Trial and Error

«Я приму истину — во что бы то ни стало» - «We Are Broken», Paramore

Той ночью ему ничего не приснилось. Встретив утро в сухой постели, несмотря на все беспокойства прошлой ночи, можно даже сказать, что у парня выдался достаточно славный день. По крайней мере, так было до момента, когда ему пришло сообщение от Клинта о том, что файлы будут у Милковической двери уже сегодня. Ему ни за что бы не удалось спрятать настолько крупную посылку. Как, собственно, и резкую смену в настроении. После того, как врач записал его на приём на завтра, Милкович решил, что рассказать об этом Игги — в данный момент времени было самым оптимальным решением. — Сегодня привезут отчёты, — отложив телефон в сторону, он мельком взглянул на своего старшего брата, и откусил ещё один кусок от сэндвича. Игги на секунду замер, но видимо хорошенько подумав, решил не раздувать проблему на пустом месте, и просто пожал плечами в ответ. — Собираешься их читать? — спрашивает парень с полным ртом тунца. Микки качает головой и бесцельно макает картошку в кетчуп. — Не сейчас, наверное. Думал, сначала отдать их Клинту. Всяко будет лучше, чем грузить себя неизвестностью. — Клинт, который доктор? — Ага. — Ну да, было бы неплохо, — просто кинул Игги, но Милкович заметил, как тому стало не по себе. — В чём дело? — Микки наконец решился задать этот вопрос, но тот всё молчал, — Мать твою, чувак, просто выкладывай, что не так. Меня уже заебало, что вы по тысячу раз обдумываете, как себя со мной вести, — Игги сделал глоток пива и наконец взглянул на него. — Ты уверен, что найдёшь в башке место для всего этого дерьма? — Нихрена я не уверен, но и так жить я тоже больше не могу. — Страх никуда не денется, Микки. — Да не в страхе блядское дело, — огрызнулся брюнет, — А в… Мужик, я просто не хочу быть таким. Сидеть в разрухе и смотреть, как все вокруг живут полной жизнью… Это невозможно терпеть. У меня нет никакого права пиздеть впустую, когда есть хоть какой-то шанс всё исправить, а я и тем не воспользуюсь. Я про это говорю, сечёшь? Всего лишь один ебучий шанс, — Игги сочувствующе смотрел на него, а Микки покачал головой и принялся мучить кусочек лимона, размазывая мякоть трубочкой по дну своего стакана. — Знаю, что ожидать особо нечего, но мне просто нужно знать наверняка, понимаешь? Меня пиздец перекосит, я в курсе, но… — пожав плечами, он продолжил: — Я и так уже ходячая катастрофа. Что изменит ещё пара каких-то кошмаров? Подумаешь, то же мне трагедия, — мужчина кивнул ему и опустил взгляд в тарелку. Было видно, что тому многое хотелось сказать, но слова никак не желали формироваться в полноценные предложения. Милкович откусил от своего сэндвича ещё три куска, когда у Игги наконец получилось заговорить. — Я не хочу, чтобы ты думал, что я против. Тебе правда должно быть виднее, как будет лучше. Просто знай, то, что я видел… — Микки просто не мог заставить себя отвести глаз со своего брата. Тот выглядел каким-то несчастным, постоянно смотря по сторонам и явно избегая встречи со взглядом напротив. — То есть, я видел только пару минут одной из записей. И когда они начали делать это всё с тобой, эти несколько ёбаных секунд… Я никогда не смогу забыть звуки, которые ты издавал, — на этих словах в глазах стеклянным блеском застыли слёзы, и Игги замолчал, пытаясь сдержать всё это в себе. Прочистив горло и убедившись, что не даст шквалу горечи вырваться наружу, он всё же продолжил: — Они не просто совращали вас, Микки. Это была не просто хуета про грязную возню с детишками на камеру, ты это понимаешь? Блять… Они вас мучали и это продолжалось годами. Каждый божий день, по словам Мэнди. А теперь ты сидишь тут со мной и говоришь, что ничего из этого