Trial and Error

«Дурные вести — запрещённый приём, история стара как мир,

Предам своё нутро власти беспощадного огня, но останься со мной рядом.

И услышав о мраке у меня внутри, прошу, не робей,

Некоторые люди выберут молчание, но лишь достойные — помощь»

-

«Bad_News»,

Bastille

В этой профессии Клинт многое терял, он бы сколотил блестящую карьеру в покере. За последние пятнадцать минут, что Микки сидел перед ним, мужчина брался вот уже за четвёртый файл, но лицо его так и не явило ни единой эмоции. На каких-то страницах он задерживался чуточку дольше, и Милковичу до жути хотелось узнать, что же такое там было написано. Он много думал о том, действительно ли у него получится пройти через всё это, и что будет, если он всё-таки откажется от этой части своей терапии. Заклеймит ли его позором его собственный врач за столь открытую трусость? Потом последовали и мысли о самих документах: как с ними поступить? Оставить их с мужчиной или забрать с собой домой. Позволить ящику с бумажками в едкой издёвке скручивать внутренности из самых недр в гардеробе, куда он бы их спрятал. И наконец отложив в сторону четвёртый файл, мужчина кидает на Микки взгляд. Но даже сейчас это был самый нечитаемый взгляд в мире. — Насколько всё плохо? — спросил Микки и выпрямил спину. Врач мельком глянул на коробку в то время, как его брови задумчиво поползли наверх. — Микки, каждый из этих отчётов обладает абсолютно разным уровнем тяжести. К примеру, в одном рапорте практически не было информации, а уже в следующем были описаны крайне тяжёлые для восприятия вещи. Если ты хочешь узнать моё мнение, то я планирую забрать их все с собой и распределить в порядке, наиболее комфортном для работы с тобой. — То есть будем повышать градус? — честно, Милковичу это казалось донельзя кретинским планом. Но он, тем не менее, изо всех сил старался не терять доверия к мужчине. — Можно сказать и так. Вещи, о которых мы будем с тобой говорить, будут становиться всё жёстче и совмещать в себе более подробные детали. Но вместе с этим, ты будешь приобретать знания, которые помогут тебе справиться с травмой в более-менее здоровом ключе, а не просто дестабилизируют до состояния глубокой депрессии. — С травмой? — вновь спрашивает брюнет, получая от Клинта согласный кивок. — Да, Микки, с травмой. Этот процесс будет для нас далеко не самым лёгким. После прочтения части этих документов, у меня нет ни малейшего сомнения относительно данного тезиса, они абсолютно точно в той или иной степени окажут на тебя тлетворное влияние, — Микки покачал головой и вжался в кресло, обнаружив, что начинает закипать. — Тогда нахер нам вообще это всё делать, а? Почему тогда мне просто не придерживаться того, чем мы занимаемся с Йеном, и попытаться проработать всю эту чертовщину таким способом? — мужчина вдруг непонимающе нахмурился, а Милкович быстро отвёл от него глаза, почувствовав, как к лицу горячим потоком прилила кровь. Он так пёкся о том, как преподнести доктору эту новость, что совсем забыл о ней. — А чем это вы занимаетесь с Йеном? — Тем, о чём Вы говорили, — как же неловко ему было об этом говорить, матерь божья. Он бы предпочёл в самых ярких красках поведать тому о каждом отдельном случае своего банного онанизма, нежели включать Йена в необъятный список обсуждений своих ментально-оздоровительных сессий. Но, похоже, мужчина не собирался предоставлять ему такого выбора. — Так ты экспериментируешь с ним? И как всё продвигается? — парень постарался снова посмотреть на Клинта, но оказался не в состоянии выдержать взгляда напротив, — Тебя никто не просит вдаваться в детали, Микки. — Пока всё нормально. Он поцеловал меня, сказал не закрывать глаза, и это сработало. Отвратное чувство никуда не делось, но я хоть не рыдал калачиком на обоссанной кровати, и на том спасибо. — Как далеко вам удалось продвинуться? — Мы только целовались. Практически без языка. Так, пустяки. — Это — не пустяки, Микки. Миллионы мелочей способны составить целую жизнь, — Милкович вскинул на это брови. — Я сейчас разрыдаюсь. Это Вы из