Рациональный азарт

Не сказать, что Рацио сверхъестественно интересуется всеми планетами, которые оказываются под влиянием КММ. Однако, в отличие от многих других проектов, Сигония мелькала в новостных лентах слишком долго. Вскоре к ней прицепился волевой эпитет — непокорная. Внезапный бунт и смерть нескольких сотен тысяч авгинов повергли в шок все цивилизованные уголки космоса, куда доходят новости. Ещё одна планета из многих. Веритас изучал её особенности и почему корпорация в неё так вцепилась, но... Теперь сердце замирает от предстоящего кошмара. Что здесь ему предстоит увидеть? Как вытащить Авантюрина? Сколько здесь блуждать? Ему незнакомы эти ландшафты, и он плохо представляет образ знакомого человека посреди этих пустых долин. Мужчина двигается куда глаза глядят. Порыв ветра снова поднимает пыль, погружая всё вокруг во тьму, даже солнце — яркое и жаркое, — находится в окружении метеоритов и осколков других небесных тел. Эта планета каким-то чудным образом позволила на себе появиться человеческой расе, хотя среда крайне неблагополучна. Стык трёх систем, где и находится Сигония, постоянно подвергается аномалиям, они сменяют друга друга один за другим, процент водоёмов составляет не более двух процентов, и то, это подземные застоявшиеся воды, с каждым годом уменьшающиеся в объёме. Дожди – крайне редкое явление, по статистике, раз-два в десятилетие. С приездом КММ их становилось всё больше, но до значимого результата не добрались. Даже сейчас Сигония остаётся неприветлива и суха. — Где тебя держит этот кошмар? — задаёт вопрос вслух, чтобы убедиться в реальности происходящего. В ответ на вопрос ветер успокаивается, позволяя в тумане пыли увидеть маленькую фигурку, бегущую вдалеке. Она двигается перпендикулярно относительно маршрута доктора и не обращает внимание на него. Неудивительно, между ними метров сто, не меньше, а с такой видимостью хоть бы о свои ноги не споткнуться. Веритас начинает идти параллельно, ускоряет шаг, а когда пыль совсем спала, переходит на лёгкий бег. Зря, потому что очень быстро начинает кружиться голова по ряду причин: недомогание, слабость, непривычный недостаток кислорода. Фигура ребёнка скрывается в каньоне. Спуск вниз лишен всякой безопасности — путь только по выпирающим скалам и тонким выступам. Рацио смотрит, как его цель ловко преодолевает путь, будто инстинктивно цепляясь за надёжные камни, и надеется, что при падении ему не грозит смерть. Конечно же, Веритас держится лишь в начале. Концентрация постепенно пропадает, поскольку вид с высоты совершенно не вдохновляет, хотя и напуганным он себя не ощущает. Через пару секунд неожиданно, но предсказуемо соскальзывает, оступившись. Рукой пытается поймать опору, раня кожу, поднимая пыль, бьющую в лицо. Схватившись таки за надёжную часть земной породы, мужчина выдыхает. Кровь остаётся длинным линейный узором, будто так и надо. Браслет на руке не проявляет активности, за что ему огромное человеческое спасибо. Вниз доктор спускается, ощущая на коже неприличный слой пыли. Ему уже хочется отмокнуть в ванной на час с лишним. На этот раз перед ним предстаёт целый лагерь палаток, но ни единой души. — Сестрица, сестрица, смотри, какие красивые я тебе камни принёс, сам вырезал, — слышится мальчишеский голос. Веритас идёт на слух. Палатки достаточно высокие, прямо ему до подбородка. Держатся на каких-то тёмных палках, возможно металлических, возможно нет. За одной из них сидят две фигурки. Со спины сразу узнается девичья, по плечам рассыпаны красивые, пусть и грязные, пшеничные волосы. Порванная серая юбка и тоненькая рубашка продуваются всеми ветрами. Девушка сгорблена, без остановки шепчет, как в бреду: — Какаваша, где же ты, Какаваша... мама, папа, простите, я ужасная сестра, я ужасная, ужасная, ужасная... Прямо перед ней стоит ребёнок с точно такими же по цвету локонами, но длинной ровно по подбородок. Смотрятся как воронье гнездо, чёлка торчит в разные стороны, но это не отнимает детской очаровательности. Плюс к этому его глаза имеют необыкновенный окрас, отчего видны издалека. Фиалковые. Рацио задерживает дыхание. — Сестрица, о чём ты говоришь? Нельзя так про себя... Я же здесь, ты меня не видишь? Вот же я, твой брат, Какаваша, — речь у ребёнка хорошо поставлена и, несмотря на другой язык, Веритас его понимает. Он старается не выдавать боязливой дрожи в голосе, показывая сестре вырезанные из камня фигурки. Она не реагирует. А Рацио вспоминает, где раньше слышал это имя. «— Какаваша. — Это наше заклинание теперь.» Рацио отводит взгляд вместе с головой. Ему так... это не передать словами. Осознание очевидного стреляет меж рёбер, подбирается к горлу. Рассказать своё настоящее имя для Авантюрина наверняка признак доверия, а Веритас не понял. Он с последующими событиями вообще забыл про это, хотя была идея порыться в словарях или документах, изучающих язык коренных жителей Сигонии. Не сказать, что и своё имя доктор слышит часто, но Авантюрин использует его всё чаще и чаще с момента их решения пойти на сближение. Рацио так сконцентрировался на этом, что совершенно не подумал о настоящем имени, о настоящем человеке, который скрывается за титулом топ-менеджера. Он определённо не раз мог увидеть мелькающий образ одинокого человека, но поинтересоваться именем так и не додумался. — Сестрица... — мальчик смотрит, как сестра поднимается на ноги. Она вытирает слёзы и начинает собирать вещи, продолжая бормотать:

«Пусть Богиня Гаятра трижды закроет глаза.

Пусть она поможет сердцу твоему вечно биться.

Пусть твой путь будет всегда мирным и спокойным.

А планы твои — вечной тайной».

Невозможно смотреть, как мальчик опускает голову, теряя всякую надежду. Рацио осознает, что это не просто воспоминания. Загадочники не заставляют проживать события заново, они берут основу и создают своё. В этом мире лишь он и игрок реальны. Основной пленник является центром, его сознание претерпевает изменения, поэтому перед Веритасом сейчас стоит маленький ребёнок. Мужчина смелее подходит ближе, присаживается на одно колено, рассматривая точно такую же лёгкую одежду Какаваши. На нём длинные штанишки, порванные на коленях, закрытая, растоптанная обувь, похожая на лодочки, курточка больше по размеру сползает с одного плеча, под ней видна футболка. И всё в серых, тусклых тонах. — Прости, могу я тебя потревожить? — сделав голос совсем тихим, Рацио незаметно для себя улыбается на удивление в глазах напротив. Они совсем другие. В них дрожат слёзы, блеск от интереса, они всё ещё отражают душу человека внутри. — Вы... — непонимание быстро сменяется восхищением, яркие глаза осматривают одежду незнакомца, а потом замирают на цвете ализарина. — Вы Гаятра? Сдержавшись от небрежного фырканья, Веритас изгибает брови: — Разве я похож на твою Богиню? — Да! — без сомнений вкидывает Какаваша, быстро поднимая каменную фигурку. — Вот, она тоже очень красивая! Ладно, теперь это звучит смущающе. Мужчина кивает, берёт фигурку, рассматривая угловатые, но опытные попытки вырезать скульптуру. У него точно есть талант. — Красиво, ты молодец. Однако, я такой же человек, как и все здесь. — Не-а, мистер, я знаю, как выглядят люди здесь. Вы не такой, — довольный собой, ребёнок улыбается, на серых от грязи щеках появлются ямочки. Несмотря на всё, мальчик словно изнутри светится теплом и дружелюбием. От этого ещё больнее — такого