Наколочки, оп, татуировочки

Андрей никогда и никому это не рассказывал, кроме родителей и следователей. Никто, ни один человек вне его семьи и суда, не знал этой истории. Рассказывать было трудно неимоверно. Андрей и сам не до конца понимал, зачем это делает. И правильно ли вообще делает. Обычно такое не обсуждалось в приличном обществе. Но они с Мишей - это ведь другое. Он поймет? Не может не понять. Андрею не хотелось ни возмездия, ни мести. Ему хотелось понимания. Просто вот сегодня, после всех этих событий, когда _это_ случилось снова, ноша стала такой непомерной, увесистой и тяжелой, что Андрей сломался. Это слишком. Он больше не может. Как было раньше – теперь не работает. Хотелось кричать, рыдать, биться головой о стену и чтобы Миша зажал в руках и не позволял этого всего. В каком мире они живут, что подобные вещи у людей в порядке вещей? Андрей не понимал. В голове все еще стояли фразы “Грязный мальчишка” и “Нравится, малыш?”, и к ним теперь прибавилась сегодняшняя “Соси, пидор”. Андрей злился на себя за то, что не смог противостоять, что ничего не сделал, что не смог защитить себя. Снова. Снова все тело парализовало и он был беспомощен. После всех этих лет работы над собой, над разумом, над физической силой – все испарилось и разлетелось в один миг, оставляя после себя только липкую горечь разочарования и чувства вины. Миша слушал молча.  Точнее, Андрей особо не знал, потому что боялся посмотреть на него, пока рассказывал, но Миха точно не шевелился и молчал. Андрей одновременно был и благодарен и напуган этой реакцией и все больше опасался поднимать взгляд.  А вдруг и для Миши это слишком? Одно дело справляться с ситуацией, которая произошла только что, совсем другое - понимать, что такое происходит не первый раз. Они молчали уже несколько минут, Андрей лежа, свернувшись калачиком и стараясь ровно дышать, чтобы не учащать сердцебиение – о панических атаках он знает не понаслышке. Миша же дышал тяжело, Князев только сейчас это заметил. Он все же решился поднять взгляд. Миха сидел напряженный всем телом, даже в темноте было заметно, как он бледен. – Этот ублюдок сейчас сидит? Андрей никогда не слышал у Миши такой напряженный, каменный голос. – Вышел. В прошлом году, – Миша с ужасом посмотрел на Князева. – Ему дали тринадцать лет. Они закончились. – Где он? Ты знаешь? Дай мне адрес. Андрей покачал головой. – Знаю, что переехал. Куда – без понятия. Миха нервно дернулся. – Я найду. Как зовут? В какое направление поехал? – Миш.. – Можно отцовские связи подключить, бесследно никто не пропадает.. – Миш.. МихЮрич обратил на Андрея бешено бегающие глаза. – Не надо. – В смысле не надо, Андрюх? – У Миши аж сердце забилось быстрее. – Конечно надо! Этот ублюдок сделал это, отсидел всего тринадцать лет и сейчас будет спокойно жить свою жизнь? – Миш. – Нихуя подобного! Этого недостаточно! – Миш, перестань. – Такие уроды не исправляются. Ему мало отсидеть, поверь, Андрюх, система тюрем в нашей стране… Ох, мне столько отец рассказывал. Он мог там допиздеться и жить замечательно. – Миша, прекрати. – Ты не понимаешь, Андрюх, надо… – Я ВСЕ ПОНИМАЮ, МИША, ПОТОМУ ЧТО ЭТО БЫЛО СО МНОЙ! Миха только сейчас нормально обратил внимание на Андрея. Тот трясся всем телом и был на грани слез. – Господи, какой я идиот, – Миша изменился в лице и тут же лег рядом, обнимая вздрагивающего пацана. – Конечно… конечно.. Прости меня, Андрюх. – Не едь никуда, Миш, – тихонько всхлипывая ему в грудь, бормотал Князь. – Не надо никого искать, мне не станет легче от этого. – Андрюх.. – Миша лихорадочно гладил его по голове и спине. – Я тут, я… бля, прости меня. Я… сука, я убью, блять, каждого, кто к тебе прикоснулся, да и вообще косо