Рациональный азарт

Победить с помощью чёткого плана, который вынашивал месяцами? Смешно. Может лучше сделать разменной монетой свою удачу? Звучит как риск. Я стремлюсь к ещё одному шагу по узкому краю в поисках ответов на пространные вопросы, которые задает себе множество людей ещё до меня. Мне не хочется верить идиоме, я всего лишь... «— Ты правда хочешь уничтожить этот мир? — Не знаю». Универсальный ответ. И как оно, Какаваша? Легче живётся со своим незнанием? Где вообще заканчивается удача, а где начинаешься ты? Совсем с ума выжил, безумная жизнь вскружила голову. За этот дар твои соплеменники жизнь отдавать были готовы, а для тебя она рулетка. — Как вы хотели, чтобы я использовал свою удачу... сестра, мама, отец? Как ей ещё пользоваться в том мире, куда меня вытащили как продажный скот? Не лги, некому лгать уже, Какаваша, ты через Авантюрина пытаешься набить себе цену. 60 медяков — вот наша рыночная стоимость, приятель. Несмываемый позор, только одно воспоминание заставляет сдирать кожу ногтями. Простояв под струями чистейшей воды хоть целый день, ты всё равно вынесешь с собой смрад низов и крови. Никакими благоуханиями духов не исправить этого. Лицом-то вышел, а вот внутри одна гнилая плоть. Уродливый, брошенный авгин с бессмысленными глазами. Всё пытаешься присвоить себе частичку тепла, жадничаешь, делаешь вид, что независим, а на деле чуть ли дрожь от сдерживаемого рычания не пробивает: — Почему я тоже не могу быть счастлив как другие?! — вопи, вопи Какаваша, никто не услышит. Уже некому. — Почему я не могу чувствовать себя свободным?! Почему?! Ну что? Купил себе крылья? Использовал деньги, чтобы купить хоть чью-то любовь? А может удача хоть раз помогла найти спокойствие в душе? Смог спасти кого-то с помощью столь могущественного дара? Спокойствие наступает... на границе бытия. Хочется перед смертью услышать голос близкого человека, её голос, той кто легонько ругает за беспечность. Вместо неё на меня смотрят гранатовые зерна Самоуничтожительницы. Её волосы также белоснежны как искажаемый черной дырой свет. «— Ты закончил свое выступление, позволь себе немного откровения». Она подобна волнам моря под нашими ногами: беспристрастная, смиренная, далекая. Не говорит с благосклонностью, не смотрит с пониманием, от неё исходит безмолвие. Красота пустоты, не обремененная существованием в физической оболочке. Близость с ней мучительна. Она растягивает тело, будто жвачку. Вот что значит – мучительный путь к горизонту событий. Не жалуйся, Какаваша, молчи, Какаваша, это дар Богини. Это благословение. Все испытания лишь... Знаешь, а Авантюрину всё равно на твои совестливые потуги. На то, как ты ревностно защищаешь память о сестре, следуя её глупым учениям, на ту грязную, годную в тряпки, рубашку отца, чей голос больно помнить. Даже мама оказывается всего-то одержимой женщиной. Они все сумасшедшие, раз просто ушли на смерть не желая оставаться... Остаться с тобой, со мной. Нас бросили, понимаешь? В последний раз я молился в унисон с самым близким человеком. Я так ненавижу Богиню и в то же время... Вера обнадеживает. Как на той мёртвой земле вообще смогла возникнуть жизнь? — Ответь, эманатор, если нам всем уготован один конец, то зачем мы вообще... к чему вообще стараться жить? Никто над вопросом не смеётся. Самоуничтожительница в лице не меняется, только направляет взгляд сначала вдаль, а потом, будто из далёких воспоминаний, достает ответ: — Не думаю, что успокою тебя или скажу нечто новое. Конец один, но никто не говорит, что именно он наша цель. Всего лишь исчерпывающий финал. Смысл в том каким путем мы к нему придём, какими мы станем благодаря воспоминаниям, встречая судьбу. — ... Девушка смотрит всё ещё куда-то перед собой, её глаза загораются странным блеском: — Важны лишь те, кто наполнял твой путь жизнью. Важен лишь ты, принимающий решения. Даже если после твоей смерти никто не вспомнит тебя, мы это делаем для себя в первую очередь. Не уверен, что правильно понимаю её слова. Однако мне ли переговариваться с тем, кто делит сознание с небытием? — Я тебя услышал, — холод как прежде не ощущается. На границе всё кажется настолько нереальным, что я невольно забываю как здесь оказался. — Получается это мой проигрыш? Я умру? — Даже если ты ищешь смерть, я не могу ничего гарантировать. В этих грёзах есть кое-что куда более нереальное чем смерть. — ...