Рациональный азарт

Они здесь совершенно одни, но две скульптуры высоких чёрных кошек своими маленькими пурпурными камнями вместо глаз создают иллюзию наблюдения. Как сторожевые псы сидят на каменных пъедесталах с двух сторон от хозяина. Сугилит складывает руки на стол, прямо на договор, который и завёл Рацио в комнату. По общей гамме она не отличается от интерьера снаружи. Сладкий запах в воздухе оседает в лёгких тяжестью. Веритас готов многое отдать, чтобы вдохнуть свежесть улицы, но окон в комнате нет. Кроме небольшого стола и скульптур есть диван, выключенные торшеры в углу, пустые полки одинокого шкафа. Освещением служит канделябр с тремя свечами, стоящий между мужчинами. — Если коротко: у нас сотрудничество с Садом Воспоминаний. Им нужен артефакт, в котором заключены воспоминания с эпохи Распространения. Они выкупили его у Доктора Эдварда из Пенаконии. Мы выступаем посредниками. Подставив руку для щеки, Сугилит загадочно улыбается: — Но не только они хотят его заполучить. — Энигмата, — догадывается Рацио. К гадалке не ходи, естественными врагами Сада Воспоминаний являются или Загадочники, или приспешники Энигматы. Последние куда более настойчивы в своём стремлении воплотить идеологию «конца». — Чудесно, не придётся объяснять кто, где и почему. Ты меня осчастливил, — хвалит топ-менеджер. — В чём суть? — В этом, — рукав пиджака и рубашки задирается чуть ближе к локтю. На смуглой коже красуется широкий браслет с золотым ободком и огромным гладким камнем цвета холодной морской волны. В нём есть что-то живое: окрас колеблется в одной гамме, порой всплывает белая дымка и тут же растворяется в водах мемории. — Это и есть тот самый артефакт? — Подделка. Очень качественная подделка, — акцентирует директор. — Понимаешь, Энигмата искусна в обмане. Они могут принять облик чей угодно и подделать любую вещь. Так что с ними приходится воевать их методами. — Конкретней. — Дай насладиться моментом, профессор, — Сугилит шутливо журит: — Успеем мы ещё поговорить про нашего общего друга, не переживай. — Время зря тратишь. Говори. — С тобой тезисами говорить? — Избавь меня от художественных оборотов. — Так вот, — мужчина делает вид, что не слышит или забывает сказанные собеседником слова. — Эта подделка выглядит так же и в ней тоже есть воспоминания. Прекрасная наживка. — Где настоящий? — эрудит берёт на себя роль регулировщика беседы. До него доходит план по передаче артефакта, но он молча продолжает слушать, чтобы убедиться: — Настоящий взяла на себя Топаз. Это слегка не по её части, но любую конкуренцию она убрала и засыпала Яшму железными аргументами. Мне и слова вставить не дали, — больше похоже на ворчание, а не доклад. Он не собирается останавливаться, поэтому Рацио недовольно сопит, чем даёт пинок к продолжению темы: — Это мероприятие – повод для преследователей проследить за мной, поскольку мы «случайно» дали им возможность знать, кто руководит транспортировкой. Чтобы отвести взор от Топаз, я, такой хороший друг, представил тебя всем гостям, как того, кому доверил бы собственную жизнь, а потом увёл разговаривать о «важном». Понятно. Если среди гостей есть последователи энигматы, то, конечно, первым под подозрение попадёт Веритас. Однако... — Тогда Топаз не следовало показываться, разве нет? — Я слово в слово ей сказал, но она очень за тебя переживала... И сейчас тоже, — на секунду синие глаза поднимаются за спину эрудита, к двери. Шума снаружи нет. Или доктор чего-то не замечает. — Ладно, я понял, — скрестив руки на груди, Веритас подводит итог: — Вы должны отвести взор от настоящего транспортировщика артефакта. Я буду приманкой. На какой срок? — Семь дней. — Тогда больше вопросов нет. Есть какая-то упаковка для него? В ответ эрудит слышит совсем неуважительный смех: — Ты думаешь унести его в подарочной коробочке? — Объяснись. — Есть, сэр, — мужчина не успокаивается от раздражённого тона собеседника. — Нам наживка нужна стоящая, если они вдруг поймают тебя. Так что подделка полностью идентична оригиналу и беречь её тоже, значит, надо. Главная особенность артефакта в том, что он «живёт» только если находится рядом с живым источником. Человек – это сосредоточение мемории, всё такое, не заставляй вдаваться в подробности, я слушал ту Садовницу вполуха. Он топ-менеджер отдела стратегических инвестиций. На минуточку, носитель осколка силы эманатора одного из древнейших Эонов. Рацио благодарит гипсовую голову за то, что метаморфозы на его лице останутся с ним, а не будут смешить этого клоуна. — Придётся принять от меня скромный подарок, хотя я, кажется, слегка опоздал, — недобрый прищур направлен на наручные часы. Веритас игнорирует. — Как хорошо, что у тебя две руки. «— Это скоро закончится», — спасительная мысль придаёт сил, но принимать подарок Веритас не спешит. Всё, конечно, гладко вырисовывается, но какое-то