Silentwood

В безумии может быть своя логика, но никогда здравомыслие.

Каждый находит в чём-то утешение. Музыка, книги, любимое хобби или просто сон. Иногда интересы перерастают во что-то более значимое. Ребёнок любит гонять во дворе мяч? Подрос и записался в секцию по футболу? Вот и известный половине мира футболист. Примеров подобной возникшей славы из-за детских увлечений немало. Бывает, «предначертанная» профессия находит тебя сама с возрастом. Под этот критерий попал Чимин, совсем не представляя, что станет кумиром миллионов. Главное не переходить границы, как говорится, всему должен быть предел. Но когда эта черта переступается, всё перетекает в фанатизм. Он ведь как огонь: подгорает сердца, но также способен их иссушить. Если не избавиться от данной стадии, человек постепенно теряет здравый ум. Не переубедить, не добиться истины, ничего не доказать даже аргументируя достоверными фактами. Сложно не согласиться, что абсолютно адекватных не существует. Уследить за каждым шагом невозможно, поэтому утверждать об обратном немного нелогично. Как быть уверенным в том, что, например, спокойный, молчаливый и довольно умный парень придя домой не включит глупую комедию и не начнёт ржать на весь дом, сползая с дивана? В некоторой степени, чрезмерная адекватность – начало собственного безумия. Но... есть ведь те, кто сошёл с ума не по исключительно своей вине. Смотря на Лука возникают сплошные догадки. Да, он на самом деле верующий, возможно по началу так называемого «судного дня» возлагал огромные надежды на божью помощь и раз до сих пор дышит, то считает, что помогло. Как дошло до убийств ради «жертвоприношения» непонятно. Мозг спутал понятия и вмешал в христианство присущие сектам обычаи. Правды не узнать, потому что закончить жизнь так: привязанными спинами к деревянному кресту в центре чёртовой пентаграммы, одним из ужасных способов действительно страшно. — Калеб, пожалуйста... — голос Чонгука умоляет. Он дёргает верёвки, крепко сжимающие запястья вокруг горизонтальной части креста, чувствуя руки Чимина позади в том же положении. Они не сопротивлялись, даже не успели. — Ты же не такой- — Ты меня не знаешь, — перебивает, беря в руки канистру и начиная выливать бензин по контуру круга. — Успокойся, дитя, твои страдания скоро закончатся, — спокойно, будто ничего не происходит, говорит Лука. — Успокоиться?! — Чон повышает голос. Впервые за столько пройденного и увиденного дерьма он паникует, а Чимин наоборот, по-странному спокоен. — Вы хотите сжечь людей заживо! По-вашему это нормально? Это, блять, даже не по-человечески! — дыхание сбивается, потому что парень переходит на крик. Сбегутся пауки? Да пусть, это намного лучше, чем в муках сгорать без возможности выбраться. — Давай, ещё скажи, что это тебе Бог велел, ублюдок! Он задыхается. Не замечает как слёзы давно заполнили щёки, а жгучесть в лёгких вызвана совсем не по случайности. — Чонгук, — тихий голос за спиной выбивает из реальности. Среди этого долбящего в уши звука сердца и льющегося бензина на пол появляется своё успокоительное. Эффект слабый, но он есть. Чон замолкает, просто закрывая глаза и опуская голову, позволяя давно запертым эмоциям вырываться. Сдаётся. Он хочет получить заслуженное облегчение хотя бы перед неизбежной смертью. С безумцами говорить как в пустоту кричать. — Мне тоже страшно. Мы в одной тарелке, но ты успокаивал меня тем, что был рядом. Так вот. Сейчас рядом я. — Перестань, — мотает головой не в силах поверить. Насколько дело плохо? Выбивает все рейтинги за десять лет. Почему, наконец, начиная чувствовать себя самим собой, тем самым Чонгуком со школьных времён, получив от Чимина взаимность и первый поцелуй за столько времени всё намеревается исчезнуть? Как от этого спастись? Выход был всегда. Какая бы ситуация не случалась, но Чонгук знал как поступать. Куда выстрелить, чтобы остановить стаю тварей на время для передышки в каком-нибудь доме; со смертельным ранением выбрать из-под трупов и