Какавашу мир больше не увидит. — Раскусил. Я не здешний, заблудился немного, — эрудит решает подыграть. — Позволишь побыть с тобой, пока не найду выход? — Ну-у, мы уже встречали людей в чёрном, так что можете побыть с нами. Думаю, сестра... — вспомнив о печальном отношении девушки к себе, Какаваша снова теряет запал. — Не знаю, староста племени может быть против. — Я разберусь, спасибо, — рука автоматически гладит светлые локоны. Фиалковые глаза широко раскрываются, а Веритас пугается. Неужели переходит черту? Останавливается, поднимая руку, чтобы дать ребёнку право отойти. Однако тот ведёт глаза вверх, на мужскую ладонь, хватает её своими маленькими пальчиками и опускает обратно. Его кожа вся в царапинах, некоторые ранки даже серые от попавшей в них грязи. Из ниоткуда нарисовываются другие люди. Они точно в таких же невзрачных одеждах, лиц не видно. Все палатки собираются за считанные секунды, а Какаваша не замечает этого, радостно отвечая: — Караван перемещается. Не отставайте, солнечный мистер! Веритас давится воздухом, поднимается на ноги следом за спутником: — Моё имя Веритас. — Хорошо, солнечный мистер, а моё Какаваша! — ... Небольшая толпа людей неспеша шагает вдоль каньона, куда постепенно проникают лучи солнца. Через пару минут его позиция смещается выше, видимо, наступает разгар дня. Жара стоит невыносимая. Рацио не понимает, как ещё не потерял сознание, возможно, страх потерять Какавашу из виду оказывается сильнее. Зато мальчика погода не очень заботит, он рассказывает про всё, что их окружает: — А вон там везут оружия, чтобы защищаться от шкуродёров. Эти ребята очень злые. Постоянно на нас нападают и грабят, а ещё они глупые. Я с ними однажды поспорил и смог сбежать. Сжатая фигурка мальчика привлекает всё внимание. Он отчего-то обнимает себя, но продолжает идти, всё болтая без умолку. — Что с тобой? Вопрос как будто удивляет малыша. Он просто бросает: — Живот болит. — Мог что-то не то съесть? — Скорее наоборот. Ах-ха, не делайте такое лицо, солнечный мистер. Ничего, у меня такое часто, пройдёт, — мальчик видит сложное выражение беспомощности на лице Веритаса и быстро переключает внимание: — О, смотрите, летят. Проследив взглядом за пальчиком в самое небо, Рацио замечает, что время суток снова меняется, это раз, а во-вторых, по небу медленно плывёт трое птиц с огромными, чёрными крыльями. — Белоголовые сипы. Уродливые и жуткие. Вечно подлетают, когда мы идём с места на место. Но сейчас они нас будто не видят... — Аван-... — доктор обрывает себя. Ребёнок даже не реагирует на сочетание букв его второго имени. — Какаваша, никто нас не видит здесь. Мальчик замедляет шаг, останавливается вместе с мужчиной, а караван уходит вместе с фигурой сестры всё дальше и дальше. Рацио снова садится на одно колено, поворачивая к себе пленника воспоминаний: — Нам надо уходить. Понимаешь о чём я? — Отсюда? — фиалковые глаза такие осознанные, точно не принадлежащие ребёнку. — Мы сюда больше не вернёмся? — Ты хочешь сюда вернуться? Какаваша сжимает кулаки, отводит взгляд, пытаясь смахнуть влагу с ресниц: — Хочу... Я люблю свой дом. Люблю эти пески, эти скалы, небо... Почему те люди в чёрном говорят, что здесь плохо и нам надо помогать? Возможно, это в первый и в последний раз, когда Какаваша говорит слово любовь. У Рацио нет слов утешения, и прежде чем он хотя бы предпримет попытку снова воззвать к рассудку авгина, на них снисходит дождь. Сильный, горячий, а тучи чёрные, непроглядные, кое-где заворачиваются в тяжёлый водоворот. На фоне этих бедствий они по своим возможностям не превышают муравьёв. Поднимается страшный шум из-за воплей. Кровь отливает от лица, когда доктор видит за