Trial and Error

«Когда мои товарищи познавали нирвану с острия иглы,

Слепо слоняясь в поисках бульварной страсти,

Я молил Бога не дать мне лишиться разума»

-

«I Wanna Get Better»,

Bleachers

Каждый раз одно и то же. Он договаривается о приёме, законопослушно приходит и разъёбывает свои кутикулы, временами чередуя это с провокациями в сторону ногтей, пока Клинт, врач настаивал на том, чтобы Микки называл его по имени, наконец не решит разорвать эту отвратительную тишину первым. Так было и сейчас, но несмотря на то, что сегодня именно Микки был инициатором их встречи, ему всё ещё казалось диким вот так вот просто зайти к чуваку с ноги и начать телить его своими проблемами. Микки никогда не был из тех, кто легко делится наболевшим. Точнее, он из тех, кто сроду не знает, что это такое. Лучше уж пусть люди перешёптываются и гадают во всевозможных направлениях, придумывая самые одиозные теории. Его внутренности были обнажены на потеху публики слишком долгое время. И сейчас у него наконец появилось право выбора, где он остановился на том, что лучше уж всё будет заперто внутри него. Пусть и понимал, насколько иной раз неверным было такое решение. — Снова полуночный эпизод? — его голос заставил Милковича слегка вздрогнуть, но парень тем не менее утвердительно кивнул, так и не подняв головы — Что случилось? — Напился, — Клинт понимающе кивает, явно ожидая дальнейших объяснений. Брюнет наконец смотрит на него, выпрямляя при этом спину — Йен опять ночевал у нас, не знаю, почувствовал себя пятым колесом в этой телеге жизни. Решил выбухать это из своей головы. Отключился, приснился кошмар, проснулся, а дальше ты знаешь. — Мы уже тысячу раз разобрали это чувство по косточкам, помнишь? — Ага. — Это ведь совершенно не про пятое колесо история? — Зависть, — своим ответом он заслуживает от врача кивок в знак согласия. — Вечеринки в дурацких пижамах далеко не твоё. Но есть момент того, что ты видишь, насколько хорошо твоей сестре и тебе хочется того же. Микки, в этом нет ничего зазорного. — Знаю, — почти беззвучно отвечает Милкович, всем своим нутром не желая слышать слов Клинта. Если честно, он и сам не понимал, что вообще хотел услышать. — Виделся, может, с кем-то с крайней нашей с тобой встречи? Только не это. Господь всемилостивый, ну почему? Больше всего на свете ему не хотелось слышать это. Отрицательно мотнув головой, он возвращается к ноющему пальцу, кусая раскрасневшуюся кожу до тех пор, пока боль не становится откровенно невыносимой. — У тебя есть в планах малость раскрыться в обозримом, к примеру, будущем? — невольное раздражение Милковича таки взяло верх и он остановил на своём психотерапевте многозначительный взгляд. — Зачем? — разумеется, Клинт ясно ощущал негодование Милковича. Но вместо бегства от вопроса под давлением протестных эмоций, мужчина лишь выпрямился, точно бросая вызов своему пациенту. — За тем, что тебе 25 и ты ещё ни разу не был в отношениях. Напомню, ты изъявил желание начать нормальную жизнь. Открою тебе секрет, отношения между людьми — одна из составляющих нормальной жизни. — Но не обязательство же? Если ты ни с кем не встречаешься, то чё, типа, всё, с тобой сразу что-то не так? — Именно так оно и есть, Микки. Ты бы не был здесь, если бы у тебя не было проблемы. Да и, повторюсь, не велика беда. Далеко ходить и не надо, я психотерапевт, но, думаешь, я сам не хожу к другому такому же? Круговорот психотерапевтов в природе, ну, а кому они сейчас не нужны? — Я здесь, потому что мне 25 и я всё ещё ссусь в ебучую кровать. — Ты здесь, потому что ты всё ещё не научился жить нормальной, здоровой жизнью среднестатистического члена общества. Просыпаясь каждый день, ты видишь человека, который прошёл почти тот же путь, что и ты, но течение жизни которого абсолютно противоположно твоему. Она справляется с улыбкой на лице, а ты сидишь и годами напролёт жрёшь себя изнутри, пытаясь понять какого именно хуя с тобой не так и почему у тебя не вышло того же. Разве я не прав? — Клинт ещё ни разу не был замечен за