печенюшки с предсказаниями такую мудрость выбили? — мужчина смог лишь улыбнуться ему и покачать головой в ответ. Они немного посидели в тишине и это даже слегка разрядило обстановку. — Это как-то повлияло на ваши с ним отношения? Может, тебе теперь не особо комфортно находиться рядом с ним? — Милкович потряс головой тому в ответ. — Да нет, он ведёт себя так, будто для него это плёвое дело. Для паренька это ничего не значит. — А для тебя? — Милкович тупо вперился в него мигающим взглядом, этим вопросом мужчина явно застал его врасплох. — О чём Вы? — Я спрашиваю, а для тебя это тоже ничего не значит? — он очень хотел сказать «да». Но под свинцовой тяжестью взгляда мужчины ложь умерла в его груди, так и не родившись, сведя на нет все юношеские потуги. Слова никак не желали складываться в членораздельное выражение его истинных чувств в этом отношении, поэтому Микки просто неопределённо замотал головой. — Не в нём дело, — еле слышно выдавил он из себя, затем всё же вновь выпрямив спину и положив локти на колени. — Просто это всё… Мне понравилось. Мне нравится делать всё это, потому что раньше у меня такой возможности не было, — его лицо снова запылало, нос и щёки парня окрасились ярко вернувшимся смущением, не позволяющим спокойно взглянуть на Клинта. Поэтому он просто опускает голову пониже, — Когда мне становится достаточно комфортно, я просто не хочу, чтобы это прекращалось. — Но останавливаешься. — Останавливаюсь, потому что у меня не получается… Я чувствую, что всё идёт нормально, но в какой-то момент моя черепушка решает иначе, и нам приходится остановиться, — врач сделал ещё пару записей. — Микки, думаю, тебе стоит знать, что эти файлы, хоть и временно, но могут положить конец тому, чем вы занимаетесь. Когда ты узнаешь всё то, что здесь написано, вполне вероятно, что первой твоей реакцией на происходящее между вами — станет реакция отвращения и неприятия, — Милкович просто не мог оторваться от источника всех этих размеренно отчеканенных слов. Одной лишь мысли о том, что он больше не испытает того внутреннего ликования от их с Галлагером близости, оказалось достаточно, чтобы его сердце с треском провалилось биться куда-то в ад. Нет, эта идея совершенно ему не нравилась. — Я собирался дать тебе пару дней на раздумья. Хочу, чтобы ты хорошенько всё обдумал и сообщил мне, как будешь готов. Просто взвесь все «за» и «против». Ничего страшного, если ответ окажется отрицательным, мы в любой момент сможем вернуться к этим записям. Они никуда отсюда не убегут, — в глазах неприятно закололо и, учащённо заморгав в надежде скрыть накатившую гадость, парень откинулся на спинку своего кресла и посмотрел в сторону. Клинт так же перевёл взгляд на бумаги перед собой, искренне пытаясь облегчить страдания Милковича, и не смотреть, как тот потихоньку начинает ломаться под тяжестью полученной информации. — О чём ты думаешь, Микки? — Вы не хотите этого знать, — пробормотал он с кое-как натянутой на лицо улыбкой. — Ты же сам знаешь, что хочу. Совершенно угнетённый, Милкович лишь покачал головой. — Поебень всё это, ясно? И я прекрасно знаю всё это дерьмо наперёд. Вы будете сидеть там в своём креслице, кивать и соглашаться. Потом скажете, что мне, конечно, пиздец не повезло, но так уж сложилось и мне нужно жить дальше. Я слышал этот бред уже миллион раз! Но как только я делаю один жалкий шаг вперёд, меня откидывает назад сразу на десять. — Всё не так, тебя не откин… — Но так и будет. В этих грёбаных папках есть всё, что мне нужно знать. Блять, да Вы сами сказали, что нужно… Что я должен пройти через всё это! А пока мы их ждали, я пожертвовал каждой ебучей частицей комфорта в своей жизни и попросил Йена о помощи, как Вы и говорили! И это начало работать… — Микки позволил гневу взять над собой верх и скатываться по лицу крупными каплями, смешиваясь со всей той болью, которую уже не выдерживало его сердце, — Это сработало и я впервые почувствовал себя нормальным. Вы не знаете, что это такое… Нет, ничего Вы не «понимаете»! Вы понятия не имеете, каково это, когда с тобой