странное предчувствие сгущает тучи сомнений. Благодаря мраку от гипсовой головы думать удаётся куда более объективно, но мало доказательств для подозрений. Мало. — Ну? Я же только руку прошу, можно даже без сердца, переживу. Пропустив каламбур мимо ушей, заметно огорчив собеседника, Рацио протягивает свободную от часов руку: — Вперёд. Сугилит тянется к ободку и нежно, будто к ранимой девушке, обращается: — Отпусти меня, дорогая. Пора знакомиться с новыми людьми. Со стороны выглядит отталкивающе. Не знай Рацио, что внутри браслета мемория, то записал бы в медицинской карточке директора симптомы психического отклонения. Тем временем, украшение послушно размыкается, Веритас хочет взять его и надеть, но Сугилит быстро отстраняется: — Нет-нет, я сам. Тяжёлый вздох. Эрудит закрывает глаза, пока чужие пальцы обхватывают кисть, поднимают ткань одежды. — Давай, окажи ему тёплый приём. Холодный материал резко сливается в одно целое. В гладком камне оттенки начинают быстрее сменять друг друга. Ещё пару секунд ничего не происходит, кроме того, что Сугилит молча изучает впереди сидящего. Веритас встаёт и тут же замирает, непроизвольно наклоняясь слегка вперёд. В ушах появляется писк, такой резкий, что к двум кошкам позади топ-менеджера добавляется ещё пара. Реакция позволяет упереться в стол вовремя. Доктор начинает быстро дышать, поэтому гипсовая голова пропадает — она держится, только если носитель находится в состоянии концентрации. — Ух ты, показал личико. Я уже испугался, что ты не человек, — с облегчением выдаёт Сугилит, поднимаясь на ноги следующим. — Ты сядь, профессор. Лучше не станет, поверь. Давление на плечо вынуждает приземлиться на стул. В голове появляется чужеродное образование, заставляя мозг упереться в череп. Он никогда не ощущал такой боли. Никогда. От неё не спрятаться, не найти мгновенных лекарств... Дрожащие пальцы пытаются нащупать замок на браслете. Ничего. — Тебя не учили сначала читать инструкцию, а потом приступать к использованию игрушки? — топ-менеджер ставит локти на стол рядом со скрючившимся доктором. — Ты-! Плешивый-! М-м... — слова не желают складываться в целостные предложения. В висках стучит кровь, поднимается давление на глаза, становится жарко. Рацио не с чем сравнить адскую пытку, разве что во время путешествий на мало населенные планеты, где давление атмосферы выше положенного, порой приходилось непросто. Будто сам воздух пытается разнести на куски. Потеря возможности здраво мыслить сравнима со смертью, но страха Веритас сейчас не ощущает, его одолевает гнев. Горячий, и такой же бесчувственный, как и человек, нависший над душой. — Не пытайся говорить. Тяжеловато будет, но я тебя понял, — похлопав по спине, Сугилит выпрямляется, прячет ладони в карман. — Тогда расскажу: первый владелец браслета – я. Он напитывался моими воспоминаниями пару недель. Ему много материала не надо для функционирования, но я хотел вложить в него очень много. Теперь ему необходимо взять твои воспоминания. — ..... — Рацио шумно дышит через нос, держа рот сомкнутым намертво. Собирает всю силу воли, вычленяя смысл из слов директора. Сидеть ровно тяжелее с каждой секундой. Хочется разобрать голову на части, вытащить инородное нечто, но это только в мучительных мечтах. — А чтобы взять твои воспоминания, — мужчина тычет пальцем в мокрый висок. — Ему надо избавиться от моих. Как он это сделает? Всё просто... В голову цепляется мёртвая хватка, заставляя запрокинуть её назад с протестующим мычанием. — ...эти воспоминания окажутся в твоей голове. Каждое мгновение. Будет как фильм с полным погружением, — лицо с ободряющей улыбкой наклоняется к нему, выискивая реакцию. Ализариновые глаза широко раскрываются. Сугилит подмечает в них ясный вызов, в темноте светятся как металлы, впитывающие в себя солнечный свет для дальнейшей отдачи. — У оригинального артефакта с этим куда проще. Воспоминания будут меняться, если изначальный владелец этого пожелает, а он давным-давно мёртв. Топаз в безопасности, — грубо толкая тёмную макушку вниз, что эрудит чуть ли не ударяется головой о стол, топ-менеджер шагает к одной из скульптур кошек: — Меня любезно предупредили, что перенести без травм контакт с этим подарком смогут далеко не все. Есть риск частичной амнезии, изменения в работе головного мозга, а вместе с этим появление агнозий разных видов. В общем, список приличный. Не улавливая слов, Рацио складывает руки на стол и прижимает к ним горячий лоб. Ему плевать, что там за угроза, основное он понимает — сопротивление принесёт больше боли. Надо сосредоточиться на энергии мемории, которая бесцеремонно врывается в сознание сильным потоком. — Приятного просмотра, Веритас. Насколько хватит твоей хвалёной дерзости на этот раз? Да, в этот раз Рацио ошибся слишком сильно — быстро ничего не закончится. Пытка только начинается.