не помнишь. Тебя протащат через десятилетие чудовищных вещей, которые тебя раздавят. И у меня сердце в пятках разрывается от одной лишь мысли об этом, — брюнет нервно вертел трубочкой в руках, сгибая ту в причудливые формы. Ворох происходящего в братских глазах стал уж совсем болезненным для восприятия. — Ты хоть знаешь, каково это видеть на своём теле шрамы, и изо дня в день спрашивать себя, откуда они? — он безмолвно наблюдал за Микки, не в силах найти подходящих слов. — Иггс, чужие прикосновения меня убивают. Мы с Мэнди играли друг с другом, прикалывались и толкались, но стоило ей навалиться на меня сверху — я со всей дури бил её головой в лицо, только бы она слезла. Один раз пришлось ехать в больницу, потому что я подумал, что сломал ей нос. Не могу находиться с незнакомыми людьми, задыхаюсь в толпах и ненавижу, когда меня фотографируют, — он держался молодцом и ручьи из непролитых слёз остались глубоко в нём, но вот совладать с дрожью в голосе сил не хватило: — Не могу думать про отношения или секс… Даже когда пытаюсь кого-то поцеловать, срываюсь, как чёртов хлюпик, — наконец подняв глаза на пристально воззрившегося на него мужчину, Милкович произнёс: — Представь свою жизнь такой. Вспомни её с момента, как уехал из того дома, и сотри всё это из своей головы. Что же тебе осталось? Вскинув брови и качнув головой, Игги отвернулся. — Всего ничего, — брюнет кивнул ему и покрутил картошкой в баночке с соусом, но аппетита давно уже не было. — Пообещай мне кое-что, — сказал старший Милкович, зарабатывая на себе взгляд с другой стороны, — Дай слово, что в дни, когда вы будете читать эти файлы, ты позволишь кому-то из нас тебя подвозить. Чтобы тебе не пришлось возвращаться домой в одиночку. Это касается меня и Мэнди, но думаю, Йен тоже не откажет, если ты вдруг попросишь. Не обязательно будет с нами что-то обсуждать, можешь просто молча лезть на заднее сидение и лежать себе там, делать всё, что захочешь. Но я не хочу, чтобы ты садился за руль, — Микки медленно кивнул ему в ответ. Эта идея ему совершенно не нравилась: вовлекать кого бы то ни было в свою терапию — было последним делом, но если его об этом просит дорогой ему человек? Да, пожалуйста, как скажете. Всю остальную часть прогулки они старались не затрагивать никаких больных друг для друга тем. Вернувшись домой, они обнаружили ту самую злосчастную коробку, что так мирно лежала у их входной двери. Микки молча поднял её и отнёс к себе в комнату, в последний момент решив не закрываться в себе, а присоединиться к старшему брату в гостиной. И признаться, чёрт бы побрал Discovery и этих их документалки про львиные прайды, таких депрессивных вещей парни давненько не видели. Когда к ним присоединилась Мэнди, удручённо рычащее в телевизоре действо уступило место SyFy, на котором был марафон всех частей «Чужого» в расширенной версии. — А меня сегодня повысили, — важно проинформировала девушка, протискиваясь на диван между своими братьями и пытаясь удержать тарелку с виноградом. — И за какие такие заслуги, спрашивается? Я чахнул минут эдак сорок пять за столиком, пока ты где-то прохлаждалась, — кинул Игги. — Какой-то чел схватил меня за задницу, и я расквасила ему рожу. Видать, хозяин узнал и выказал так свой респект. — Вот это ты бомба, конечно. Имя запомнила? — приподнявшись на месте и порыскав в карманах, Мэнди отдаёт ему смятый чек. — Кретин платил картой. Старший Милкович покосился на жёваный клочок в своих руках. — Кто нахуй заказывает бургер без булочек? Мда… — Вот и я о том же! — усмехнулась она. — Схожу с ним за плюшками, — мужчина всунул чек себе в карман, и это вызвало у Микки улыбку, когда он потянулся взять пару виноградин из тарелки Мэнди. — А где