спиной печального ребёнка сцену бойни. Крупные, одетые в шкуры кочевники толпой забивают павших мужчин, оттаскивают за волосы женщин, без жалости верёвками душат детей. Какаваша хочет оглянуться следом, но с перепугу Веритас не даёт: — Стой! Обнимает, прижимая к себе голову, чтобы ни в коем случае не дать увидеть, как напоминание о насилии навсегда впитывается в почву, как топоры вонзаются в тела, как стервятники радостно спускаются на ужин. Ализариновые глаза враждебно блестят во мраке, зрачки сужаются, создавая иллюзию вытянутости. И это люди? Эоны, как это возможно? Их мир так далеко продвигается в развитии, гении добираются до самой структуры Вселенной, а вот такое всё ещё имеет место быть. У них одинаковое количество конечностей, возможно, схожая биология, они, чёрт побери, живут на одной планете, а из-за мысленных предрассудков губят друг друга. Глупые марионетки тех, кто оказывается в куда более выгодном положении с рождения. А есть такие, как Какаваша. На самом деле схожих людей точно и наверняка много. Веритас знает. Авгинов называют обмащиками, манипуляторами, искусными лжецами. Нельзя игнорировать какой-то исключительной особенности их организма или психики, но это же нормально для далёких планет. Если бы все существа в космосе были одинаковы — был бы смысл в их изучении? Идиоты, не умеющие находить подходы в мирном диалоге, распустили слухи, тем самым испоганив жизнь целой расе. Рацио опять сталкивается с осознанием, насколько далёкую цель он себе ставит, возможно, даже непостижимую. Мысленные процессы приводят доктора к печальной догадке — это всё ребёнок и без него увидит, как бы он его не прятал. Здесь его воспоминания. Сопротивления нет. В какой-то момент вместо семилетнего Какаваши в его руках оказывается подросток. В тряпье ещё хуже прежнего, с кандалами на руках, ногах. Острые черты лица делают яркие фиалковые глаза жутко огромными, кожа словно бумага от отсутствия нормального питания и солнечного света. — Солнечный мистер, вы переживаете сильнее, чем я, — голос мальчика на стадии ломки, очень хриплый, болезненный, как само тело. Он всё также может полностью спрятаться в здоровых объятиях Веритаса, единственное яркое и живое пятно на нём, это волосы, отросшие по плечи. Видно, что стригли не раз и очень небрежно. На шее пылает свежее клеймо раба. Какаваша отстраняется, глаза красные, тусклые, а на пересохших губах виднеются чёрные ранки, они же и изгибаются в язвительном оскале: — Не надо так смотреть, я и так перед тобой уже голый, — авгин опускает голову. — Посмотри, мы сидим в крови. Это правда. Липкое и холодное нечто пропитывает штаны в районе колена, пачкает пальцы на ногах. Рацио серьёзно смотрит на собеседника: — Весь космос погряз в этом. Не делай из себя монстра. Окровавленные руки в цепях резко хватают за горло, начиная давить: — Это они из меня сделали монстра. Все они. Моя рыночная цена –шестьдесят медяков, мистер, — чёлка прикрывает один глаз. Матовый окрас радужки выворачивает душу наизнанку. Изо рта льётся яд справедливого гнева: — Этот раб был любому по карману, но с авгином иметь дело никто не хотел, кроме одного скряги, собиравшего дешёвый мусор с аукционов. — Ценник на душу не повесить, Какаваша, — Веритас не сопротивляется, только аккуратно обхватывает костлявые кисти со шрамами, желая показать свою поддержку. — Ты давно выбрался из этого. Злись на них, ненавидь, но прости себя. Это не твоя вина. — Я знаю! — шипит юноша. — Не говори мне эти умные слова! Они мне не помогают! — Прости, кроме знаний, облечённых в слова, у меня ничего нет. Но я вижу, что ты уже не заложник этой первобытной агрессии. Ты стал благоразумней настолько, насколько