доползти до аптечки, зашивая себя в полусознательном состоянии; найти обход через половину города, как бы слабо не держались постоявшие и побитые временем постройки. Жалоб не было. Одно слово «надо» и вот половина работы сделана. Чонгук всё держит в себе как бы не было плохо. Его проблемы — личные, никто не должен и тем более не обязан их решать. Но с Чимином он смог принять, что иногда выговориться – нормально. Так что слёзы сейчас не делают уязвимым. Они показывают, что он тоже человек. Точно такой же, как и все. Бензин заполняет весь круг, запах затрудняет дыхание, отчего парни кашляют, но создатели сия шоу видимо привыкли, раз даже не поморщили нос. Калеб оставляет полупустую канистру в углу, беря оттуда же маленькую чашу, и становится рядом с Лука, который достаёт свой узористый ритуальный клинок. Чонгук больше не борется, не видит смысла тратить последние силы на бесполезные высказывания и эти чёртовы верёвки. Он опускает взгляд в пол, пока не слышит звук шагов и не замечает чужие ботинки в близи к себе. Внутреннюю часть предплечья пронизывает острая боль. Сжимая зубы, чтобы подавить вскрик, парень видит как лезвие проходится по коже, открывая путь алому ручью крови прямиком в эту маленькую чашу. Безумие начинает выходить за пределы, хотя до этого казалось, что максимум уже достигнут. Чаша наполняется ровно до середины. Лука говорит что-то непонятное на латинском, переходя на сторону Чимина и проделывая то же самое. Болезненное мычание пронизывает грудь. Паника и страх заменились гневом. Чонгук не способен помочь, самое максимальное, что может сделать: прожигать Калеба ненавистным взглядом, сжав кулаки до выпирающих вен, что кровь начинает течь активнее, мелкими каплями пачкая пол. В ответ на взгляд мужчина просто отводит свой в сторону. Эмоций в нём нет, но что-то мимолётное, похожее на сожаление просачивается. Всё равно не имеет смысла, если сейчас их жизнь превратится в пепел. Причём, не в переносном смысле. Возвращаясь на своё место, Лука плавными круговыми движениями смешивает жидкость в чаше, продолжая на латыни проговаривать непонятные фразы. — Domine, accipe peccata eorum sicut redemptionem nostram. Libera nos a maledictione tua magnifica et dona nobis pacem et libertatem. Три пальца погружаются в кровь. Лука проводит ими полосы от лба до подбородка, подходит к Калебу, нанеся столько же, и оставляет чашу в углу. На этом ещё не конец. Он подносит клинок к лицу и с абсолютным спокойствием вырезает на щеке возле старой раны новый маленький крест. На второй места больше, так что очередной оказывается под глазом, заливая кожу бордовым цветом. В голове до сих пор не укладывается существование таких людей. И ведь Чонгук наивно верил в чужую доброту, отбросив слухи в сторону. Могли осквернить из-за парочки странностей, не более, но это только вершина айсберга казалась безобидной. Противно было от мыслей, что придётся обворовывать тех, кто помог и спас Юнги, а теперь противно даже взгляд на них поднимать. К сожалению это приходится сделать из-за знакомого звука. Зажигалка с откидной крышкой. Паника вновь берёт вверх. Один чирк и пламя игриво пляшет перед чужими зрачками. Улыбка расплывается по лицу мужчины, в глазах горит огонёк, но не из-за отражения. Он хочет этого. Хочет видеть страх, страдания и боль. Хочет слышать мучительные крики, и Чонгук не желает дать ему этим насладиться, но понимает: неизбежно. Это не то что возможно перебороть, когда кожа заживо будет плавиться на глазах. Столько всего осталось неисполненным. Чимин не показал ему свой город, не выполнил желание, которое Чон до сих пор хранит чёрт пойми на какой случай. Он бы так сильно хотел сводить его в парк аттракционов, даже просто посидеть в кафе как когда-то после уроков с Юнги. Хотел бы бесконечно долго смотреть в его глаза, но на последних минутах жизни не может сделать даже и этого. Чимин же ничего не ощущает. Всё испарилось, опустело, оставив чувство страха где-то не в этом помещении. Непонятное