Рациональный азарт

Суеверие до добра не доводит. А что к нему приводит, собственно? Благородство? Ни за что. Вера в Бога? Звучит просто. Одержимость святым духом, коего в глаза никто не видел, а слышал лишь во снах в предсмертном горячечном бреду, граничит со слабоумием. Несчастные, перепуганные дети Божьи. У Зла задание одно — среди лиц прохожих найти душу, подходящую для столкновения с вопросами земного бытия. Кто из них готов шагнуть дальше осязаемого? Кто пойдёт за ним в Небытие, открывая новый горизонт? Каждый может захотеть: от калеки, просящего милостыню, до придворной леди, занятой домашними делами. Но не каждый доберётся до конца. Зло идёт по коридору. Словно крадётся, не желая быть замеченным. Проход совсем короткий, дальше лестница в подвал, неужели погреб? За тяжелой дверью комната большая, так кажется из-за огромного количества людей, сидящих плечом к плечу. Светильники вокруг освещают лица, хмурые от мыслей. Все как один слушают того, кто в центре на ногах стоит: — Существование — не выразить в понятиях, его нельзя нащупать, мы, люди, не в состоянии даже взглянуть на себя со стороны. Существование не поддаётся рациональному постижению, и единственная возможность познать его заключается в том, чтобы его пережить. Вы можете прожить с верой в Бога, не являясь рабом тех, кому это выгодно, вы можете прожить жизнь без Бога, оставшись совестливым человеком. Потому что только вы решаете кем быть. Да, возможности во многом зависят от политики, финансов, знаний. Из этого всего последнее — получить можно без проблем. Прекрасная речь мигом заставляет забыть, что они находятся в подвале маленькой таверны. Зло испытывает взглядом высокого мужчину в серой рубахе из льна. На груди ткань перетянута верёвками, подчёркивает размах плеч и силу рук. На ногах мешковатые чёрные штаны и до колена сапоги. Этот человек выглядит как обычный крестьянин с искусственно-фиолетовыми волосами, но как поставлен голос, как спокоен взгляд, когда на него смотрит вся толпа. — ... и раскрывается существование в "пограничных ситуациях". Они вам хорошо известны: страдания, борьба, жестокость и враждебность мира, в котором мы живём. Мы всё пропускаем через свои мысли, отсюда вырисовывается истина. В одной простой, но крайне глубокой фразе, давно есть ответ: «Я мыслю, следовательно, я существую». Время проходит слишком быстро. Разговоры вынужденно прекращает девушка, спустившаяся вниз. Она сообщает, что время истекло — светает. Зло стоит в тени пустых коробок, ждёт, когда опустеет комната, но и сам мыслитель не спешит уйти. — Выходи, хватит там стоять, — строго требует мужчина, дождавшись тишины. Как ожидаемо, его раскрыли. Зло отходит от стены, улыбается. Пурпурными глазами хочет напугать. Поправляет парадный фрак окраса мха, цилиндр с золотым ободком у основания опускает на волосы пшеничные. Длиной их кончики по самый пояс. Чёрные перчатки украшают перстни, ловкие пальцы перехватывают трость с птичьей головой павлина. Её крохотные глаза сверкают оттенками молодой травы. — Пробуждаешь самосознание людей? Неблагодарная работа. Сдадут ведь и на костёр пойдёшь, — говорит с весельем, прощупывая почву. Почва оказывается тверда, словно от зимних холодов: — Поучать меня пришёл? Назовись. — Имён у меня много. Любое подойдёт. — Безликий, значит. Что ж, разговор окончен. Упрямый человек закрывает книгу, накидывает мантию, но не успевает сделать шаг. Зло перешагивает быстро, чтобы вплотную встать. И застывает в янтарях напротив. «— Нашёл». Мыслитель же стоит не от восторга вовсе. Резкий запах дорогих духов кружит голову, но и отходить ноги не спешат. Бледнокожий гость размыкает губы, не скрывая острые клыки. — Ты демон? — небрежность уступает любопытству место. — А ты в них веришь? — Я верю лишь тому, что вижу. И