сосед? — спросил Игги, своим вопросом всецело овладевая вниманием младшего брата. — В продуктовом своём тусуется, а потом ночная смена в клубешнике. Завтра хавчик на нём, так что начинайте мозговать, что будете. — У, какая щедрость, — ворчит Игги. Похлопав Мэнди по коленке, Микки поднимается с дивана. — Я в душ, — оставив их сидеть перед телевизором, парень направился сразу в свою комнату. Он всеми силами игнорировал треклятую коробку в самом конце комнаты, наспех схватив чистую одежду и скрывшись за дверью ванной, замыкая ту за собой. Милкович раздевается и традиционно ждёт пока вода за его спиной достаточно нагреется. Он отчаянно пытался отвлечь себя и не думать о том, с чем ему придётся совсем скоро столкнуться. Правда старался не думать о возможных последствиях. Как и о том, действительно ли он сможет справиться с этим, как в это святой искренностью верил его лечащий врач. Но как бы он ни усердствовал, голову уже вовсю наводняли самые гнетущие мысли, неистовыми волнами захлестывая несчастный мозг. Поэтому сейчас ему лишь оставалось прикрыть глаза и шатко вздохнуть. Он прилагал страшные усилия, чтобы не поддаться нарастающему хаосу в собственной черепушке. Когда Милкович начал намыливать тело, идея быстрого расслабления не заставила себя долго ждать. Положа руку на сердце, делать привычку из дрочки в душе не входило в Милковические планы. Меньше всего ему хотелось из человека, которого честно воротит от сей акта, превращаться в одного из тех отморозков, которые передёргивают в общественном транспорте перед кучей бабулек в роли почётных зрителей. Но в его случае, это было лишь очередной отчаянной попыткой вернуть свою вновь и вновь срывающуюся крышу на место. В прошлый раз секунда спонтанности принесла ему совершенно удивительное умиротворение, поэтому сейчас он так же наклоняется навстречу горячим струйкам, позволяя тем свободно разбиваться о свою шею. Он бы и не узнал, насколько ему было холодно до этого, если бы обильно стекавшие по спине капли не покрыли мурашками всё тело. Микки пытался сосредоточиться на том, как ему станет хорошо, и на всех остальных позитивных сторонах того, что он собирался сделать. Он медленно проводит пальцами по коже и легонько касается собственного бедра. Секунду спустя его рука всё же потянулась к основанию зарождающейся эрекции, отчего парень почувствовал, будто его тело и разум теперь переместились к незримому краю, грозясь вот-вот сорваться куда-то в неизвестность. Микки продолжал стоять под раскалёнными струями в надежде, что они расслабят его беспросветно мрачное нутро. Через несколько ленивых движений ему действительно стало чуть легче. Его тело вообще всегда поразительно быстро реагировало на те или иные касания, поэтому ослабив хватку, он осторожно водит пальцами по возбуждённой плоти, едва ли дотрагиваясь до себя их подушечками. Когда по телу вновь пробежали плеяды мурашек, Милкович вновь заскользил рукой в немного более ускоренном темпе. Прислонившись влажным лбом к прохладной плитке и сильно закусив губу, парень прикрыл веки. Мысли снова мчались в неведомые для него дали, но в этот раз контроль был потерян и ему не удалось с ними справиться. Цель в виде получения удовольствия и долгожданной разрядки теперь сменилась мыслями совсем уж безотрадными. Ему не должно это нравится. Происходящее должно быть до костей ему противно. А ему это казалось приятным. Это могло значить лишь одно: ему нравилось чувствовать прикосновения на своей коже. Он заслужил каждую секунду того, что с ним тогда происходило. Это то, как кончают такие извращенцы, как он. Самые настоящие грязные извращенцы, которые упиваются своими пороками. Это то, кем он являлся. Микки пытался. Вновь и вновь