Trial and Error

«Именем Бога клянусь — время лечит,

Ты лишь уверуй в это каждой частичкой своей души»

-

«Photograph»,

Эд Ширан

Он даже и не зафиксировал появление здесь Мэнди. Милкович не помнил, как она вошла в его комнату. Его рассудок был захвачен истекающим кровью Йеном, светлое лицо рыжего теперь искажала уродливая гримаса страха, а в его собственной душе лишь дьявольски разрасталось чувство стыда. Его костяшки и ладони были испачканы кровью. Приглядевшись, её можно было заметить и на шее Галлагера. Уши отказывались слышать голос сестры, взывающей к нему, мозгу было необходимо собрать фрагменты произошедшего воедино. Он ударил его, завязалась борьба и, в какой-то момент, его окровавленные руки сжимали горло Йена. Всё это было неправильно. Это — Йен, который за столом всегда прятал свои ноги под стулом, чтобы ненароком не задеть ими Милковича. Йен, который травмировал козла, досаждавшего его младшей сестре. Йен, который тратил каждый заработанный им цент на продукты, чтобы приготовить ужин на всех. Он слышал бессвязный поток глухих извинений, но абсолютно не чувствовал, как те слетали с его уст. Юноша говорил, что всё в порядке в таком же бесконечном действе, как и лившиеся из Милковича просьбы о прощении. Йен неподвижно сидел на прежнем месте, не предприняв ни единой попытки покинуть помещение. Обхватив лицо брата ладонями, Мэнди пыталась заставить его взглянуть на неё. — Микки. Ты меня слышишь? — дождавшись его кивка, она продолжает: — С ним всё нормально. Ты в порядке? — парень лишь яростно замотал головой. — Ты знаешь, что произошло? — Нет. Блять, прости меня, Йен, я… — Микки, я в порядке. Старший брат и папаша-торчок, думаешь, пару ударов не переживу? — даже сейчас Галлагер как-то умудрялся находить в себе силы к разрядке обстановки. Но легче Милковичу от этого не стало. — Ты разговаривал во сне. Он попытался тебя разбудить и ты испугался, только и всего. Всё хорошо. — Он, блять, весь в крови! — Ну, ты бьёшь наверняка, немудрено, что у меня пошла кровь. Со мной всё нормально, Микки, видишь, ничего не сломано. Всё путём, за меня не волнуйся, лучше постарайся успокоиться. Следи за дыханием, — произносит рыжий и стирает с носа ещё больше крови. — Пойду тампон у тебя стырю, что ли, а то льёт и льёт. — Только бери мини, токсического шока нам ещё не хватало. — Думаешь, я знаю, что это такое? — уже из коридора кидает Галлагер. Микки даже не запомнил, как тот поднялся и когда успел выйти. Их подколы одновременно и умиротворяли, и кипятили его кровь до дрожи в пальцах. Случившееся никак не вписывалось в рамки их шуток, но они упорно занимались умалением пиздеца. По идее, это должно было помочь. Но Милкович не понимал своих чувств в этом отношении. — Дыши, — это был уже самый настоящий автопилот. Едва это слово успело сорваться с её губ, организм Микки прямо перешёл к дыхательным упражнениям, приводя нервы в норму меньше, чем за минуту. В своей голове он яро не мог понять, почему сам не вспомнил про дыхание, а ждал, пока его младшая сестра сделает это за него. Это удручало. Разлепив глаза вновь, пред ним предстала картина стоящего у кровати Йена, который снимал с неё бельё. Шок от увиденного отдался по телу уничтожающим конечности разрядом и Милкович спешно двинулся, но мёртвая хватка его сестры удержала парня на месте. — Микки, ты весь дрожишь, посиди хоть минуту, блять, в спокойствии. — Не надо. Пусть просто… — происходящее кинжалом унижения вонзалось в его сердце. Микки хотелось плакать от того, что кто-то ещё, помимо его