нянчатся всю сознательную жизнь и ограждают буквально от всего, а потом выпадает возможность получить то, что есть у всех остальных всю их жизнь… И тебе везёт, на секунду даже удаётся почувствовать себя живым человеком. Теперь Вы говорите, что если я возьмусь за эти выебанные в рот бумажки, то у меня больше не будет этого чувства. А когда меня начинает крыть, то предлагаете просто оставить всё, как есть. «Просто не смотри в ёбаные папки, в чём проблема?», но Вы ведь лучше меня знаете, что это — не выход… — он разрыдался, спрятав лицо в собственных руках и в них же попытавшись задушить каждый свой всхлип. Мужчина достаточно хорошо его знал, поэтому не сдвинулся со своего места. Он просто сидел и смотрел на парня, следя за тем, чтобы вспышка отчаянного самотерзания не переросла во что-то ещё более серьёзное. — Так жить больше нельзя. Мне нужно знать… Что со мной произошло. Я должен знать, почему меня тошнит от касаний человека, который никогда не делал мне ничего плохого, никогда даже не повышал на меня своего голоса. Почему я чувствую себя дерьмом от прикосновений из-за прошлого, которое я даже, блять, и не помню. Так что, да, я в пизде. Мне нужно пожертвовать чем-то мало-мальски человеческим в своей жизни, только ради того, чтобы затянуть себя во всю эту трясину из пиздеца поглубже. Ах да, всё это во имя охуенного психического здоровья. — Микки, я не могу делать что-либо, не убедившись, что ты готов к самым худшим из событий, понимаешь? Скажу тебе по собственному опыту: я ещё никогда не встречал людей, которым бы удавалось спокойно принять информацию такого рода. Поверь, ты не можешь читать о воспитании ожогами, а потом пойти и закатить вечеринку у костра. — Там и такое написано? — спрашивает Микки, смахивая слёзы с глаз. — Нет, я просто привожу тебе пример. Как я уже говорил, Микки, эти папки отсюда никуда не денутся. Я хочу, чтобы ты пошёл домой и не торопился, а просто очень хорошо всё обдумал. Не позволяй тому или иному давлению со стороны влиять на принятое тобой решение. — Как я могу это сделать, если Вы настояли на том, что это необходимая мера? — Да, я так считаю. Со всей откровенностью тебе говорю, моё мнение никак с того момента не поменялось. Но если тебе хочется продлить то, что сейчас происходит, то я не буду тебя отговаривать или говорить, что это — плохая затея. А знаешь, почему? Потому что я так не думаю. Понимаешь? — после слабого кивка, мужчина продолжил: — Извини, если мои слова заставили тебя себя так чувствовать. Тебе не стоит возвращаться домой в таком состоянии, постарайся немного расслабиться. Ты не голоден? — Нет. — Записывать тебя заранее я не буду. Хочу, чтобы ты позвонил, когда сам будешь к этому готов, или тебе просто захочется что-либо обсудить. В любом случае, у тебя есть мой сотовый, — Клинт поднимается со своего места. — Самые худшие времена уже позади, Микки. Предела безобразие достигло ещё тогда, когда это всё случилось с тобой, а сейчас нужно постараться взлететь. Ты — взрослый и сильный парень, поэтому мне просто хочется, чтобы ты понимал: я должен подготовить тебя к худшему из развитий, даже если до этого не дойдёт. Пойми меня правильно, отсутствие последствий не исключено, а лишь очень маловероятно, — дождавшись от Милковича кивка, врач выходит из кабинета, дабы дать тому времени немного прийти в себя. Всего через пару минут он уже рассеянно брёл по парковке с прибитым к асфальту взором. И только переступив порог своей квартиры, парень понял, что в голове его была звенящая пустота. Он не помнил ни лиц, ни голосов, ни дороги обратно домой. Заперев дверь за собой, он начал озираться по сторонам в поисках своих родственников. — Мэнди? — абсолютно никаких признаков жизни. — Игги? — и снова парня встретила звенящая тишина. Однако, тут последовал тихий щелчок двери в самом конце коридора, куда он и направился: — Мэнди? Заметив, что это был Йен, Милкович опустил голову и отошёл назад на пару шагов. Тот вышел из ванной полностью одетым с ещё влажными после душа волосами. — Они вышли в продуктовый. Ужин