чем смерть? — Ты не знаешь? — Ахерон начинает отдаляться. — Загляни в свой карман. Твой друг уже дал ответ. Вспоминаю как управлять руками, их тоже тяжело ощутить в странном подпространстве. В маленькой капсуле с причудливым дизайном лежит клочок бумаги. На нем обычно выписывают рецепты и мой доктор не исключение — оставляет буквы, звучащие в голове его голосом с манерой немного растягивать слова: «Невозможное в грезах скорее не "Смерть", а "Сон". Выбирайся живым. Удачи» Удача. Нет, она у него звучит иначе. Я никогда не слышал, чтобы он кому-то её желал вслух. «— Если больше нет сил идти дальше, то так и скажи» — теперь сказанные слова в пустой голове звучат как просьба, а не издевка. Вот они, стоят у резиденции Утренней Росы после фееричного предательства. Умоляю себя не кряхтеть от боли, поэтому даже не задумываюсь над смыслом сказанных слов от этого человека, не собираюсь даже читать «рецепт». А если шепот Гармонии меня подтолкнет сдаться? Что он сделает? Между нами говоря, у него наверняка в наличии свой план, иначе быть не может. Играя по моим правилам, он умудряется страховать нас по максимуму, следуя по хаосу сюжетных строк. За год сотрудничества я привык быть уверенным в своей ставке, привык к придирчивому вниманию. Мне несложно разыграть новую сцену, чтобы преподнести жертву его ализариновым глазам. «— Я тут вспомнил, что месяц назад случайно краем уха услышал твою лекцию... Давний разговор в один из тех вечеров, когда мне снова удаётся ворваться в гости к этому черствому человеку. Потому что он ужасно быстро привыкает меня игнорировать. Сидит, пишет что-то в журнале, хотя отвечает почти сразу: — Разговор, который начался не с пустых каламбуров заставляет меня верить в своё благополучное влияние на тебя, договаривай скорее, пока я окончательно не нацепил розовые очки. — Без своих грубостей никак? — Хорошо. Я слушаю, — доктор откладывает ручку, подозрительно жмурится и поднимает взгляд. — В общем, я про ту стадию, когда всё вокруг кажется бессмысленным, потому что смерть ждет всех. Ответ кажется неполным. Да будь я на месте доктора, не понял бы за что вцепиться. О чем хочет поговорить обычно надоедливый топ-менеджер, если совсем не смыслит в науках о человечности? — Я тоже над этим думал, — заучка вырабатывает привычку меня удивлять. Удивлять тем, что понимает меня без лишних слов. — В каком смысле? — даже я себя, кажется, так не понимаю. — В смысле, что ты живешь в этой идеалогии абсурдизма, если можно так выразиться. Я это подмечаю всё чаще за тобой. — Давай без сеанса терапии, док. Я хочу односложный ответ: это ведь не безвыходное положение? — в голосе ничего не сквозит, но моя ненависть к тем, кто копается в моих проблемах без разрешения, очень велика. Я стараюсь как можно чаще просить об этом доктора, чтобы он не забывал держать себя в узде. Начинаю видеть, что ему даётся это с трудом. Односложного ответа я не получаю. На меня вываливают пояснительный монолог (это было слишком очевидно): — Любое положение может быть безвыходным, если оставаться в стазисе. Скажу так: существование данного направления в философии, на секунду, наука, которая в принципе изучает людей на уровне всех этих мысленных «мутаций», доказывает, что это точка развития, — речь льется так, будто он ждет вопросов каждую секунду, имея на всё ответы. Он способен сказать человеческое "не знаю"? — Главный вопрос в том, какой путь решения выбрать. Их немного и самый оптимальный это принятие. — Про один я догадываюсь, — легко провожу пальцем по шее. — Суицид? — Да, — доктор не в восторге от моих познаний. — Последний это «прыжок веры», что-то среднее между предыдущими. Осознать, но