сестры, освидетельствовал всю ничтожность его существования. — Дело сделано, — заявил рыжий, комкая в руках поднятые им с пола простыни, будто те вовсе не были насквозь пропитаны мочой. Когда он вышел из комнаты, Микки так и не смог поднять головы, а лишь снова обратиться к своему дыханию, прикрывая измученные веки. — Никогда не пускай его сюда, когда это происходит, — взмолил брюнет, невольно дрогнув, когда плеч коснулись объятия её ласковых рук. — Микки, задайся вопросом, кого я впускаю в свою жизнь? — Никого. — Никого, — Мэнди лишь подтвердила его слова. — Мы с тобой — сломанные жизнью люди, которых вряд ли кто-то когда-то сможет понять. Разве что, другие такие же ёбнутые личности. Что ты вообще знаешь о Йене? — Я не хочу о нём говорить. — А придётся. Мы дружим с ним вот уже десять лет. Неделю-другую даже встречались. А лет пять назад его и ноги здесь не было. Хочешь знать, почему? — Микки наконец встретился с сестрой взглядом. — Его жизнь ещё была недостаточно разъёбана, — может, дело было в непроглядном хаосе вокруг них, или в том, что сейчас уже шёл второй час ночи, но Милкович искренне не понимал её слов. Молчание ничему не помешало, потому что всё кристально ясно читалось по выражению на его лице. — У него та ещё ебанутая семейка, но этого всё равно было мало, чтобы я смогла доверить ему всё наше дерьмо и знать, что он не осудит. Но ровно пять лет назад — у него сорвало крышу. Одним ясным днём он просто схватил своего младшего брата и исколесил с малым полстраны. Копы нашли их, арестовали его и кинули гнить в психушке на пару недель, выбирая, какими лекарствами напичкать. Милкович подумал, что это объясняет постоянное наличие у того медикаментов. — Он ему не навредил? — Микки, он даже голоса на мальчишку не сможет повысить, о чём ты? Даже находясь в том состоянии, он из кожи вон лез, чтобы заботиться о ребёнке. Пацан, наверное, весил больше, когда копы выцепили его у Йена, чем, когда Йен утащил его из дома. Но не в этом суть. Смысл в том, что ты можешь стянуть с себя все вещи, насрать на руку и закупорить его нос этим же самым дерьмом, попутно выискивая литературные параллели между учениями дядюшки Иисуса и учебным пособием по фистингу — и он всё равно тебя не осудит. Просто он знает, что это такое, понимаешь? Он не будет дрочить тебя вопросами, что ты делаешь, как и почему, и никогда не посмеётся над тобой. Он — хороший человек. Поэтому не психуй, когда он пытается помочь, отныне его здесь будет гораздо больше. — С чего это? — Ценник за его квартиру загнули. Ему нужно место, где можно остаться, поэтому как раз поможет нам с арендой. — Нахуй и в пизду, нам не нужна помощь с арендой, Мэнди. — Что ж, а ему нужна. И, как я уже сказала, он — охуенный человек и будет жить здесь, поэтому хватить козлиться. — Я не козлюсь, мне всё равно. Я просто не понимаю, нахрен ты делаешь вид, что у нас нет бабок. — Я знаю, что они у нас есть. — Ребят, я тут сварил кофе, на всякий, если вы вдруг захотите затусить ночью, — слышится голос Галлагера, чья голова теперь уже виднелась в дверном проёме, обращая на себя внимание брюнета. — У тебя реально в носу долбаный тампон, — растерянно бормочет Милкович, а тот лишь кивает ему, будто в этом не было ничего необычного. — Господь, блять, всемилостивый, — бурчит себе под нос парень, покачивая головой на всю абсурдность ситуации. Он слегка подтолкнул Мэнди, как бы говоря о том, что ему нужно было переодеться. И вмиг уловив намёк, она целует его в щёку, затем поднимаясь на ноги и закрывая за собой двери его комнаты.