предчувствие говорит не впадать в панику, оно затаптывает под подошвой каждую эмоцию, оставляя на поверхности только смирение. Впервые Пак не представляет себя на месте Чонгука, а находится. Ему не видны эмоции парня, но желание положить ладони на щёки и вытереть слёзы, не отменяет. Даже просто обнять напоследок стало бы подарком, вместо того, чтобы пялиться перед собой в стену, слыша звук падения зажигалки. Сейчас будет адски больно. Зажмурившись и слегка отвернув голову Чонгук ждёт самые страшные минуты своей жизни. Дышит словно пойманный в клетку зверь, не решаясь открыть глаза от подозрительного отсутствия огня под ногами, но когда по ощущениям проходит более тридцати секунд, медленно поднимает веки, видя как огонёк не двигается с места, совсем потухая. — Вышло не так эффектно как я думал, — недовольно тянет Лука, поднимая зажигалку. Золотистая с инициалом, видимо очень ему дорога. Выходит за дверь, давая небольшую надежду на то, что это может закончиться хорошо, но тут же возвращается с факелом в руке. Сразу кидает на залитое бензином пространство и снова ничего не происходит. — Сраный бензин, — шипит, повернувшись к Калебу. — Что с ним? Почему не горит? Мужчина пожимает плечами, смотря на побледневшего от страха или облегчения Чонгука. Будто сейчас потеряет сознание. — Может Господь дал им второй шанс и это не та смерть, которая предназначена? — Нет, — мотает головой с недоверчивой улыбкой. — Нет, я всё видел своими глазами. Я видел с каким извращением они пожирали губы друг друга. Их грех непростителен, против природы! Они должны сгореть! Пугающий смех продолжается безостановочно, пока он не берёт канистру и выливает на Чонгука, полностью заливая вонючей жидкостью с головы до ног. Кашель вновь заполняет комнату, приходится сплюнуть попавшие в рот капли, чтобы нормально отдышаться. Чимину прилетает не меньше и только сейчас он начинает осознавать своё положение. Сгорать так будет намного страшнее. В этот раз зажигалка появляется перед лицом Чимина, не давая и секунды подготовиться к предстоящему фаер шоу. Огонь касается куртки и... снова ничего. Чиркая ещё около трёх раз в попытках поджечь даже влажные волосы, Лука вновь терпит неудачу. Как же это злит. Он решает дать второй шанс факелу. Поднимает и вжимает огонь в грудь Чонгука, наконец получая первые долгожданные огненные дорожки в области сердца на ткани. — Да, да! Гори, дитя, — он поднимает руки, роняя факел на пол, а сам выходит за пределы круга, наблюдая как страх Чонгука с отчаянными дёрганьями и постепенно увеличивающимися криками становится больше. — Господь принимает твою душу, так будь ему благодарен! Жарко. Пламя разгорается всё больше, плавной дорожкой переходит выше, опаляя шею и саму грудь, где кажется начинает появляться ожог. Чонгук кричит громко, вкладывает максимальные силы в попытки освободить руки, но всё оказывается бесполезным. Он слышал своё имя из уст Чимина не один раз. Ощущает, как основание креста покачивается от попыток парня помочь, но жар уже доходит до лица. Сжатые крепко зубы отдают болью в челюсти, а взгляд он решает устремить в разноцветные глаза одного человека, всё ещё тая надежды на добрую часть Калеба, закопанную глубоко внутри. Тот смотрит в ответ, но иначе. Напряжённо, задумчиво. Бегает зрачками от Лука к Чонгуку и, поджав губы, хватает со столика рядом бутылку воды, делая два шага в сторону парня, застывая от резкого скрипа открывшейся за спиной двери. Одна секунда. Ровно столько хватает стреле, чтобы вонзиться в чужое горло, пронзив трахею наконечником насквозь. Лука хватается за шею и падает на колени, с булькающими от невозможности вдохнуть звуками посылая взгляд в напуганные глаза Калеба прежде, чем замертво упасть на пол. Часто нарастающее от шока и злости дыхание Калеба вынуждает Мина вытащить новую стрелу. Только он натягивает тетиву, как резкий удар в руку выбивает лук на пол. Мужчина огромен, выше и массивнее. Юнги испуганно смотрит снизу вверх, отступая