ты на человека не похож. — Всего лишь такой же непризнанный мыслитель. Я рос там, где слов не знали, а потому, теперь брожу по миру, ищу собеседников под стать, — лукавит Зло. Хвалит, превозносит, чтобы резко нанести удар. — Ты Мессия. Я всё вижу, мои глаза не дадут солгать. — Будешь мёдом мне сластить яд дальше? — криво усмехается мужчина. — Я Веритас, а не Мессия. Сними с языка всю чепуху и говори прямо, что от меня надо. Они ещё стоят к друг другу близко. И, несмотря на холодность, мыслитель явно ждёт продолжения банкета. Зло внутри самодовольно скалится. Любопытство — путь к греху прямой. — Предлагаю сделку: твои учения станут известны всем вокруг, — он вскидывает руки, улыбаясь широко: — Никого умнее здесь не будет. Каждый человек: от короля до конюха пожелает знать твою науку. Веритас хмурится, сложив руки на груди. Он очень долго думает, прежде чем спросить: — Взамен что? — Как придёт время, душу отдашь Богу, тело — Дьяволу, мне — кровь. — Как ловко, а если откажусь? — Не хочешь блага для людей? — Пусть учат те, кто сам того желает. Мне внимание от показушников не нужно. — Как насчёт богатств? — из рукавов фрака на пол сыпятся лазурные авантюрины. Звон наполняет комнату на несколько секунд. Янтарь не дрогнул. Надо ставки повышать. — Не хочешь тоже? Ты капризен, — Зло ловко уходит за спину мужчины. — Как насчёт постичь знание невозможного? Ледяные руки обхватывают молодое тело, чувствуют, как в мышцах кипит жизнь, как по венам течёт кровь. От дыхания чужого слюна копится во рту. Встав на носочки, чтобы дотянуться к шее, искуситель шёпотом вещает: — Я дам тебе познать высшее наслаждение. Ты сам узнаешь то, что до тебя никто не знал. Увидишь Ад и Рай, познаешь суть души. В голове мыслителя колышется искра. Пурпурные глаза всё видят. Очаровательное рвение узнать — зачем же людям жить? Зачем им жить, когда они друг друга убивают, порабощают, изгоняют? Ответ на смысл бытия лежит за гранью, в которой Зло блуждает вечность. — И как душа рождается узнаю? И в чём цель её? — Только скажи, и мы пойдем туда. — Так ты не зло? — Дай подумать, — удивлён вопросом гость. — Я — часть той силы, что вечно хочет зла и вечно совершает благо. Веритас опускает взгляд на пальцы, сжимающие ткань рубахи, как вдруг в глаза бьёт сияние рассыпанных камней. — Камень хитрости – Авантюрин. Вот имя твоё. — Как скажешь, Веритас, — другой прижимается к спине. — Что ж, слушай, Авантюрин, — высвободившись из плена, мужчина оборачивается. Хочет видеть хитрое лицо: — Взамен на знания, я душу, кровь и тело отдать должен? — Верно. — Как глупо. Ищи другого дурака, которому себя продать угодно, чтобы узнать о себе же всё. Кто сказал, что я не вижу смысла жить? Человек быть человеком должен, продолжая изучать, искать всё, что вокруг лежит. Куда идти нам дальше? Чего ради? — Эти поиски закончатся пустым итогом, — Авантюрин плечами пожимает, про себя жалея, что тепла не ощущает больше. — Так зачем нам всем пытаться? — Те, кто о конце мечтают, уже мертвы, а я живу ради того, чтобы сегодня научить этих глупцов, — одна рука поднимается к двери, через которую давным-давно ушли ученики, а вторая выше тянет книгу: — Чтобы завтра почитать вот это и узнать, что несложно будет детям дать. Жить надо стараться и уметь. Авантюрин не может думать ни о чём, кроме тепла. Такого яркого, манящего. И всё исходит от мыслителя, в чьих глазах бурлит возмущение. Нет, отдавать его Богу или Дьяволу он теперь не хочет. Не замечает Веритас, как хитрый гость вновь перед ним стоит, перемещаясь быстрее стрелы. Ещё быстрее две ладони наклоняют голову его. Холод кожи остужает пыл, но тут их губы касаются друг друга. Движения аккуратны, но смелости полны. Из мыслителя будто душу забирают, это лишь обман воображения, Авантюрин не стал бы, и всё