Наколочки, оп, татуировочки

Андрей просыпается от запаха сигарет. Миша сидит на краю кровати, курит и смотрит в окно.  Зачем Андрей пришел? Зачем видит его в таком состоянии? Прописать Балу меж глаз хорошенько за то, что по Питеру гуляет и рассказывает людям, какой Миша слабак. Андрей спасать его пришел? Да только вот Андрею самому первому надо от него бежать. Ничтожество, бесполезный. Правы все были. Никому он хорошего не делает, и всем от него только хуже становится. Миша обидел Андрея, а тот вон прибежал, помощь какую-то предлагает. Какой же Миха слабак. Наверняка пацан думает точно так же. Теплые ладони скользнули по талии, и Андрей прижался со спины, задевая ухо губами. – Завтракать пойдем? Голос вышел излишне жизнерадостным, так, что обоих тут же передернуло. – Не надо, Андрюх. – Чего не надо? Миша глянул на него через плечо. – Жалеть меня не надо. Андрей выгнул бровь. – Я предложил позавтракать. Где тут жалость? Миша развернулся в его объятиях. Пепел с сигареты дернулся и упал на линолеум.   – Нахуй ты приехал? Причитать и веселить меня, как Шура? – Хуй твой пососать приехал, – начал подкипать Князев. – Давай, блять, раздупляйся, и пошли жрать. Пакет с продуктами так и остался вчера стоять у двери. И пельмени, которые Андрей планировал сейчас сварить, теперь были одной слипшейся размороженной котлетиной. Князев закинул их в морозилку, оставляя решение этой проблемы на себя в будущем. В холодильнике обнаружились трупы когда-то приготовленной еды без опознавательных знаков. Сначала Андрей потратил полчаса на то, чтобы все выкинуть, помыть, и только потом поставил вариться макароны с сосисками. Плитка была всего одна, потому пришлось сложить все в одну кастрюлю. Как говорила бабушка: не подерутся. – Миш, ну поесть надо. Тарелка стояла нетронутой на диване, где лежал Миха. Сам Андрей сидел тут же на полу и с удвоенным аппетитом уплетая макароны и закусывая сосиской. – Я не хочу. – Когда ты последний раз ел? – Вчера? Не помню. Ну да… судя по впалым Мишиным щекам и синякам под глазами, его “вчера” вполне могло быть неделю назад. Андрей наткнул на вилку несколько макаронин и поднес их к губам Михи. – Давайте, МихЮрич, за папу. – За папу точно не буду. Князев вредно выдохнул, засунул эти макароны себе в рот и тут же полез целоваться к Михе. Тот не сопротивлялся. Андрей прихватил его губы пару раз и протолкнул языком макароны в рот.  – Давай теперь сам, дядь, хули я тебя как мамка птенца кормлю? – Говорю, не хочу. Блять. Ну похуй. Хочу, не хочу. Ну, не хоти.  Андрей сел обратно на пол и продолжил насупленно есть свой завтрак. В комнате было тихо. На улице вдалеке орала сирена скорой помощи. Широкие тени ползали по стенам.  В какой-то момент Андрею вдруг стало смешно с сосиски в его тарелке, он взял и полностью засунул ее себе в рот горизонтально между зубами и губами. Повернулся к Мише, улыбнулся, состроил дурацкую рожу, и сосиска выпала ему в руку. Миха хмыкнул. – У тебя во рту был хуй, – сказал он с еле заметной улыбкой. О, ну ладно. Хоть что-то. Больше Андрей не заставлял его есть, не тащил мыться и не доставал с расспросами. Не хочет и не хочет. Пусть не хочет. Андрей просто был рядом. Прибрал квартиру, отправил вещи в стирку, протер полы.  Старался не создавать много лишнего шума, часто просто тоже лежал рядом с Мишей и смотрел, как медленно плывут тени с улицы по потолку. Молчал. А еще, бывало, доставал блокнот и тихо рисовал, что успокаивало Миху. С поцелуями и приставаниями тоже не лез, хотя Миша по утрам чувствовал юношеский стояк, упирающийся в ему в бедро. У него не было сил реагировать на это, да и либидо было в жопе. Зато Андрей неизменно дарил нужную тактильность: невесомо гладил, заземлял, массировал холодные ступни и надевал носки. По ночам обнимал и утыкался лицом между лопаток. Потихоньку Мише становилось легче. Однажды утром Миша как всегда проснулся раньше, сидел курил на краю дивана. Смотрел на Андрея. Такой нежный и тонкий в этих своих домашних штанах и футболке. Трогательный, будто маленький цыпленок. Одеяло сползло на пол, футболка задралась. Под лопаткой Миша впервые за почти пять месяцев их общения увидел у Андрея маленькую татуировку. Надпись “оно моё”. Что бы оно могло значить? Пацан жарил яйца, сидя на корточках возле табуретки, на которой стояла плитка. – Андрей, – позвал Миша. Голос был тихим и хриплым от долгого молчания. – У тебя татуировка под лопаткой. Что она значит? Миха уже по спине увидел, что Андрей напрягся.  