Зарево

Я ощущала, как горячая вода стекает по моим плечам уже минут тридцать. Ванная была единственным местом в этой квартире, которое по желанию можно было быстро нагреть, просто позволив горячей воде душа превращаться в пар, касаясь холодной плитки. В последнее время я все больше задерживалась здесь, подтягивая к себе колени и просто думая. Думая. Если бы Ян остался в городе, то наверняка бы уже был здесь. Стоял бы в моей квартире, прожигая меня ледяным взглядом и от одного только его присутствия, температура в помещении упала бы на градусов пять. Тогда бы не помог горячий пар, который разносится по квартире, когда открываешь дверь из ванной комнаты после водных процедур. Мне казалось, попади в Соколовского пуля, она бы затянулась ледяной коркой на его грудной клетке. По крайней мере, именно такие ассоциации он во мне вызывал. Леденящий душу ужас.  Но чем больше проходило времени, тем больше разгоралась во мне надежда на то, что он прислушался. Что уехал и дал мне спокойно жить хотя-бы из той самой капли любви ко мне, что заставила его вообще приехать к моему дому в тот вечер. Потому что с тех пор вестей от Соколовского не было вообще. Была тревога, был страх, что моя жизнь снова разрушится, но не он сам. И чем больше времени проходило, тем больше тревога отступала, а на ее место подбиралось греющее понимание: он уехал. Телефон разрывался от звонков. Я несколько раз подряд слышала одну и ту же мелодию, доносившуюся из кухни, но только восьмая по счету заставила меня медленно подняться с плитки и выключить воду. В воздухе все еще витал аромат фисташкового геля для душа, перемешанный с горячим паром. Я бы очень хотела сходить в спа-салон и коротать время там, но в городе, где я теперь жила из подобных развлечений были только бани. И те неплохи, но общественные меня не особо прильщали. И это мне было непонятно: ну найдись хоть один человек, построй баню на своем участке и бери с местных по полторы или две тысячи в час. Это был не миллионный, но выгодный бизнес. По крайней мере здесь, однозначно.  Облачившись в белый махровый халат и теплые тапочки, я замотала мокрые волосы в полотенце и только тогда решилась выйти в холодное, не согретое парами горячей воды, пространство. Обогреватель был хорошим, но из-за бесперебойной работы в последнее время, просто не успевал отдыхать и кажется начинал терять мощность.  — Привет, Роберт, — я приложила к уху смартфон, поставила чайник, — Тебя убивают?  Последний вариант, к слову, как будто бы был возможен в реалиях моей жизни.  — Нет, — непонимающе произнес он, — С чего ты взяла?  — Я не вижу других причин звонить восемь раз подряд, — улыбнулась я, — Прости, только из душа.  Он рассмеялся. — Звучишь бодро. Я переживал, что ты уже Богу душу отдала со своей пневмонией. Если ты выздоровела, хотел предложить сегодня снова сходить куда-нибудь…Компанией.  Пакетик черного чая, две дольки лимона и пучок магазинной мяты. Здесь, как будто каждый свой день рискуешь заболеть. Я залила содержимое кружки кипятком, и грея пальцы о керамическую посудину, побрела в комнату.  — Сколько у меня времени на сборы? — кокетливо улыбнулась я.  — Так ты…Ох ты пойдешь, — Роберт облегчено выдохнул, — То есть, круто, что ты идешь. Что ты выздоровела. Часа два где-то. Мне заехать за тобой?  Да. Я пойду. Потому что просидеть еще один день дома равнялось издевательству над собственной психикой. Я больше не должна была бояться встретить его на улице, потому что в моей новой жизни вообще не должно было быть человека с его именем и фамилией.  — Если тебе не трудно, — это давалось тяжело. Я ощущала отвращение, небольшое к Роберту и очень большое к самой себе. За то, что мне приходилось говорить, уточнять, за то, что я сама подарила парню надежды, — Но…Мы же друзья да? И ты заедешь за мной…по-дружески?  