старался отпустить это чувство, отмахнуться от вцепившегося мёртвой хваткой, скользкого ощущения в собственной груди. Он уже полностью припал лицом к стене, надеясь унять сбившееся в край дыхание. В судорожных попытках избавиться от навязчивых идей, он проходился по всем возможным хорошим моментам, о которых только сейчас оказался в состоянии вспомнить. И его сознание внезапно остановилось на крохотном продвижении, случившемся в яме из никчёмного самотерзания, которую тот звал жизнью — о поцелуе с Йеном. Дело даже было не в самом рыжеволосом парне. Душу грела мысль о взаимодействии с кем-то, пусть и столь мимолётном, но принёсшем ему самые искренние эмоции. Милкович помнил чувство облегчения, которое тогда испытал — ту, ни с чем несравнимую, разросшуюся в груди надежду. Медленно, но верно он снова попытался дотронуться до себя. В голову пробралось ощущение собственных губ, сливающихся в томном поцелуе с чужими устами, и покалывание горящих от смущения щёк. Слова Йена то и дело вертелись в его голове — «давай в следующий раз попробуем с открытыми глазами?». В сознании сразу возник призрачный сценарий того, как кто-то припадает к нему в поцелуе. Он думал о чужих устах, но теперь блуждающих не в медленных касаниях вдоль его собственных губ, а переместившихся на его тело. И о том леденящем душу ужасе, который он бы непременно испытал. И о голосе этого безликого незнакомца, беспрестанно твердящего ему открыть глаза и взглянуть на него… Это был Йен. Эти слова были пронизаны до боли знакомым голосом, который в эту секунду и отправил Милковича за ту самую незримую границу, на которой тот так усиленно всё это время старался держаться. Он впивается в свою губу, когда из груди всё же вырывается тихий стон. Микки опирается о стенку, пытаясь совладать с дрожью, отдающейся в каждой точке тела, и восстановить дыхание, которое сдерживал всё это время. Сладостная нега, прошедшаяся точно от груди до кончиков пальцев, похоже, теперь туманным воспоминанием утонет в канализации. Намылив тело и наспех сполоснувшись, он накидывает на себя принесённую с собой чистую одежду прежде, чем наконец покинуть пределы ванной. Закинув все грязные вещи к себе в комнату, Милкович возвращается к родственникам и занимает прежнее место на диване, что всё это время пустовало без него. — Так что, тебя завтра подбросить к доку? — спрашивает Игги. — Забей, он всё равно просто утащит файлы с собой домой. Почитает их у себя, подумает, как лучше ввести меня в курс дела и всё такое. Завтра будем другое дерьмо какое-нибудь обсуждать, ничего особо важного. — Ещё осталось какое-то другое дерьмо? — У меня его навалом. Они продолжили смотреть фильмы, заказав пиццу и попутно обсудив каждого клиента-мудака Мэнди. Когда с невыносимо долгой франшизой наконец было покончено, Микки идёт в ванную, дабы почистить зубы. Он не устал, но внутри поднималось какое-то совершенно странное чувство от того, что он провёл так много времени вне своей спальни. Справедливости ради, все эти нервы знатно его вымотали, он и сам не заметил, как вырубился, едва ли коснувшись своей подушки. Но организм разбудил его посреди ночи, отправив в ванную, по дороге в которую тот и столкнулся с Галлагером. — Твою мать… — от неожиданности Микки оттолкнул того, заставляя рыжего поднять перед собой руки. — Эй, эй, эй, это я, Йен… Это — Йен. Мик, боже правый, извини… Я только с работы вернулся, — попятившись назад, Милкович попытался утихомирить отяжелевшее дыхание. — Ёбаный свет, Йен. — Прости, пожалуйста, — повторяет Галлагер, получая кивок от оторопевшего парня, — Всё нормально? — Ага, я в норме. — Чё у тебя там происходит? — сонно крикнула Мэнди из их комнаты. — Спи! — в той же громкости