же, оторваться нет никаких сил. «— Его улыбка так сладка, но кровь пока холоднее льда». — Хорошо, мой друг. Я принимаю твой отказ. Если передумаешь, скажи, — со сладким вздохом отстранившись, гость делает несколько шагов назад. — Не жди, надеюсь, больше встреч не будет, — развернувшись, Веритас спешит укрыться от позора. И из них только один знает — встреча снова состоится. Идут дни, недели, за ними месяца. Город укрыт снегом, а по улицам чумная лихорадка бродит. Наличие блестящего ума не защищает от температуры. Тоже слёг мыслитель, пока помогал с симптомами другим. — Если позову тех лекарей, так кровь пускать начнут. Умру от этого быстрее, — Веритас себе под нос хрипло бурчит. На лбу компресс, под глазами синяки, а сам укрыт под двумя слоями одеял. Чёртова зима. Он не переносит эти холода. — Да, если бы твою кровь так бездарно тратили, я бы сам её до дна испил, — на краю кровати Авантюрин сидит, игриво упираясь ладонями назад. — И ты здесь?! — Веритас спешит подняться на подушках. — Тебя не звал- От возмущения кашель лёгкие пронзает. Каждый раз как наизнанку крутит. Боль такая резкая в груди и в горле, невыносимо всё это терпеть. — Вижу, у тебя огромные проблемы, вот, пришёл помочь. Недолго жить тебе осталось, если откажешься опять. — За здоровье душу, тело, кровь отдать? В чём толк тогда?! — Ты прав, поэтому условия я поменял. За своё здоровье ты, — Авантюрин оскал держит, указывая пальцем на больного: — проведёшь со мной одну-единственную ночь в пороке. Бледное лицо мыслителя сначала зеленеет, потом опять теряет цвет, пока не вспыхивает алым: — Блудный павлин! Совсем ума нет?! Как ты смеешь?! — А что не так? — наслаждаясь реакцией, Авантюрин ложится на бок. — Ты красив, умён, а я подавно ещё лучше. — Я женат! — На ком? Науке? Обмануть не удаётся адское отродье. Откуда только на голову ему свалился? Веритас умереть готов, только представив, что пустит к себе искусителя поближе. Как думать перестать столь грязно? Это убивает в нём рассудок. — Ты очень тёплый, Веритас. Поверь мне, я от холода страдаю очень сильно, но и смерти я не нужен, — молит аккуратно хитрое отродье: — Твоя кровь раны все излечит, а тело поделится теплом. Дай мне ощутить себя счастливым взамен на крепкое здоровье. Мелькает искренность в матовых глазах, и в неё мыслитель, как ни странно, верит. Болезнь ведь скосит, заберёт долой. Что лучше — умереть вот так, оставив незавершенные дела, или один раз принципы оставить, чтобы воплощать идеалы в жизнь? Страшно умирать, как ни крути. — С чего ты взял, что смерти ты не нужен? — Меня с мира прогнать пытались много раз, — легкомысленно смеётся собеседник. — По земле пустынной за мной гнались, заставляли спать в крови чужой, в кандалы руки, ноги, шею запирали, в сон вечный погрузить хотели. Гляди, как прогресс пойдёт, и газом отравить попробуют. — .... — непонятны речи гостя, особенно голове с температурой. — Но я зла не держу. Страшнее, если моих близких вдруг обидеть кто-то вздумает. — У тебя есть... близкие? — Подруга одна есть, но почти мне как сестрёнка. Однажды её похитили для пыток, так я с кровавой местью к ним пришёл. Непонятно — этот чудак человек такой или, всё же, реально существо другого мира. Веритас не хочет больше слушать бредни, сжимая пальцы в кулаки: — Ладно, я согласен. Авантюрин сразу оживает, ловко подбираясь ближе. Садится с боку, обнимает, пальцами по подбородку водит, умоляя на себя взглянуть. Веритас снова замирает, рассматривая аккуратные черты лица и кошачие глаза, напоминающие ему цветы. Пара остреньких ушей показывается из-под волос. Пахнет роскошью хитрец, ещё вином и пряностями. Авантюрин тянется к макушке, целует в лоб. И не кажется, что искуситель, совсем как желающее нежности дитя. Так лишь на секунду кажется, гость резко обхватывает