не принять, ударяясь в крайности. — А ты с таким сталкивался? — Не ищи тех кто точно также тонет в этом. Готовых ответов у меня нет на вопрос о смысле жизни. Ищи сам. Могу дать напутствие, если надо. Ну конечно. На какой я ответ надеялся? Что внезапно мне выложат тяжёлую историю принятия короткой жизни с решением посвятить её обучению других? Эоны, почему он никогда не отвечает? Это сводит с ума. — Обойдусь, просто поинтересовался. И ты снова не ответил на мой вопрос, док. — Я ответил, но косвенно. — Ага, наискосок». Что ж, в конце концов я иду на самоубийство, в глубине души надеясь, что моя удача выиграет ставку. Получается, совмещаю два худших исхода? Даже посмеяться хочется. Самоуничтожительницы нигде нет. Наедине с чёрным солнцем мне становится не по себе. Без неё здесь как-то безнадёжно. Однако стоять на месте нельзя, мне ещё есть к кому возвращаться. «— Будь добр, сделай всё как умеешь. — Не переживай, твой камень будет цел, подруга. — Я не про камень. Про него тоже, но про тебя в первую очередь. Просто вернись». Яшма не падкая на напутствия или напрасные волнения. С тех пор как я и Елена стали Каменными сердцами, она даёт нам свободу действий. Приходит на помощь изредка, в самые необходимые моменты, а так, кидает красноречивый взгляд и ждёт лучших результатов. А вот Елена всё ещё не умеет лгать мне. В удачу она пусть и верит, хотя прекрасно знает, что вместе с ней я совмещаю расчёты, но отпускает с корабля не без волнения. — Кажется, вы всё ещё нервничаете, — из ниоткуда снова появляется ребёнок. Светлые спутанные волосы, круглое лицо всё в пыли и ссадинах. Мне на ум не приходило никогда как я мог выглядеть — чем лучше бездомного щенка, ещё и в рваных обносках? Несмотря на то, что моя нынешняя внешность ещё лучше, но есть в этом ребёнке что-то. С каким бы трудностями мы не сталкивались, сестра не падала духом. Думала, выжила лишь благодаря её милости. Сестра верила в неё как никто другой, продолжая хрупкими руками выискивать нам одежды и разжигать костер. После катастрофы не останется ничего. Напоминают о кровном родстве только воспоминания, волосы и глаза. Когда-то в них было место и для жизни, и даже для любви к бесплодной земле, к скалам, к птицам. Я так не умею. Не помню даже как ощущал себя, когда умел. — Да. Но спасибо, что провел меня, малыш, — присаживаюсь, так, чтобы в последний раз хорошо рассмотреть Какавашу. Обездоленое дитя, ты даже не знаешь, что тебя ждёт впереди, что твоя жизнь стоит всего 60 медяков, что твоё лучшее место за игровым столом. От всех кого ты любишь останутся лишь кошмары по ночам и благословение Богини. Но это потом. Сейчас благодарная детская улыбка озаряет лицо. — Прощайте, мистер. Дальше придётся идти самому. Надоедливый голос Гармонии утихает, вода под ногами волнуется сильнее с каждым шагом. Одинокая пустота следует по свежим следам, выжидая момент, чтобы поглотить. На моем пути останутся лишения, несправедливость, но я прохожу, выживаю, обыгрываю судьбу. Никто кроме меня не знает как тяжело нести бремя благословения. Жалкий сигониец, который по щелчку пальца может уничтожить любую жизнь. Ну как вам такой раб? Жалость, попытки исправить меня, сожаления, презрение, страх, жажда — мои фишки манипуляции над другими. Бедные жалостливые благодетели, похотливые и жадные выродки, они пленники своей глупости и моей игры. В ушах стоит дьявольский двойственный смех. Подобное отношение, всё равно что опустить мордой в грязь — я такое не прощаю. Последний сигонийский раб. Мои страдания не оплакать одним «сочувствую», ни единым словом боль не искоренить из воспоминаний. Я приношу почтение своим ранам, выигрывая новую партию, а некоторые думают, что мне поможет лечение. Ничто не лечит лучше, чем ощущение азарта. Он кровь в моих жилах. И кровь моя именуется авгинской — последний наследник Гаятры. Прощай, Какаваша, я принимаю такого тебя: жалкого, одинокого, жаждущего. И пока финал не наступит, обещаю разукрасить нашу жизнь цветами коих тебе еще не удавалось видеть.

