заговорить.        — У нас нет хлопьев, альфа, — говорит он ему, нервничая. — Ты никогда не записывал это ни в одном списке покупок. Мне очень жаль.        — О, — Кастиэль прислоняется к холодильнику, ставит молоко обратно. Дин беспокоится. — Не знаю, тогда бутерброды с ветчиной и сыром? Должно хватить.        Он разочарован? Он звучит разочарованным. Дин сглатывает и колеблется.        — Мне не нужно есть, альфа. Ешь ты. Я даже не голоден, — лжет он. Кастиэль поворачивается к нему, обеспокоенный. Он смотрит на поникшие плечи Дина и, кажется, что-то понимает.        — Чепуха, — тут же возражает он. — Я должен был подготовиться заранее, Дин. Это не твоя вина.        Верно.        Но альфа, признающий, что это была его ошибка? Почему все в новинку, когда дело доходит до Кастиэля?        — Вот что я тебе скажу, — продолжает Кастиэль, начиная делать бутерброды. Дин смотрит, как он кладет щедрое количество сыра на первый. — Мы вместе составим новый список покупок. Мы запишем наши любимые блюда.        — Ладно? — Отвечает Дин.        — Хорошо, — через минуту Кастиэль протягивает ему тарелку с двумя бутербродами, и он действительно не скупился с ингредиентами. Дин видит, что он даже нашел несколько брошенных кусочков салата в холодильнике.        — Спасибо, — говорит Дин, прикусывая губу. Теперь факт, факт. Он думает и думает, но только одна вещь приходит на ум, и это так же заманчиво, как и ужасно. — Я сделал себе латте.        Слова вылетают прежде, чем он принимает сознательное решение, и он сидит прямо, пытаясь жевать свой бутерброд. На вкус как картон. Вот оно. Если альфа посмеётся над ним сейчас или очень разозлится за то, что он делает что-то другое кроме черного кофе, который он одобрил, что ж. Дин узнает. Он будет знать, что под добротой, по крайней мере, часть его очень похожа на любого другого альфу. И он напуган, он очень напуган, но он должен знать. Он хочет знать.        Но наступает пауза, и Дин не поднимает глаза, но ему кажется, что Кастиэль звучит озадаченно, когда он говорит:        — Это хорошо, — он останавливается на мгновение, а затем добавляет. — Приятно, что кто-то, наконец, воспользуется различными функциями. Кофемашина довольно причудливая, но я пью только самый крепкий кофе, который она может приготовить. Это вкусно?        Ох.        — Да, очень, — тихо отвечает Дин. Какого черта.        Кастиэль прочищает горло.        — Ты… предпочитаешь сладкие напитки? — неуверенно спрашивает он и садится рядом с Дином со своим завтраком. — Я всегда слышал, что омегам они нравятся. Но потом ты попросил черный кофе и просто… ты ведь знаешь, что можешь пить или есть все, что захочешь, верно, Дин?        — Угу, — кивает Дин, все еще глядя в свою кружку. Он не знал. — Спасибо. Я… Мне нравится и то, и другое? Это нормально?        — Конечно, — мягко отвечает Кастиэль, и Дин думает, что знает: он думает, что знает, что это не совсем о вкусах кофе, он знает, что это о том, что Дину нравятся вещи, которые не предназначены для омег, но также нравятся вещи, которые предназначены для них, и ему просто нравятся вещи в целом. И ему всё равно… на все это.        — Ну, давай подготовим этот список, а? — говорит он, хватая магнитный блокнот из холодильника и кладя его на стол между ними. — Сначала завтрак. Что ты любишь больше всего? Запиши это, хорошо?        Дин кивает и берет у него ручку. Он очень старается сделать свой почерк аккуратным и легко читаемым. Он записывает свою любимую вещь и толкает блокнот в направлении Кастиэля. Альфа хмурится.        — Бекон?        — Нам не нужно это покупать, — быстро заверяет его Дин и берет ручку, намереваясь зачеркнуть. — Это просто идея.        — Нет, нет, это здорово, Дин, — Кастиэль возвращает ему блокнот. — Напиши еще.        — Еще? — шепчет Дин, глядя на свой жалкий список.        — Конечно, должно же быть больше еды, которая тебе нравится?        Дин некоторое время молчит.        — Мне все нравится, альфа. Бекон просто мой номер один.        — Ну, если тебе все нравится, то есть из чего выбрать. Просто напиши еще четыре пункта ради меня, Дин, ты можешь это сделать? Нет неправильных.        