ответил рыжий. — Иди ты, — по её голосу можно было понять, что усталость совсем её не пожалела. Галлагер улыбнулся этому и перевёл глаза обратно на Микки. — Это блёстки, что ли? — спрашивает вдруг Микки, заставляя того оглянуть себя, — На морде. — А-а-а, ты про это… Да, они послали меня на открытие новой точки. Ой, а зелени-то сколько срубил! Классно было. — Крутяк, — саркастично буркнул Милкович. Если честно, он и сам не совсем понимал, отчего ему вдруг сделалось так гадко на душе. У него было два варианта: либо ему было противно от того, что кто-то трясёт задницей перед толпой оголтелых старикашек ради пары баксов в кармане, либо же ему было тяжко от того, что этот кто-то мог оказаться знакомым ему человеком. Единственное, что он знал наверняка — это было донельзя паршивое чувство. Кажется, Йен тоже не упустил из виду этого откровенного презрения в его тоне. — Эм… Так ты собираешься в… — Да. Я мигом, — когда Микки проходит мимо него, Йен кивает, намереваясь пройти в их с Мэнди спальню. — Йен? — одним словом Милкович всё же разворачивает того к себе, — Э-э-э… Ты сейчас сразу спать? — Заскочу к тебе после душа. Как сам думаешь, дождёшься? — посмеялся рыжий, моментально получая на это средний палец от Микки, сразу же скрывшегося за дверью ванной. Вернувшись в комнату, он включил прикроватную лампу и сел на свою постель. Он всегда ужасно нервничал в ожидании Галлагера, и этот раз не стал исключением. Но самым удивительным было то, как тому удавалось растворить большую часть всей этой адовой ереси в Милковической черепушке одним лишь своим появлением. Так было и сейчас, когда Йен легонько постучал и принялся ждать, пока Микки не разрешит ему войти. Когда рыжий наконец появился в комнате, Милкович отвёл глаза, не в состоянии произнести то, что так сильно хотелось сказать. — Господи, да у тебя же сейчас пар из ушей пойдёт. Давай, чувак, выкладывай. — Давай попробуем снова? — еле слышным голосом всё же отзывается брюнет. — Как и в прошлый раз? — Я не буду закрывать глаза. — Звучит заманчиво, — он присел рядом с Милковичем на кровать и взглянул на него. — Слушай, я знаю, что уже охереть как поздно, могу пошевелиться… — Ты чего, Микки? Мне всё равно завтра с утра никуда не нужно, и нет ничего страшного, если я лягу чуть позже. Не спеши, хорошо? — он обводит свою комнату взглядом, едва решаясь снова взглянуть на Йена. Микки ясно понимал, что путь к достижению поставленной им цели был один-единственный, и состоял он в том, чтобы просто взять и сделать это. Поэтому он робко наклоняется к сидящему перед собой парню, касаясь его губ своими плотно сжатыми устами. Как и планировалось, он косоглазо уставился на рыжего, отдавшегося их слиянию. Так было до тех пор, пока тот не решил посмотреть на него в ответ — тогда Милкович всё же отвёл глаза куда-то в сторону. Галлагер провёл языком влажную дорожку вдоль его нижней губы, вновь заставляя парня напрячься от ненавистного чувства пришедшего вместе с этим действием. Йен оторвался от него, с осторожностью вглядываясь в его лицо. — Ты молодец… Хочешь попробовать ещё разок? — Хочешь, я могу открыть рот? — от своего вопроса Милкович почувствовал себя наиотвратительнейшим образом. Словно ребёнок, вопрошающий о том, как целоваться. Он был самым настоящим позорищем. — Давай лучше ограничимся этим, пока ты не привыкнешь. Просто делай, что делал, ладно? Не закрывай глаза. — Я как шизик выгляжу. — Нет, не выглядишь. Просто делай, что говорят, — со смехом проговорил рыжий, сразу же придвигаясь ближе и целуя прикрытые, но на этот раз заметно более расслабленные губы. Он снова провёл по ним языком, но когда Милкович вовсю пялился на его лицо — было не так уж и противно. В принципе, было