Он медленно разложил яичницу по тарелкам, сел рядом с диваном на пол. Миша, как обычно, свою еду не ел, но хотя бы уже ковырялся вилкой, периодически ее облизывая. – Это… напоминание, – не смотря в его сторону, с трудом выдавил Андрей. – Что мое тело – мое.  Меж темных бровей пролегла морщинка.  – А чье ж еще оно может быть? Андрей тихо жевал, о чем-то крепко задумавшись.  – Миш.. я, – он покусал губу. – Это большая тема для меня. Я сейчас не готов говорить о ней. Давай как-нибудь в другой раз? Миша опустил глаза и покивал. Не только у него, видать, были секреты.  Андрей сидел на полу и рисовал что-то в блокноте. У Михи было четкое ощущение, будто бы рисовал он его, потому как Князев периодически поднимал глаза и поглядывал на него. – Андрюх, а ты мне стихи читал. – Угу. – Это ты сам же, да? Лихо у тебя вышло. Часто пишешь? Андрей положил блокнот на колени и внимательно посмотрел на Мишу. – Бывает иногда, да. Такие простенькие стихи накидываю. – А про что пишешь? – Да в принципе про картинки свои, – пацан пожал плечами. – Про вампиров и вурдалаков всяких. – Здорово. – У меня они в другом блокноте, не с собой. Хочешь, потом домой сгоняю, привезу, покажу тебе? – Хочу. Вечером четвертого дня Миша сам захотел пойти в душ.  Почистил зубы, включил воду, намочил волосы. Смотрел, как струи воды бежали по коже, сплетались, утекали по ногам в слив. В момент стало так себя жалко, что Миха заплакал. Ну чего он, в самом деле, как маленький ребенок? Сидит, грустит на ровном месте, не может ничего делать, корми его тут с ложечки, убирай за ним, подтирай. Нахуя это все Андрею надо? Молодой пацан, а возится с каким-то старым мужиком с кризисом среднего возраста. Позорище. “Ты ничтожество, Миша! Выпрями спину, прекрати ныть. Не расстраивай мать!” “Ты слабый мужчина, Миша. С тобой семью не построить. Ты как ребенок.” – Миш, ты там в порядке? – Андрей постучал в дверь. Миха замер. Неужели его стыдное хныканье было слышно в комнате? Не получив ответа, Андрей аккуратно зашел в ванную, Миша видел его тень на шторке. – Миш? – Все нормально. Голос предательски дрогнул. Горячие слезы неконтролируемо катились по щекам, и Миша ничего не мог с ними сделать. Ком в горле не сулил ничего хорошего, казалось, будто бы отголоски панический атаки игриво махали из-за угла. Андрей резко отодвинул шторку. – Эй, – юное лицо было испуганным, голубые глаза смотрели с беспокойством. – Ты чего? Князев прямо как был, в домашних штанах и футболке, залез к Мише в ванную, задернул за собой шторку и сгреб его в крепкие объятия. Он был ниже его почти на голову и мельче в два раза, но сейчас для Миши, что жался и рыдал, уткнувшись ему в грудь, Андрей был огромной каменной скалой. Сразу стало легче дышать, ком ушел из горла. Андрей крепко держал его и не шевелился. Одежда быстро намокла и тянула вниз, но было кристально похуй. – Миш, Миша, – тихо говорил Князев, – Ты чего? Что такое? Миха ничего не говорил, только всхлипывал ему в плечо.  – Ты устал от меня? Мне уехать? – Нет, нет, – Горшенев вцепился в него, будто бы прямо сейчас отберут, отнимут, испарится. – Не надо, пожалуйста, не уезжай. – Хорошо, хорошо, Миш, я тут, – закивал Андрей, нежно поглаживая его по спине. – Я не уйду. Все хорошо. Я с тобой. Душ поливал сверху теплой водой, Андрей чуть-чуть качал Мишу в руках, давая возможность выплакаться в свое плечо. Мелкая ладонь медленно гуляла по спине, гладила, укрывала, расслабляла. Через какое-то время слезы прекратились, Миха чуть выпрямился, виновато смотря на пацана. – Миш, можно я тебя поцелую? Возле сердца кольнуло и разлилось теплом. Миша сам наклонился к нему, и припухшие от слез губы встретились с мокрыми Андреевыми.  Это ощущалось, как первый поцелуй подростков. Робко, нежно, трепетно. Они просто практически мимолетно прихватывали губы друг друга, легко прижимаясь в объятиях, поливаемые душем, будто бы дождем. Здесь не было страсти. Не было привычных языков, укусов, заигрываний. Но было нечто неуловимо большее.  Поцелуй закончился, Миша оторвался от губ Андрея и прижался к его щеке, не в силах смотреть в глаза. Пацан обвил руками его шею, не отпуская от себя ни на миллиметр.  – Андрюх. – М? – Давай пожрем чего? Князев улыбнулся. Аппетит появился. Хороший знак. – Пожрем, конечно. Только я для начала башку тебе помою, а то на твои спутанные космы уже больно смотреть, дядь.