Дин берет блокнот слегка дрожащими пальцами. На мгновение он не может вспомнить абсолютно никакой еды на завтрак, но затем он вспоминает, как ел в закусочных с папой. Он аккуратно выводит слова: колбаса, вафли и омлет, а затем добавляет блины, потому что те, которые сделал Кастиэль, были такими вкусными. Он робко протягивает альфе список.        — Это прекрасно, спасибо, — альфа улыбается, глядя на него, и это немного ослабляет давление в груди Дина. — Тогда моя очередь, я полагаю.        Дин пристально смотрит, как он пишет бутерброды с арахисовым маслом (шок), яйца, хлопья, датский и обычный сэндвичи. Он также добавляет йогурт и творог и длинный список различных фруктов и овощей.        — Все это приемлемо для тебя? — спрашивает Кастиэль. Дин мгновенно кивает. — Будь честен со мной, омега.        Это первый раз, когда он назвал его так, думает Дин, но это не унизительно, и это не совсем приказ: это больше похоже на шутливое ругательство.        — Я ненавижу брокколи, — Дин слышит, как твёрд его голос. — И кале.        — Это не будет проблемой, — Кастиэль вычеркивает оскорбительные овощи из списка. — Что-нибудь еще?        На этот раз Дин действительно читает его до конца. Есть некоторые вещи, которые ему не нравятся, но они не так плохи, как те, о которых он упоминал, и он думает, что может их переварить.        — Нет, альфа.        — Хорошо, — говорит Кастиэль. — Давай перейдем к обеду.        Они закончили со списком через двадцать минут; кофе и бутерброды Дина кончились, и он действительно готов идти. Он не знает, какой смысл все это записывать. Он все равно съел бы все, что дал бы ему Кастиэль. Это первый раз за многие годы, когда он не голодает, и выбор еды настолько разнообразен.        Альфа хочет кормить его тем, что ему нравится, вот и все. Это загадка. Мысль истерична, это действительно чертовски смешно, и Дину приходится подавлять смех, который угрожает сорваться с его губ. Он не знает, почему ему хочется смеяться. Он не знает.        — Ты хорошо спал? — спрашивает Кастиэль, двигаясь, чтобы забрать тарелки. Верно, потому что это то, что он тоже делает.        — Да, — безошибочно отвечает Дин.        — Я тоже, — расслабленно улыбается ему Кастиэль. Он пахнет спокойным и довольным почти все утро. — Я очень рад, что ты позволил мне обнять тебя. Мне это очень нравится.        — Мне тоже, — Дин возвращает улыбку, чувствуя, как румянец начинает ползти по его щекам.        — Ты хочешь пойти сейчас? Мы могли бы успеть до воскресной толпы.        Восторженный ответ Дина, кажется, убеждает Кастиэля, и они оба идут надевать свои ботинки и пальто. Альфа следит за тем, чтобы Дин чувствовал себя хорошо, но Дин действительно, по правде чувствует себя хорошо, только время от времени шмыгает носом.        — Могу я застегнуть твой ошейник?        Дин поднимает взгляд со своего места, где он завязывал шнурки на кроссовках. Кастиэль стоит над ним, выглядя нерешительно, с ошейником в руках.        — Конечно, — соглашается Дин. Это будет легче, чем если ему придется надевать его на себя. Он встает и поворачивается спиной к альфе. Кастиэль осторожно надевает ошейник на шею и застёгивает его. Его пальцы проскальзывают под него, чтобы проверить, не слишком ли туго.        — Все в порядке, альфа, — говорит ему Дин. Он не душит его, и он может глотать без каких-либо проблем. Это такое улучшение по сравнению с теми ошейниками, что он носил раньше…        — Мне бы хотелось, чтобы тебе вообще не приходилось его носить.        Слова шокируют Дина, и он напрягается, как вкопанный. Альфа пахнет грустно на краткий миг, когда он проходит мимо, идет, чтобы взять свой бумажник с того места, где он оставил его на кухне, и Дин заталкивает панику и страх вниз, вниз, вниз и изо всех сил пытается не оставить никаких следов в своем запахе.        Должен ли он предложить снять его? Это тест?        Ему хочется плакать. Он знал, что это слишком хорошо, чтобы быть правдой, Иисусе. Он знал. Почему он был настолько глуп, что даже пытался надеяться? Да, Кастиэль был другим и немного странным, но он был альфой, и в конце концов с альфами всегда было что-то не так.        