медленными шагами назад. Кровь со лба, прошедшая через глаз от недавнего удара Лука, мешает сконцентрироваться, но не мешает понять, что ожидаемой драки не случается. Мужчина резко разворачивается и быстрым шагом подходит к Чонгуку, полностью заливая весь огонь водой из бутылки. — Живой? — наконец в его голосе появляются эмоции. Слышно искреннее беспокойство. — Да, — кивает Чонгук, слишком слабый, чтобы отвечать громко. — Спасибо. Веревки ослабевают, даря запястьям лёгкость. Только это не отменяет жгучей, даже кипятящей боли в области груди и шеи. Лицо не успело сильно задеть, прожгло камуфляжную куртку и футболку, оставляя красный след дорожкой от соска до середины шеи. Чонгук не ощущает мир и душу в своём теле. Она будто на половину вылетела, а вторая часть застряла. Еле стоя на ногах со всё ещё сочащейся кровью из пореза на руке, он не может даже поднять голову без посторонней помощи, оперевшись спиной на крест. Сильная эмоциональная нагрузка сдавливает череп, в ушах гудит, стук сердца отдаёт в грудной клетке. Чонгук поклялся бы, что мог упасть, если бы не одно «но». Щёк касаются мягкие ладони. Их узнать несложно. На такие жесты способен только один человек. Взгляд Чимина напуганный. Ресницы дрожат, он рассматривает ожоги с приоткрытым ртом, но пальцы Чонгука медленно касаются его подбородка и поворачивают голову на себя. Чтобы глаза в глаза. Чтобы его дыхание ощущалось на собственном лице. Так кислород обогощает лёгкие, а боль уходит на второй план. — Не смотри туда. Всё в порядке, — вымученная слабая улыбка скорее один из способов заставить парня не беспокоиться. Только выходит это не очень, когда сам боишься увидеть результат в зеркале. Чимин обнимает так, словно они расстанутся на всю жизнь. Будто это последняя встреча, поезд в один конец, где не будет связи, разговоров, улыбок и обещаний. Вплетает руки во влажные волосы, чтобы сократить расстояние до последнего миллиметра. Ему было страшно слышать то, что творилось с дорогим человеком за самой спиной. Ещё страшнее становилось от мыслей, что помочь он не сможет, какие бы попытки не предпринимал. Чимин сходил с ума от мыслей, что может остаться в живых, если потеряет Чонгука. И это его убивало. — Я ведь всё ещё такой же красавчик? — хрипит Чон, решаясь положить ладони на тонкую, хрупкую талию, ощущая её своим дополнением. — И такой же дурак, — посмеивается Чимин, отстраняясь. Решает стянуть свою куртку, протягивая парню. — Прикройся. Красавчик. Что-то они совсем позабыли о присутствии ещё двух человек в комнате. Калеб стоит над мёртвым телом Лука, а Юнги подходит к ним, не отрывая глаз от чужих ран, которые парень закрывает полученной курткой, сбрасывая свою на пол. Они живы. Трудно поверить, ведь буквально каждый поставил на себе крест именно в этом месте, как бы иронично не звучало. Осталась одна проблема или скорее вопрос. На чьей стороне в итоге Калеб? Он помог, но тревога внутри от часто вздымающейся широкой спины и сжатых кулаков наталкивает на мысли, что сейчас мужчина настолько зол, что захочет их убить. Юнги решает не испытывать удачу, пользуется моментом и с осторожностью подходит к луку, не отрывая взгляд от чужого лица и поднимая. Минимальная защита, но преимущество всё-таки на их стороне. Числом больше, если придётся драться, шансов уложить намного больше. — Твари на пути сюда после ваших криков, — Калеб приседает на корточки, засунув ладонь в карман чужой мантии. Достаёт зажигалку, несколько секунд изучая взглядом, прежде, чем засунуть в свой карман. Поднимается и поворачивается к ним лицом, особое внимание уделяя луку в руках Юнги. — До утра придётся ждать в безопасном месте. Идём. — С чего нам тебе верить? — вырывается у Мина. — Этот псих чуть заживо не сжёг моих друзей, и ты в этом учавствовал, если не успел забыть. Может тон покажется резким, но Юнги имеет право опасаться и повышать голос. Всякие религиозные темы – последнее, что он ожидал увидеть в этом городе. За одну ночь он лишился двух лучших