это возможно. — О-о, ты не знаешь, как я изводил тех, с кем хорошо было играть, — за спиной уже знакомый, но крайне ядовитый голос топ-менеджера. Удавка на шее пропадает, Веритас пытается откашляться, пока на плечи ложатся руки в перчатках, в нос ударяет сильный аромат духов. Его обнимают сзади, заставляя поднять подбородок вверх, к вышестоящему. От этого Авантюрина исходит радужное гало, с едва слышимыми отзвуками хора Гармонии. — Ты тоже стал жертвой моих игр. Только я не учёл своих слабостей и сам стал заложником. — Мы не заложники. В наших руках выбор, Авантюрин. Ты тоже можешь выбирать, быть со мной или нет, — упорно стоит на своём Рацио. Видение пропадает, бойня на фоне тоже. Под дождём и тёмными тучами наконец остаётся только доктор со знакомым ему игроком. Тот полностью сидит на мокрой земле сгорбившись. Фиалковые глаза полны печали. — Уходи от меня, Веритас, — тихо умоляет. С волос стекают крупные капли, продолжая путь по щекам в самый низ. — Уходи, пока я снова не впал в крайность, потеряв остатки человечности. Как только мы выберемся и закончим с этим заданием, я дам тебе возможность. — Отказываешься от своих слов? От ответственности? — приходится повысить голос, чтобы перекрыть шум воды. От досады мужчина закрывает глаза и шипит сквозь зубы: — Думаешь, я этого хочу?! Да ты и половины того, что делаешь со мной, не знаешь, будь добр, не умничай, если не знаешь, каково это! Я страшно хочу и страшно боюсь! Рацио не может злиться, он берёт Авантюрина за руку: — Ты даёшь мне право выбрать? — Даю, — судорожно вздыхает тот, он явно не хочет слышать, что предпримет эрудит, плотно жмурясь. — Я остаюсь. Ответ не радует авгина. Он кусает губы, выискивая какие-то грубости или гадости, чтобы вывести доктора из себя. Только зря пытается. — Ты не сделал ничего ужасного во время нашего общения. Если бы это переходило мои возможности, то я бы сразу ушёл. — Не ври себе, мы уже выяснили, что твои методы отталкивать на меня просто не подействовали. — Да, но ты не думал, что я всё равно каждый раз приходил к тебе, оставлял лазейки для связи? Я сделал выбор ещё до наших многочисленных разговоров. Я остаюсь с тобой. — Ты пожалеешь. — Нет. Ты и твоё прошлое, и твои мысли – это часть того сильного человека, который меня привлекает. Глаза напротив увеличиваются в размерах, а про себя Рацио подмечает, как просто даются некоторые слова. Он всё ещё держит чужую руку и наконец чувствует ответное сжатие пальцев. Даже начинают болеть от того, как игрок давит на костяшки. — Ты не оставишь меня одного? — ребёнок, оставленный на произвол семьёй и Богиней, задаёт самый важный для него вопрос. — Не оставлю, — без промедления отвечает Рацио. — Даже если это тело изуродовано и клеймовано унижением? Даже если я убийца? — измученные черты лица подростка кровожадно впиваются в душу. — Я уважаю тебя и твои границы, — в доказательство доктор сжимает ладонь сильнее. — Я азартный игрок и не хочу от этого отказываться, даже ради тебя, — проклятый Гармонией призрак лукаво наклоняет голову к плечу. — Тогда я сделаю всё, чтобы ты чувствовал себя в безопасности, когда делаешь ставку. — Веритас, я лжец, ты никогда не достанешь из меня откровенной правды. Это бесконечная головоломка, — круг замыкается, перед ним снова Авантюрин. — Люблю головоломки, — простой ответ, и с губ слетает неоправданное: — Особенно, если в них есть столько шарма и неоднозначности. Происходит секунда осознания. Рацио хочет удариться головой о ближайшую скалу, но тут же видит странное выражение напротив. Щёки игрока предательски краснеют — неужели наступил день, когда этого, кажется, бесстыдного человека настигло смущение? Вот так сладкая