Тем не менее, его сердце просто разбивается.        Существует не так много правил, предназначенных помочь омегам. На самом деле Дин может думать только о двух. Во-первых, альфам не разрешается повреждать его лицо. На остальные части тела плевать, как удобно — но поскольку омеги довольно часто меняют владельцев, они должны выглядеть несколько презентабельно. Альфы также не могут убить их. Это плохо для бизнеса, подозревает Дин, или способ гарантировать, что омеги просто не перестанут существовать. Второе правило заключается в том, что если омега носит ошейник, он не может быть атакован кем-то, кому он не принадлежит.        И Кастиэль хочет, чтобы он снял его.        Это единственное, что заставляло его чувствовать себя в безопасности, когда он был на улице — он знал, что может получить пощечину здесь и там, иногда кто-то хватал или ласкал его, если никто другой не видел — но пока он держался подальше от пустынных переулков и пустых парковок, он был защищен.        Странно, альфа, казалось, так заботился о Дине до сих пор, о том, чтобы он чувствовал себя хорошо и комфортно, так почему же он согласен с тем, что он выйдет на улицу, выглядя как гигантское приглашение на бесплатный трах?        Дин не знает, он не понимает, но это не имеет значения, потому что единственное, о чем он может думать, — это перспектива снять его. Его сердце колотится, и он все еще не может двигаться.        Зачем он вообще надел его на Дина, если хотел, чтобы он снял ошейник? Он, вероятно, просто передумал. Вероятно, после того, как Дин сказал ему — о, как мудро — что ему нравится, когда кто-то наполняет его. Кастиэль, должно быть, думает, что ему будет хорошо, если его трахнут.        Но он… Дин поверил ему. Дин верил, что действительно понимает его. Он чувствует себя таким преданным. Он помнит альфу, каким он был вчера, таким внимательным и добрым, наклонившимся вперед и слушая каждое его слово. А потом целовал его так нежно, когда он был внутри него.        — Дин? Что случилось?!        Он не заметил, что начал плакать, пока Кастиэль не оказался у него перед лицом, стирая руками слезы с его щек.        — Что происходит? Что случилось?        Отчаянные вопросы Кастиэля только больше пугают его, и он вздрагивает, делает шаг назад, опускает взгляд в пол. Это то, что делают хорошие омеги.        — Это ничего. Аллергия, — лжет он, вытирая нос рукавом. — Извини, мы можем идти.        — У тебя нет аллергии, — возражает Кастиэль, и когда Дин поднимает глаза, он видит его широко раскрытые обеспокоенные глаза. — Я читал твое досье.        Черт.        — Тогда, должно быть, она появилась только сейчас, я не знаю, — слабо продолжает Дин. — Я в порядке, клянусь. Мы можем пойти?        — Я знал, что это плохая идея, я говорил Чарли, что еще слишком рано, — сокрушается Кастиэль, снимая плащ. — Мы остаемся. Я не хотел тебя напрягать, я думал, ты хочешь…        — Я хочу, пожалуйста, пожалуйста, я хочу, — Дин бросается вперед и хватает Кастиэля за руку. Кажется, это застает их обоих врасплох. Дин отпускает. — Прости. Я действительно хочу пойти.        — Тогда почему ты боишься?        — Нет. Я сниму ошейник. Мы можем пойти, если я сниму его?        Его пальцы тянутся к пряжке сзади, но они так дрожат, что он не может расстегнуть эту чертову штуку. Кастиэль хватает его за руки и останавливает.        — С какой стати ты хочешь его снять? — недоверчиво спрашивает он. — Это опасно!        Дин замирает и смотрит на него. Он забывает правила, забывает, что не должен смотреть на своего альфу и определенно не должен говорить так, как он разговаривает, когда открывает рот.        — Не мог бы ты определиться уже? Ты только что сказал, что хочешь, чтобы я его снял! Что это за и-игра…        Он сутулится, когда его голос с треском ломается, и его руки обхватывают его тело, защищая живот. Он закрывает глаза, когда альфа приближается. Он сожалеет о сэндвиче, который только что съел, сожалеет о кофе, почему он вообще поверил, что это было реально, он должен был знать лучше…        — Послушай меня.        