Я нервно хихикнула. Роберт убедил меня, что никакого романтического подтекста в этом жесте нет и ничего подобного сегодня не будет. Ему просто по пути. Может он пытался заставить нас обоих верить в это, а может это действительно было так.  У меня в комнате стоял косметический столик. Это единственная новая мебель, которую я купила, когда заехала в съемную квартиру. Зеркало с подсветкой, белая консоль с золотыми ножками и кремовый пуфик. Я опустилась на сидение, внимательно глядя на себя в зеркало.  Мне нужно было пространство. Хоть какой-то небольшой уголок, где я могла присесть, обмазаться дорогими кремами и косметикой от Dior и представить, что после я уеду в клуб. В клуб, где не было никакого Соколовского. Где была я, Амина, много крепкого кофе, куча бумаг и регулярные проверки с администрации. Когда я сидела за этим столиком, мне не видны были раздражающие белые обои в розовый цветочек, старые батареи и древесные, вечно скрипящие, половицы. Были только я, зеркало и фантазии о том, что вместо снега и панельных хрущевок за окном сегодня огни большого города, бесконечное движение машин и неоновые вывески заведений. Но пока был только снег. Повсюду.  Мне было всего двадцать три года и, черт, я была слишком юна для опыта, который получила. Единственное  осознание, которое пришло ко мне спустя все эти тернии по дороге к звездам, заключалось в том, что иногда через тернии ты приходишь к еще большим терниям. Плохо если в дороге,  начинаешь сомневаться в том, что звезды вообще есть. В какой-то момент начинает казаться, что это выдумка, сказка для поддержки в трудный период, и такого понятия, как звезды не существует. Как дорога на Эльдорадо. Я начала много краситься. Не ярко, но много. Каждый день наносить тональник на кожу, чтобы скрыть покраснения от мороза, консилер под глаза, чтобы спрятать мешки и тушь на ресницы, чтобы глаза выделить. Блеск для губ насыщенно-розовый, даже близкий к цвету фуксии, чтобы увидеть хоть одну яркую деталь в серой картине существующего мира. Раньше делала контуринг, но мое лицо перестало нуждаться в нем после первых скинутых пяти кило. У меня был свой контуринг, естественный: режущие скулы и острый подбородок. Мне даже приходилось завивать волосы, чтобы сделать лицо хоть немного полнее. Наверное, единственное, что мне теперь в себе нравилось это волосы.  Темно-русые, по пояс. Волнистые после завивки. Я любила свои волосы. Наверное потому что на них хотя бы не остается шрамов. 

***

Это было не караоке, в которое мы ходили в прошлый раз. Вместо травяной настойки –  игристое шампанское брют. Запах жареного мяса и много света. И я собиралась бы с коллегами раньше, если бы знала, что в глуши есть такие вычурные заведения. Нет, мне не нужен был лоск и пафос, но было приятно осозновать, что теперь есть куда надеть красное платье.  С закрытыми плечами и длинными рукавами, но с открытой спиной и едва достающее до колен по своей длине. Это платье не подошло бы к караоке, с непрекращающимся шансоном из динамиков и запахом беломора в воздухе. Но хорошо подходило к этому месту. Ресторан на первом этаже. С белыми стенами и золотой окантовкой. Красными коврами, подсвечниками на столах и античными картинами на стенах. Они не были и близки к высокому искусству по своему содержанию, но выглядели как что-то сносное. По своей атмосфере ресторан напоминал дешевое, устаревшее казино или особняк, переделанный под бар. И бильярдный клуб на втором. А еще несмотря на некую филигранность, в этом комплексе играла музыка, громкая, подталкиввающая к танцам и… — Давай, Мария, колись, пока мы одни, – Катя убедилась, что Роберт с Мишей растворились в толпе и заговорщически взглянула на меня. По-больному зашептала, — На чем ты сидишь?  