Trial and Error

«Прошу, держись,

Нужно пережить ещё одну ночь»

-

«Breathe In, Breathe Out»,

Мэт Кирни

Милкович решил захватить для всех чего-нибудь на ужин, едва балансируя, дабы успеть до прихода работающей части населения их жилища. И за время, которое так безжалостно высосала из него эта бесконечная очередь голов в дерущем втридорога китайском ресторанчике, Мэнди с Йеном уже давно были дома (так уж сложилось, что их квартира уже стала родной обителью Галлагера). В данный конкретный момент он поймал себя на угрюмом взгляде, резво забегавшем между его младшей сестрой и её лучшим другом, что так заинтригованно моргали в экран телевизора. На секунду ему даже показалось, что те и не дышали вовсе, самозабвенно став жертвами саспенса того, что смотрели. Парень продолжил с распаковкой еды, попутно попробовав каждое отдельное блюдо и стараясь уместить всё на поднос, чтобы они все наконец смогли поесть. — Ну, бляха-муха, ты серьёзно? — воскликнул рыжий, раздосадовано вскинув руки к телевизору, заставив девушку подскочить на месте. — Мэнди, он на полном серьёзе трахает её отрубленную голову. Типа, даже не в рот, господи, даже не по глазницам лупашит, а в ебучую дыру от шеи. Что мы вообще за чухню смотрим? — Крутяк, скажи? — спрашивает Мэнди, так очевидно очарованная развернувшейся картиной. Старший Милкович подходит к ним и оставляет поднос с едой на небольшом столике, что стоял прямо перед диваном. Он поднимает глаза на экран их телевизора, когда до ушей доходят рваные стоны из динамиков. — У твоей сестры серьёзный сдвиг по фазе, Микки. — Не у неё одной, — бубнит брюнет, направляясь в коридор. — Ты не ешь? — Я в душ. Оставьте мне тоже чутка. Приятного а… — он мельком кидает взгляд на экран, что резко перекидывает его в смятение высшей степени — Мэнди, ну, какого хуя? — Вот именно! Выруби эту ересь, прошу. Про актёров молчу, вообще вышак. — Блять, это не «Список Шиндлера» с говномесивом, Йен, это ужастики. Всё здесь должно быть хуёвым и актёры тоже, — Микки тихо улыбается самому себе, когда их голоса растворяются в каждом его последующем шаге по коридору. Совершив секундную остановку в своей комнате и подняв полотенце с пола, он отправляется в ванную. Включив воду и выжидая пока та достаточно нагреется, он неспешно снимает с себя одежду. Долгий душ был не для Милковича. Напротив, у него было твёрдое намерение просто быстро сполоснуться. В его понимании, императивной задачей душа было: очиститься и выйти, а не мариноваться там подолгу. Однако, что-то было в этих раскалённых струях воды, пробивающихся сквозь массажную установку и так плавно стекавших с его спины. Казалось, будто вся гнетущая тяжесть его будничных дней смывалась водой с его тела, стекая тягостным потоком в канализацию. И для него это было пиздец каким благодатным ощущением. Все эти мысли ожидаемо вцепились в его сознание мёртвой хваткой: то, насколько он открылся и то, как пронзительно стыдно ему за это было. И собственноручно сколоченная Милковичем осведомлённость Клинта о том, что будущее Микки не предполагало ни жены, ни детей. Он думал обо всём, что сказал Клинт. О том, как тот в категоричном заверении стойко доносил до Микки естественность его природы и пытался объяснить, что нет ничего постыдного в том, чтобы иной раз делать вещи, приятные телу. Между тем, в мозг кротко проскользнула мысль о тех самых вещах, пока парень уже полностью отдался этим обжигающим каплям, вольно утекавшим меж его лопаток, а рука непроизвольно потянулась вниз. Он успел слегка возбудиться, а от чего именно — он и сам не имел понятия. Вполне может быть из-за того, что впервые за весь день плечи не ломило это отвратное напряжение. Своего рода телесная благодарность мудаку-хозяину за долгожданное расслабление. В медленном движении проводя пальцами по головке, он доводит себя до нужной кондиции, прежде, чем наконец слегка ускорить темп. В его голове едва ли было место каким-либо мыслям, когда он таки решался к себе прикоснуться. Никаких фантазий или сладострастных флешбэков сцен из какого-нибудь особенно захватывающего порно. Единственное, о чём он мог думать, так