Trial and Error

«Трагичной жизни момент

Безнадёжно осколком врезался в память.

Мы — невинности воплощенья, всего лишь дети,

Но глаза печальные твои тогда ведали мне

О шрамах предательства.

О неизвестных руках, сделавших это с твоим сердцем»

-

«Kristy, Are You Doing Okay?»,

The Offspring

Вот уже два часа он лежал в своей постели. Два битых часа пустых гляделок с потолком, последовавших сразу за полутора часами того, как он тупо пялился на экран телевизора и думал о том же, о чём думал сейчас. Всё это время он не выпускал телефон из своих рук и замечал, что Йен время от времени проверял свой на наличие вестей от него. Он, очевидно, ждал, что Микки скоро ему напишет. И наконец почувствовав, что сейчас — самое время, Милкович открывает пустой диалог с Йеном — номер, который Мэнди сказала записать на всякий случай. Он раз за разом прокручивал в голове самые разные слова и размышлял, с чего можно было бы завести разговор. Затем он думал о последствиях: интересно, получилось бы у него переубедить Галлагера в десяти словах, а то и меньше? А как бы он себя чувствовал, если бы Йен правда поменял своё отношение и теперь считал это всё не лучшей идеей? А потом в голову пробрались чувства стыда и поражения перед ситуацией. Его разум просто отказывался замолкать, и парень вдруг обнаружил, как уже строчит и отправляет рыжему сообщение. Он старался делать это настолько быстро, насколько только мог, чтобы не оставлять себе возможности передумать.

«Если ты вдруг не спишь, сможешь зайти?»

