Зарево

Аромат шоколадных сигарет, дым которых особенно четко виднелся под светом белой лампы, нависающей над бильярдным столом. Бутылка дорогого виски и раскатистый звук шаров ударяющихся друг об друга. Инородно здесь выглядела только я.  Колени дрожали, покрывались мурашками. Ткань платья не дотягивала до них длиной, так и оставаясь на бедрах, и предательски задиралась время от времени. Я нервно обвела взглядом помещение. Просто большая комната, наполненная бильярдными столами с лампами, нависающими над ними, барной стойкой в самом углу и большими окнами. Это все выглядело немного устаревше, но вычурно. Особенно плохо было, что включена была только одна лампа рядом с нами. Это создавало мрачную обстановку вокруг и давило. Психологически. Ян стоял рядом, мягко сжимая горячими пальцами мое плечо, и этот жар хорошо ощущался даже через ткань платья. Я ставила на то, что Соколовский чувствовал, как дрожит мое тело и была готова поспорить, что ему это нравилось. — Познакомься, Мария, это Гриша. Мой старый друг, — слова издевательски перекатились на языке Яна. И после моей затяжной паузы, стали еще более едкими, — Поздоровайся. Разве ты не вежливая девочка?  — Не очень понимаю, что ты делаешь, — мужчина, который, судя по всему, был Гришей и все это время составлял Васе компанию для игры в бильярд, окинул меня жгучим янтарным взглядом. — Привел девушку сюда…Мы ее на двоих делить будем? Вася не в счет, он прекрасно устроился под каблуком своей жены. Словно в подтверждение его слов Вася бросил в мою сторону мимолетный взгляд, но тут же вернул его к шару на зеленом ковре. Не сопереживать, не жалеть, не мешаться под ногами, если творится зверство. Ты ведь мужчина. Эти постулаты были выгравированы не только на подкорке мозга каждого из присутствующих. Они оставались шрамами от пойманных пуль или порезов в разных частях тела. И Вася не был исключением. По его взгляду, которым он встретил нас с Яном, когда мы только вошли в помещение, было понятно, что случилось что-то, чего Вася очень боялся. Сейчас же этот взгляд очень умело прятался за увлеченностью игрой. Лампочка, нависающая над столом, моргнула. Пульс добравшийся до отметки в сто сорок, не меньше, сейчас выливался в редкие, но глубокие вздохи и грозился вот-вот вызвать паническую атаку. Пугало даже не то, что на всем этаже не было никого, кроме нас и охранника, оставшегося за дверью. Пугала неизвестность. — Она у тебя немая? — Гриша усмехнулся, прозвучал до раздражения уверено. Он вновь взглянул на Васю, который мрачно выжидал, пока его друг уже наконец ударит по шару и заткнется, — Где он ее нашел?  — Мария, — Соколовский медленно перевел руку с моего плеча к шее, мягко, неожиданно мягко, сжимая ее где-то на переходе к затылку, — Поздоровайся.  Я кивнула в знак приветствия, болезненно глядя перед собой, на кучу шаров, расположившихся в центре зеленого стола. Можно ли разбить человеку голову с помощью бильярдного шара? Где-то в параллельной вселенной, где законы физики устроены иначе, я могла бы ударить кием по груде сфер и наблюдать, как каждая из них отлетает в головы присутствующих. Выиграла бы себе фору в секунд двадцать. — Пусть не здоровается, я не из обидчивых, — Гриша уже потерял всякий интерес к игре, нагло разглядывая меня, — Видно же, что она напугана. Пускай выпьет сначала, расслабится…Мы же не звери какие.  Именно они. С недавних пор я поняла, что ненавижу быть жертвой. Куском окровавленного мяса притягивающим волков своим металлическим запахом крови. Но, черт, я была. И сейчас лань во мне смогла только отрицательно покачать головой, отказываясь от алкоголя.  Фиолетовая рубашка натянулась, оттягивая воротник и открывая обзор на края какой-то татуировки в районе шеи, когда Гриша потянулся к краю стола за бутылкой. У него были короткострижженные темные волосы, выбритые виски и карие, отливающие в черный, глаза. Испорченный взгляд. Если Ян был плохим, то Гриша, очевидно, был еще хуже.  