пиздобольством. Наверное, поэтому Микки и продолжал к нему возвращаться. Но, тем не менее, у него действительно была склонность к приведению Милковича в бешенство. Обычно, парень косился на него гневным взглядом, что был защитным механизмом, приказывающим другим людям отстать от него. Но на этого парня такое не действовало. Что ж, попытка не пытка. — Ты не пробовал отдохнуть? Просто погулять, Микки, познакомиться с кем-нибудь и заняться сексом? Просто взять и пустить всё на самотёк, посмотреть, куда это приведёт? — брюнет не смог сдержать смех, так яростно рвущийся наружу. Единственное, чего он реально сейчас хотел, так это — встать и выйти из этого грёбаного кабинета, стараясь не чувствовать, как краска предательски заливает всё его лицо. Он мог лишь представить, насколько красными были его щёки. Но вспоминая предыдущие сеансы и стараясь хоть немного себя успокоить, парень делает ряд глубоких вдохов и выдохов. — Я лишь задал тебе простой вопрос, Микки. — Нихе… — его тело снова взяла дрожь, а злость смешалась с вернувшимся чувством болезненно растущей тревоги — Я… — Милкович отвернулся, но Клинт пристально следил за каждым его движением. — Ничего страшного, если не пробовал. — Уверен? Потому что абсолютно все вокруг внушают мне, что только потрахавшись, у меня всё исправится. Да нихуя это не исправит, какой, блять, смысл продолжать лечить меня одним и тем же дерьмом? Ты, блять, понятия не имеешь, насколько я заебался выслушивать со всех сторон один и тот же чёс про ёблю, — по его щекам текли слёзы, которых он даже и не почувствовал, пока мужчина не протянул ему коробку бумажных салфеток. Угрюмо пройдясь по влажным глазам тыльной стороной ладони, он откидывается в кресле и отводит взгляд в сторону. Микки знал, что, скорее всего, выглядит, как капризное дитя, но ему было плевать. Хоть убей, но он просто не мог и не хотел смотреть на мужчину. — Микки, я даже и не пытался говорить, что тебе нужно потрахаться. Я лишь спросил, не думал ли ты сам о том, чтобы попробовать. Смотри, могу ли я сейчас объяснить тебе, что именно я имел в виду? Или всё же сменим тему? — брюнет окинул Клинта свирепым взглядом — Просто я не хочу, чтобы ты думал, что то, через что тебе прошлось пройти — в порядке вещей. — Я не еблан. — Я знаю, что ты не еблан, Микки, я тебя так не называл, — Милкович снова смотрит в сторону, изо всех сил сопротивляясь тому, что крутилось у него на языке. Он знал, что это был мудацкий ящик Пандоры и говорить без знания последствий — довольно опасное приключение. Однако, второе полушарие заполонил голос сестры, которая неотступно призывала его к тому, чтобы быть честным с абсолютно всеми врачами, у которых он мог бы наблюдаться. Дело даже было не в предрассудках. Парень знал, что Клинт никогда не будет его осуждать — у него не было такой привычки. Но, увы, от этого не легче. — Я пытался, — вырвалось из его уст прежде, чем он смог бы себя остановить. От одного лишь воспоминания о событиях, о которых собирался рассказать, по коже колючей волной пробежали мурашки. И справедливости ради стоит отметить, Клинт не давил на него, что было чертой, которую Милкович высоко в нём ценил — Тупое чувство, я уже просто не знал, что мне делать. Как и все остальные, я тоже, там, возбуждаюсь и всё такое… — мужчина кивает, продолжая внимательно слушать — Пошёл в бар, думал, подцеплю кого-то, ну и… Даже не в этом дело, с этим у меня не было проблем. Мы оба знали, чего мы конкретно хотим, а потом… — опустив глаза к своим ладоням, он спрятал их между коленями, пытаясь слегка успокоить заметную дрожь — А потом мы вышли на улицу и у меня появилась эта отвратительная тяжесть. Будто я в чём-то виноват, понимаешь? Меня воротило от самого себя, мне было пиздец стыдно, как будто я делал что-то плохое. У меня началась паническая атака, а он начал распускать руки… И я просто сорвался. — «Он»? — его живот взял узел склизкой конвульсии и глаза резко метнулись на Клинта, пока к лицу подступали пучины адского пламени. Как же он проебался. — Я не это имел в виду… — В этом нет ничего