Я нахумрилась в непонимании. Мы выпили достаточно, чтобы откровенничать друг с другом, пока рядом нет никого из мужчин. Это такие разговоры, когда одна женщина находит общий язык с другой просто потому что «все мужчины одинаковые». Или потому что они смотрят одно и то же кино, посещают одного мастера по маникюру или прошли схожие психологические трагедии. И эти разговоры прекрасны, эти точки соприкосновения прекрасны, но то к чему вела Катя — нет. Оно настораживало и жгло горло слабыми догадками почти также, как пузыри шампанского.  — Да ладно, — она улыбнулась, нахмурившись. Свысока. Так, будто общалась с глупым ребенком, который делал непонимающий вид, когда его обвиняли в поедании шоколада, глупо улыбаясь, перемазанными сладкой пастой, губами, — Ты очень худая, работаешь, как папа Карло. Очевидно, что ты на каких-то стимуляторах. Ты же употребляешь, да?  — Ты больная? — вырвалось невольно, — Ты хочешь сказать, что я… — Принимаешь наркотики, — Катя произнесла это легко, выгнув одну бровь. Так, будто эти слова ничего не означали, — И это ок, я не осуждаю тебя. Мы все балуемся время от времени. Не просто так Роберт притащил тебя в компанию. Кстати, ты ему нравишься.  Я сидела не в силах что-либо ответить. В глазах Кати я была не ребенком с шоколадом на губах, а девушкой с белой пыльцой до носом. Смотрела на нее, пытаясь переварить вышесказанное. Казалось, что-то встало в желудке и чем больше проходило времени, тем больше я понимала, что это не шампанское.  — Здесь можно купить кокс, — Катя облизнула губы, покрытые алой помадой. Очень контрастной с ее бледной, как снег, кожей, — Помнишь Гришу Климова? Да, мы не любим его и даже побаиваемся, и мне реально стремно от того, какие слухи ходят вокруг его  личности, но…Ты типа понимаешь насколько он…— она перешла на хриплый шепот, наклонилась ближе, — Весомый человек, если может продавать наркотики в своих заведениях? Давай разнюхаем дорожку. Там на баре можно купить. Надо просто кодовое слово сказать. — Что ты…несешь? — я нервно проглотила слюну, — Он бы уже давно сел.  — Не смеши меня, — очередная высокомерная усмешка. И я начинала верить, что если сюда влетит группа экипированных накачанных парней в черных касках, Катя посмотрит на них, как на идиотов, а после секундного замешательства предложит понюхать вместе, — Это у вас в городе закладки и все такое. Это деревня, Мария, тут у людей есть деньги и им нечего делать. Все употребляют. И власть тоже. Некоторый кокаин не зря зовут депутатским.  Я не могла понять действительно ли я была похожа на наркоманку, или это Катя просто перебрала с алкоголем. Мне так хотелось верить в то, что это пьяный бред. В то, что она  пересмотрела сериалов по НТВ и вспомнила знакомые сюжеты, пока на месте ее мужчины, рядом с ней, сидела белочка. Мне так, мать его, не хотелось, чтобы это оказалось правдой. Это не должно было быть правдой. Раздался грохот, когда Роберт отодвинул тяжелый стул и присел рядом со мной. По выражению моего лица, по той энергетике, которая исходила от меня, было понятно, что что-то не так. Меня хватило только на то, чтобы повернуться, посмотреть на эти блестящие зеленые глаза, милые кудри рыжих волос и поцелуи солнца в виде веснушек на его щеках. Такие редкие поцелуи в Сибири. — Роб, ты тоже, — я прочистила горло, — Ты тоже употребляешь?  