в плен лицо, победоносно угрожая: — На третью ночь приду к тебе. Убегать не смей, лучше нарядись как следует, подчеркни глаза красиво, губы ярче сделай. Я насытиться тобой хочу сполна. Гость исчезает, оставив на столе кисть и два маленьких флакона. Веритас смотреть на них не хочет, стыд пожирает с головой — как невестке перед брачной ночью указ дал! Ещё чуть-чуть и смерть почительнее будет! На первый день температура спала. Ученики в приюте очень рады были. На второй уже и кашель не тревожил, но усилилось волнение. Веритас думать о разном начинает. Можно ли избавиться от Авантюрина? Говорил же, что смерть его не ждёт. Не лгал? Всё это сложно. Экзорцизм? Молитва? Соль и свечи? И рассказать ведь некому. На третий день мужчина как ждёт смертельный приговор. Он идиот: вымывается два раза, волосы приводит в опрятный вид, украшает их заколкой лавра, надевает белую накидку, открывая вид на руки. Наконец, берёт подаренную кисть, оставив под глазами след ализариновой подводки. Один раз как посмотрит в отражение, с позором опускает взгляд. Уговор есть уговор. Это всего лишь одна ночь. В одном флаконе красная помада, одним пальцем взяв на пробу, мужчина тут же вертит нос. Нет, это уже слишком. Во втором флаконе жидкость, похожая на масло, пахнет незнакомым ароматом очень слабо. — Ты не сбежал, я на самом деле счастлив, — в зеркале мелькает сиреневая вспышка. Веритас оглянуться не успел — от плеча и по рукам обнажённые кисти с лазурными ногтями вырисовывают незаметные узоры. Дыхание в затылок слышится, следом долгий вдох и слабый стон. — Ты подарок мой использовал, вот молодец, — Авантюрин прижимается щекой к коже, пылающей стыдом. — Помада тоже подойдёт. Не захотел? Мыслитель решает горделиво промолчать, вызвав смех у хитреца. Он берёт флакон в руки, аккуратно мажет алым свои губы. Веритас зачарованно на него смотрит — на Авантюрине только ткань тёмно-зелёного атласного халата открывает вид на тонкие ключицы. Стараясь поднять взгляд, мужчина скользит по длинной шее и замирает на губах, испачканных в помаде. Цвет обжигает дикостью, вскрывает голод в фиалковых глазах. Он его до дна пить собирается? Улыбнувшись, искуситель оставляет след на белой ткани одеяния. — Имей совесть! — шипит, как на несносного ребёнка. В тонких пальцах много силы. Человеку не дают отвертеться от поцелуя. Из-за гладкости помады скользят губы, вишнёвый вкус попадает на языки, танцующие не в такт дыханию друг друга. Авантюрин кропотливо просится всё глубже, хочет тепла немного перенять, и Веритас, не сопротивляясь, подпускает страсть. Она кипит в лёгких, вырываясь стоном, греет кровь, плавит принципы и пробуждает что-то животное внутри. — Не бойся, боли здесь не будет, — оторвавшись, обещает гость. — Только с непривычки небольшой испуг. Они встают, скидывая ткани на пол. Ноги путаются лишь на секунду, пока оба не залезают на кровать. Веритас нервно проводит по губам тыльной стороной ладони. Помада расходится всё дальше, вызвав прилив ещё большего стыда. Авантюрин притесняет его спиной к подушкам, мостится между ног, окидывая взглядом пышущее страстью тело. — Ты пахнешь солнцем, — хитрец падает вперёд, прижимаясь ближе обнажёнными телами. — Не говори, что знаешь запах солнца, я не идиот, — Веритас не будет молча терпеть вздор. — О, теперь я знаю... Вытянутые клыки медленно пронзают кожу возле шеи. Погружаются миллиметр за миллиметром. Веритас не дышит, ноги сводит, прижимаясь к телу искусителя. Рука одна хватается за волосы пшеничные, стараясь не давить. Авантюрин глотает жадно пару раз, скорее поднимая голову. Нежное тепло спускается всё ниже. Вампир довольно лижет свои губы, румянец и на его щеках теперь. Мыслитель прижимает ладонь к ранам, в том месте онемело всё. Боли нет, но и власти над плечом тоже. — Кровь с