Фальшивка

      Пробуждение было резким и неприятным; Варно будто вынырнул из крутящегося чёрного омута и дёрнулся так сильно, что подпрыгнул и сел на узкой засыпанной соломой лежанке. Он не помнил, сколько вестников успел отправить, но вряд ли набралось хотя бы сто пятьдесят. Пошёл со своей единственной козырной карты и проиграл всё. Ну что за идиот! Место, где он очутился, было совершенно незнакомо — сарай или деревенские сени. Пить хотелось неимоверно, сухой язык болезненно проехался по растрескавшимся губам. Варно попытался встать и тут же бессильным кулём рухнул в сено. Позвать кого-то тоже не вышло — наверное, он сорвал горло, голося пару часов одно и то же заклинание. Изрезанная рука ныла, жгла огнём, а его самого морозило, колотило в ознобе, так что оставалось натянуть тёплый плащ, которым кто-то укрыл его, и ждать, пока придут те, кто его здесь уложил. Хотелось бы верить, что это были Пирамир и Тикари.       Терпеть, впрочем, пришлось недолго — дверь открыл озабоченный и явно давно не спавший Тикари с глиняной кружкой в руке. Увидев закутанного в плащ сидящего на постели Варно, он с присвистом выдохнул и буквально кинулся к лежанке:       — Живы? Плохо вам? Вот, пейте настой, вам опять Вельга сварила. Она знахарка, так что знает, как лучше. Думал, с ума сойду или рядом с вами двумя слягу. Ну что ж вы так? Разве можно, а? Четвёртые сутки как вы не в себе!       Варно только кивал и безуспешно пытался проглотить кисловато-горькую жидкость — сейчас его ни капли не волновало, что это за знахарка и из каких трав этот отвар, только бы утолить иссушающую жажду. Тикари посмотрел на Варно, взял с полки белую тряпицу, положил её ему на грудь и стал поить его с ложки, будто малого ребёнка, тараторя без умолку.       — Ох, я напугался. Сперва ваши птицы вылетали исправно, прям одна за другой, потом всё реже и реже. Пирамир стал дёргаться, снова и снова руку вам резать, водой поить, а когда вы совсем ослабли, то взял и без всякого сигнала руку вашу вынул, рану в порядок привёл и на вас сверху лёг, обнимал вас, даже пел вам что-то и плакал, рыдал прямо, только вы без сознания лежали, так что не слышали, должно быть. Я ещё раз руны пересчитал, а рун-то сто тридцать восемь всего. Ну, думаю, придёте в себя — ох и заругаете. — Тикари отхлебнул отвара, скривился и продолжил. — И тут прилетела огроменная птица — ястреб птенцом бы рядом с ней казался — и кинула сразу пять рун, представляете? И снова началось: всё небо было в этих ваших вестниках. Так что я быстренько разыскал те, что оставались до двухсот, и выдохнул спокойнее уже; птиц снова поменьше стало. Ну, думаю: «Вот и собираться можно». Да только их опять прорвало: и мелкие пичужки какие-то, и покрупнее. Ещё шестьдесят три накидали! Я всё это время и отвлечься толком не мог, боялся, что потеряю что-то в темноте, а потом уж и светать стало.       Я за отцовскими парнями метнулся, чтоб вас забрали, стало быть, и хорошо, из-за деревьев выбежать не успел: вокруг поляны битва шла нешуточная — и стража городская, и королевские мундиры неведомо откуда, а с ними воины какие-то, все в чёрном, бьются. Отец сам меня перехватил. Поднимаемся мы с ним на скалу эту, а вы с Пирамиром друг в друга вцепились, и оба, что мёртвые: холодные, бледные, все в крови. Пришлось вас обоих через седло перекинуть — посадить никак не выходило, а потом с боем с поляны прорываться. Парни вас с лошади на лошадь несколько раз перекладывали, по всему лесу возили — следы путали. Отец говорит, вчера король за голову любого мага награду в сто золотых объявил, а за вашу — и вовсе тысячу. Мы в деревушке под Дремлейном, точнее, не в деревушке даже. Тут домик стоит в лесу на опушке, отдельно от остальных. Вельга одна здесь живёт. В деревне больной сказалась, никого не принимает.       