посмотрел, – он крепко-крепко сжимал Князева в руках, будто бы его отберут прямо сейчас. – Я найду этих мужиков, размажу, блять, их будут по всему Питеру в синих пакетах за гаражами искать. Препод этот… Ублюдок… Ребенка. Ребенка, блять! Нахуй, куда бы ни уехал, найду его и заставлю, блять, землю с камнями жрать! – Миш, – Андрей поднял голову и взял его лицо в ладони. – Не надо никого искать. Миш, просто со мной будь. Не нужно мне все это. Ты… ты мне нужен. Он прижался к нему крепко, опасливо заглянул в глаза и поцеловал. Нежно, трепетно, еле касаясь губ своими, легонько шевеля. В голову просочилась мерзкая мысль, что Михе может быть неприятно. После всего, что он узнал. Андрею хотелось бы, чтобы Миша не отстранился, чтобы ему не было противно, чтобы он не думал о том _что_ было в его рту буквально пару часов назад. Но Миша тут же подключился. Шумно выдохнул через нос, подмял Андрея под себя, поцеловал в ответ. В очередной раз скользнула мысль, какой же Андрей маленький. Хрупкий, миниатюрный в его руках. Как, блять, такому вообще кто-то может захотеть причинить боль..  А Миша сам? Чем он лучше того же учителя? У них, наверное, и возраст примерно один… Он оторвался от Андрея, отчаянно смотря в его лицо. Тот будто прочел мысли. – Не думай об этом, Миш. Ты не он, ты не они.  Миха покусал губу и покивал. Не он, не они. Да.  Моментально до Миши дошло, почему Андрей так редко раздевается во время секса. Сразу же захотелось окутать его заботой, нежностью. И дать себе смачный подзатыльник за все те разы, когда Миха думал, что Андрей просто выебывается. – Андрей, – Миша берет его руку и целует в центр ладони, – ты прекрасный, – берет вторую, целует каждый пальчик, – замечательный. Миша аккуратно целует запястья, закатывает рукава и медленно спускается поцелуями к локтям. – Ты самое большое сокровище! Андрей от этого натиска в таких странных чувствах пребывает. Все нутро выворачивается, будто каждая клеточка бунтует и хочет сгореть. – Ты, бля, дядя, хуль ты делаешь, – рычит и ершится Князев. – Я че, тут тебе это всё рассказал, чтоб ты меня жалел или че? Миша совсем по-собачьи преданно трется небритой щекой о его руку, прикрывая глаза. Он не стал реагировать на резкие фразы, понимал, что в Андрее сейчас говорит не он сам, а его боль, тяжесть, что стальной наковальней давит на грудь. И Миша хочет сделать хоть что-то, чтобы облегчить ее вес, чтобы эти голубые глаза перестали смотреть взглядом зашуганного волчонка. Миша сел и стал медленно развязывать халат на Андрее, ласково, очень-очень аккуратно снял его. Пацан не сопротивляется, только смотрит на него будто бы с обидой, испуганно. Миша знает, что эти чувства к нему не относятся. – Ты самый теплый человек, которого я встречал в своей жизни, Андрюх. Миша наклонился и стал осыпать поцелуями его плечи в пижаме. – Это не правда, – дернулся Князев. – Удивительный. – Заткнись. Миша гладил его со всех сторон, укрывал теплом и заботой. Всем своим нутром хотел забрать боль. Он практически чувствовал ее телом, ощущал вибрацией на кончиках пальцев. Если бы Миша мог, он бы снял с себя свою дурацкую кожу и укрыл ею Андрюху, забирая на себя всю боль и страдания этого молодого пацана. Вот так получается, Миша всю жизнь сам истязал и убивал свое тело, а Андрея истязали и убивали другие люди. Несправедливо. Он такого не заслуживает. – Ты яркий, как солнце, Андрюх. – Блять, дядь.. Миша внимательно посмотрел в его лицо. – Я перестану, если ты скажешь. Андрей никак не ответил. Он лишь смотрел на него волком и пытался понять свои чувства. Одна часть его хотела нагрубить, убежать, спрятаться, а другая.. А другая тянулась к этим прикосновениям и больше всего не хотела, чтобы Миша