Миша молчал. Его лицо в миг стало мрачным. Таким, будто его женщина сейчас напилась и обсуждала при всех за столом, как долго он не делает ей предложение, и как устала она терпеть отсутствие романтики в их отношениях. Глаза Роберта же выглядели немного испуганно. Но все вели себя так, будто все происходящее было…нормой. Неприятной, но нормой. Роберт переглянулся с Катей. Вонзил в нее сосредоточенный взгляд темно-зеленых глаз и спросил только одно: — Зачем?  — Что? — она возмущено взмахнула рукой, — Мы все думали, что она юзает, я просто озвучила наши мысли вслух. Музыка. Она вырывалась из пыльных динамиков подвесных колонок и устремлялась к нам, будто знала, что ее веселый мотив нужен, дабы сбавить, повисшее в воздухе, напряжение.  — Ладно, — Миша пожал плечами, пригладив свои, стриженные под однерку, темные волосы, — Допустим. Ты бы все равно узнала рано или поздно.  Я покачала головой. Резко поднялась из-за стола и двинулась в гардеробную, игнорируя просьбы Роберта остановиться. Меня не должно было касаться то, как они проводят досуг, но наркотики…это было уже слишком. Выпутаться из истории с преступниками, чтобы подружиться с наркоманами. Я не прекращала истерически смеяться, натягивая на себя шубу. Мне казалось, что в жизни просто так не бывает. Не бывает, чтобы не везло настолько.  Белая норка. Длинная, прикрывающая голые ноги. Это казалось достаточным, чтобы поймать такси и уехать домой даже в такой мороз. Но главное не оставаться здесь ни минуты. Не смотреть в незнакомые и знакомые лица и не гадать, кто из них пьян, а кто обдолбан. Почему я раньше всего этого не заметила? Почему?  — Мария, выслушай меня, — Роберт выскочил на улицу вслед за мной, неуклюже натягивая пуховик. Ноги горели. Горело все тело. И я не понимала от мороза, шампанского или несправедливости, терзающей душу. Мой взгляд был острым, горячим, как раскаленное олово, но голос холодный, покрытый льдом. — Зайди внутрь. Замерзнешь. — Я просто балуюсь травкой, — нервно начал он. Бледные щеки в миг покрылись красным, — Да иногда перебарщиваю, но пью Атаракс, когда отхода начинаются. От тревоги. Я думал ты тоже.  — Что же, — я поджала губы, — Ты ошибся. И я тоже. Это нормально…ошибаться. — Но я не нюхаю, не кидаю колеса…Никакой синтетики, только природа. Это не так ужасно, правда. Ты можешь просто попробовать. — Попробовать, — я усмехнулась, — Травку?  — Ну или…Или не пробовать, — Роберт выглядел растерянным. Это состояние граничило с попыткой защитить себя и попыткой не потерять меня. Мне так казалось, — Я не понимаю, ты злишься на то, что мы подумали, будто ты…тоже употребляешь?   — Я не злюсь, — покачала головой, выуживая из кармана шубы смартфон, чтобы вызвать такси, — Мне просто это…не подходит.  Повышенный тариф. Ожидание такси около пятнадцати минут. Меня не прильщало ждать так долго и все это время устраивать разбор полетов на пару с Робертом, пускай и свидетелями этого разговора были только, припаркованные у комплекса машины, неоновая вывеска над дверью и тусклый желтый свет уличного фонаря. Я просто не хотела находиться здесь рядом с ним. Особенно наедине.  Я не осуждала наркоманов. Я их боялась. Я окончила школу с золотой медалью и университет с красным дипломом, построила бизнес в двадцать один и потеряла его в двадцать два. Я занималась йогой, когда мне нужно было справиться со стрессом. У меня был по-своему трудный характер, вредность и может быть какая-то заносчивость, но точно не было склонности к сомнительным авантюрам, преступлениям и любым формам зависимости, кроме никотиновой. Я боялась превышать скорость и переходила дорогу только в положенных местах. Я из тех, кого называют «душными» и просят поскорее уйти из компании, чтобы не портить веселье. Я, блять, не была создана ни для преступников, ни для наркоманов. Хорошая девочка с нудным графиком и ежедневной трудовой рутиной. И какой бы серой не была, время от времени, моя жизнь, мне ни разу не хотелось понюхать кокс, дабы её раскрасить.  