Теперь есть только Авантюрин. Цена удачи в этот раз — я сам.

***

Сыграв небольшую, но решающую роль в огромном спектакле от имени Авантюрина, я вынужден ждать. И даже выкованное в условиях педагогической деятельности терпение, не может до конца подарить спокойствие. Наконец и мне жизнь преподносит жестокий урок — как бы опытом я своим не кичился, всё равно этого мало перед лицом неизвестности. В работе с игроком присутствует элемент неожиданности, и я с первого нашего дела с удовольствием оставляю для себя часть его действий неосязаемой. Пусть будет так. Главное, что всё работает как заводной механизм, а методы исполнения всего лишь вкусовщина. Мы год к этому идём, год оказываемся в похожих ситуациях, когда, выполнив роль «трамплина», я отхожу в сторону. Только вот, кажется и сам Авантюрин забывает, что «трамплин» не только ведёт вперёд, но и служит путем назад. Главная задача: развязать руки действиям КММ. Для этого надо пронести камни и, как решают все три каменных сердца, устроить инцидент. Такой, который нельзя замять. Шумный. Грандиозный. Ужасающий. Должен признать, мой запасной план теоретически терпит крах. Я предполагал найти убийцу, который фигурирует в «смертях» посреди Грёз. Однако даже если бы мы убедили его подыграть, Семья скроет инцидент, как и другие. Другие планы лишь отвлетвление, ещё более затянутые, но с наименьшим риском. Для КММ, а конкретно для отдела стратегических инвестиций, время слишком дорогое удовольствие. Поэтому я молча следую за ним. Получив, исследования Стелларона, обещанное за информацию о камнях, мне не удаётся заставить себя покинуть Грёзы. Хотя в них и без того тошно: среди порядочных посетителей собирается ужасный сброд, позволяющий себе поведение хуже животного. А сколько тревожных историй со стиранием памяти, запечатыванием сознания во сне, чтобы всегда иметь возможность видеть умершего человека, беспечное отношение к жизни, зависимость? Это место могло служить прекрасным отдыхом, но проблема в том, что отсутствует мера. Во всем необходим баланс, а Пенакония напрочь стирает понятия «нельзя» и «можно», «невозможно» и «реально». Хочется вернуться в реальность с привычными законами биологии, гравитации и морали. Вот ещё, не хватает поймать тревожность от этого места, но все мои беспокойства имеют одно ядро. Идёт третий час после ухода игрока. Где он, как он и каков его план мне понятно слишком призрачно. Знаю лишь, что Авантюрин очень одержим Первопроходцами и приезжей гостьей под именем Ахерон. В лицах прохожих мне пару раз виднеется плащ с шерстяным воротником, с кругом для дартса на спине, а порой светловолосые юноши сбивают с толку. Слишком концентрируюсь на планах игрока, вот и мерещится. Не хочу же я его внезапно где-то увидеть? В парке Айдена смотрю на игровые автоматы — он бы точно хотел вытащить все призы. Барная стойка чуть дальше — купил бы себе бутылку вина и еще какому-нибудь прохожему. Музыка, смех, всё настолько нелепо смотрится, когда знаешь, что где-то там решается судьба целой планеты. И все стараниями одного человека. Мне всё ещё непонятно, уважаю ли я в Авантюрине его самоотверженность или даже опасаюсь её в какой-то степени. Издалека замечаю собрание Звёздного