сегодня на мне, — прошедшие рыдания слишком явным следом отпечатались на его лице, и Милкович знал, что Галлагер это заметил. Он не стал поднимать эту тему, хоть и прекрасно всё видел. — Весь день хотел написать тебе, но вспомнил, что ты сегодня у доктора, поэтому… Я, эм… Тебя взяли на работу. Начальство сказало, что можно будет совместить наши смены, чтобы тебе не приходилось сидеть там одному, — на лице Милковича невольно появился намёк на улыбку: Галлагер не забыл про эту его просьбу, что было очень мило с его стороны. — Спасибо. Йен кивнул ему и уже было развернулся, чтобы уйти в их с Мэнди комнату, затем вдруг вспомнив: — Ох, кстати, Мэнди что-то говорила про кабинет, мол, можно будет переделать его в ещё одну комнату? Я вот думал… — Ага, да… Давай только в следующие выходные, пойдёт? — перебил Милкович, на что тот лишь тепло улыбнулся. — Следующие выходные слегка забиты, — почувствовав, как из ниоткуда взявшаяся досада осадком осела на сердце, брюнет закусил губу, — Давай через выходные? — Без вопросов, потом просто скажешь, с чем тебе помочь, — благодарно кивнув, парень наконец скрылся за дверью их с подругой обители. — Эм… Йен? — окликнул его Милкович, делая пару шагов к комнате. Но он сразу же отступил, стоило рыжему вновь показаться. — Э-э… Клинт… Мой врач который, Клинт, он… Он сказал, что я, возможно, нормально так дерьма хлебну с отчётами этими и… Что нам будет сложно продолжать всё это, когда я начну… — на последних словах его голос стал едва ли уловим. Ощущение стыда хлёстким потоком заполняло тело, Галлагер смотрел на него, кажется, даже не моргая. — Делай всё, что необходимо для твоего здоровья, Мик, — Микки снова поднял на него свои глаза, сразу же встречаясь со взглядом рыжего, — Если нужно будет ждать полгода и начинать всё сначала, значит, так и сделаем. Не подталкивай себя к крайностям. — Но я хочу себя к ним подтолкнуть. Разве не в этом вся суть? Делаем что-то, меня начинает хуёвить и мы сразу останавливаемся. А когда всё снова на мази, мы продолжаем идти дальше. — Да, пока так оно и есть, Мик, но пока мы более-менее смогли пройти поцелуи. Дальше уже в ход пойдут руки, — не в силах более выносить взгляда напротив, Милкович отвернулся. Желание разговаривать безвозвратно растворилось в воздухе, этот разговор убивал его с садистской медлительностью. — Не хочешь вечерком зависнуть, поваляем дурака и всё такое? Напоследок, так сказать, до следующего визита к доктору? — слегка стушевавшись, парень потупил на него взгляд. — Поваляем дурака? — и что же такое, спрашивается, тот имел в виду? Закусив свою нижнюю губу и, видимо, учуяв жажду ясности с его стороны, Галлагер стал наклоняться к Микки, преднамеренно медленно, как бы предоставляя тому возможность отстраниться. Которой тот, к слову, не стал пользоваться. Милкович поймал себя на том, что сам поднял голову к губам Йена. Но тот склонился ещё ниже, скользнув губами по челюсти Микки прежде, чем двинуться ещё дальше. Брюнет приподнял подбородок, позволяя тому слегка прикусить кожу, а затем вновь прильнуть к шее в ласковом поцелуе. Мурашки нестройной колонной суетливо забегали по спине, и Милкович понимал, что ему нужно начинать нервничать. И какая-то его часть даже ожидала панику и яро желала ей отдаться, хотя бы по той простой причине, что для него — это было естественным выходом из подобных ситуаций. Но в данный момент, даже несмотря на это конкретное действие со стороны Галлагера, привычного давящего чувства внутри не было, и Микки был спокоен, как и секундой ранее, когда они просто разговаривали. Язык рыжего заскользил по его горлу, оставляя за собой влажную дорожку до самых губ брюнета, к которым тот приник в медленном поцелуе. Микки наблюдал за парнем перед собой, наслаждаясь их неспешным слиянием, пока контакт наконец не был разорван. — Как-то так, — сказал Йен, и он кивнул, так и продолжив смотреть на его губы. — Можно попробовать и такое, я не против, — послышался тихий голос Милковича. — Только после ужина. Когда все уснут, — Микки ответил отстранившемуся Галлагеру