Наколочки, оп, татуировочки

Заднее сидение Мишиной разваленной деонексии, конечно не располагало большим пространством. Каждый раз, когда они пытались тут исполнять какие-то акробатические пируэты – Миха долбился башкой о крышу, у Андрея в руках вечно оставались дверные ручки, а в задницу стреляли пружины из сидения. Сегодня тоже ютились максимально неудобно. Миша сидел, максимально растекшись и вжавшись в спинку, потому что на коленях у него расположился Андрей и уплетал остывшую жаренную картошку из контейнера. И все это: от момента приготовления, когда Миша два раза порезал и трижды обжег пальцы, до того, что Андрей сам нагло уселся к нему на колени, даже не спрашивая разрешения, и максимально, блять, сексуально жрал эту чертову масляную картоху прямо руками – создавало внутри МихЮрича такое теплое, широкое, щекочущее счастье, что он не мог перестать улыбаться. – Че лыбишься? – пиздюк нахально вскинул голову, дергая своим острым носом. – Любуюсь тобой, – просто и честно ответил Миша. Андрей хмыкнул и улыбнулся. – Ну да, так то, есть чем. Вот просто ест человек. Просто ест. Просто берет руками жирные ломтики картошки – хотя Миша даже вилку в целофановом пакетике привез, но Андрей решил, что приборы для пидоров, – а Миху прет неистово с этого вида. Половинит на части. – Это нормально, что я смотрю как ты ешь, и хочу тебя? Андрей засмеялся, ничего не отвечая, но на пару мгновений еще более эротично облизал пальцы. Вот же говнюк мелкий. Мише хотелось сделать что-то для него. Что-то личное, что-то настолько же важное, как Андрей сделал для него. Пришел на концерт, слушал его музыку, отдался после.  Хотя, конечно, потом Миха думал обо всем этом и понимал, что Андрей все равно доминировал и по факту трахал сам себя. Миша настолько был в отлётах, что еле соображал что происходит. Но это ничего, все равно обоим понравилось. Михе так точно. Хотелось сделать что-то важное. Конечно, сравнивать еду с сексом, наверное, не совсем правильная вещь, но Андрей любит есть, а с работой и многочасовыми сеансами у него не всегда это выходит, Миша уже понял. Такая своеобразная забота. В ресторан же все равно не разрешит себя отвести. Так что МихЮрич приготовил ему единственное блюдо, которое умел в совершенстве. Только вот сегодня звезды не благоволили и все сыпалось из рук, отсюда и порезы и ожоги. Вообще можно было бы попросить Мусю, она бы и пирогов, и блинов, и сосисок с пюре накрутила. Но хотелось именно самому. Миша испытывал яркий набор чувств, смотря как Андрей с аппетитом уплетает его нехитрое блюдо. Он убрал светлые прядки с виска и мокро чмокнул пацана в оттопыренное ухо. Тот поёжился в ответ. – Э, че слюнявишь меня? Миша снова его поцеловал. Пусть ворчит. Михе так классно сейчас. – Дай хоть попробую че получилось. Он подхватил пальцами пару кусков картошки и отправил их в рот. И как у него вышло снаружи спалить ее в некоторых местах, а внутри сохранить сырой – не понятно. Миха скривился. – Блять, какой ужас. Че не сказал, что не вкусно? Сырая ж внутри. Андрей поднял брови и пожал плечами. – Да похуй, – он подобрал со дна контейнера самые масляные и горелые куски, отправил их в рот, облизывая пальцы, – Нормас. Ля манифик. Шесть звезд Мишлен. Он дожевал картоху, кидая контейнер на переднее сидение, и поерзал у Миши на коленях, чуть вздрагивая. Из заднего окна поддувало. Это они прошлый раз дернули, стекло упало и обратно не вставало нормально, оставался зазор. А на улице было уже по-зимнему холодно. Андрей вытер рот тыльной стороной ладони. – Ну что, дядь, давай ебаться теперь? Он снова улыбался так тепло и самодовольно, что у Миши дернуло сердце. Он крепче его обнял. – Ты замерз весь уже. Надо бы нам на хаты перебираться что ли. Давай к тебе поедем? Андрей еле заметно поменялся в лице. – Не, – в голосе звучала все то же веселье, но глаза были почему-то грустными, – Ко мне нельзя. У меня там бабуля. Тяжело больная. Один глаз не видит. Нога не ходит. За ней утку вечно выносить надо, никакой романтики.  