это о кульминации. Имелась цель, которая абсолютно точно должна была быть им достигнута. И пусть достижение было вымучено внутренней борьбой, которая сплелась стальными нитями бесконечного изнурения с его системой, но оно того стоило. Куда сложнее было убедить себя, что всё, что он с собой делал — это нормально. Именно это и было невидимым препятствием, которое порождало в его душе столь глубокую досаду. Опустив глаза, Милкович следил за размеренными движениями своей руки, изо всех сил стараясь представить, будто она принадлежала кому-то другому. Было катастрофически сложно удерживаться от своего привычного образа мысли, который целиком и полностью состоял в безусловной неприкосновенности его тела, но он пытался. Прислоняя лоб к ледяной кафельной поверхности и представляя перед собой кого-то другого, кого-то доброго. Кого-то безликого, но нежелающего ему ни зла, ни боли. Кого-то, приносящего то удовольствие, которое сейчас тягучей волной накрывало его тело. Парень чувствовал, как эти мысли накаляют его ещё сильнее. Будто всё его время до этого момента было потеряно впустую и этот миг был именно тем, чего так отчаянно не хватало в этом разбитом витраже его и без того искажённой жизни. Оказавшись не в состоянии себя сдерживать, он то и дело подавался бёдрами в такт ритмичным движениям собственной руки. Брюнет закусывает губу, не желая создавать лишнего шума и что есть мочи стараясь удерживать свои мысли в позитивном потоке, предвосхищая приближающуюся разрядку. Водный поток теперь уже разбивался о заднюю часть шеи, стекая в стихийно разомкнувшиеся уста Милковича, спешившего её выплюнуть и ускориться. Едва сдерживая рвущиеся наружу стоны, он чувствовал надвигающуюся волну оргазма, грозившего накрыть его с головой. И именно в момент, когда он был так отчаянно готов отдаться её воле, ушей коснулось его имя, растворившееся в жалобных стенаниях Йена по ту сторону двери. Он кончает на стену, попутно от неожиданности поперхнувшись воздухом и едва устояв на ногах от дрожи в коленках. Микки наспех прочищает горло, скорее в надежде перекрыть всевозможные звуки, рождённые в стенах этой ванны, и взмаливается ко всем известным человечеству богам, чтобы Галлагер не услышал ни одного из них. — Чего тебе?! — Кажется, я телефон там забыл, — рука делает ещё пару неспешных движений синхронно речи рыжего, прежде, чем Милкович наконец приоткрывает шторку и снисходит до поисков Галлагеровского гаджета. Тот, к слову, валялся на сливном бачке, поэтому брюнет сначала убедился в чистоте душевого пространства, затем отключая воду и второпях оборачивая полотенце вокруг своей талии. Он собирает все свои вещи и наконец открывает дверь. Йен стоял в противоположной стороне коридора, старательно вжимаясь в стену, чтобы дать Микки достаточно места для прохода. Так же скрупулёзно тот избегал и взгляда на полуголого брата своей подруги, что Милкович уже успел высоко оценить. — На толчке. — Спасибо. Милкович таки добирается до своей комнаты в компании кучи из грязной одежды, всё это время прикрывавшей его не до конца отошедший от потрясения член. Выбросив ту на пол и без сил откинувшись на кровать, он скользит рукой под полотенце и водит ею, пока разум спускается с небес обратно на бренную землю. В бесцельных гляделках с потолком он просто не смог удержаться от смеха: придурковатый друг его сестры чуть не обломал один из лучших, невероятно убаюкивающих в своём великолепии оргазмов в его жизни. Парень старался не зацикливаться на чувстве стыда, которое в этот раз не испытал, или на отсутствии угнетающей, абсолютно гадостной пульсации в желудке, которая появлялась всякий раз, стоило ему только дотронуться до себя. Сейчас было лишь слабое смущение и некоторая тревога относительно колорита его банных композиций, которые вполне могли быть услышаны Йеном. Какая-то часть Милковича даже упивалась такой вероятностью, пусть он и не особо понимал этого восторга, но брюнет пришёл к выводу, что заводить тему при рыжем всё же не стоит. Вместо этого, лучше дать себе ещё немного времени на отдых, а потом уже натянуть эту несчастную пижаму и выйти в гостиную. На