Тикари поднял глаза на Варно, прочёл в них кучу вопросов и поторопился на них ответить. — Не бойтесь, она никому не скажет. Это мама… ну, Златки. Это девушка моя знакомая, из цирка. — Тикари покраснел и стал чесать кончик носа. — И за Пирамира не переживайте, он ещё вчера в себя вернулся, слабый только, прийти к вам не сможет. Просил меня давеча сюда его перенести, говорил, вам с ним рядом легче было бы, но Вельга на него накричала и сказала: пусть только попробует — она его заставит мясо есть, чтоб поправиться. И мне запретила строго-настрого. Говорит, силы он свои надорвал, отдых ему нужен.       То же со всей очевидностью Варно мог сказать и о себе. И всё же, когда Тикари, напоив его отваром и повозмущавшись в ответ на молчаливый отказ от еды, помог расположиться на лежанке и, отчаянно зевая, ушёл спать, маг вместо того, чтобы расслабиться и уснуть, попытался осмыслить произошедшее. Выходило, что он в который раз безнадёжно просчитался, а спас его от позора, как ни удивительно, лишь чёрный коршун Морна. Верховный согласился с его предложением и явно подтолкнул к войне с эльфами ещё с десяток преданных ему магов. Даже те, кто прислал своих вестников уже после того, как судьбоносное решение было принято, казались Варно сейчас отчаянными храбрецами, чётко высказавшими свою позицию, несущую только беды и не дающую никаких преимуществ. К сожалению, следующий ход короля был довольно предсказуем. Единственный шанс уничтожить или усмирить взбунтовавшихся магов — открыть проход, впустить сотню-другую боевых эльфов и отдать им свои гвардию, стражу и пока ещё верные войска. Кровавая междоусобица на радость эльфам… Неужто отец пойдёт на это?       Мрачные мысли думались туго. Да и что толку было ворочать их в голове? Что могли дать они кроме боли и отчаяния? Варно решил подумать о приятном: жив он пока и парни его с ним. А Пирамир ещё и связь с даром нащупал. Явно ведь лечил его сорванец, совершенно ничего не умея, рискуя собой, отдавая всё, что у него было, до последней капли. «Доигрался ты, Варно, доухаживался. Так не бьются за случайных спутников. Даже за друзей так не сражаются», — заворчала совесть, но от этого ворчания на душе стало светлее и радостнее. Чужая любовь представилась вдруг нежнейшим, трепещущим на ветру цветком, особым даром, который на пути Варно ещё не встречался. У него были верные друзья, отличные наставники, страстные любовники, преданные соратники. Но можно ли сказать, что кто-то по настоящему любил его? Той самой трепетной, горячей, жаждущей и щедрой, идущей из самого сердца любовью?       Разве что мать, которой он не помнил. Король отправил её в ссылку в северную провинцию, строжайше запретив видеться с малолетним сыном. Там она вскорости и умерла, то ли от болезни, то ли от других, не таких случайных причин. А сам король относился к Варно всего лишь как к одному из приближенных дворян: никакого тепла, никакой близости, только приказы и награды за их выполнение или наказания за промахи. Раньше Варно думал, что виной всему магия, что это из-за неё отец не принял сына, разозлился на когда-то любимую жену за то, что вместо наследника родила ребёнка с даром. Теперь же, когда король вознамерился жениться на эльфийке, эта версия потеряла смысл.       