лёгкой улыбкой, затем сразу же разворачиваясь в направлении собственной спальни. А с ужином-то у Йена и не задалось… Это были многочасовые скачки от стойки до мобильника, в комплекте с которыми вместо участливого комментатора шла полыхающая сковорода, рыжий парень и поток отборной ругани, которой последний разразился от капель раскалённого масла на своей руке. Результат был таков: урчащие животы были встречены неким подобием соуса с подгоревшими кусочками пасты, и спаржей, что по оттенку сроднилась с сотейником, в котором была приготовлена. Они честно пытались оценить труды своего товарища, но в итоге, он сам предложил им всем не мучиться и просто заказать пиццу, попутно с отчаянным драматизмом отправив плоды своих стараний в мусор. — Ну, слушай, ты пытался, — заверила Мэнди, утешительно похлопывая Йена по спине, когда тот вытряхивал в мусорку последние крошки. — Но дрянь-то реально редкостная получилась, — тихо сокрушался старший Милкович, будто искренне не веря в то безобразие, которое Галлагер сотворил с их ужином. Микки легонько стукнул брата со спины по ногам, он чуть не упал из-за подкошенных коленок. — Ну, чё за нахер, утырок ты? — с криком возмущения Игги потянулся дать младшему брату подзатыльник. Но его ярь не увенчалась успехом, и Микки увернулся от руки, со смехом оставляя оставшиеся тарелки в раковине. В остальном вечер проходил в достаточно размеренном темпе, под их общие разговоры и дружный смех. Часы пробили одиннадцать, и Игги засобирался домой, как бы намекая всем остальным последовать его примеру, отправляясь по кроватям. Почистив зубы, Микки смиренно сидел у изголовья своей постели в ожидании Галлагера. Который, к слову, скользнул в комнату секундой позже, сразу же припадая ухом к двери, будто пытался разобрать действия своего мнимого преследователя. — Паранойя, что ли? — рыжий сдержанно ему кивнул и задержался у двери ещё на минуту, затем направившись к своему излюбленному месту у гардероба. Милкович ничего ему не говорил, отчего-то чувствуя на себе какую-то тяжесть от всей этой ситуации. Хотел бы он знать, в чём был корень этого его гадкого ощущения — его личные проблемы, или все их взаимодействия с Галлагером действительно были настолько нелепыми? — О чём думаешь? — когда Микки взглянул на него, то обнаружил, что тот не сводил с него глаз. Он до ужаса не любил, когда на него вот так вот пялились, но в случае с Йеном — всё ощущалось совершенно иначе. — Об этом, — сперва Галлагер колебался, но потом всё же поднялся на ноги и вопросительно скинул брови, как бы спрашивая разрешения на то, чтобы сесть рядом с Милковичем. И с позволения последнего, Йен примостился рядом и воззрился на парня, ожидая, пока тот его просветит. — Я… — заприметив красноречивое смущение на бледном лице, Галлагер наградил его пинком по ноге. — Давай, болван, говори уже. Микки улыбнулся. — Мне нравится всё это. Нравится чувствовать, будто я… — Микки кинул краткий взгляд в сторону рыжего, который тут же поспешил отвернуться, чтобы не смущать его ещё сильнее. — Нормальный. — Так и ес… — Чувак, харе заливать. Нихуя я не нормальный, даже рядом не валялся. Я это прекрасно знаю без чужих соплей, не утруждайся. Что есть, то есть, — Йен кивнул ему в ответ и Микки наконец осмелился снова поднять на него глаза. Однако, стоит отметить, что секундой позже произошёл поворот, которого он ожидал меньше всего: Милкович притянул его ближе к себе за шею, сразу же переходя к устам. Улыбнувшись от спонтанности поцелуя, Галлагер развернулся к нему и углубил плоды порыва Микки, заставляя того теперь прижаться затылком к изголовью кровати. Йен опустился к его подбородку, затем перейдя нежным касанием к шее парня. Он поднял голову, чтобы дать рыжему больше места, вновь приветствуя губы второго, но затем вдруг с усилием оторвавшись от него. — Всё путём? — Милкович кивнул ему и снова наклонился вперёд. Он повернулся и встал на колени, на мгновение нависнув над Йеном, дабы потом осторожно поднять ногу и перекинуть её через его талию. Галлагер несмело искал пальцами контакта с