уходил. Не встретив сопротивления, Миха продолжил гладить и шептать нежности Андрею. Андрей продолжал материться и рычать. Миша медленно раздевал его и целовал каждую клеточку кожи. Сгибы локтей, коленки, ступни, дрожащий живот. По всему телу были ссадины и синяки. Миша очередной раз укорил себя за то, что не добил этих ублюдков в подворотне. Но не надо сейчас о них думать. Андрей – вот что важно. И всегда было важным. Кажется, Миша всю жизнь ждал именно его. И все его тупорылые действия вели к той самой встрече в тату салоне. – Можно я тебя раздену? Миша смотрел на расстегнутую пижаму и практически спущенные штаны. Андрей был таким худым. На бледной коже буквально везде наливались синяки.  Пацан кивнул и Миша снял все до конца. Он, кажется, впервые перед ним _настолько_ обнажен во всех смыслах. Андрей был на грани слез. Он не знал почему. Только вот голову сдавили обручи, а нос слезливо защипало. При всем при этом Андрей был возбужден, но совершенно плевал на этот факт. Миша лег рядом, подмял его под себя, ласково проводя ладонью по ребрам, поглаживая.  – Андрюх, – он смотрел ровно в глаза и был буквально в миллиметре от его лица, – ты самое замечательное, что случалось со мной в жизни. Поцелуй вышел мокрым, в частности от пары слезинок, что выкатились из-под дрожащих светлых ресниц. Они больше не разговаривали. Миша целовал Андрея по всему телу, бережно оглаживая. Андрей вздрагивал и покрывался мурашками. Никто еще и никогда не проявлял к нему такой нежности. Никому он и не позволял такое проявлять. До Миши вдруг внезапно совершенно четко дошел смысл татуировки “оно моё” на лопатке. Тело. Только мое. И больше ничье. И я распоряжаюсь им, как хочу. Кто угодно что угодно может сделать с телом, но достать до души – не получится.  Миша несколько раз бережно поцеловал Андрея под ребрами. По мансардному окну забарабанил дождь. Миха гулял губами по бледной, искалеченной коже и укрывал своим безусловным теплом. Никто и никогда больше тебя не тронет. Я никому больше не позволю к тебе прикасаться. Андрей был отзывчивым. Вздрагивал, тяжело дышал и тихонько постанывал. Миша только надеялся, что стоны эти от удовольствия, а не от боли прикосновений к синякам. – Андрюх, – Миша целовал его тазобедренную косточку в тот момент как поднял голову и посмотрел наверх. – Я люблю тебя. Вот так. Простое понимание сложного чувства. Как тебе такое признание, Андрей, после того, как тебя изнасиловали за то, что ты заступился за мою тупую честь, я чуть не убил этих типов, а сейчас собираюсь тебе отсосать? Под стать нашей идиотской жизни, верно? Миша поцеловал Андрея рядом со стволом, беря его в ладонь. Тот резко вздрогнул, тихо скуля, и кончил, осыпаясь крупными мурашками. Слишком много чувств, слишком много переживаний. Князев затрясся всем телом и закрыл лицо руками. – Эй, – Миша, улыбаясь, все также поцелуями поднялся к его ладоням, целуя костяшки. –  Ну чего ты, все хорошо? – Иди нахуй, дядь, отъебись, – разрываемый противоречивыми чувствами, Андрей всхлипывал, уже не в силах сдерживать рыдания. Миша продолжал всего-всего его целовать.  – Я с тобой, Андрюх, тебе не нужно прятаться. Ты можешь быть собой. Он снова поцеловал костяшки и Князев открыл лицо. Взгляд напуганный, напряженный, будто зверек из норки нос высовывает. Миша обезоруживающе чмокает его в этот нос.  Андрей моргает покрасневшими глазами и впервые за вечер слабо улыбается. Миша подхватывает свободной рукой одеяло и кутает их обоих, ни на мгновение не переставая обнимать пацана.  – Есть хочешь, Андрюх? Давай пожрем, а? Чет в холодосе есть у тебя? Давай покормлю тебя, ага? Сто лет ниче не жрали, е-мое. Андрей не моргая смотрит на него, улыбается чуть шире и кивает.