***

Сладкий дым. Очень сладкий. Но это первое, что осознает Веритас, прежде чем писк в ушах прекратится. Дальше он осознает своё положение — сидит на коленях, голова упирается в ковёр, по всей обнаженной коже туловища натянуты верёвки. На подвижных частях ощутимы натёртости, руки за спиной немеют. Это как нереальный сон. На глаза падают непослушные волосы, но ничего не важно, кроме отсутствия боли. Только мужчина пытается найти своё утраченное хладнокровие, чтобы принять любую действительность, как сверху доносится: — Надеюсь, тебе больно? Этот голос. Услышав самодовольную интонацию, эрудит теряет любую сдержанность. Резко вскидывает голову — злится или обижен, уже неважно, в кресле совсем рядом сидит Авантюрин в одних штанах и расстёгнутой рубашке. Этот зловещий, наполненный желанием всеобъемлющей мести взгляд фиалковых глаз не тот, который Рацио знает. В нём нет затейливых мыслей, лёгких, по-детски шаловливых. И лицо у мужчины совсем другое — как ужасно пришитая маска. — Открой рот, — приказывает. Веритас замечает, как кончик чужого ботинка тычется в губы. — Ну же, не заставляй меня ждать. Доктор отворачивает голову, вызывая ответную реакцию мгновенно: — Ой, кто-то упрямится? Не переживай, мы здесь сами. Мы выполняем самые мерзкие желания друг друга, помнишь? Это всё игра, не более, — сладкий мёд хочется стряхнуть с ушей, но всё идёт не так. Голова возвращается на место против воли. Рацио осознает, что тело не слушается его, повинуясь чужому порыву, рот открывается.