Многое из того, что он считал важным и значимым, теперь обесценилось: власть, положение в иерархии магов, расположение короля, деньги. Обессиленный и обескровленный, лишённый должности и магии, без единого гроша в кармане, тот, за чью голову была объявлена самая высокая награда в истории королевства, лежал на тощей подстилке из сена и думал только о влюблённом в него мальчике. Парнишке, сумевшем пройти через ад незапятнанным и не озлобленным, ежеминутно страдающем, абсолютно нищем и при этом способном так горячо любить. Как же не подходила ему эта дурацкая холодная маска, на которую Варно купился при их первой встрече. Варно с трудом перевернулся на бок и вздохнул; он не понимал, что делать со всем этим, но одно знал точно: отныне он больше никогда не назовёт его Анкалионом. Никаких больше эльфийских званий, обычаев и стихов, ухаживаний по канону лесного народа.       — Только Пирамир, — прошептал Варно и заснул совершенно успокоенным.       Восстанавливался Варно куда медленнее, чем хотелось. Вельга кормила его почти насильно, выпаивала травяными настоями и крепким бульоном, заставляла вставать, разминать мышцы, умываться холодной водой, но силы возвращались лишь на несколько минут, и Варно снова падал на лежанку. Никогда он не чувствовал себя таким беспомощным и бесполезным, даже нечаянная победа больше не радовала. Теперь она виделась в мрачном свете: порой Варно начинал корить себя, что вбил последний клин между королём и магами. Может быть, тот же Морн сумел бы убедить, объяснить — всё же он был куда старше и умнее. Возможно, если бы в голову пришёл понятный и чёткий план, дающий надежду, то Варно смог бы найти силы и вернуться в бой, но пока все варианты казались неосуществимыми, а действия бессмысленными.       Пирамир вышел из избушки в сени на пятый день после пробуждения Варно и сразу взял все заботы о больном на себя, чем, на удивление, совершенно поменял его настроение. Теперь они обедали и ужинали не в постели, а за вынесенным в сени круглым столом, который Пирамир застилал каждый раз старенькой белой скатертью, расшитой задорными вишенками. В кружках и старых бутылках из-под настоек Вельги появились цветы, а сами сени, словно по волшебству, стали вдруг самым обжитым местом в доме. Пирамир из домотканой рубахи переоделся в привычные псевдоэльфийские наряды и к обеду выряжался особенно эффектно, обвешиваясь фальшивыми каменьями так, будто был живой витриной для продажи украшений. Тикари же вернул своей коже поддельную смуглость, взял моду легонько подводить глаза сурьмой и перестал сбривать пробивающиеся усики. Теперь он ходил то в красной, то в ярко-синей блестящих рубахах, расшитых золотистым кантом, и в мягкой кожаной шляпе с неширокими полями, небрежно накинутой на покрашенные в смоль кудри. Узнать в бойком цыгане прежнего Тикари было решительно невозможно. Уходил он рано утром, возвращался лишь к вечеру, с подробным рассказом о том, как обстоят дела в Дремлейне. Цирк вернулся туда, и Тикари постоянно приносил Вельге весточки от Златки, а Варно — собранные по дороге новости и сплетни.       Грядущий заход эльфов был обставлен достаточно хитро. Король объявил, что сразу после солнечного равноденствия прибывает его невеста со свитой. Сколько будет эльфов в этой самой свите, оставалось только догадываться. Анкалион, по слухам, уже выехал из столицы в Перелесье, чтобы забрать светлейшую принцессу и сопроводить её ко двору. Действовать нужно было как можно скорее, вот только Варно не знал, как предотвратить катастрофу. Для начала он решил разобраться с парой мелочей и привычно попросил Тикари выступить в роли переводчика.       — Тикки, — сказал он будто между делом, — узнай у Пирамира, где перстни, что были со мной тем вечером, и браслеты. Мне это может понадобиться, а у себя я их не нашёл.       Тикари до того удивился, что даже отставил тарелку со своей любимой похлёбкой с сушёными грибами.       — Сами-то чего ж не спросите? Он ведь не немой. Со мной болтает, а уж с Вельгой слышали бы вы только, как препирается. И крутится вокруг вас целыми днями. Это что он? До сих пор молчит при вас?       — Выходит, что так, — нехотя ответил Варно.       Много раз он пытался заговорить с Пирамиром за обедом или во время помощи с перевязкой ран и переодеваниями. Варно благодарил его за участие в ритуале, хвалил умение составлять букеты, спрашивал о погоде, рассказывал истории о своей учёбе и службе, в общем, всячески пытался развеселить и обрадовать. Но тот лишь отмалчивался, в ответ на комплименты отвешивал сложнейшие эльфийские церемониальные поклоны: от лёгких плящущих книксенов до полных надменности и куртуазности реверансов, по-прежнему упрямо не откликался на своё имя, а в свободное время, не поднимая глаз, плёл браслеты из неисчерпаемого запаса бисера, словно верил, что всё вернётся в прежнее русло и они втроём побредут по королевству, торгуя безделушками.       — Н-да. А вы-то, вообще, как? Ну, в смысле, вам только эльфы и нравятся? — поинтересовался вдруг покрасневший даже сквозь поддельный загар Тикари, вскочил из-за стола и натянул лежавшую на подоконнике шляпу. — Чёрт! Сами разбирайтесь. Не хватало ещё! Сваха я вам, что ли?       Двери за выбежавшим Тикари грохнули так выразительно, что Варно впервые за последние пару месяцев расхохотался. Впрочем, вернулся Тикки довольно быстро, наскоро доел оставшееся в тарелке и объявил Варно, что в этот раз пойдёт в Дремлейн не один, а с Вельгой, которой нужно что-то там прикупить на рынке. Особо подчеркнул, что вернутся они только завтра к вечеру, и удалился с предельно подозрительной улыбкой. Грядущую цирковую программу хотелось посмотреть до конца, поэтому Варно с удовольствием пообедал, переоделся и сменил повязку на руке. Рана, к его радости, была чистой и быстро заживала. Пожалуй, швы скоро можно будет снять. Настроение в кои-то веки было отличным. Варно понял, что действительно надеется на какой-то сигнал от Пирамира: намёк, жест или и вовсе признание. И ждёт его почему-то с трепетом и нетерпением, ничего не предпринимая, будто боится спугнуть своими горячностью и напором, с которыми привык действовать в делах любовных.       Пирамир вышел только к ужину, одетый в свой любимый фиолетовый муаровый костюм, туфли на высоких, покрытых фальшивой позолотой каблуках и в эльфийском парике, который обычно дома не надевал. Белоснежные шёлковые пряди были уложены в сложную высокую причёску и увенчаны диадемой, что делало его на вид выше. Украшений в этот раз было надето по минимуму, а каждое движение казалось заученным и отрепетированным. Сегодня он особенно сильно, до боли напоминал Анкалиона, а когда застыл у стола в горделивой, но вычурной и неестественной позе, то Варно вспомнил вдруг, где он видел всё это. Пирамир как будто сошёл с парадного портрета Анкалиона, нарисованного придворным художником.       — Давно хотел спросить тебя, Мир, — сказал Варно, демонстративно обойдя его со всех сторон и тщательно оглядев, — неужто удобно тебе в таком виде в этой глуши? Если ты чтоб меня порадовать, так зря. Мне ты куда милей, когда никого из себя не корчишь. Ужинать садись, там Тикки ягод по дороге насобирал для тебя, а Вельга каши сварила, мёд ещё и орехи. Пойдём?       Но Пирамир молчал и всё так же стоял столбом, даже не думая шевелиться. Вспомнились рассказы Тикари о том, как неведомо зачем прежний хозяин Пирамира заставлял его выстаивать в кабинете долгие часы в неподвижности. Варно решительно шагнул ближе и взял парня за руку, чтобы увести к столу. Прикосновение к запястью заставило вздрогнуть. Под пальцами ощущалась нежнейшая замша, так что Варно тут же понял, к чему прикасается. Он подождал несколько секунд, откинул пышный кружевной манжет надетой под камзол рубахи и погладил пальцем кожу знакомого белого браслета с голубыми узорами. Разрезанные завязки были аккуратно сшиты, браслет почищен, а царапины на коже тщательно отполированы. Сердиться не было сил. Пирамир всего лишь попытался угодить ему, постарался стать идеальной копией того, в кого когда-то Варно был безответно влюблён.       — Дай-ка гляну. — Варно споро развязал замшевые шнурки и не глядя отбросил чужой брачный браслет в сторону. Под ним нашлось то, что Варно и разыскивал: тонкая бело-голубая полоска с рунами. — А я уж думал, не люб тебе мой подарок, раз чужой на себя напялил.       Варно вновь провёл пальцами по запястью, теперь уже не столько по узкой и прохладной бисерной ленте, сколько по нежной коже. В глаза бросились исколотые и потрескавшиеся от шитья и плетения кончики пальцев, натёртые суровой ниткой. Взяв чужую руку в свою, Варно бережно их поцеловал, вспоминая белоснежно-мраморную, абсолютно идеальную и холодную кожу на ладонях Анкалиона.       — Давай снимем и остальные красивости, хорошо? Мешает же. Хочу поцеловать тебя, да боюсь, диадема свалится, а причёска растреплется.       Пирамир всё ещё молчал и стоял неподвижно, но взгляд его перестал быть пустым и застывшим.       — В прошлый раз я был груб именно потому, что злился на того, кого ты пытаешься изобразить сейчас, милый. Пойми, тебе не нужно быть кем-то другим для меня. Ты сам по себе замечательный: чистый и искренний, щедрый и талантливый, и, я уверен, очень красивый там, внутри, под этой дурацкой личиной.       Варно аккуратно снял диадему и парик, положил их на стол, распустил тугой хвостик и аккуратно разобрал мягкие русые волосы, радуясь, что в этот раз рядом с ними не стоит окровавленный таз. Захотелось обнять, прижать к себе покрепче, что Варно тут же и сделал, уткнувшись носом в пшеничного цвета макушку. Волосы пахли сеном и хлебом, свежескошенным лугом и солнцем. Варно вспомнил изысканный, но несколько навязчивый аромат восточных лилий, которым всегда был окутан Анкалион, и разозлился на самого себя. Сколько же можно сравнивать? Искать отличия? Разве главное отличие не очевидно?       — Вы не знаете обо мне ничего, вот и говорите так. — Грубоватый, осипший голос Пирамира дрожал. — Я… Только он вам и ровня: принц, как и вы, маг, а со мной… Будете со мной сегодня? Я сделаю всё, что скажете. Буду для вас кем угодно!       — Что ты, глупый! Почему только сегодня? Боишься, я так плох в постели, что тебе не захочется повторить? А насчёт остального, — Варно слегка разжал объятия и посмотрел в глаза Пирамиру, — я никогда не был наследным принцем и уже им не стану. Я нищий, преследуемый королём бастард. Беглый преступник, оскорбивший эльфа. И не маг больше, ты и сам знаешь. Может, это тебе не стоит со мной связываться, а то проблем наживёшь? Что ж до того, что ты держишь в голове, то знай: Тикари рассказал мне всё ещё в самый первый наш вечер. Это позор, конечно. Но не твой, детка, а графа Гвириона. И он смыт уже его кровью. Граф казнён, всё его наследство ушло эльфам. Жаль только, что он сдох не от моих рук, ну тут уж я не властен что-либо изменить.       — А я правда похож? Вы же его видели. Говорят, он невероятно красив, — зачастил Пирамир.       Варно почувствовал, что терпение заканчивается, и сказал резче, чем собирался:       — Нет, милый. Если хочешь знать правду, между вами почти нет общего. Все эти уши, волосы, наряды — это пустое. Ты о главном забыл. Да, я множество раз видел Анкалиона, любил его, был с ним в спальне. Могу дать советы, раз уж ты мечтаешь во всём походить на этого клятого эльфа. Тебе следует стать жестоким подлецом, коварным интриганом. Давай, не теряйся. Начинай крутить хвостом перед каждым заинтересованным носом, соблазнять, устраивать заговоры. А прямо сейчас отошли меня прочь за мои дерзкие слова — и будешь прямо его копия.       