бедром Микки, вскоре отстранившись, чтобы посмотреть на него. — А если так? — он поднял его ногу так, чтобы парень мог сесть к нему на колени, на что Милкович ответил кротким кивком. Несмотря на сухость подобного ответа, сердце неистово терзало грудную клетку брюнета. Он всё ещё не мог опуститься на его пах — последний шаг, которого так страшился Микки. Рыжий не сводил с него глаз, негласно контролируя обстановку и эмоции напротив. Галлагер аккуратно переместил руки на его бёдра, он медлил, ожидая хоть каких-то знаков протеста в сторону давления со своей стороны. В этот раз попытка коснуться губ Микки встретилась с бесстрастием с другой стороны. — Эй… — Всё нормально, секунду… — он сразу послушно убрал руки, позволив тем упасть по обе стороны от себя. Микки абсолютно честно всеми фибрами души старался не думать о том, что сейчас делал. Ни о своих действиях, ни о поцелуях, вызвавших ворох у каждого внутри, ни о том, где сейчас сидел. — А ты, кстати, знал, что у Кеньятты на заднице есть татушка с Порки? — в голове Галлагера это, скорее всего, было обычной мимолётной мыслью, которой вдруг стало тесно в пространстве упомянутой коробки. Но Милковичу показалось, будто тот ткнул языком в самый его ёбаный церебрум нахуй, не иначе. Отвлёкшись от дыхательных упражнений, он озадаченно таращился на Йена, пытаясь понять одну лишь вещь: какого, блять, хуя? — Чего? — Кеньятта, ну… Кенни, помнишь его? Бывший Мэнди. Так вот, у него на заднице татуировка с поросёнком. — А ты откуда эту парашу вообще узнал? — разумеется, он помнил этого ублюдочного мужлана, в котором его сестра когда-то разглядела охуенного компаньона. — Мы с ней как-то уборку замутили, я разгребал её барахло в ящиках, чтобы нашлось место уже для моего барахла. Там куча фоток всяких, я гляжу, а он там голожопый стоит. Ой, гадость. — Какой он, такие и фотки, — кинул Микки, снова отворачиваясь. Он собирался было вернуться к своим упражнениям, но быстро понял, к своему удивлению, что организму они более не были нужны. При взгляде на Галлагера, казалось, будто тот был крайне заинтригован шнурком на штанах Микки, крутя тот в бесконечной игре между пальцами. Только тогда до него наконец дошло, что именно Йен сделал. Эта нелепая история не имела никакого значения ни для одного из них, а являлась лишь отвлекающим манёвром со стороны юноши. Он хотел разрядить обстановку мыслью, пусть глупой, но которая бы выдернула Милковича из собственных безотрадных дум. И это сработало, Микки действительно расслабился, теперь уже опираясь всем весом на Галлагера, этим самым привлекая его внимание. — Всё хорошо? — утвердительно кивнув, он снова наклонился, медленно касаясь своими губами губ Йена и закрывая глаза. Каждый нерв в его теле вопил о том, что ему просто нужно было раствориться в моменте. Микки прекрасно знал, что начало работы в стенах злосчастного кабинета психотерапии многократно усложнит его восприятие, если не убьёт его окончательно. Почувствовав на своей шее очередное нежное прикосновение, он не смог сдержать улыбку. Рука парня скользнула по его шее в попытке удержать вздрагивающее тело на себе, а губы и язык ласково обводили его кожу. Это приносило ему больше удовольствия, чем все поцелуи вместе взятые, и Микки почувствовал, как внутреннее тепло, обычно проявляющееся румянцем на его лице, теперь уже разливается по всему телу. Он шатко выдохнул в переместившиеся к его лицу губы Йена, будто всецело отдавшись возникшим в системе ощущениям. Милкович вдруг с волчьей решимостью впился в его рот, схватив того за шею и притягивая к себе. Яркость родившейся эйфории подтолкнула Галлагера взять инициативу в свои руки, приподняв брюнета за пояс и толкнув его на матрас. Он устроился меж его ног и продолжил терзать уста Милковича. Вот и всё. Тело сковало холодом, который оказался неподвластен распластавшемуся на постели парню. Его губы больше не двигались, и Йен сразу это понял, тут же вскочив и двинувшись прочь. Из него бесконечным потоком лились извинения, но в этом попросту не было смысла. Микки его не слышал. Его