«Прекрати!»

Язык проходится по поверхности кожаных туфель. Горький привкус ударяет по рецепторам. Уже смелее оставляя влажный след, кончик трётся о подошву. — Шире, — указывают сверху, и почему-то челюсть послушно расходится, вбирая кончик в рот. — Молодец, просто очаровательно. Нога резко дёргается, больно ударяя по зубам. Веритас мычит, хотя предпочёл бы молчать как мертвец. Авантюрин встаёт и давит той же подошвой на обнажённое плечо, размахивается и толкает. Равновесие подводит. Завалившись на бок, Веритас пытается кое-как лечь на спину, но из-за связанных рук едва ли получается. — Лежи вот так. Вид великолепно жалкий, — расставив ноги по бокам от мужчины, топ-менеджер ещё раз ногой цепляет жёсткие верёвки за спиной. Рацио мычит. Отпечатки жгут, но это дарит и другое ощущение. Всё вокруг дарит странное ощущение, которое точно не нравится доктору внутри. Авгин медленно прикасается к своему ремню, ослабляя его хватку. Не моргает, смотрит за каждой реакцией жертвы.

«Нет. Этого не может быть. Не должно быть»

Пряжка звенит от столкновения с полом, мужчина опускается над связанным прямо возле головы. Запах духов ударяет в голову, он ещё более ядовитый или Рацио не может вспомнить ничего лучше. У него внутри стужа, даже глаза закрыть нереально, глядя, как ловкие руки спускают штаны и нижнее белье. — Теперь придётся хорошенько поработать, — Авантюрин насмехается, демонстративно прикасаясь к эрогированному члену. — Это же лучше офисной волокиты, да? Вторая рука грубо хватает волосы, специально тянет к себе. Горячая плоть прикасается к щеке раскалённым металлом, эрудит теряет мысли, щёки обжигает стыд. В ту же секунду губы сами открываются, спеша выполнить каприз авгина. Внутренний протест остаётся невысказанным:

«Это не тот Авантюрин! Остановись! Ты в своём уме?!»

Слюна едва успевает смазать орган, из-за чего взять получается откровенно плохо. Смазки на нём нет. Но Авантюрин, несмотря на собственный дискомфорт тоже, не даёт привыкнуть, проталкивает глубже. Веритас мычит, дёргает ногами, но не сопротивляется. Никак. Безуспешно старается языком облегчить себе жизнь хоть чуть-чуть. Не помогает и постоянное давление руки на голову. Вперёд и назад. Глубоко и ещё глубже. Слюны накапливается много из-за удушья, она пачкает губы. Авантюрин подмахивает бёдрами, будто хочет вогнаться полностью и оттрахать чужой рот как можно быстрее. Дышит загнанно, улыбается на каждое протестующее мычание снизу. Глаза, наконец, загораются, но не тем знакомым блеском. Это извращенность, что-то первобытное, на уровне животных инстинктов. Челюсть немеет от боли, головка один раз упирается далеко в нёбо и Рацио чуть ли не выворачивает. Благо, топ-менеджер отпускает, позволяя голове упасть. Мужчина кашляет, кашляет, кашляет. Пока он пытается принять тот факт, что с ним сейчас произошло, авгин встаёт и на пару мгновений отходит. Сжав кулаки, вдыхая ртом воздух, когда кашель и рвотные позывы отпускают, Рацио злится на прилив очередного сокрушительного стыда. Это унижение. Чистое и неоправданное.

«Это не я. Это не я. Это не я.»