Это приказ, хорошо. Его глаза распахиваются. Кастиэль зол, он зол.        Мне жаль, пытается он сказать, но вместо этого выходит что-то вроде прерывистого рыдания. Он больше не плачет, он уверен, он не хочет плакать, он не хочет бояться…        — Я сказал, что хотел бы, чтобы тебе не приходилось носить ошейник. Это то, что я сказал, Дин. Я сказал это, потому что ненавижу, как обращаются с омегами, и ненавижу, что тебя нужно держать в ошейнике, как животное, чтобы никто не имел права сексуально напасть на тебя!        Дин дрожит так сильно, что ему кажется, он слышит, как стучат его зубы.        — Что я тебе говорил?        Дин не знает. Кастиэль сказал ему много всего.        — Я не знаю, пожалуйста, — на этот раз ему удается прошептать. Кастиэль выглядит действительно злым, его голубые глаза горят, лицо искажено. Дин отворачивается, и когда альфа делает шаг вперед, Дин закрывает лицо рукой.        Вот сейчас будет удар, думает он. Так же, как с Аластером. Все то же самое, все то же самое.        Но почему-то на этот раз ожидание причиняет больше боли.        — Я говорил тебе задавать вопросы. Я сказал тебе спрашивать что угодно, если ты не понимаешь, — ругает его Кастиэль, и Дин чувствует себя таким маленьким и никчемным. — Я не могу позволить тебе рисковать своим здоровьем ради меня, из-за того что ты думаешь, что доставляешь мне удовольствие, когда не можешь понять ни слова из того, что я говорю!        — Пожалуйста, не делай мне больно, — умоляет Дин, хотя знает, что это ничего не изменит. Он просто больше не может этого выносить, может ли Кастиэль просто ударить его уже? Он знает, что это произойдет, но он ничего не может поделать со своей последней отчаянной попыткой защитить себя.        — Дин, я никогда не причиню тебе вреда, — Кастиэль звучит опустошенным. — В том-то и дело, Господи, почему ты просто не слушаешь?!        Его голос тоже срывается, и Дин опускает руку и смотрит на него. Он выглядит расстроенным и разочарованным, но его лицо все еще открыто и серьезно.        — Ты меня не ударишь, — проверяет Дин, все еще не веря в это.        — Никогда, — Кастиэль торжественно качает головой.        Дин с трудом сглатывает и опускает руку, но остается напряженным.        — Я думал… я, — он пытается выдавить из себя слова. — Я думал, ты сказал, что хочешь, чтобы я его снял.        — Нет, — уверяет его Кастиэль. — Я просто упомянул, Дин, я просто упомянул, я сказал, что хотел бы, чтобы мы могли пойти без этого. Я имел в виду, что хотел бы, чтобы мы могли жить в мире, где тебе не пришлось бы его носить. Где к тебе будут относиться лучше. Так, как ты заслуживаешь.        Это слишком много, и Дин не может этого понять, он просто не может.        — Итак… — неуверенно заключает он. — Ошейник остается?        Он думает, что это был неправильный вопрос, потому что лицо Кастиэля только больше сморщивается.        — Да, Дин. Всякий раз, когда мы выходим или ты выходишь один, ошейник остается на тебе.        — Прости, я просто не понимаю, — в отчаянии говорит Дин. — Я пытаюсь сделать тебя счастливым, я очень стараюсь, но что бы я ни делал, это всегда неправильно!        Это давило на него в течение месяца, неспособность угодить своему альфе, как он должен был — это было то, на что полагалось все его существование, поэтому он должен был знать, как. Но с Кастиэлем ничего нельзя было сказать наверняка.        — Ты делаешь меня счастливым, когда слушаешь меня и заботишься о себе, — говорит Кастиэль, и Дин усмехается, не обращая внимания на последствия. Больше той же ерунды, правил, которым он не может следовать или понимать.        — Нам нужно поговорить, — решает Кастиэль.        — Мы говорим сейчас. Мы все время разговариваем, и ничего не меняется! Просто скажи мне, что делать. Скажи мне отсосать тебе, или надеть ошейник, или снять его, или съесть объедки, не спрашивай меня, что мне нравится! Не имеет значения, что мне нравится!        Он знает, что кричит, но не может остановиться. Он делает большие глотки воздуха, и теперь его трясет не только от страха, может быть, от ярости? Но концепция настолько чужда, что он не думает, что когда-нибудь сможет разозлиться на своего альфу. Точно не на этого.        