Я тревожник. Я выдумываю сценарии в своей голове, переживаю из-за них по пять дней и выхожу из дома только, когда понимаю, что сил бояться больше не осталось. Я трусиха. А наркотики не для трусов. Они для таких пробивных, как Катя, грубых, как Миша и духовитых в отдельных ситуациях, как Роберт. Кокаин идеально подошел бы Соколовскому, но не мне. — Ты считаешь себя лучше меня, да? — Роберт разочарованно ухмыльнулся, — Наркоши недостаточно хороши для тебя, Мария?  — Блять, — закричала я, — Да никто не достаточно хорош для меня, потому что дело во мне. Пойми Роберт, я думала, что ты славный парень. Что пройдет немного времени и я смогу…Смогу отпустить прошлое и полюбить кого-то вроде тебя. Хотя бы попробовать сделать это. Может быть, даже жить без любви, но больше никогда не связываться с плохими парнями. С теми, кто отравляет жизнь, даже если отравляет ее только себе. Ты был буквально идеальным вариантом, пока, пока…. Я нервно вздохнула, зарываясь пальцами в волосы. На улице стояла идеальная тишина, прерываемая только нашими эмоциональными всплесками. Даже метель успокоилась и слегла на твердую землю, превратившись в белоснежный ковер, отражающий от себя свет уличных фонарей. На улице сейчас было бы хорошо и спокойно, если бы не…не мы. — Прости, что оказался не таким идеальным, каким бы ты хотела меня видеть , — издевательски цокнул он, — Прости, что не соответствую твоим ожиданиям. Я медленно втянула воздух через нос и прикрыла глаза, — Боже, — но в этом городе временами плохо ловил даже сотовый. И я не ставила на то, что мои молитвы будут услышаны, — Роберт…Отъебись. Прошу. Мне это не интересно. Я против наркоты, а ты наркоман. На этом конец. Я так редко ругалась матом. Раньше.  — Ты какая-то узколобая, — Роберт засунул руки в карманы и плюнул горячую слюну на холодный снег, агрессивно двинувшись в мою сторону, — Многие творческие и великие люди кололи мофиий, курили опиум и нюхали кокс. Их никто не осуждал их за это.  — Да, — крикнула я, — Но ты не писатель, не художник и не философ. Ты работяга в конторе в небольшом городке. Таким, как мы не нужны дорожки кокаина для вдохновения. Мне лично достаточно кофе и калькулятора. И тебе, мать его, тоже!  — Коне-е-ечно, — Зеленые глаза блеснули злобой. Наркотики разрушают мозг. Даже самые легкие из них бесповоротно меняют психику. В моих ушах стоял голос моего преподавателя по ОБЖ, который объяснял, что порой достаточно даже разового употребления, чтобы измениться. Роберт встал вплотную ко мне, напрягая тело. Его голос отлил едкой, прожигающей кожу до костей, кислотой, — Такие как я только и могут горбатиться за копейки. Ты это имеешь ввиду?  — Так, — я сделала шаг назад, — Ты либо пьян, либо уже дунул, потому что вообще не улавливаешь суть разговора.  — А какая суть? — усмехнулся он, — С какой стороны я не пытался к тебе подойти, мне перепало только пару поцелуев по пьяне. Знаешь что? Ты просто городская шалава, которая снизошла до «работяги», соскучившись по теплу пузатых дядек, да?  Что-то во мне дернулось. Мне казалось, это нерв на лице, но только после того, как ладонь обожгло от соприкосновения с щекой Роберта, я поняла, что дернулась моя рука. И клянусь, почему-то мне захотелось не ограничиваться пощечиной. Хотелось наброситься на Роберта, исцарапать его лицо и куртку ему порвать. За то, что назвал меня шалавой. За то, что он зависим. За то, что Ян снова вернулся в мою жизнь. За то, что я когда то полюбила не того. За то, что я жила не там. За то, что я жила не своей жизнью. За все.  