— Посмотри на меня, — тон Авантюрина смягчается. Непонятно почему, Рацио ведётся на это, как последний идиот. Его тут же ловят за подбородок: — Молодец, сейчас полегчает, — губы директора сжимаются вокруг продолговатой трубки кальяна. Он делает затяжку, следом наклоняясь к Веритасу. Где-то в подсознании мелькает надежда на поцелуй, рот снова открывается, но в него пускают плотный, ярко-алый поток дыма. Вишнёвый. Кисло-сладкий. Веритас вдыхает и задыхается. Где кислород? Где чистый воздух? Где... Сознание плывёт, боль отходит на второй план. Его дёргают куда-то вверх, приговаривая, что впереди целое представление.

...

Снова дым. Или это пелена перед глазами? Ничего не важно в принципе, потому что он весь вслушивается в яркие, натянутые стоны. От них в душе просыпается странный гнев, желание заткнуть чужой рот, жестоко перекрыть доступ к кислороду. Это не то, как должен относиться к другим почётный доктор. Но сейчас он – никто и теряется в теле под ним. — Хозяин... — Авантюрин с закинутыми руками над головой совершенно обнажён. Извивается, двигается бедрами в такт толчкам — как же он любит так делать, выбивая из головы рассудок. Блондинистые волосы падают на лицо, на ключицах и вокруг сосков остаются алые следы, как будто отмечая важные места на карте порочности.

«Тебе так идёт улыбка, но не эта.»

Рацио обнажён. Они обнажены. Он не понимает, лишь чувствует, как его собственный член медленно погружается в чужое тело и также выходит. Это как высший уровень гипноза. Ощущение тепла, плавящего безумия. Хочется выйти за грань. — Сегодня совсем терпеливый, ну же, — смеётся авгин, ударяя стопой в плечо. — Я не сломаюсь. Икроножные мышцы у него натренированные, упругие, не крупные, но ловкие. Всё тело можно описать таким образом: в один момент податливое, как пластилин, а в другой — упрямый металл. Получив зелёный свет, сильные руки Веритаса собственноручно хватаются за удавку на шее авгина. И не для того, чтобы снять, увидев синие следы на коже, нет. Он тянет. Заставив фиалковые глаза широко распахнуться. Вместе с этим бёдра задают быстрый темп толчков. Ноги Авантюрина замыкаются на пояснице, чтобы ни в коем случае не потерять ни капли внедряемой боли. По щеке катится слюна, но он улыбается, сквозь отсутствие нормального потока кислорода скулит: — Хозяин, такой сильный... — слова прерываются шумными шлепками кожи. — Мне с ним не сравниться...

«Хватит. Хватит, ты разве не видишь, что он убегает от себя через боль? Остановись!»

Руки отпускают удавку, потому что всё тело охватывает дрожь. Последние несколько толчков особенно требовательные, приходится удерживать тело под собой насильно. Нависая над испачканным собственной спермой Авантюрином, он любуется закатывающимися глазами и искусанными губами. — Вытащи уже, — тон резко меняется. Тяжело сглатывая, мужчина поднимается на локтях и тянется к кальяну. — Сегодня моё актёрское мастерство долгосрочным не будет. Ему в лицо посылают дым. Алый. Вишнёвый.

«Тошнит»

...

Глаза не его верные спутники, поэтому, когда на них появляется повязка, становится даже проще. Ненадолго. Рацио издаёт жалкий вой, чувствуя болезненное напряжение в области паха. По всему телу блуждают руки, они везде на пару с губами — поцелуев всё ещё нет, только укусы, болезненные засосы и издевки: — Ты как пёс, которого сбила машина. Скулишь вообще несексуально. Какое разочарование. Тембр настолько другой, неузнаваемый, что хочется кончить тут и сейчас. В попытке хотя бы физически убежать от сильного возбуждения, Веритас переворачивается на бок, прижимается лбом к связанным рукам. Очередное болезненное ощущение не даёт покоя. Что-то фиксирует член, не позволяя прийти к разрядке. Этим фактом довольствуются сверху: — Хочешь, чтобы я снял? Рацио скулит, быстро кивая. — Прости, на языке животных не разговариваю, — вместо желанного, Авантюрин толкает что-то в анус. Оно там уже было, Веритас из-за другой боли не успел обратить внимание раньше. Холоднит, раскрывает внутренности. Рацио открывает рот, дёргает привязанными к изголовью постели руками. Усталость, на пару с болезненным желанием закончить всё это, приводят к судорожным вздохам.