Экспресса. Не подхожу, всего лишь хочу посмотреть куда они двинутся, как вдруг... «— Дамы и господа! Самое удивительное и великолепное представление в истории Пенаконии вот-вот начнётся! КММ сердечно приглашает всех в Тематический парк Студии "Часы"!» Голос, который год жужжит возле уха, тяжело спутать. В один момент мне приходится испытать облегчение, недоумение и плохое предчувствие. Такой тон не предвещает ничего хорошего — напускное веселье, идущее после эмоционального потрясения. Члены Экспресса вместе с Ахерон идут к указанному месту. Я — нет. Мне не нужно видеть Авантюрина. Лишь знать, этого хватит. Он справится. Единственное, что чуйка подсказывает — взобраться на какую-нибудь высотку, возможно, удастся увидеть нечто необычное (ужасное). Ещё двадцать системных минут спустя над парком виднеются тучи. Я нахожусь не в зоне поражения, поэтому вижу лишь отдалённые признаки происходящего. Начинается четвёртый час с того момента как мы виделись в последний раз. Ничего не предвещает беды ещё несколько секунд. Дальше — небо озаряет золотой купол, медленно расползающийся вокруг, как восходящее солнце, которое никогда не должно взойти над землями Золотого Мига, где время замерло на моменте полночи. Люди вокруг бросают дела и смотрят. Частичка силы эманатора. Камень хитрости – авантюрин. Даже находясь в безопасности, я ощущаю на плечах тяжесть фишек, появившихся вместо капель дождя. Гудение силы давит на голову, на что-то внутри, это не объяснить ни одним словом. Как появление Эона – необъятное ощущение беспомощности, таинственный характерный звук только для этого божества, что ты даже без глаз понимаешь кто находится рядом. Неважно, что там происходит — он находится там. И это его игра. Тот самый инцидент, который замять не получится. Я бы ни за что не смог придумать нечто такое, но слово «восхитительно» не лезет на язык. Золото слепит глаза, а я не могу их закрыть: — Это и есть твой «прыжок веры»? Как надо себя не любить во имя всех эонов? Одержимость Авантюрина чудовищна. Это не страх потерять что-то, как я предполагал прежде, нет. Она генератор его стремлений, его планов, его желаний. Её следует опасаться. Как только он ощущает гиперфиксацию на чём-либо (ком-либо), то он не видит ничего другого. Учитывая методы игрока, в таком состоянии он непобедим, потому что ведёт бесконечную партию. И закончится она только в двух случаях: если ему резко надоест или ему дадут то, за чем он пришёл. Размышления прерывает внезапная тишина. На секунду всё замирает. Дрожь проходится землей, по небу Пенаконии проносится алая вспышка, врезавшись в купол. Он теряет цвет, начиная осыпаться золотой пыльцой, но самое жуткое другое — в воздухе надолго остаётся продолговатый след, будто от взмаха меча. Из трещины по ощущением должна наружу вырваться бездна, но ничего не происходит. Всё утихает, кроме тяжёлой тишины, давящей не хуже прежней силы. Только наблюдая за этим у меня убавляется немало сил. — Надеюсь ты прислушаешься к моему совету, игрок. Отныне у КММ руки развязаны. Дело удалось. И впервые за год мне хочется поскорее увидеть его, чтобы понять — павлиний хвост лишь слегка подгорел, не пострадав сильно. Вот уж правда «последний писк удачи».