криминального, Микки, всё в порядке. Ты никому не обязан за это оправдываться. Продолжай, — вновь бессильно облокотившись на спинку кресла, Милкович ещё больше склонялся к побегу отсюда. К этому моменту запас его энергии был уже истерзан, а собственные действия напрочь выбивали дух из его сознания и тела. И всё это лишь заставляло его кровь закипать от накатывающей к глотке злости. — Ты сказал, что сорвался, — слышится голос Клинта, с ювелирной осторожностью старавшегося вернуть парня на путь повествования. Сделав глубокий вдох, Милкович истощённо провёл ладонью по своему лицу — Я дал ему пизды. В смысле, я понимаю, что он этого не заслужил, но я не знаю, что на меня нашло в тот момент. Я просто потерял над собой контроль и… Взорвался. Ему, видать, показалось, что я с самого начала выманил его на улицу, чтобы отпиздить. — Как ты себя чувствовал, когда сделал это с ним? — Скотиной я себя чувствовал, ну, типа… Блять… Он… — Микки, что именно вынудило тебя обратиться к насилию? Ты пойми, между произошедшими вещами есть принципиальная разница. Одно дело — чувствовать вину и условную неправильность своих действий, но, что конкретно произошло в твоей голове, что перевело тебя в режим агрессии? — Тогда уже стемнело. Да и он был выше меня… Он мёртвой хваткой в мою руку вцепился, толкнул к стене. — Он тебя испугал. — Даже не пытайся, этому нет оправдания. — А я ничего и не оправдываю. Я занимаюсь осмыслением произошедшего, а не одобрением. Ты испугался, твой организм перешёл к защите. Вот настолько чёрно-белая картина, — брюнет закусил губу, ещё ниже опустившись в кресле — Микки, ты когда-нибудь занимался сексом? Сознательно, ну, по своей воле? Микки хотел сдерзить. Он хотел схватить Клинта за его кретинский воротник и что есть мочи швырнуть того в стену. Он хотел сказать, чтобы тот завалил свой блядский ебальник и завязывал с тупорылыми вопросами. Да, обложить мужчину километрами хуёв действительно было его желанием, но вместо этого он смог лишь молча покачать головой тому в ответ. — Я не могу, — его слова прозвучали настолько тихо, что он сам едва ли себя слышал — Не могу… Смотреть порнуху. Не могу выдержать, когда люди обсуждают такое… Не могу поверить, что мне вообще ещё как-то удаётся дрочить, — Клинт снова как-то странно на него глазел, от чего тот тревожно заёрзал на месте. — Как ты себя чувствуешь, когда кончаешь с дрочкой? — было невероятно дико слышать всё это от своего врача. Он чувствовал себя ужасно не в своей тарелке. — Паршиво. Я злюсь и меня тянет блевать. — Будто ты в чём-то провинился? — мужчина попадает в точку и Милкович кивает ему — Ты ведь осознаёшь, что то, что с тобой творили — неправильно, потому что ты этого не хотел? Микки, ты был ребёнком. У тебя совершенно отсутствовало понимание того, что… — Я получал удовольствие, — бездумно выпаливает он. И этого было достаточно, чтобы уже знакомая ему боль вновь тягуче настигла его глаз. Милкович опускает бесконечно тоскливый взгляд в пол, теперь уже не в состоянии скрыть дрожь в голосе — Поэтому я им и нравился больше, чем Мэнди. Им нравилось, что моё тело отвечает. — Где было твоё сознание, когда они делали это с тобой? Может, ты что-то представлял, когда это всё происходило? Он лишь пожал плечами — Я даже вспомнить не могу. Знаю только то, что мне расписывают другие. Я пытаюсь сам всё вспомнить, но в голове этого всего нет. Просто пустота. А потом, меня кто-то касается, либо сам что-то вижу или слышу, и я не могу… Понимаешь, я не помню ничего из того, что происходило. Но есть воспоминания о том, что я чувствовал и… И это сводит меня с ума. Я не шутил, когда говорил, что мне паршиво, я реально могу блевануть от одного лишь ощущения, — Клинт снова кивает, попутно записывая что-то в свой журнал. Воспользовавшись возникшей вдруг тишиной, Микки возвращается к дыхательным упражнениям прошлой ночи, всё ещё пытаясь привести свои нервы в относительный порядок. — Так, тебе уже толково как-нибудь объяснили, что такое диссоциативная амнезия? — Они как-то по-другому это