***

Пятница

— Я отправил им запросы на отчёты. Их там нехилая такая стопка. — Тебя не сориентировали по срокам? — Ну, сказали, понадобится, как минимум, недели две на обработку. Не знал, что это займёт столько времени. — У тебя осталась какая-нибудь информация по заявке? Посмотрим, может, отправить им письмо, попросить немного ускорить процесс. — Чек где-то в комнате валяется, могу потом скинуть тебе на почту, — говорит Микки, вызывая своим ответом кивок со стороны Клинта. — Напишу им, что это очень важные документы и нам бы хотелось их получить как можно скорее, — Милкович прикусил губу, абсолютно не горя желанием поднимать свой крайний срыв в разговоре с Клинтом. Но головой совершенно чётко понимал, что не сделай он этого сейчас, когда-то это всё равно вылезет наружу. — Я врезал Йену, — выпалил Микки, зарабатывая на себе ошарашенный взгляд оторвавшегося от своих записей мужчины. — И чем же он это заслужил? — Ничем. Услышал, как я маюсь во сне, захотел помочь, а я проснулся бешеный и начал кулаками размахивать. Кровать обоссал, по классике, в общем. — И как он на всё это отреагировал? — интересуется доктор, выглядя при этом крайне поглощённым возникшим поворотом событий. — Как и обычно. Сделал вид, будто ничего не произошло. Хлестал кровякой по всему дому, но просто напихал тампонов по ноздрям и менял мои простыни, пока Мэнди цацкалась со мной на полу. Мужчина резко выпрямился. — Ты дал ему поменять своё постельное? — У меня не было выбора, он просто сам притащился и начал заниматься этой хернёй. — Он говорил тебе что-нибудь, когда всё вернулось на круги своя? — Чего ты к нему прицепился? — обрастающим скепсисом голосом проговорил Милкович. — Ты достаточно часто о нём упоминаешь, — заметил Клинт, заставляя парня пожать плечами. — Ну, теперь он вообще на постоянку к нам переехал, как я понял. — В самом деле? — получив утвердительный кивок, доктор продолжает: — И какие у тебя мысли на этот счёт? — Никаких у меня мыслей нет. Ходит себе там где-то, пусть ходит. — Просто довольно любопытно получается, Микки. Потому что тебе всегда неуютно с кем-то, помимо твоей сестры, а тут вдруг её лучший друг, который постоянно рядом, да ещё и беспрекословно помогает тебе в минуты уязвимости. И кажется, ты совсем даже не против такого положения вещей, — он оживился, буквально обдавая Милковича лучами своей, взмывшей к небесам жизнерадостности. Микки не мог не заметить эту бодрость, так гадко выросшую на глазах по сравнению с тем, что было в начале их встречи. — Это — Йен. Рядом с ним особо не побеспокоишься. — Ты спокойно себя чувствуешь, когда вы наедине? — Клинт вновь задаётся вопросом, через минуту получая от парня кивок согласия. — Да, наверное. Но он старается не создавать таких ситуаций. — Потому что знает, что это может как-то сказаться на твоём эмоциональном состоянии? — Ну и что ты хочешь этим сказать? — А Йен — гей, Микки? Встречается, может, с кем-нибудь, не знаешь? Теперь всё наконец встало на свои места. Микки просто не мог поверить своим ушам. — Нет. Нет, нихуя, ни в коем случае. Он — не лабораторная крыса, я никогда такого не сделаю. — По моему, ты как-то раз обмолвился, что он подрабатывает танцором в клубе. Должно быть, он довольно симпатичный молодой человек, или я ошибаюсь? — Нет, ты не ошибаешься, но он… Теперь мы живём с ним в одном доме, лады? Он — лучший друг моей сестры, не буду я с ним трахаться. — Просто задумайся над этим, Микки, от тебя не убудет. Если он свободен, готов помочь и действительно такой понимающий, как ты его мне обрисовал, то он — именно то, что нам и нужно. — То, что нам… Христос, блять, где ты, когда ты так нужен? По-братски, давай просто сменим тему, а? — мужчина кивает ему, делая какие-то записи в своём журнале. — Я недавно подрочил и даже не стал себя за это поносить, может, лучше это обсудим? Тоже сомнительное удовольствие, но я лучше об этом перекинусь, — путанно залепетал парень в надежде увести внимание доктора как можно дальше от своего новоиспечённого соседа. — Правда? Это действительно очень хорошая новость. Процесс передвижения с мёртвой точки запущен, это не может не радовать. Можешь не вдаваться в подробности, просто в общих чертах расскажи, ты заметил какие-то изменения? Может, строй мысли ушёл в более оптимистичное русло? — увлечённо заговорил врач с ручкой в руке, точно готовый посвятить невзгодам Милковича целую книгу. — В этот раз это было чуть дольше, чем обычно. Пришлось немного повозиться, чтобы не сбиваться с нужной мысли. Не знаю, просто попытался думать о чём-то отвлечённом. — И это сработало? — Сработало, — парень не заметил, как вызвал у доктора улыбку. — Знаю, что это будет дикостью с моей стороны поздравлять тебя с чем-то подобным, но как бы это не было странно, Микки, это — прогресс и ты должен это понимать. Ещё я хочу, чтобы ты знал, что я безумно горжусь тобой, ты способен протиснуть свою голову в любую щель, было бы желание, вот это я называю упорством, так держать! — что ж, он едва