Но его реакция, кажется, успокаивает Кастиэля, а не раздражает его. Некоторое понимание появляется на его лице, и он жестом указывает на стол в гостиной.        — Давай сядем. Идём, давай сядем.        — Я хочу выйти, — воет Дин, раздраженный, как ребенок, даже когда идет к стулу. Он никогда так не разговаривал с альфой. Может быть, в его первые месяцы с Аластером, может быть. Двадцать лет назад.        — Мы пойдём. Но сперва. Я не сержусь на тебя, Дин, хорошо? Я злюсь, потому что не могу до тебя достучаться.        — Я слушаю тебя все время, — отвечает Дин, садясь.        — Я знаю, что ты слушаешь, но ты действительно слышишь, что я говорю? — Кастиэль садится напротив него. На этот раз Дин благодарен за расстояние. — Я не ожидаю, что ты поверишь мне так быстро. Возможно, ты никогда не будешь доверять мне, и хотя это опечалит меня, я мог бы принять это. Я знаю, что есть некоторые вещи, которые нельзя просто передать словами. Тебе нужно время, чтобы поверить мне, что я не причиню тебе вреда, так как я знаю, что в прошлом ты подвергался жестокому обращению. Дин чувствует, как его лицо вспыхивает, и он отводит взгляд.        — Но я не потерплю, чтобы ты подвергал себя опасности из-за недопонимания, — твердо заявляет Кастиэль. — Это одно из правил, которому ты должен следовать. Возможно, ты не поверишь мне, когда я скажу, что все, чего я хочу — это чтобы ты был в комфорте и счастлив, но это правда.        Он смотрит на Дина, но Дин не поднимает взгляд, он продолжает смотреть в пол. Он думает, что Кастиэль ждет какой-то реакции, но он ничего не делает.        — Ты понимаешь?        — Да, альфа, — тупо отвечает Дин. — Не подвергать себя опасности. Понял.        — Это значит, что нельзя снимать ошейник, когда выходишь на улицу. Не скрываешь, когда ты болен или чувствуешь себя плохо. Скажешь мне, если что-то случится.        — Да, альфа.        Кастиэль вздыхает, и от него пахнет так чертовски грустно, что Дин почти сдается и просто рассказывает ему все. Рассказывает ему, как он напуган, и что, когда он думает об этом, он вроде как понимает, что не имело бы смысла заставлять его снимать ошейник, но… Альфа не может понять, насколько сильно отличаются он и его ожидания. Насколько Дин не соответствует им.        — Я не хотел кричать, мои извинения, — наконец нарушает молчание Кастиэль. Дин бросает на него взгляд. — Я вышел из себя. Я ненавижу то, что напугал тебя. Меня просто пугала мысль, что ты позволишь себе пострадать, потому что считаешь, что это то, чего я мог бы хотеть.        Дин не знает, что думать об этом. Извинения. Кастиэль якобы злился, потому что Дин думал, что тот хочет причинить ему боль. Это как… противоположность тому, из-за чего альфы злятся. Альфам нравится, когда Дин думает, что они собираются наброситься на него.        — Я не сниму ошейник, — обещает Дин, не зная, чего от него ждут.        — Хорошо, — Кастиэль пытается улыбнуться, но это выходит как гримаса. — Могу я просто спросить… почему ты не спросил меня об этом? Очевидно, это привело тебя в замешательство.        Дин пожимает плечами.        — Я вроде как запаниковал, — бормочет он. Вот и все, именно это и произошло. Он даже не мог ясно мыслить. Он даже не помнил, что мог спросить.        — Пожалуйста, продолжай?        Дин снова пожимает плечами и плотнее закутывается в пальто.        — Ты отдал мне приказ. Или я так думал. Но я не был уверен, и я не хотел этого делать, но я знал, что должен был, поэтому я просто…        Он пожимает плечами в третий раз, ерзает на своем месте. Боже, он просто хочет уйти. Он так устал от разговоров.        — В следующий раз, пожалуйста, просто спроси меня, — серьезно говорит Кастиэль. — Я знаю, иногда бывает трудно вспомнить. Тогда ты можешь сказать что-нибудь еще, если ты ошеломлен, хорошо?        — Например что?        — Например… — глаза Кастиэля блуждают по комнате, пока он обдумывает это. — Тебе не нужно спрашивать. Ты можешь просто сказать, что не понимаешь. Или что тебе нужна помощь. Тебе не нужно вдаваться в подробности. Я проведу тебя через все остальное. Так что просто попроси помощи или скажи мне, что ты чего-то не понимаешь. Я никогда не буду злиться или раздражаться. Это будет как… — он подыскивает нужные слова. — Как стоп-слово.        Дин хмурится, его брови сходятся вместе.        — Что такое стоп-слово?        — О, — Кастиэль внезапно краснеет, и Дин не понимает, это он поднял эту тему? — Я… я думал, ты знаком с практикой БДСМ. Так сказано в твоем файле.        — Например, наручники, порка и кровавые игры? — Дин удивлен, что они упомянули об этом в файле. Он задается вопросом, как они узнали, а затем понимает, что Аластер, должно быть, заполнял его каждый раз, когда они давали ему этот лист для заполнения на проверках. Он чувствует себя униженным, когда думает, что он записал все, что они делали, и кто-то другой — альфа Кастиэль — прочитал это.        — Ну, да, — слабо соглашается Кастиэль.        — Да, я знаю это. И некоторые другие вещи тоже. Но… Я никогда не слышал о «стоп-слове».        Запах Кастиэля становится еще более удручающим. Дин хочет уйти.        — Это слово, которое ты говоришь, когда хочешь, чтобы все прекратилось, — объясняет альфа. — И это то, что произойдет, если ты скажешь мне, что не понимаешь или что тебе нужна помощь. Я остановлюсь, что бы я ни делал, и я объясню тебе, и это никогда не будет чем-то плохим, никогда. Хорошо?        — Хорошо, — кивает Дин. Слово, которое останавливает все? Что, и даже во время секса? Дин не думает, что Аластер отнесся бы к этому с уважением.        — Но то, что ты сказал мне раньше… что ты не знаешь, как мне угодить, — Кастиэль выглядит неловко, когда говорит это. — Ты знаешь. Ты следуешь всему, о чем я тебя прошу. Ты спросил меня утром, прежде чем встать с постели, потому что вспомнил, что я не хочу, чтобы ты уходил сам. Ты позволил мне приготовить тебе завтрак, и ты составил список еды, которую любишь, хотя это было нелегко для тебя. — Писать глупый список должно быть легко для него, и он чувствует себя неудачником. Он знает, что не может делать очень много нормальных вещей, которые он делал раньше — например, заставить своего альфу кончить — но с Кастиэлем он хочет произвести на него впечатление, но, похоже, он потерял способность быть функционирующим омегой.        — Все это меня очень порадовало, — продолжает альфа. — И тебе не обязательно понимать все мои приказы. Я сказал, что хочу знать, что делает тебя счастливым, и это именно то, чего я хочу от тебя. Это так просто.        И Дин понимает это. Может быть, впервые он понимает это, и он чувствует такое облегчение.        Раньше он выполнял любые желания альф, не задумываясь, потому что это именно то, что он должен делать. Иногда альфы не имеют смысла, или он просто слишком глуп, чтобы понять это. Он не задавался этим вопросом. Он начал расспрашивать Кастиэля и его просьбы только потому, что они заставили его чувствовать себя лучше, и это напугало его, это было так ново. Но Кастиэль прав, это не задача Дина — понимать это. Его работа — это делать все, что альфа хочет, чтобы он делал, и это заставляет его нервничать, потому что он продолжает думать, что если он получает пользу от этого, то это несомненно будет ловушка, но… Альфа говорил ему бесчисленное количество раз, что все, что он должен делать, это выполнять приказы. Так что он собирается, и даже не без вопросов — его альфа достаточно любезен, чтобы оставить ему выход, чтобы использовать это «стоп-слово» или что-то еще, чтобы убедиться, что он действительно должен делать.        Хорошо. Он просто должен перестать думать об этом, и все должно быть хорошо.        Кроме того, альфа счастлив с ним. Он действительно счастлив, он говорил это так много раз, не только сейчас, и Дин должен в это поверить.        — Мы можем пойти? — спрашивает он. — Я буду следовать всему, что ты скажешь. Спрошу, если не пойму этого, и буду носить ошейник.        Кастиэль вздыхает.        — Да, конечно, — смирился он, но взял бумажник и направился к двери. Дин встает и идет за ним, ждет, пока альфа наденет плащ, и они уходят.