этот раз экран телевизора являл крайне экспрессивную грызню двух женщин, почвой к которой служили их сыновья, которые, в свою очередь, как оказалось, тоже что-то дебоширили на стороне. Какое-то телемыло с мишурой из крови и кишок, ей богу. Плюхнувшись на диван рядом с Мэнди и Йеном, Микки хватает коробку с цыплёнком в апельсиновом соусе и подбирает чью-то вилку. Еда уже успела остыть, но он всё равно никогда не был особо привередливым в этом отношении. — Чё там, много пропустил? — Его брат рубит темнокожим бошки, потому что он расистское хуйло. Его все дразнили, вот он и слетел с катушек. А ещё, они нехило так сэкономили, нанимая на работу чувачков, которые вообще впервые, видать, слышат об актёрстве, господи, боже ты мой, — объясняет Мэнди, пока Милкович увлечённо кивает и запихивает в рот ещё один кусок курицы. — Мэндс, я сегодня чуть пораньше на боковую. Просто завтра в первую смену. Ты не против? — оглянувшись на слова рыжего, Микки видит, как его сестра картинно закатывает глаза. — Ой, нет, Йен. Хочу хлеба и зрелищ, а ну, быстро подъём, вставай и танцуй, обезьянка, — Йен улыбается ей и тут же поднимается с дивана. Глаза Милковича смотрели за тем, как тот перекинул через Мэнди ногу, несколько соблазнительно практически примостившись на её колени, дабы быстренько чмокнуть девушку в щёку и обратно подняться на ноги. Она шлёпает его по заднице, заставляя юношу взвизгнуть и драматично отпрыгнуть в сторону. — Спокойной ночи, засранец. — И тебе того же, Мэнди. Доброй ночи, Мик. — Доброй, — Микки озирается ещё пару раз и, убедившись, что Галлагера нигде поблизости уже не было, поворачивается к своей сестре: — Тебе нормально, когда он такой хуйнёй страдает? Окинув его взглядом, Мэнди лишь качает головой. — Мик, ты хоть знаешь, почему мы с ним столько лет дружим? В девятом классе он всегда сидел позади меня на английском, а препод любил по кабинету шастать во время лекций. Это был его прикол, взять и остановиться возле моей парты, тыча своей ебучей ширинкой мне в нос. Йен увидел, как меня от этого воротит. И в один день, он подставил ему подножку и ублюдок сломал себе копчик. Единственный человек на этой планете, с которым я чувствую себя в безопасности, помимо тебя, это — он, — Милкович не смог сдержать вылезшую улыбку, этот рассказ, определённо, добавил пару очков уважения к парнише. — Как с доком дела? На этих словах яркости на Милковическом лице таки поубавилось. — Он хочет, чтобы я запросил копию полицейских отчётов, мол, чтобы мы могли всё нормально обсудить, потому что я нихера сам не помню, — его физиономия была под тяжестью её пытливых глаз и, признаться, под конец ему стало максимально некомфортно от этого прищура. — Ну и ты собираешься? — его голова затряслась в утвердительном кивке куда раньше, чем он бы смог обдумать свой ответ. — Может, оно и к лучшему. — Ты же помнишь. Ну и много тебе это дало? — Знаешь, у меня хотя бы есть понимание, чего стоит избегать, если на то имеется возможность, а если без вариантов, то и на это найду решение, так что… Да, думаю, одарило меня это ништяками прилично, — он кивает ей, автоматически стреляя взглядом к телевизору, из которого только что какая-то женщина во всю глотку звала на помощь. Мэнди взяла отключение ящика на себя, но глаза брата всё ещё были незримо прикованы к некогда вопящему экрану. — Он уже заебал меня со своей ориентацией на расширение границ, — Микки безумно стеснялся обсуждений данного аспекта своей жизни, даже с Мэнди это было тяжко сделать. Поэтому он так и не сумел поднять головы, продолжив оборванную мысль: — Спросил, есть ли у меня кто-то, с кем бы я смог «освоить что-то новое». Типа, секс там… Всё такое. — У, и что мы об этом думаем? — Мы давно уже поняли, что мы — одиночка, который не имеет в окружении никого, кто бы мало-мальски подходил под нужное описание. — Есть ведь и другие пути, Мик. А вот отчаиваться — совсем не выход. — Да я и не собирался. Думаю, уже сегодня займусь этим, подам заявку, чтобы они как можно быстрее отправили мне все эти документы. Не терпится разъебать себя ещё больше, жопой чувствую, то ещё будет веселье, — Микки