«Это так унизительно. Так...»

Чужие губы обхватывают головку напряжённого члена и все мысли выбивает мощным гейзером. — Попроси хорошо, и я всё на свете сделаю. Ты же знаешь. От этих приторных слов доктора развозит. Он не знает, куда деться, как этому сопротивляться. Он бессилен. — Пожалуйста, умоляю, — слетает с губ само собой. — Я тебя наизнанку выверну, если не дашь мне кончить, проклятый сигониец. Смех. Пару лёгких манипуляций и мозг на несколько секунд отключается, пока простынь пачкается белым семенем.

«Нет. Я бы никогда не стал принижать за происхождение! Я не-».

Рот открывают. На языке танцует родной вкус вишни. Эрудит начинает привыкать. Сознание хочет упасть в объятия эйфории, только ему мешает грубая хватка на затылке. — Не отключайся, приятель. Я ещё не удовлетворен. Рацио перестаёт дышать, надеясь задохнуться, но организм не даёт самому себе навредить, требуя кислорода. Авантюрин тянет в сторону, чтобы любовник упёрся на локти, поднимает таз и всем весом, как снежный ком, наваливается на него. Несмотря на то, что недавно его растягивала игрушка, сейчас совсем не легче. Даже со смазкой ощущается каждый дюйм, входящий в него. Слух ласкают стоны авгина, хотя слова, которые мужчина выплёвывает, крайне неприятны: — Какой же ты неподатливый. Думаешь, кому хуже, а? — в нём много яда, ненависти. Дыхание сбито от постоянных толчков, вбивающих тело под собой в матрас. Цепкие пальцы оставляют следы на коже. — Мне-то нравится знать, что порву твою задницу, сделаю это сколько захочу. В твоих интересах начать расслабляться. Чёрт. Рацио не знает как лечь, чтобы закрыть себе уши и не слушать речь, от которой разрывается всё внутри. Противоречия тела и мыслей сводят с ума. Он никогда не издавал таких унизительных звуков, никогда не прогибался ни прямо, ни фигурально. А тут его разбирают на части как хотят. Что бы Авантюрин ни говорил, а всё равно с наслаждением дрожит сзади, как наркоман, получающий дозу. Рацио не может молча терпеть, он не может привыкнуть к тому, что его тело поддаётся, толкается, в голове дымка, всё мокрое, грязное. Очередная разрядка близко. Влажный звук и собственный непроизвольный стон пугают. Наслаждение от боли ему несвойственно, но иллюзию дарят стоны любовника сверху, который даже единый темп держать не хочет, наслаждается хаосом.

Он, кажется, привык.

...

— У меня всего два часа. Не делай нам проблем, — шепчет в губы Авантюрин, скидывая с себя пиджак. Дальше к ногам падает шарф, перчатки и вся остальная верхняя одежда мужчин. Рацио едва даёт ему снять очки, как тут же толкает к стене, хватает за волосы на затылке. Кусает в местах, где ещё есть следы от прошлых встреч. Колено авгина трётся о промежность, а он сам стонет: — Быстрее. — Тогда здесь и будешь меня обслуживать, — зло шипит, не узнавая собственный голос. Разворачивает авгина лицом к стене, дёргает свой ремень, пока другой спускает с себя лишнее. Ещё секунды копошения и Веритас прижимается к тёплому телу сильнее, проникая во всю длину. Авантюрин стонет, лбом упирается вперёд, даёт пережимать себя, вдавливать. Закусывает губы на особенно сильных толчках и свободной рукой тянется к своей эрекции. — Смотрю, ты сам готовился к этой встрече? Не планировал найти подработку в борделе? Твою заботу о посетителях оценят, — тихий голос с насмешкой вызывает у авгина ответный стон. Он смеется: — Заткнись, юмор и комплименты у тебя дерьмовые.