руки беспрерывно пытались унять чужую дрожь, но и это было мучительно бестолковой идеей. Он яростно отталкивал их от себя уже на уровне рефлексов. Свернувшись посреди кровати, отбивался от чужих касаний. Он закрыл глаза, видит Бог, он пытался дышать, но его тело, будто отказывалось принимать кислород. Сознание объял ужас, перед глазами безумствовали разноцветные круги. Это неистовство могло отступить на секунду, затем возвращаясь с новой силой. Будто он мог наконец вырваться к поверхности и сделать вдох, но только для того, чтобы его вновь захлестнул страх, обжигая лёгкие огнём и продлевая мучения. — Мик? Умоляю тебя, Мик, дыши, ну же, — Микки чувствовал, как слёзы непрошеными капельками текут по лицу, но едва ли мог о них думать. — Посмотри на меня, — осмелев, Йен схватил лицо Микки и буквально заставил того открыть глаза. Он смотрел на человека, которого считал своим другом. На то, как всё его тело дрожало, но старалось успокоить Милковича. Ему тотчас стало стыдно за увиденный в глазах Йена страх, а виной всему этому — был он. — Дыши, — просьбой это не было, и Микки наконец сделал глубокий вдох. Как выяснилось, причиной такого отчаянного состояния рыжего было то, что Милкович на самом деле не дышал всё это время. — Вот видишь… Молодец, просто дыши, — теперь он мог его отпустить и отодвинуться, держа руки в таком положении, в котором парень мог бы их видеть. Их взгляды были прикованы друг к другу, а дыхания слились в один единый рваный звук. Понемногу приходя в себя и вернув хоть какой-то контроль над своими конечностями, Микки попытался встать с кровати, но ноги предательски задрожали, отчего тот споткнулся на ровном месте. Рыжий не сводил с него глаз, озабоченно вглядываясь в бессильную фигуру у комода, кое-как рыскающую в поисках своих таблеток. — Мик, прошу, прости меня, если сможешь. Богом клянусь, не знаю, что на меня нашло, я… — Ты ни в чём не виноват, — Микки был непреклонен, сразу же развернувшись к нему лицом: — Это никогда не будет твоей виной, ты понял? Так же, как и моей… Так ведь? — сперва Галлагер замялся, но в итоге ответил ему робким кивком. — Думаю, нам пора на боковую. — Ты сейчас не в том состоянии, я… — Не в том, — моментально перебил его Микки, явно пытаясь обрубить ту нить, из которой Галлагер пытался свить разговор. — Пиздец в каком не том нахуй, хули дальше? Я в рот ебал таким быть, никогда не смирюсь. Ты сколько угодно можешь плести мне, что это пройдёт, вся херня, но это ничего не меняет. Думаешь, это помогает, когда мне приходится отказываться от того, что смерть как хочется каждый раз просто потому, что башня моя в ахуе? Так что да, братан, я сейчас не в том состоянии. И в следующий раз вряд ли буду, да и через раз тоже, блять, сомневаюсь. Я не буду в том состоянии, пока это всё не прекратится. Но к тебе это не имеет абсолютно никакого отношения, пойми это и забей к хуям, — Йен молча кивнул ему, заставив себя встать и направиться к выходу из комнаты. — Спасибо, что снова попытался. Это правда много для меня значит. — Да… Но мне правда искренне… — Если ты сейчас опять извинишься, вот тебе крест, я снесу тебе кабину. Завали ебальник и иди спать, — эти беззлобные сентименты вызвали на веснушчатом лице улыбку. — Доброй ночи. — Ага, и тебе, — скользнув наконец в тёмный коридор, он оставил Милковича наедине с собой. Его сердце всё ещё бешено колотилось в груди, отдаваясь диким спазмом в каждой точке измученного организма. Заперев дверь, он вернулся к своей постели, мигом скрывая тело под одеялом. Микки вновь стал заложником своей головы, но в данный момент он был пуст. В нём не было ничего, что мало-мальски хотело бы думать о проблеме, болезненно возникшей в его брюках. Бесцельно вперившись в стену, выполняя теперь уже бесполезные дыхательные упражнения, он банально пытался набраться сил перед предстоящей встречей с Клинтом. Не совсем таким он представлял свой сегодняшний день, но его ожидания едва ли когда-то оправдывались. И ему бы хотелось, чтобы эта тенденция сохранилась и по отношению к завтрашнему рассвету.