называют. Это… — Психогенная. Они говорят — психогенная амнезия, но это звучит как-то грубо, согласись. Будто ты какой-то безумец. Меня такое не устраивает, поэтому будем использовать менее гадкий термин, — брюнет кивает ему — Тебе когда-нибудь рассказывали про телесную память? — Нет, — выпрямив спину, Клинт откладывает свои заметки в сторону. — Существует теория, что наше тело выступает таким же блоком памяти, как и наш мозг. Зачастую данная концепция памяти применима по отношению к людям, имеющим тот или иной травматический опыт, допустим, как у тебя. При данных обстоятельствах происходит довольно существенное нарушение в естественной схеме обработки нашим мозгом входящей информации. Простыми словами, наш мозг попросту отказывается функционировать, в определённом смысле, пытаясь оградить тебя либо от происходящего, либо от уже случившегося. Ты впадаешь в бессознательное состояние, стараясь игнорировать то, что с тобой происходит. Но суть в том, что попытки абстрагироваться не меняют самого факта происходящего. Понимаешь, к чему я веду? Тебе делают больно, тебя касаются, тебя подвергают мукам и страданиям — это оставляет на теле долговечный след в виде памяти. То есть, если одна из предыдущих производных вновь даёт о себе знать, в твоей голове происходит своевременный щелчок, предупреждающий об угрозе. Твоё тело говорит тебе, что то, что происходит — ужасно, потому что однажды это уже с тобой случалось при обстоятельствах, сделавших данное чувство ужасным. Я доступно объясняю? — Ага. — Смотри, а сейчас я хочу тезисно кое о чём тебе сказать. Мне бы очень хотелось, чтобы ты меня выслушал, хорошо? Если вдруг я как-то буду тебя смущать и тебе станет не по себе, можешь сразу мне об этом сказать и я остановлюсь. В сексе — нет ничего страшного, Микки. Тебе 25. Как правило, люди твоего возраста ходят на всякие тусовки, пробуют что-то для себя новое, страдают фигнёй, может, где-то ведут себя крайне безответственно, набивают шишки — это всё просто часть жизни для них. Так уж сложилось, что тебе пришлось пережить безумно тяжёлый удар судьбы и их реалии для тебя не являются естественной средой. Наплевав на твою волю, тебя втянули в грязь, которую изрыгали чужие напрочь прогнившие нутра. Удовлетворялись чужие скотские пороки, а брошенным наедине с последствиями остался ты. Это не справедливо в корне, но увы, это то, что мы имеем. У тебя есть мысли — эти леденящие душу, извращённые пережитым и чудовищно навязанные извне идеи, что то, через что ты прошёл — это норма. Но это далеко не так. Для всего, что с тобой происходило есть вполне конкретные термины — пытка, издевательство, наплевательское отношение и изнасилование. Даже язык не повернётся всё это назвать «наказаниями» или «сексом», я до сих не верю своим ушам, когда ты говоришь об этом такими категориями. Знаешь, что такое наказание? Наказание — это когда ты идёшь спать без ужина или остаёшься без мультиков на целых две невыносимо долгих для твоего детского сердца недели, Микки, а не смотришь, как твою сестру избивают до полуживого состояния из-за того, что ты сделал какую-то ошибку. Не позволяй тому, как они называли все эти деяния, определять то, чем это всё действительно является. Секс — это нормально. И время от времени возбуждаться просто так — тоже нормально. Не поверишь, но дрочить тоже в пределах абсолютной нормы. Ладно? За это тебе не грозят никакие вечные муки, никакие скрежеты зубов и адские котлы, ничего такого. Ты не противный и не гадкий, если делаешь что-то из перечисленного. Ёпрст, думаешь, папа римский иной раз не куролесит? Просто те эмоциональные раны, которые сейчас есть у тебя, нуждаются в серьёзном лечении, — Милкович понимающе кивает, ещё сильнее коленями сжав свои ладони — Что ты должен сделать в первую очередь, на мой взгляд, так это покопаться в том, что было на самом деле. Это нужно для того, чтобы мы надлежащим образом проработали все эти моменты. — Ну и как я это сделаю, если нихера не помню? — Есть отчёты, — Микки снова недовольно отворачивается, будучи глубоко