Это они? Так всегда было?

...

К запаху дыма присоединяется вкус алкоголя. Смех, ядовитые послания друг другу. Рацио смотрит, как авгин мягкой походкой приближается к нему, ловко переступая через одежду и прочие аксессуары. Рука приобнимает за бедра, прижимая к подлокотнику кресла, на котором он сидит. Наклонившись в ответ, Авантюрин проталкивает одну ягоду винограда в чужой рот, а сам позволяет себе прижаться зубами к открытой коже. Ткань верхней одежды сползает с плечей эрудита, на топ-менеджере тоже лишь рубашка. — Какой обжора, — пытается острить авгин, а Веритас замечает ошейник на его шее.

«Это же мои руки застегнули его на нём?»

Они оба грязные, неопрятные, с синяками по всему телу, но с пьяными улыбками. И всё же, что-то не так в смехе любовника. — Ты такой жалкий хозяин. Я бы тебя убил. — Но приказы отдаю я, — собственный голос посажен. — Отдавай, — пальцы проводят по линии челюсти. Аметистовая радужка ещё более тусклая, чем обычно. Ему всё равно, взяв стакан с янтарной жидкостью, он медленно делает пару глотков. Авантюрин наблюдает за ним без особого выражения. Ждёт. — Тогда тебе следует убить себя, раб. — Возможно. Эта ролевая игра переходит грань, но рациональности в этом месте нет, не между ними, не в головах, где лишь дым, алкоголь и плотские утехи. Авгин всё менее подвижен, даже новые укусы и стимуляция не вызывают у него ответной реакции. В голове мелькает раздражение: — Да что с тобой? — Ни-че-го, — вздыхая, мужчина зевает. — Спать хочу.

«Вы идиоты! Он алкоголем таблетки запил, чего ты стоишь?!»

Но он продолжает смотреть на бледнеющее лицо, пока что-то в голове не щёлкает, вынуждая проверить пульс. Дело дрянь.

...

— Веритас, Веритас, — Рацио замирает.

Он бредит? Уже совсем с ума сошёл?

Дыхание Авантюрина нетерпеливо ощущается на губах, он тянет к себе и чувственно целует. Эоны, сколько пыток ради этого следовало пережить? Рацио не задумывается, не задаётся никакими вопросами, отвечает, пока чужие пальцы массажируют кожу головы. Обнимает, прижимает. Его толкают на диван, встают сверху, ведут пальцами по обнаженной груди прямо до шеи.

Почему у Авантюрина завязаны глаза? Он хочет посмотреть на него.

— Веритас, — стонет мужчина в шею среди потока незнакомых слов. Он другой. Такой горячий, такой нуждающийся, измученный. Эрудит водит по бёдрам, проникает под рубашку, даёт пространство для поцелуев.

«Откуда здесь моё имя? Это же воспоминания... Так нельзя, приходи в себя. Это невозможно выносить. Это унизительно!»

Разве? Не очень, на самом деле. Это они. Это...

***

— Отключился? — Сугилит смотрит на телефон, проверяя время. — Я надеялся, что ты справишься. Уже несколько минут от эрудита нет признаков движения или прежнего тяжёлого дыхания. Он лежит на диване, куда ему помог любезно перебраться топ-менеджер. — Ладно, времени у нас полно. Посидим, если так хочешь. Фишка рискует оказаться не самой прочной.