победа. Веритас слабо улыбается, снова притягивая Авантюрина в свои объятия. Он фиксирует одну ладонь на макушке, вторую на лопатках, лицо опускает вниз, чтобы быть ближе к теплу. Укрывает от капель дождя, который постепенно прекращается. — Я тоже лжец, к слову. Напрягшись, игрок спрашивает: — И в чём же ты мне солгал? — Помнишь, мы на Ягурет ходили в кафе? Ох нет, это было так давно. Однако мужчина помнит, поэтому кивает. — Ты спрашивал меня про значение названия, а я сказал, что не знаю. Мне было лень отвечать. У владельца сеть кафешек, вдохновленных древним языком. «Агапе» на понятном нам языке означает «жертвенную любовь». Следом идёт «Сторге» — семейная любовь. «Филия» — дружеская любовь. «Эрос» — романтическую любовь. — Веритас... — Авантюрин успевает поднять голову, пока на него выкатывают эонам ненужное пояснение. — Пусть это будет самая страшная ложь в наших отношениях... я её как-нибудь переживу. — Надеюсь. Оба улыбаются с вопиющей нелепости. Зато Авантюрин теперь точно может сказать, что навсегда запомнит это неприметное название неприметной кафешки на однообразной планете, в которую он зашёл всего два раза. Жертвенная любовь, да? Она, наверное, очень красивая. — Можешь подняться? Нам надо искать выход, Какаваша. Авантюрин постепенно приходит в себя, судя по лисьей улыбке, сам поднимается и, прежде чем за ним успеет доктор, наклоняется. Сталкивает их лбы, попутно накрывая чужой рот ладонью: — Я знаю, как выбраться, но ты должен помолчать, иначе я за себя не ручаюсь. Не называй меня по имени сейчас, ладно? Для меня это призыв к действиям. Ничего себе заклинание! Рацио думал наоборот, что-то сродне стоп слова! Вечно у этого игрока всё не как у людей. Мужчина вскидывает бровь, а потом закатывает глаза. — Док, я предупредил, — топ-менеджер отпускает чужой рот, оглядываясь на просторы Сигонии. Рацио выпрямляется, сбивает с колен пыль и сохраняет молчание, но с каким лицом он это делает — даже не пытается скрыть язвительного презрения на чужую несдержанность. Оно не серьёзное, так, сугубо для сбережения фасада строгого партнёра. — Пойдём в ту сторону, ближе к тем ветрякам, — авгин указывает вдаль. Они уже не в каньоне. Вокруг одни равнины, но Рацио начинает различать огромные лопасти высоких ветрогенераторов, вращающихся в унисон. — Зачем они их-?.. — слетает резонный вопрос, но Веритас тут же себя останавливает. — Неважно. — Тебе же интересно, мой драгоценный учёный, — насмешливо подмечает Какаваша. — Такого становилось всё больше. Они хотели контролировать погоду, но из-за этого всё чаще случались бури. Кстати, надо найти укрытие. Информация доходит не сразу, вернее последнее предупреждение. — От чего? — Веритас чувствует себя глупым студентом, задавая все эти вопросы, но если он не поймёт происходящего, то рискует отключиться от реальности. — Иди сюда, — Авантюрин манит к себе пальцем. Доктор без особых угрызений совести подходит, и на его шею закидывается рука, голову направляют в бок. — Видишь горизонт? Там темно. — Ну да... — Это не пейзаж, а столб пыли, несущийся на нас. — ... — Идём, под скалами или в пещерах от такого можно укрыться. Эоны, это всего лишь иллюзия, нет? Стоит ли реально опасаться бури? У доктора нет чётких ответов, поэтому он доверяется напарнику. Они идут по песку или твёрдой земле, по пути Рацио замечает много разрушенной техники, ушедшей под землю почти полностью. Даже сверхнаучные устройства не сильно помогали учёным КММ защищаться от естественного врага. Ещё через десяток шагов мужчин оглушает протяжный скрип. Только доктор в настороженности поднимает голову — вышедшая из строя вышка для связи. Она стоит под опасным углом, грозясь