Его тело напряглось в ожидании, а его голову вновь начали наводнять мрачные мысли. Может, ещё есть возможность как-то вернуть отправленное сообщение? Он печатает ещё парочку: «забей» и «извини за беспокойство», но затем сразу же их стирает. Микки уже собирался было выключить телефон, как вдруг его дверь раскрылась и в комнату проскользнула долговязая фигура. Аккуратно закрыв ту за собой, Йен подошёл к шкафу и уселся на пол возле стены, будто это всегда было его местом. — Мэнди спит как убитая, — вполголоса проговорил Галлагер. Скрестив ноги перед собой, Микки поднялся и сдержанно тому кивнул. — Знаю, — Милкович задавался вопросом, пришёл ли Йен сюда с чётким ожиданиями в его отношении? Потому что он знал наверняка, что не готов ни к чему подобному. Он даже в душ не сходил, да и зубы не почистил. — Так… Нам нужно многое обсудить, — голос мальчика неожиданно выдёргивает его из удручающих мыслей. — Ага. — Ты уже думал, как мы будем это делать? — он мог лишь понуро качать головой в ответ, все слова ребристым комом застряли где-то в глотке. Глубоко в душе он уже успел горько пожалеть о своей просьбе. — Ты вообще сам хочешь, чтобы я знал, что случилось? Просто, рано или поздно, но я всё равно узнаю. — Не хочу, чтобы об этом кто-то знал. Но ты сам сказал, ты всё равно всё узнаешь. Имею в виду, как только я сам хоть что-то вспомню. — И ты не против того, чтобы я знал? — можно было сказать, что это был тот же самый вопрос. Микки отвёл взгляд в сторону и серьёзно над этим задумался. И действительно: он не знал, как Йен отреагирует, когда ему станет известно обо всём, что случилось с ним и его сестрой. Но в голову не лезло ничего, что бы заставило Галлагера осудить или поменять своё отношение к ним. — Ты? Да, не против, — наконец выдал брюнет после длительной паузы. Они сидели так ещё какое-то время, Галлагер небрежно раскачивал своей ногой из стороны в сторону. Милкович наблюдал за ним, неожиданно, но эта мелочь немного успокоила нервы. — Я спал за деньги, — глаза наконец оторвались от Галлагеровских ног, на этот раз останавливаясь на его лице. — Я сбежал со своим братом, но немного не предусмотрел с деньгами. И попросить было совсем не у кого, поэтому… Я запер Лиама, моего младшего брата, в машине, и нашёл парочку парней, которые были готовы заплатить мне либо за секс, либо за минет, не имело значения. Я пробыл с ними два часа. А когда вернулся, копы вовсю пыхтели над окнами, чтобы вытащить его. Как раз тогда они меня и арестовали, — Микки не мог оторваться от него. Отчего-то Йен всегда представал в его мыслях законопослушным гражданином. Когда Мэнди рассказала ему о приключениях Галлагера со своим младшим братишкой — вся эта идея уже начала потихоньку разваливаться. Но сейчас, она уже окончательно превратилась в труху. Но дело было далеко не в презрении. Просто казалось, будто Йен дал ему возможность взглянуть на себя в совершенно ином свете. Он не был каким-то чванливым пареньком, восставшим против своей семьи с мщением в виде танцев в гей-клубе. Он — сломленный человек, болезнь которого сжирала остатки всего живого в нём. Но который сделает всё, что угодно, ради тех, кто ему дорог. Описание, так безусловно подходящее самому Микки. — Зачем ты мне это рассказываешь? — практически шёпотом спрашивает брюнет, на что тот лишь пожимает плечами. — Знаешь, если мы собираемся рыться в твоей жизни, тебе нужно знать и о моей. Мне кажется, так будет честно, — Милкович кивнул на его объяснение, и они оба отвели свои взгляды по разные стороны. Оба пытались овладеть своими бессвязно блуждающими мыслями. — У тебя когда-нибудь был хороший секс? — Нет, — он настолько привык отвечать на этот вопрос, что уже просто не задумывался над ним. Лапищи смущения всё же добрались до него, но он попытался отогнать это чувство. — Ты девственник, получается? — Йен не издевался над ним. В его лице, кажется, не было даже намёка на насмешку, и Микки заметил это, когда взглянул на него. Это здорово сбивало с толку. — Я потерял её, когда… — Изнасилование за секс не считается, — сообщил рыжий и тело Милковича, будто вмиг покрылось толстым слоем инея. Изнасилование. Разъедающее жилы слово, которое люди старались не употреблять в его присутствии. Он и сам никогда его не говорил. Пожалуй, Клинт — был единственным человеком, помимо Йена, который был столь прямолинейным. — Значит, да. Девственник, — стыд кипятком растекался по внутренностям. И только сейчас до него дошло: Йен