молоком твоя, — смеётся Авантюрин. — Станет ещё вкуснее, если разогреешься. Сглотнув, Веритас молчит. Тянется, чтобы ощутить чужие локоны опять, но его ловят первее. Хитрец оставляет на запястье след помады и отпускает. Сам опускается поцелуями всё ниже, подхватывает под коленом, вынуждает поднять ногу выше. Клыки вонзаются в бедро, вызывая дрожь. Кровь мешается с помадой как любовь и страсть. Любопытно, что же там такого, раз нечисть сладко пьёт. Тянет Веритас любовника к себе поближе, целует снова, пока вкус крови не исчез. Тот стон удивления не сдерживает, широко открыв дикие глаза. Ногтями на спине оставляет полосы. Боль человеку не противна, кожа покрывается мурашками. Кровавая слюна остаётся нитью ненадолго. Оба дышут дико, быстро, рвано, не желая разрывать контакт. У них единоборство взглядов: янтарь – упрямый, а аметист – жадный. Кусает снова — след остаётся на другой ноге, опять — на левом боку раны чернеют, пачкают постель. Засосы разукрашивают шею как звёзды небо. И так, пока в его руках не тает человек. Взгляд солнца покрыт пеленой желания, он скулит от знакомого запаха флакона, когда что-то требовательно внизу жжёт. Он разваливается как крепость под долгим натиском врага. Авантюрин больше не кусает, чтобы не лишить сознания. Это огорчает где-то в глубине души. Сладкая беспомощность, довольное лицо вампира так искушают попросить ещё немного боли. Из сладкой неги вытаскивает один толчок. Тело как током прошибает, Веритас рот в крике открывает, но его тут же ловят в поцелуе. Ногти впиваются в согнутые ноги, оставляя полумесяцы на коже. Дискомфорт теряет своё первенство, хотя толчки идут раз за разом всё быстрее, глубже. Отстраняется вампир, любуется жалобой в жаждущих глазах. Мыслитель оказывается бессилен перед нежностью, это очень мило. Прекратив движения, Авантюрин берёт помаду и хватает в плен любимое лицо. Наводит контур губ ярчайшим цветом под недовольное мычание. Веритас совсем капризно поджимает их, вызывая желание утешить: — Афродита в прошлом, рождение Венеры только предстоит увидеть на полотнах, а ты уже здесь, передо мной. Я бы назвал тебя своей Идрилой, — вампир шепчет, словно на молитву в храм пришёл. Искушать приходил лишь он, а в итоге искушённым оказался. Теперь любуется смазанной подводкой, ярким блеском на губах. Слов Веритас не понимает, хочет поцелуя. Слабой рукой оставляет длинные пряди за острым ухом, а потом прижимается к щеке. Легонько тянет на себя, любовник поддаётся, чем вызывает стон от движения внутри. — Ты словно мрамор, но согреваешь меня даже строгим взглядом, — бредит вампир, нашептывая в губы. Толкается сильнее, чтобы видеть блаженство вперемешку со стыдом. — Откуда ты? Кто тебя создал специально для меня? Целует, если не сдерживается — кусает, выслушивая одобрительные вздохи. В голове мыслителя сейчас только он один. От этого осознания дрожь проходится по телу, Авантюрин замирает, оставляя след как можно глубже. Веритасу воздуха как не хватает, безмолвно открывает рот, обнимает плечи крепче, прижимает. Ему всё равно на грязь, на похоть, на порок. — Сотри мне эту ночь из памяти... как... будешь уходить, — слабо умоляет он. — Я не хочу до конца жизни... вспоминать об этом. — Всё будет хорошо, спи. Я позабочусь о тебе, — Авантюрин нежно носом водит по щеке. Нет сил спрашивать, сопротивляться, поэтому человек молча наклоняет голову. Зато сытый и согретый искуситель принимается в порядок безобразие приводить. Хотя бы малость, чтобы утром мыслитель не сошёл с ума. «— Ведь только ты, дурак, не знал, что вся жизнь моя — это одна сплошная ночь», — весело злорадствует хитрец, оставляя грязное полотенце в ванной. Как только он возвращается обратно, желая к телу тёплому прильнуть опять, тут же замирает у двери. На одеяле, под которым спит мыслитель, лежит змея. Огромная, недружелюбного лилового окраса, хищно открывает пасть на беззащитного. Подползает ближе к шее, приготовившись напасть. В испуге Авантюрин бросается вперёд, но почвы под ногами нет — он улетает в пропасть. — ...