свалиться бесполезным металлом на путь впереди. Возле неё находятся здания пустых станций с огромными спутниковыми антеннами. Это всё похоже на какой-то фильм. Ни единой души, только они вдвоём, пыль и ветер. Авантюрин как знает, чувствует чужой шок. Замедляет шаг, чтобы идти рядом и не сильно напрягать голос: — До того, как за дело взялся Освальдо Шнайдер из отдела маркетинга, Сигонию пытались присоединить к космическому сообществу много других директоров, — светлая макушка поворачивается в другую сторону, указывая на упавший космический корабль. Рацио его даже не замечал раньше. — Непокорной эту планету назвали не от того, что племена здесь дикие. С каждым разом природные бедствия становились всё больше и страшнее. От этого сигонийцы и не хотели идти на контакт. Гаятра была против. Они разбудили её, и теперь мы обязаны отдавать кровавый долг. Они идут по следам неудачных попыток КММ и наконец находят пещеру в скале. К тому времени становится не только темно, как в закрытой коробке, а ещё и невозможно вдохнуть. Рацио ощущает тяжесть в теле. Адреналин, видимо, хочет покинуть его, но это будет значить только дополнительную мороку для игрока. — Ты никогда не хотел бы снова вернуться на Сигонию? Они сидят под неровной стеной, встречая жуткие завывания с грозой. Дождя нет. Какая странная погода. Хотя чему удивляться? Всё вокруг — сюрреалистичный пазл воспоминаний игрока. Ответа ещё долго неслышно. Рацио решает отвлечься, во мраке ничего не видно, но вместо твёрдого песка появляется ложе из нескольких слоёв толстой ткани, похожих на те, которые лежали в палатках авгинов. Приходится собирать информацию на ощупь, мужчина ползёт вперёд и совершенно не понимает, что происходит. Чувство нереальности поглощает с головой. — Разве мы уже не на Сигонии? — Что ты сейчас сказал? — Веритас оглядывается, чтобы найти фиалковые глаза во тьме. И он их находит — единственный тусклый источник света. Ничего хорошего в них нет. Чем дольше длится зрительный контакт, тем сильнее ощущается странный, неоправданный страх. Доктор ругает себя за это. У него дурное предчувствие. — Теперь, когда здесь ты, никакая Гаятра или Повелитель Янтаря мне не нужен, — очень вкрадчиво, но настойчиво утверждает топ-менеджер. — Авантюрин, вдумайся в свои слова, ты несёшь чушь, — выпускать из виду авгина нет желания. Веритас старается не двигаться, но принимает сидячее положение, из которого сможет быстро встать. — Я никак не отношусь к ним и не могу их заменить. Позволь напомнить, меня даже Нус не признаёт. — Я признаю, всего тебя с головы до пят. Другие тоже признают, мне несложно это устроить, — Какаваша усмехается, не двигается, но будто тоже готов к резкому выпаду. — Ты не хочешь у меня чего-то просить, поэтому я не буду тебя напрягать и сам решу, что стоит преподнести. Встать в полный рост выйдет только у него, в случае чего. Пещера не самая высокая, но компенсирует это шириной. — Авантюрин, мне не нужно чужое признание. Я его никогда не искал намеренно, — Веритас дипломатично вытягивает руку, отползать пока не спешит, сердце колотится в горле. — Послушай меня, тебе не надо приносить жертвы ради моих чувств. И почему Рацио думал, что справился с задачей? Что им только дойти к контрольной точке и всё! Конечно Какаваша иначе всё видит, не зря сравнение с Гаятрой ранее его смутило. Игрок не осознает реальность. Испуг перевоплощается в стыд, когда в голове против воли всплывают картины непристойных воспоминаний, связанных с Авантюрином. Тон авгина разливается сладким мёдом с властными, полными обожания интонациями:

— Ты просто ещё не привык к моей любви. Веритас, тебе нечего бояться. Просто принимай всё, что я тебе отдам.