Роберт покачнулся, но не от силы удара, а скорее от неожиданности. Я помнила, что такое получать по лицу от людей, от жизни, от обстоятельств, и мое горло сжалось, когда его рука вылезла из кармана куртки, чтобы нанести ответный удар.  Раздались хлопки. Громкие, но единичные. Какие, как правило, слышны даже актерам на сцене театра с большого зала. Их обычно подхватывают другие зрители и в течение минуты помещение наполняется восторженными аплодисментами. Роберт замахнулся, но так и остался стоять с поднятой вверх рукой, пытаясь понять в какой момент своей жизни стал объектом человеческого одобрения.  — Браво! — раздался голос за моей спиной, — Мария, горжусь.  Я медленно повернула голову к источнику звука. Соколовский вышел из-за угла темно-серого, отливающего цветом железа, здания и с язвительной улыбкой направился к нам, ловко преодолевая расстояние в метра три.  — Матерая стала, молодец, — Ян закинул руку мне на плечо, не переставая радостно улыбаться. А я оцепенела просто поддаваясь его натиску, — Ты и раньще была не промах, но нюни пускала время от времени. А сейчас…Если бы он ударил тебя, смогла бы сломать ему нос?  Я нервно проглотила слюну. Соколовский даже не смотрел на Роберта, который, как и я слабо понимал, что происходит. Роб опустил руку и сунул ее в карман, но зеленые глаза все еще отливали оловом. Это как сцена домашнего насилия, развернувшаяся на глазах у других людей. Тогда тиран надевает на себя маску порядочного семьянина до тех пор, пока вновь не останется наедине со своей дорогой женой.  — Что ты…делаешь здесь? — непоколебимая уверенность в том, что Ян уехал, оставил меня в покое, сейчас собрала чемоданы и стояла в прихожей, махая рукой, прощаясь.  — Не задавай вопросов, — Соколовский перевел взгляд на Роберта, утратив ко мне всякий интерес и очаровательно улыбнулся, — На которые ты не захочешь знать ответа.  — Ты вообще кто такой? — Роберт нахмурился. Казалось мужчина, превышающий его по габаритам, как физическим, так и социальным, вообще не пугал. Интересно, дело было в наркотиках или Роб действительно обладал природной смелостью перед всяким живым созданием?  — Госнаркоконтроль, — усмехнулся Ян, снимая руку с моих плеч. Хватило одного мгновения, чтобы широкая спина перекрыла мне обзор на Роберта. Раздался треск ткани, когда Соколовский схватил его за грудки и резким четким движением впечатал в стену. Я даже не успела толком осознать, как крепкий кулак коснулся веснушчатой щеки, но ярко ощутила болезненный спазм где-то в районе грудной клетки, когда Роберт застонал. Роберт не дал сдачи. Он попытался дернуться, но очередной удар, превращающий губу в кровавое месиво, его дезориентировал.  — Пожалуйста, Ян, — положила ладонь на ткань его куртки в районе плеча, — Не надо…насилия, — выдохнула я. Соколовский сделал шаг назад, оценивающе глядя, на скатывающееся по стене, тело. Будто бы большего и не требовалось. И на самом деле, двух ударов Роберу было достаточно, чтобы присесть на пятую точку и приняться судорожно вытирать кровь с подбородка. Эти алые капли светились на белом снегу. А затем Ян вонзил взгляд в меня. Острый, как нож. Контрастно играющий с его доброй улыбкой и мягким голосом:   — Заходи внутрь. — Я хочу домой, — пискнула я. Но моим желаниям не суждено было сбыться. Ян наклонился ко мне вплотную, остановившись в нескольких сантиметрах от моего лица. Глаза налились металлом, горячим железом, которое грозилось расплавить мои кости в случае пререкания. Роберт попытался подняться, но поскользнулся на участке земли, покрытым льдом. Соколовский уже не обращал на него никакого внимания, обжигая горячим дыханием мою холодную кожу, — Я сказал. Внутрь.