И по ощущениям его рука со стаканом виски у моего носа была до опасного близка.  — Пей, — нарочито ласково скомандовал Ян. На потеху своему другу. Конечно. Этим мужчинам не отказывают. Я обхватила стакан дрожащими пальцами, прислоняя стекло к губам, и сделала маленькие, обжигающие ротовую полость, глотки. Самое большое заблуждение, оставшееся во мне, как привычка из прошлой жизни, заключалась в том, что в схватках с Яном, я уже заранее готовилась к проигрышу. Соколовский, наклонился ко мне чуть ближе. Его пальцы коснулись дна бокала, поднимая его вверх, буквально заставляя алкоголь быстрее попадать в мой рот, и от этого стало плохо. Спазм сжал горло, заставляя согнуться в кашле. Ко всем прочим страхам добавился еще один: если меня вырвет, я точно не впишусь в обстановку этой громкой роскоши. Ян поставил бокал с недопитым виски на край бильярдного стола, а я медленно втянула через нос спертый воздух. Да, главное, чтобы не вырвало. — Вы совсем уже ахуели? — Вася не сдержался и тоже оторвался от игры, — Ян, закругляйся. Это нихуя не смешно.  — Закругляться? — Ян задумался. Не по-настоящему. Будто отыгрывал роль на сцене, — Еще рано. Мы даже не поболтали о твоих друзьях, да, Мария? Парнях. Лучшей жизни…Ты счастлива? Его ладонь легла на мою спину, и я впервые пожалела, что надела такое открытое платье. Горячие пальцы будто оставляли ожоги на коже вдоль позвоночника. Я прокашлялась еще пару раз, прежде чем у меня получилось выпрямиться. — Ян, я хочу домой, — к удивлению, жар виски во рту подействовал отрезвляюще. Дрожь в теле уменьшилась, — Уведи меня. — Тебе не нравится наша компания? — парировал Гриша. Я метнула в него, полный отчаяния взгляд, — Мне никто из вас не нравится. А после точно такой же взгляд коснулся Соколовского: — Пожалуйста, Ян. И снова оно. То самое чувство, когда остатки гордости, злости, желание хотя-бы иногда показывать зубы пересиливают страх. В последнее время сила проявлялась, как реакция на определенные триггеры. Моим триггером был издевательский тон и звук того, как шары для бильярда ударяются друг об друга. Терпение заканчивалось, а страх постепенно отступал. — Да, — шмыгнув носом, произнес Ян, — Я догадываюсь, с кем бы тебе сейчас было гораздо интереснее проводить время. Я уловила иронию в его голосе. Соколовский говорил о Роберте. — Ян, я хочу поговорить с тобой наедине, — повторила я чуть тверже, — Пожалуйста. — Ах, ты хочешь поговорить, — цокнул он, покачав головой, — А почему не хотела полгода назад? Тогда, когда это нужно было сделать. Нужно было поговорить.  Его рука слетела с моего плеча так небрежно, словно Соколовскому теперь физически неприятно было касаться меня. — Поговорить, — прошипел он, — А не сбегать. Дать мне возможность загладить вину, исправить что-то и уйти, если бы у меня не вышло. Я бы отпустил тебя.  — Не отпустил, — мой голос дрогнул, — Ты бы не отпустил.  — Отпустил, — настоял Ян. Сейчас все присутствующие молчали, просто наблюдая за развитием диалога между нами. Я заметила смятение на лице Климова, будто он был единственным, кто не понимал, что происходит, — Если бы у меня не вышло. Но ты сбежала и даже не дала извиниться. — Извиняйся тогда. — мой голос прозвучал громко, а жар выпитого ранее виски, сейчас обжег щеки, окутал теплом все тело, — Давай. Теперь у тебя есть эта возможность. Только не рассчитывай на то, что ты подаришь мне пару браслетов с брюликами, и мы тут же все забудем. — Ох, — глянув на меня, Соколовский горько усмехнулся, — Конечно. Тяжело забыть то, что ты очень хочешь помнить. Он покачнулся, перевел вес с одной ноги на другую. — Но, в общем…все остальное ты быстро забыла, перечеркнула и пошла дальше, — Ян разочарованно хмыкнул, и я готова была поклясться, что впервые наблюдала в нем эту эмоцию. Затем опустил взгляд в пол и тихо спросил, — Этот наркоша был лучше меня? Да. Сейчас. Даже если это разочарование в его голосе заставляет напрячься все мышцы в моем теле, я должна была злостно усмехнуться и ответить, — Любой лучше тебя. Климов рассмеялся, словно действительно знал Яна достаточно долго, чтобы с забавой реагировать на то, как кто-то другой его подначивает. Но я не подначивала. — Любой значит, — он наигранно задумался, прежде чем отстранился и обратился к Грише, — Она тебе нравится? — Симпатичная, — Климов улыбнулся. И я готова была поклясться, что эта улыбка не значила ничего хорошего, — Даже очень.  