будет знать о его жизни. Гораздо больше, чем знают другие. Теперь он будет знать обо всём, что надёжно скрывалось за его душой. Каждую мелкую деталь, каждую пролитую из его тела каплю крови. Так же, как предстоит сделать и ему самому. — Ты когда-нибудь целовался? В детстве — не в счёт. — Я никогда ничего такого не делал. Поэтому не утруждайся задавать вопросы, у тебя уже есть ответ на все из них. — То есть, мы начинаем с нуля, — уставившись на брюнета, заключает Галлагер и поднимается со своего места, чтобы остановиться у самой кровати Милковича. Тот внимательно следил за ним и немного отстранился. — Можно присесть? — Микки снова ему кивнул и отодвинулся ещё дальше, несмотря на то, что между ними уже было достаточно пространства. Микки отрешённо смотрел куда-то вперёд и принялся ковырять ногти, почувствовав на себе глаза Йена. — Ты скажешь что-то, или так и будешь пыриться на меня? — Хочу тебя поцеловать, — признание рыжего заставило Микки посмотреть на него, но затем он снова отводит взгляд в сторону, ужасно смущённый. С чего он взял, что Микки вообще что-то смыслит в поцелуях? Да он даже не знает, какая у него будет реакция, поцелуй его кто-то. — Или для такого ещё слишком рано? Можем не торопить события и просто поболтать, если хочешь? — Я хочу, что это всё быстрее кончилось и я больше не был таким, — сказал Микки, на что Йен кивнул и подался вперёд. — Тогда давай попробуем, — голубые глаза блуждали по лицу напротив, не совсем понимая, что ему нужно делать. И, кажется, Йен почувствовал это. Он протянул ладонь к его щеке, настолько мягко, едва ли касаясь кожи, просто, чтобы развернуть того к себе лицом. Микки не двигался, когда Йен придвинулся ещё ближе к нему и осторожно прикоснулся к его губам своими. В этом поцелуе не было страсти, никаких особых движений. И он длился буквально секунду, прежде, чем Йен отстранился и вгляделся в лицо Милковича, не увидев там ничего. — Всё нормально? — сердце неистово колотилось в груди, и Микки никак не мог понять было ли это предвестником панической атаки, или волнением относительно столь близкого контакта с кем-то, который не подразумевал под собой результат в виде драки. Он и не заметил, как рыжий придвинулся ближе, пока их губы вновь не соединились. На этот раз Йен прошёлся по его губам своими в лёгком движении, затем сразу же отодвигаясь. — А как тебе это? Чувствуешь что-нибудь? — пустота. Микки ничего не чувствовал, кроме трепета от одной лишь мысли, что он может целовать кого-то и не впадать в истерику. — Хорошо, давай ещё раз? Попробуем зайти чуть дальше? — Давай, — совсем тихо отвечает Милкович. В его голове откуда-то взялся этот дикий интерес относительно следующих действий Галлагера. Сейчас он, видимо, всё-таки решив придерживаться своего второго метода, провёл языком по его губам. Это бешеным ударом взбудоражило сознание, и парень отвернулся, не понимая, отчего к горлу подкатывала волна тошноты. — Блин, извини, пожалуйста… Ты в норме? — Микки быстро кивнул ему и снова отвернулся. Казалось, ещё чуть-чуть и его тело сорвётся, отправляя разум в необозримые дали… Будто его вскипающей плоти уже было известно, что именно заставило его так себя чувствовать. — Сделай так ещё раз, — ему было просто жизненно необходимо разобраться во всём этом здесь и сейчас. — Уверен? Мне кажется… — но прежде, чем Йен бы смог договорить свою мысль относительно состоятельности сей идеи, Милкович впился в его рот, сталкивая их зубы. Повторное касание вдоль губ со стороны Йена уже заставило его здорово напрячься. Но когда в один момент Микки решил открыть рот и язык Галлагера проскользнул в него в попытке углубить поцелуй — этого-то ему было и достаточно. Микки с силой отпихнул его от себя и, скорее всего, парню было больно. Но сейчас было не до этого. Лихорадочно бьющееся сердце грозило разорваться прямо в груди, а тошнота в кислом удушье поднималась к горлу. Чувство чьего-то языка во рту не оказалось чуждым. Будто это действие пробудило в его сознании что-то, что напрочь оглушало все мысли истошным воплем. Оно кричало, кричало и кричало, но никак не складывалось в читаемые образы. Лишь свирепо выло о том, что это уже когда-то с ним происходило. И это было ужасно. Этого попросту не должно было случиться. Представьте, что ещё чуть-чуть и вы наконец вспомните что-то, что так долго пытались вымучить у своего несчастного мозга. Но как бы сильно вы не бежали навстречу этим воспоминаниям, ближе они никак не