попытался выдать что-то, вроде приторного в своей фальшивости энтузиазма, но у него вышло из рук вон понуро. Он звучал, как изувеченный и абсолютно сокрушённый жизнью человек, а именно это и он ненавидел больше всего. Но несмотря на это, парень поймал себя на том, что охотно поддался Мэнди, притянувшей его ближе к себе и ласково поглаживающей по плечу. — С тобой всё будет хорошо, Микки, — кивок — был лучшим ответом, на который она сейчас могла рассчитывать с его стороны. В груди бесповоротно начинало расти едкое чувство беспомощной злости, и Милкович прекрасно понимал, что впереди его ждала непростая ночь. — У тебя есть что-нибудь? — Пойдём, — ухватив брата под руку, Мэнди потащила его по направлению к своей комнате. — Эй, баклан, — Йен оборачивается на её дружественное обращение со своей стороны их общей кровати, а Милкович случайно замечает татуировку на Галлагеровских рёбрах, доселе им невиданную. — Микки нужно что-то из твоего цокающего добра, расчехляйся. — Что именно? — Спокойный сон, — с кивком Галлагер быстро поднимается с постели. Микки даёт себе разок пробежаться изучающим взглядом по его телу, раз уж тот предстал перед ними в одном лишь нижнем белье. Однако затем стремительно отводя глаза в сторону. Теперь он всё-таки понимал, почему тому платят за раздевание, очевидно, что это тело было результатом неустанных трудов. И прежде, чем его мысли могли зайти слишком далеко, рыжий уже протягивал ему пузырёк с медикаментами. — По две, — Милкович открутил крышку и достал оттуда пару пилюль. — Только, смотри, аккуратнее на поворотах, ладно? В голову даст только так. — Что это? — встревоженные нотки, так по-матерински обволакивающие голос Мэнди, вызвали у Микки лёгкую улыбку. — Обычные успокоительные. И не глотай их всухую, как собачье дерьмо на вкус, рот потом ввек не отмоешь. — Спасибо. — Не за что, сам бери, как нужно будет. Я держу их в ящике с трусишками Мэнди. Тут не ошибёшься, прямо рядом с гигантским чёрным дилдо, который ей, якобы по приколу подарили, — получив от девушки достаточно смачный подзатыльник, Йен возвращается в кровать под аккомпанемент своего звонкого смеха. Если честно, Милкович даже не осознавал, что всё это время бесстыдно бурявил того своим взглядом, пока Мэнди не заключила его в свои тесные объятия. — Ванная, — отзывается она в напоминании. — Когда это он успел сделать татуировку? — На прошлой неделе. Она тупая и ещё со своей отвратной корочкой, бесит меня. — А что там? Услышав разговор, Галлагер стреляет в Милковича заинтересованным взглядом: — Орёл. — С пушкой, вонючая ты деревенщина, — оставляя поцелуй на её макушке и в следующую секунду с напором отталкивая потерявшую бдительность девушку от себя, брюнет заставляет двух друзей слиться в заливистом хохоте от неспособности Мэнди удержать равновесие. Он ещё раз одаривает Галлагера благодарным кивком, после чего спешит выйти из их комнаты. Мысль о проблемах, которые могли бы быть вызваны этими двумя крохотными пилюлями, была настолько мимолётна в его голове, что парень просто одним движением закидывает их в рот, запивая глотком уже давно выдохшегося пива. Микки даёт себе ещё пару минут растянуться на постели и бездумно пялиться в потолок, прежде, чем достать свой ноутбук и наконец запросить все необходимые ему отчёты. После прохождения платежа, он был оповещён, что на одну лишь обработку всех запрашиваемых им файлов, вероятно, уйдёт не одна рабочая неделя, за что он был так безмерно благодарен. Ибо это значило, что он может рассчитывать на небольшое продление своего ничтожного затишья перед столь неизбежной бурей. Парень даже не заметил, как начал проваливаться в сон, но лишь для того, чтобы вскоре проснуться в липком водопаде пота и с лихорадочно бьющимся сердцем, что каждым стуком отдавало ноющей болью в груди. И сейчас, когда Микки восседал на полу бок о бок с лампой, встретившей свою кончину в виде тысячи мельчайших осколков, перед ним сидел Йен, старающийся остановить кровь, беспрестанно бегущую из своего носа. И глаза его беспокойно бегали по бледному лицу напротив, подобно встрече с обезумевшим вмиг диким зверем.