Ян больно сжал пальцы на моем предплечье и одним небрежным рывком толкнул меня вперед, — Забирай.  Упасть не удалось. Чертовски хотелось ощутить покрытие коричневого ковролина под ладонями, обжигающую боль от падения, всё другое, но только не это чертово объятие Климова. Я была бы согласна даже на то, чтобы моя голова коснулась края бильярдного стола, и мир в миг рассыпался, как разбитая лампочка. В ноздри ударил мускатный шлейф мужского одеколона и будь этот Гриша трижды проклят, если это не самый худший аромат в мире. Крепкие мужские руки обвили талию, впились ногтями в кожу. Гриша прижал меня к себе так близко, словно ждал этого с самого начала вечера. Соколовский не мог так поступить. Даже спустя полгода. Даже в отместку. Даже под воздействием боли. Ян мог убить меня, но точно не отдать другому. От осознания реальности, в которой он толкнул меня в чужие руки, стало больно. Физически. Морально. Где-то в глубине сердца что-то завыло. Я даже успела разозлиться на себя за то, что такой поступок со стороны моего бывшего воспринимался как предательство. Поступок Яна должен был стать для меня нормой, ожидаемым ударом, но точно не предательством. — Не бойся, — ласково протянул Климов, — Мы хорошо проведем время. Иногда люди, что обижают нас даже не осознают, что у любого терпения есть конец. У страха есть конец. У всего.  В один момент просто прекращаешь бояться. Устаешь от этого. Взгляд вцепился в черный увесистый шар, лежащий на темно-зеленой поверхности бильярдного стола прямо позади Климова. Затем коснулся Яна, засунувшего руки в карманы классических брюк. Соколовский выглядел так, будто каждое прикосновение Гриши к моему телу, причиняло физическую боль, но стиснув зубы, терпел. Воспитывая? Наказывая? Выжидая что-то? — Да, — я улыбнулась. Немного поломано, но так как могла в сложившейся ситуации. Одну руку положила на плечо Гриши, а другую завела за его талию, — Я в этом не сомневаюсь.  Ян бы видел, что делает моя рука, если бы не впил жгучий взгляд в черты моего лица после того, что я сказала. Зато Вася видел. Видел и заговорщически молчал. Пальцы нащупали холодное покрытие шара. Я сжала сферу в руках и немного отстранившись посмотрела на Климова с фальшивой нежностью. Прошло около десяти секунд, прежде чем моя рука с размаху опустилась на его затылок. Гриша вскрикнул. Можно ли бильярдным шаром разбить человеку голову? Ответ поступил запоздало, но все же поступил. Можно.  — Сука, — Гриша выругался, когда его колени уже коснулись пола рядом с моими сапогами, и схватился за окровавленную голову. Останется шрам. Но шрамы это не страшно. Они были у всех присутствующих, и теперь я знала, что тоже могу оставлять их на чужой коже.  За его поясом блеснула рукоять чего-то знакомого, и я решила рискнуть, протянув руку к его ремню. Пистолет оказался в моих руках, прежде чем кто-то из присутствующих успел опомниться.  Отскочив на метр от их стола, я щелкнула затвором предохранителя. Чем дальше я отходила от яркой лампы, нависающим над столом, тем больше силы в себе ощущала, хоть руки и тряслись. Происходящее действительно смахивало на игру в бильярд. Никогда не знаешь наверняка, чей шар в итоге окажется в лузе. Несмотря на удар по голове Гриша отошел от оцепенения быстрее всех, прыснул, — Ты хоть стрелять то умеешь, сучка? Тебе отдача руку сломает.  Я выстрелила. Как умела. И к моей удаче, длинный наконечник на продолжении дула, оказался предохранителем. Это помогло избежать лишнего внимания. От края бильярдного стола отлетели древесные щепки, и только тогда все присутствующие зашевелись, пытаясь увернуться. Отдача действительно чуть не вывернула руку, но боли я не ощутила. Только адреналин.  — Как видишь, — прошипела я, — Хочешь убедиться в моей меткости? Твой друг учил меня стрелять.  Ян стоял, словно каменное изваяние, вернувшись в обыкновенную стойку после того, как ему пришлось увернуться от щепок. Я делала медленные уверенные шаги между бильярдными столами в сторону окон, от которых планировала пройти к выходу. Не опуская руки, все еще направляя пистолет в их сторону. Гриша также упирался в колено, чтобы в случае чего, не дай Бог, пуля не попала в его драгоценную головушку.  Но, черт. Соколовский дернулся, когда понял, что я задумала. Вонзил в меня острый взгляд и сдвинулся с места. Он шел напролом. Так быстро, будто был уверен, что я не выстрелю. В него не выстрелю. — Ян, дай мне уйти, — попросила я, отступая назад, — Иначе я пристрелю тебя.  Но Ян молчал. Просто надвигался, как огромная волна во время шторма, грозящаяся лишить кислорода, если настигнет. — Ян, прошу, остановись. Темная, темная волна. Высокая, метра два в длину. Которая ударит с несравнимо ярой силой, если поменьжуюсь еще секунд пять. Разница была в том, что стой я в море, течение бы затягивало назад при попытке убежать, подставляло под натиск воды. Волна бы ударила по голове, сбила с ног и оглушила бы. Но я не в море. Раздался глухой выстрел. На этот раз отдача принесла меньшую боль, чем в прошлый раз, но руки сделались ватными. Соколовский замер. На бицепсе, обтянутом белой рубашкой, проступило красное разрастающееся пятно. Вася все также стоял в метре от бильярдного стола. Мой взгляд встретился с его карим, и он кивнул, как бы говоря: «сейчас». Я сорвалась с места, стремительно влетая в закрытые двери, которые выглядели достаточно мощными, чтобы выдержать такие манипуляции и не слететь с петель. Больно ударилась телом, как при падении с высоты, когда снесла с ног охранника. Ноги несли сами, игнорируя непонимающие взгляды зевак, направленных в мою сторону, а руки так и продолжали сжимать оружие, пока я не выбежала на улицу.  Холодный воздух обжег, касаясь оголенной кожи, забираясь под платье. Если бы не адреналин, мороз бы заставил окоченеть уже через минуту нахождения на улице без верхней одежды. Но он был, и он качал кровь. Качал, согревая, не оставляя в такой тяжелый момент. И пульс теперь повысился не от страха, а от бега. От эйфории, которую подарил побег.  Мне трудно было поверить в свою удачу, потому что прежде мне так не везло. Это как эмоции человека, который годами у гроссмейстера учился играть в шахматы, а в один день сел с ним за один стол и обыграл своего учителя. Как горячая кровь в лютый мороз или долгожданный глоток в воды в мучительную жару. Я свернула по улице, не оборачиваясь. Чуть не поскользнулась на повороте в переулок, а затем свернула во дворы.  Легкие жгло. Чем больше я бежала, тем больше терялась во времени, в пути и ощущениях. Мне все мерещился желтый свет фар машины, следующей за мной по пятам, а потому я не могла остановиться. Просто не могла.  Даже, когда пальцы на ногах онемели, и эта немота стала болезненно протягиваться к икрам. Я просто бежала медленнее, но бежала с упованием, выигрывая первый в своей жизни беговой марафон. Неимоверно дрожало тело, но это не могло сбить с меня предвкушения золотой медали на шее, которую я получу, добравшись до финиша. Меня не пугало даже то, что дрожь была слишком сильной. Что боль в теле не была похожа на никакую другую, и что холод уже становился остервенелым.   Я не сразу поняла, что начала терять скорость, потому что на таком холоде, подкрепляемым адреналином, мало что было понятно. Я запнулась и свалилась в сугроб, когда вбежала уже в пятый незнакомый двор по моему счету. Это был финиш. И будто в подтверждение моим мыслям, тело наконец расслабилось. Дрожь вдвое уменьшилась и потянуло каким-то теплом. А еще начало клонить в сон, и я задремала, потому что могла себе это позволить. Ведь так приятно засыпать со вкусом победы на своих губах.