не разразился приступом смеха от филигранно подобранных слов своего врача прямо тому в лицо, лишь в самый последний момент сумев удержаться. — Знаешь, ещё мне бы хотелось мельком коснуться организационных вопросов, как мы будем работать, когда отчёты наконец попадут к нам в руки. Мне бы даже, скорее, хотелось узнать, как бы тебе было комфортнее начать? Его сердце всегда судорожно сжималось, когда Клинт вспоминал об отчётах. От одного лишь упоминания об этих документах внутри него боролись два, абсолютно полярных в своей сути чувства. Грудь распирало от волнения, но не в самом лучшем его проявлении. С одной стороны — Микки не мог дождаться момента, когда они получат все необходимые для работы файлы. Но лишь для того, чтобы наконец узнать всё то, что мозг так судьбоносно счёл слишком разрушительным для его психики. А с другой — страх перед неизвестностью накрепко вцепился в него своими ледяными клешнями. Милкович постоянно спрашивал себя, действительно ли он хочет подписываться на предложенную Клинтом авантюру о повторном переживании травм во имя дальнейшего процветания? Он не имел ни малейшего понятия относительно масштабов потенциальных потрясений, ожидающих его на ветхих страницах. Микки не понимал, правда ли он думает, что сможет пережить это всё вновь, или в нём говорила эта сугубо Милковическая гордыня, внушающая ему ложное чувство бессмертного всесилия. — Микки? — голос Клинта возвращает парня на землю из омута его безнадёжных мыслей. — Да? Я слышу, прости. — Ничего страшного, всё нормально. Я спрашивал, как бы ты сам предпочёл подойти к изучению? Ты хочешь, чтобы я сначала их прочитал и ввёл тебя в курс дела через призму, которая бы была наиболее щадящей для тебя? Может, нам стоит разбирать их во временной последовательности? Или это не имеет особого значения? — Как, по-твоему, будет лучше? — Думаю, подготовить почву для максимального гладкого твоего вхождения в курс дела — звучит, как наиболее оптимальный вариант, — было видно, что мужчина твёрдо уверен в каждом своём, отдельно произнесённом слове. Что, в свою очередь, не оставило за душой брюнета ни единого сомнения относительно его точки зрения. — Вот и договорились. — Отлично. Так, по-моему, ты писал мне на почту, что хотел начать пить какие-нибудь успокоительные? — Только не «Ксанакс»! — практически в страдальческом вопле вырвалось из Милковической груди, в то время, как Клинт понимающе записал пожелания своего пациента. Оставшийся час они потратили на обсуждение вариантов наиболее подходящего медикаментозного лечения. А из кабинета он выходил уже с клочком рецепта в руке и записью на следующую неделю. Парень даже бы и не вспомнил все эти пурпурные бредни его съехавшего с катушек врача про Йена, если бы тот не встретил его дома, на всех парах выбегая из их с Мэнди спальни и сверкая своим голым торсом. Буквально кружась по периметру их квартиры в многострадальных попытках натянуть на себя джинсы, попутно размахивая тостом, несчастно зажатым меж его зубов. Пробормотав что-то неразборчивое на прощание, рыжий всё ещё продолжал экзекуцию над куском хлеба во рту, доедая тот без помощи рук, в молниеносном манёвре хватая свои ключи с крючка и наконец выбегая на улицу. Дверь захлопнулась прежде, чем Микки смог бы попытаться ему что-то ответить. Но оставшись наедине с собственными мыслями, брюнету всё же пришлось признать, что без верхней одежды тот правда выглядел блестяще. Это никак не относилось к вздору, нелепо предложенному Клинтом. Просто невинная мысль, промелькнувшая в его голове, и, насколько Милковичу было известно, невинные мысли не были вне закона. Он бы даже сказал, что они поощрялись. Неспешно перебирая ногами по коридору до своей комнаты, он намеревался поспать в отместку за бездарно потерянную прошлую ночь. Сняв брюки и решив остаться в футболке, Микки ныряет под одеяло и моментально прикрывает глаза. Как и ожидалось, его голова ходила кругом и мысли резво водили хороводы по самым диким краям сознания. Но так, как эти выстраданные отчёты были очевидной неизбежностью, парень попытался не акцентировать на них своего внимания, а пройтись по иным аспектам их сегодняшней встречи. И выбор витиевато пал на Клинтовскую маниакальную одержимость Галлагером. Даже в своих самых смелых мечтах, Милкович не мог представить развития паноптикума, предложенного ему его же врачом. Он бы не сказал, что испытывал к рыжему каких-либо братских чувств, потому что это бы стало самой наглой ложью за всю историю существования наглой лжи. Но в нём крепко сидело ощущение, будто, даже вопреки всей нелепости и неловкости ситуации, сделай он что-то подобное с Йеном — это бы равнялось краже чего-то дорогого у родной сестры. И он попросту не мог пойти на что-то подобное. Несомненно, у его сознания имелся этот безумно писклявый в своих воплях краешек, который неистово верещал о том, что он многое упускал. Но в данный момент времени голосовые связки его были крепко перетянуты мучительным желанием Милковича ко сну.