становились. — Вдох-выдох, Мик, ты не дышишь. Он правда перестал дышать. И только когда получилось заставить себя сделать вдох и в лёгких закололо, он наконец понял, как остро нуждался в кислороде. Из глаз мигом брызнули слёзы, но Милкович не стал их стирать. — Не могу… — Всё кончилось, Микки, всё нормально. Мы больше ничего не делаем. Микки разом развернулся к нему и яростно замотал головой. — Не… Нет, я могу-могу, просто мне нужно… Ты сдаёшься? — Нет, ничего подобного. Просто, думаю, сегодня лучше это оставить. Для начала, тебе нужно прийти в себя, а завтра или послезавтра мы попробуем снова. Как тебе идея? Надо решать проблемы по мере их поступления, мы не можем продолжать, когда ты в таком состоянии, — пояснил рыжий, а Микки кивнул ему в знак согласия и быстро отвёл глаза в сторону. В комнате не прозвучало ни слова за всё то время, что Милкович пытался привести дыхание в порядок. Он всегда увязал в страшно поганом болоте из стыда, стоило только кому-то увидеть его в таком состоянии. Но на этот раз всё ощущалось в десять раз хуже. Теперь в голове Йена существовала картина того, что с ним способен сделать один жалкий поцелуй. Боже, какой же он убогий… — Ты как? — брюнет безмолвно ему кивает, всё так же не поднимая головы. А Галлагер смотрит на него, пока уголки губ медленно ползут вверх в мягкой улыбке. — Если тебе от этого будет легче, то могу сказать, что ты очень даже хорошо целуешься для человека, который никогда ничего такого не делал, — и Микки просто не смог ничего с собой поделать, улыбка сама предательски расползлась на его лице. — Ну, мы теперь хоть знаем, да? Уже что-то, — закусив губу, Галлагер смотрит куда-то в сторону. — А давай в следующий раз попробуем с открытыми глазами? — их глаза вновь столкнулись в обоюдном созерцании, — Просто ты… Я заметил, что ты закрываешь глаза. Может, чувствовать такое и не видеть реальность перед собой побуждает твой мозг надумывать себе больше, чем следовало бы. Не хочешь попробовать смотреть на меня в следующий раз? Просто, чтобы знать, что это я тут с тобой. — Я и так знаю, что это ты. — Да, я понимаю… Просто, гляди, я вот, что имею в виду — если ты будешь видеть, что это я, то у тебя получится сосредоточиться на настоящем. А не на том каталоге из всякого, который предлагает тебе твоя черепушка, — на самом деле, в его словах был смысл. Дело, скорее, было в том, что Микки был не совсем уверен в жизнеспособности этой идеи, как механизма, способного устранить его проблемы. Но с другой стороны, он был не против попробовать что-то новое. Что-то, что бы дало ему возможность вновь ощутить удивительное чувство разлившейся по венам близости, которая случилась у него с Йеном. Это успокаивало и, если начистоту, он давненько так себя не чувствовал. Он давно не чувствовал себя нормальным человеком. — Да, думаю, можно попробовать. Но уже не сегодня. — Согласен, не сегодня… Ты как, нормально себя чувствуешь? Хочешь, могу остаться с тобой на ночь? — Нет, всё на мази. — Тогда ладно. Если вдруг понадоблюсь, просто дай знать, хорошо? — тот уже поднялся с кровати, поэтому Микки просто ему кивнул. — Так-с, ты молодчина, Микки, — брюнет не мог ему не улыбнуться, но на лице Галлагера не было и намёка на похожие эмоции, — Я не шучу. Мне никогда не понять, как это тяжко, но ты пытаешься и я просто, блин, до коликов хочу, чтобы ты знал, что все это видят, — юноша не знал, что и сказать, все слова, будто разом испарились. Он мог лишь сидеть там и наблюдать, как Йен неспешно бредёт к его двери. — Доброй ночи, Микки. — Доброй, — едва слышимо произнёс Милкович. Он смотрел, как Йен вальяжно исчезает за его дверью, практически так же, как и появился, стараясь не издавать своими действиями ни звука. И сейчас, когда он остался наедине с собой, концентрация мрачного в пределах его разума грозилась достигнуть критичной отметки. С одной стороны, в душе всё же нашлось место для гордости за собственное мужество, но с другой — Микки никак не оставляли попытки вспомнить прошлое. Как бы он ни старался, как бы он ни изводил себя, но паршивая голова всё так же отмалчивалась и Милкович никак не мог понять, что именно в этом несчастном поцелуе так вывело его из себя? Не было никаких чётких воспоминаний, мыслей или образов. Лишь его изнуряющие догадки. Микки лежал так ещё пару часов, размышляя обо всём произошедшем и строя всё новые теории, пока мысли таки не вымотали и без того измученного парня, заставляя наконец погрузиться в сон.