Пирамир вздохнул и положил голову на плечо Варно. В этом жесте всё ещё было столько робости и неуверенности, что плотские желания отступили на второй план перед стремлением утешить, занежить и залечить душевные раны. Варно провёл пальцем по шее Пирамира, подцепил тёмно-фиолетовый шейный платок, распустил завязанный на нём сложный узел и потянул шелковистое полотно на себя. Скользнул взглядом по оголившейся длинной шее и решительно свернул платок в плотный жгут. Повязка на глаза определённо лишала части удовольствия, зато позволяла не думать о прошлом и не сравнивать.       — Видишь, милый, я только с тобой сейчас. Никаких эльфов между нами, и всё только так, как ты сам захочешь.       Варно обхватил руками тонкую талию, не решаясь резко потянуть на себя. Он чувствовал, что Пирамир движется в кольце его объятий будто зажатая в горсти птичка. Шелест сброшенной одежды объяснил причину суетливых движений, успокоил и приободрил одновременно. Варно отпустил Мира и тоже стал торопливо распускать завязки на рубашке. Через пару минут ему пришли на помощь ещё две умелые руки. Пирамир помогал ему переодеваться уже больше недели, но в этот раз он вёл себя совсем не как сиделка: в несколько движений стянул с Варно всё до последней тряпки, оставив нетронутой только повязку на руке, решительно ухватился за наполовину вставший член и сразу стал его ласкать ловко и напористо. Гибкое горячее тело прильнуло к груди Варно, а его губы и язык оказались в плену жаркого рта, такого сладкого, будто Пирамир только что ел собранную Тикари землянику. Варно успел лишь подумать о том, сколь быстро робость в парне сменилась страстью, как его ловко опрокинули на лежанку. Рухнувший сверху Пирамир явно жадничал и торопился. Он вёл себя как мучимый жаждой путник, добравшийся наконец до оазиса и намеревающийся осушить озеро одним глотком.       Варно пытался замедлиться, быть нежным и осторожным, но чужая страсть дурманила и заводила до боли. Очень скоро его поцелуи тоже стали жгучими и кусающими. Варно осыпал ими точёную шею, ключицы и плечи, тискал ладонями круглый зад и снова и снова шептал: «Мир, мой сладкий, милый Мир». В ответ Варно слышал лишь сорванное быстрое дыхание и бешеный стук чужого сердца. Мелькнула неприятная мысль, что Пирамир всё ещё не решается разговаривать с ним или стонать из-за надуманных страхов, но тут он перестал ласкать член рукой и стал аккуратно на него насаживаться. Варно замер, чувствуя, как все мысли вылетают из головы, уступая место заполняющему собой всё нутро желанию. Сейчас он не мог думать о чём-либо кроме обжигающей и дразнящей близости парня, оказавшегося столь чувственным и пылким. Сбивающееся шумное дыхание Пирамира, шёлковая, разгорячённая глубина, обволакивающая член, рваный, постепенно ускоряющийся ритм, сливающий их воедино. Это всё было таким живым, искренним и ярким.       Близость будто всё прояснила и расставила по местам. К тому моменту, как Варно почувствовал, что Пирамир изливается ему на живот, а после и сам кончил, прижав его к себе покрепче и вогнав член до предела, стало совершенно ясно, что Пирамир не стал случайно подвернувшейся под руку заменой или сиюминутным развлечением, отнюдь. Варно осознал, что он привязался к нему всем сердцем и видит в их встрече благословение небес, редкий шанс на подлинную взаимность, на глубокие чувства и равные отношения. Он прижал к себе расслабленного и трепещущего от удовольствия Пирамира и поклялся, что ни король, ни треклятые эльфы этого счастья у него не отнимут.