рин .... — ...подин.. ....? — Господин Авантюри-ин! — Подожди, дай я. Опа! Звук удара сравним со взрывом. Резко выпрямившись, мужчина обескураженно хлопает глазами. — С возвращением на Пир-Пойнт, граф Дракула, — Топаз с нарисованными швами на лице наклоняется совсем близко. Её рука, ударившая по столу, находится совсем рядом. — Слюнки подберите, а то страшно смотреть. — А... спасибо... — Авантюрин берёт салфетку, чувствует накладные клыки и смотрит чуть вперёд. За тем же столиком, но с другой стороны находится Вэньлин. Она дует щёки. — Фто?.. — шепелявит он, языком проверяя прочность конструкции во рту. Потихоньку он вспоминает, что студентка косит под одержимого хелиоби мертвеца, поэтому на лбу талисман, открытые участки кожи синие, а линзы ярко-голубые. — Вы уснули, пока я рассказывала про супер интересную книгу! — капризно выдаёт лисица. — Уснул? Ах, прости... — Не переживай, с ним всегда так. Хотя даже удивительно, что спокойно пролежал целый час. — Сон... — в голове всплывают чётко все образы. Авантюрин хватается за голову и, не сдерживаясь, кричит: — Твою мать, сон!! Что?! Это был всего лишь сон?! Су- — Ти-иш-е-е! — Топаз кидается на коллегу первее, чем с его губ слетает брань, заткнув рот печеньем в виде тыквы. — Фернитфе меня!! — топ-менеджера набитый рот не останавливает. — Пыстфо! Закатывая глаза, Елена пихает в мужчину ещё одну печеньку: — До поездки на Пенаконию ещё полгода! Потерпи! Проглотив угощение, Авантюрин хватает коллегу за голову, сталкивая их лбы. Его глаза широко открыты: — Через шесть месяцев я уже всё забуду! — Чего ты как с цепи сорвался?! Выпей! Чуть ли не насильно в него следом заливают коктейль. Вэньлин удивлённо хлопает глазами, а через время ещё и Генри в виде охотника за нечистью подходит. — Там в зал уже пускают, идём. — Зал? — авгин вскидывает бровь. Студенты переглядываются. — У него амнезия? — Эллисон помогает подруге встать (с талисманом на лбу она слегка неуклюжа). — Бывает иногда, — Елена смеётся, а приятеля берёт за голову: — Слушай сюда, экспресс-напоминание: сегодня Хэллоуин, мы с ребятами отлично оторвались и напоследок решили сходить на страшилку. Сели подождать в кафе, и ты уснул. — Спасибо, подруга. Я всё вспомнил, но моего желания вернуться в сон это не уменьшает! — Авантюрин хочет закинуться чем-то покрепче. Ощущение реальности возвращается.

***

Три часа ночи того же дня — Эй, я знаю, что ты в номере, док! Только ты, чёрт возьми, в этот день решил сидеть за документацией! — агрессивный стук в дверь отдаётся эхом на лестничном пролёте. Тишина. — Последнее мирное предупреждение: сладость или пакость? Ничего. — Ладно, как тебе такое: я делаю так, чтобы весь космос желал вылечить свою тупость у тебя, а ты меня пускаешь к себе в гости, когда бы я ни пришёл? Ноль реакции. Авантюрин скатывается спиной по двери вниз и про себя льёт кровавые слезы — как же хорошо, оказывается, заниматься сексом во сне. Особенно с Рацио, который ни "бэ", ни "мэ" сказать не может. Даже если твои грёбаные речи выглядят как плохо написанная рифма — это лучший сон, который ему мог присниться. У него реально настолько сильный недотрах, что ли? Тем временем с другой стороны входной двери в пустом проёме, ведущей в прихожую, стоит владелец квартиры, спокойно попивая отвар. Его взгляд полон скептицизма. — Всего космоса мне не хватало. Я с тобой одним не могу справиться, — бурчит Рацио себе под нос, делает спокойненький глоток и уходит восвояси (спать). Дверь всякой нечисти он открывать не собирается, а то мало ли ещё чего случится.