несчастным от наличия в этой галактике ответа на свой вопрос. Он пришёл к выводу, что, скорее всего, просто не хотел мириться с реальностью своей жизни. — Как сам думаешь, сможешь выдержать? — А у меня есть выбор? — Выбор есть всегда, — в этот раз Милкович решил отмолчаться, вернув глаза к полу — А по поводу угрызений совести и стыда относительно секса… — Док, ты реально хочешь, чтобы я протрахал себе путь к исцелению? Плакал там, завывал в процессе, может, мне ещё чёлку отрастить? Мужчина лишь качает головой — В твоей жизни есть кто-нибудь, кто вхож в ваш дом и кому ты доверяешь? Кто-то кроме твоей сестры, разумеется. Просто другой человек, который тоже в курсе ситуации и был бы, допустим, готов поработать с тобой? — Поработать со мной? — Ну, как… Не хочу говорить «подопытный кролик», но… Так уж получается, что именно это я и имею в виду. Нужен кто-то, с кем бы ты мог открыто делиться всеми чувствами, которые могут возникнуть на том или ином этапе. Кто-то, кто даст тебе достаточно пространства для освоения чего-то нового, но в то же время, без проблем сможет оставить тебя в покое при необходимости. Кто-то, кто не осудит тебя и не надавит. — Я целыми днями дома зависаю. Мэнди — единственная, на кого мне не похер, поэтому это вообще не вариант. — Хорошо, я тебя понял. Это всего лишь один из вариантов, так что, всё нормально, не всем он подходит, — парень кратко ему кивает — Так, Микки, как я понимаю, у нас остаётся совсем мало времени. Не возражаешь, если запишу тебя на пятницу? Учитывая текущее положение дел, мне бы хотелось, чтобы мы встретились с тобой в самое ближайшее время, — Милкович продолжал тому безмолвно кивать, не в состоянии вставить ни слова — А насчёт ночного инцидента, я всё-таки придерживаюсь своей предыдущей рекомендации. Никакой жидкости за пару часов до сна, исправно работающий будильник под боком, на всякий случай, чтобы время от времени тебя будил. Ну и, само собой, никакого алкоголя. — Замётано. — Микки, я знаю, что ты расстроен. Не могу сказать, что понимаю, что ты чувствуешь, но я, определённо, понимаю почему ты так себя чувствуешь. Я правда советую тебе запросить все полицейские отчёты и принести их сюда, чтобы мы вплотную могли ими заняться. И если ты решишь последовать моему совету, прошу, не читай их в одиночку. Вещи, которые будут там описаны, вполне могут вызвать у тебя не самую нужную нам реакцию. — Ладно, но что, если от них я вообще ёбнусь? — Тогда будем работать ещё усерднее и вытащим тебя. Ты — не жертва, Микки, а настоящий боец. Запомни это раз и навсегда. — Звучит, как мотивационное дерьмо, тебе бы ещё презентацию подогнать. — Согласен, звучит так себе, но это правда. Однажды ты уже вырвался из всего это ужаса. И теперь, когда ты стал куда взрослее и сильнее, ты должен преодолеть это ещё раз. Порой приходится пережить повторный перелом, дабы всё срослось как можно крепче. Никогда этого не забывай, — сравнение вызвало у Милковича улыбку — С тобой всё будет хорошо, Микки. Не спорю, процесс поганый, но ты справишься, — он сопроводил слова мужчины очередным согласный кивком — Увидимся через три дня, ладно? Прощально взмахнув головой, брюнет поднимается с кресла и порывисто устремляется к двери, чтобы этим самым спасти себя от стрёмных рукопожатий. Освободив-таки свой разум от угрозы неловкости, Милкович направляется к стойке регистрации и передаёт данные о следующей встрече. Его сознание, будто одинокий странник, сосредоточенно блуждающий по станциям каждой из озвученных на приёме мыслей в попытке запомнить всё, что было сказано Клинтом. Мужчина всегда говорил действительно разумные вещи, Микки пришлось отдать ему должное. Он нашёл подход, который не заставлял парня чувствовать себя немощным ребёнком, коим его все считали. Он безмерно ценил мужчину, но в то же время — бесконечно его ненавидел. И только сейчас, уже покидая монотонные стены здания, парень понял, что чувствует себя слегка лучше. Несмотря на то, что в голове теперь существовало чёткое осознание того, что впереди его ждало страшное.