Брешет. Точно брешет. Такое уже пару раз повторялось и каждый Андрей выдумывал историю-небылицу, изначально ясно дурацкую. Что у него была за проблема, Миша не знал. К себе тоже особо не хотелось звать, потому что дом у него.. Не дом, а одно название. Стыдно туда кого водить. Но, раз по-другому никак… – А ко мне поедешь, если позову? Андрей отрешенно смотрел на белый женский волосок, что прилип к потолку и теперь мотылялся из стороны в сторону от сквозняка из сломанного окна. – Ну поехали, раз зовешь. Эта дорога была длиною в вечность.  Андрей уже понял, что они пересекли все мосты и стремительно удалялись и от центра, где у него были друзья, и от Петроградки, где был собственный дом, обрубая все возможности к отходу. Что ж… Придется ночевать у Миши. Или, как вариант, ебаться до шести утра, пока не откроется первое метро. Но ехали они действительно долго. Где же Миша живет? В какой-то момент они проехали станцию Девяткино и после нее тащились по ночным дорогам еще минут сорок. Пиздец. Время скоротали бесконечным выбором кассет, потому что Андрею не нравилась ни одна из тех, что были в Мишином бардачке. После, кажется, шестой, Князю более менее понравилась группа ДДТ. Ее и оставили. А еще Миша зачем-то завел разговор про свою бывшую жену и тяжелый развод больше года назад. Андрей только кивал в ответ и не совсем понимая какую реакцию нужно выдавать.  Миха говорил, что бывшая его тотально контролировала, забирала все деньги с гастролей и следила за каждым шагом, устраивая истерики. Шизанутая какая-то. Добравшись наконец таки до места, они поднялись на грохочущем лифте на шестнадцатый этаж, Миша пошерудил своей лапишей в кармане и открыл угловую дверь. Перед тем как зайти, он перегородил вход своей широкой спиной и извиняющимся тоном сказал: – Ток это, Андрюх… Ну… говорю, я после развода. А меня как бы… ну… сильно по холостяцки, понимаешь, да? Не обессудь. Я не ждал гостей. Внутри оказалась каморка метров на десять. Студия. Андрей удивленно вскинул бровь. Такой диссонанс. Дядя большой, а квартира маленькая, машинка маленькая. МихЮрич так странно выглядел в этом месте. Будто бы медведь залез в нору к зайцу или барсуку. И, буквально чуть-чуть оглядевшись, Андрей понял за что он извинялся.  Хата действительно была до боли холостяцкой. В плохом смысле этого слова.  Везде разбросаны вещи, кровать явно не заправлялась примерно никогда, на подоконнике трехлитровая банка с окурками, на люстре из пяти плафонов горел только один, кухня – в реальности угол с раковиной и одноконфорочной плитой на табуретке – была завалена следами приготовления горелой сырой картошки.  Миша сказал, что развелся больше года назад… Андрей представил какого жить в ебенях города в такой конуре в одиночестве. Горло сдавила тоска. А еще оно все, конечно, максимально не вязалось с образом грозного-серьезного МихЮрича, который всегда в рубашках, всегда хорошо пахнет, и всегда с ухоженными волосами и руками. Миша с извиняющимся видом переступил с ноги на ногу. – Я, ну… блин, у меня тут срач, конечно… ты извини, я… Андрей глянул на него. Большой такой стоит, а глазки в пол прячет как ребенок, ей Богу. Но Князев со своей профессиональной задроченностью на стерильность конечно не мог оставаться в таком месте. Он боднул Миху в плечо. – Да ладно те, дядь. Че ты, ну? – он взял его за руку, сплетая пальцы. И сделал это так легко, так непринужденно, будто бы сто раз до этого такое было, – Давай ток эт… Ну приберемся чутка, ладно? Хочу ебать тебя в чистом. Тряпка найдется?