даже забавно и его губы тронула робкая улыбка, которая передалась и Галлагеру, который теперь тоже открыл глаза и отстранился. — Я так понимаю, в этот раз тебе больше понравилось? — брюнет кратко ему кивает и наклоняет голову, во второй раз инициируя поцелуй, на который Галлагер сразу же охотно ответил. Микки неотрывно наблюдал за ним, несмотря на то, что глаза второго парня были закрыты. Он попытался повторить то, что делал Йен, теперь уже пробежавшись кончиком языка по его губам. Рыжий, видимо, был слишком увлечён процессом, поэтому не стал сопротивляться, а лишь чуть приоткрыл рот. Давая этим Милковичу больше свободы действий, если тому вдруг захочется что-то сделать. Его язык несмело скользнул внутрь, встречаясь с проворным языком Галлагера. Всё было совсем не так, как он себе это представлял. Так действительно было куда легче: знать, что он был здесь со своим другом в безопасности собственной комнаты, где они сидели при включённом свете. Да, когда ты видишь лицо того, кто тебя целует — всё правда становится чуточку проще. Микки снова медленно отстраняется и отворачивается в сторону. — Всё в порядке? — дождавшись согласного кивка, рыжий продолжает: — Мы только что преодолели ещё одно препятствие? Это что, получается, мы теперь можем свободно лизаться без последствий? — Милкович искренне поражался тому, что Галлагеру удавалось шутить буквально обо всём, а он при этом, каким-то образом, не оскорблялся ни на одну из его шуток. Напротив, несмотря на многие факторы, он очень даже их ценил. — Завали ебало, — отворачиваясь, проворчал брюнет. Йен лишь улыбается, явно не обижаясь на все его колкости. — Это всё ещё… Типа, физическая… Сама реакция. Непонятная ерунда, будто болит… Не знаю, странно это всё. В этот раз ноет не так сильно, но я всё ещё это чувствую. — Будто ты в чём-то виноват? — Немного этого, немного ещё чего-то, — Йен кивает, вслушиваясь в каждое сказанное Милковичем слово. — Ты обязательно скоро во всём разберёшься, Мик, — на этот раз игривого огонька в его голосе было не уловить, поэтому Микки мог лишь согласно кивать в ответ, — Следующий приём же совсем скоро, да? — Завтра, — сказал Микки, небрежно указав на коробку у своего гардероба. — Полицейские отчёты пришли. — Ты их читал? — он будто не мог заставить себя отвести глаз от ящика, кучей жути покоившегося в самом углу помещения. — Нет. — Если тебе вдруг что-то понадобится… Если ты захочешь, чтобы меня не было дома, я… — Я не собираюсь выгонять тебя из дома, Йен. Если бы мне было хреново от твоего присутствия, я бы не просил тебя об этом, — он махнул рукой между ними в немом жесте, отчего на лице Галлагера появилась лёгкая улыбка. — Тебе бы на боковую, выглядишь очень уставшим. — Да и ты тоже, — рыжий поднимается и плетётся к двери, затем разворачиваясь обратно к Микки. — Все гордятся тобой, Мик. Сложно не увидеть, через какие тернии тебе приходится идти, чтобы справиться со всем… Этим. Мы гордимся тобой, — к похвале привыкнуть — дело не из лёгких, поэтому Милковичу честно стало довольно неловко от этого спича. — Доброй тебе ночи. — И тебе, — будто по негласной традиции, на этих словах Йен покидает его комнату. Выключив лампу и погрузив пространство в темноту ночи, Микки без сил откидывается на подушки. Он закусил свою нижнюю губу, тут же чувствуя во рту вкус мятной зубной пасты Йена, и на лице расползается улыбка. Эта мелочь напоминала ему о том небольшом препятствии, которое ему наконец удалось преодолеть. И даже несмотря на то, что он никогда в жизни этого не признает, но он правда гордился собой. Но сейчас, решив не задумываться о возможных ударах предстоящего дня, парень отдался крайне стремительно опустившейся на измученный разум дрёме.