солдат и чуть не потерял друзей. Слова Сынгу преследуют, но бегать от них нет смысла. Они погибли только по его вине, и Юнги даже не представляет, как будет сообщать об этом их близким. — А если ты не успел забыть, то я вас спас. И бензин с водой тоже смешал я, — Чонгук приоткрывает от услышанного рот. Так вот почему было затруднительно поджечь. Видимо небольшая часть всё же смогла попасть на одежду, да и со своей удачей это неудивительно. Хотя пережив подобное, про отсутствие везения стоит молчать. — Мой друг мёртв, — Калеб указывает на тело с лужицей крови, кое-как стараясь сдержаться и не повысить голос. Он понимает, что начал первый, что в городе нет иных способов остановить жестокость, как не дать того же в ответ, но злость от этого никуда не пропадает. — Лука переходил границы, я пытался его образумить сотни раз, но в итоге просто смирился. Наших грехов не сосчитать, мы заслуживаем смерти, и я устал видеть что его безумие творит с невинными людьми, — тяжело выдыхает, потирая пальцами переносицу. — Раз для меня здесь всё закончилось, а вы хотите пережить эту ночь, советую следовать логике, а не поддаваться эмоциям. В любом случае дверь открыта, вы свободны. Выбор есть на самом деле, ведь настаивать мужчина не стал. Пошёл к выходу, оставляя парней переглядываться между собой, и почему-то две пары глаз были направлены не на Юнги, как подобает лидеру, а Чонгука. Калеб изначально казался пугающим своим внешним видом, но было что-то, чего никто другой не замечал. Он правда пытался помочь, зная, что ночью придётся идти на поводу сумасшедшего друга просто, чтобы не оставаться одному. Его можно понять, тем более по-настоящему адекватных не существует. У каждого свои тараканы, кто-то умеет их скрывать, а кто-то нет. Чрезмерная адекватность – начало собственного безумия. В любом случае, Чонгук хочет ему довериться. Кивнув, он ступает за удаляющейся широкой спиной, видя как парни без претензий идут следом. По лицу Юнги нельзя сказать, что доволен выбором. Он в целом настроен быстрее найти взрывчатку и свалить, к чёрту позабыв весь ужас, творящейся за стенами. С другой стороны возвращаться не хочется, ведь Джеха и Сынгу рядом нет. Знакомое чувство. Школа, занятия подходят к концу, позволяя спокойно ехать домой. Не хотелось по причине предстоящей домашки и утром заранее накинутых матерью дел. Теперь эти дела – попытаться объяснить всё, через что они прошли и успеют пройти, ведь паучьи визги уже слышатся неподалёку. Ожидаемо, Калеб заходит в храм. Чонгук с гордостью и слабой улыбкой подтверждает в голове свою правоту насчёт кулона, который являлся ключом к подземной лестнице под статуей. Она отъезжает в сторону, порожки небольшие, помотаны временем, стены с держателями факелов прокладывают свету путь до деревянной двери со старым замком. Каждый шаг по ступеням отшелушивает кусочки засохшего бетона. Здесь словно абсолютно другой мир. Сверху чисто, ухоженно, как в обычное время, а тут как в шахтах или пещерах, которые Чимин видел в любимых играх. Скрипнув ржавыми петлями, мужчина открывает дверь, впуская в тесное помещение скромный луч света. Внутри давящая атмосфера. Уныло, серо и неубрано. В углу непонятным узором висит паутина, плесень цепляется за зазоры каменной стены, влажный запах сырости проникает в ноздри, а толстый слой пыли окутывает некоторые ящики, расположенные на таких же пыльных полках. Комнатка небольшая, всего четыре человека, и места уже практически нет. Калеб закрывает дверь и жмёт на выключатель, освещая помещение слабым светом единственной, висящей на тонком проводе в центре потолка лампочкой. Так же мужчина дёргает небольшой рычажок рядом, судя по звукам снаружи, возвращая статую на прежнее место. Здесь действительно безопасно. Твари не проберутся никаким из способов, есть еда – тушёнка и разные сладости с магазинов, лежащие в ящиках; вода на полу рядом, и ещё один закрытый ящик, привлекающий внимание Юнги. Пока Калеб возится с чем-то в шкафу, парень решает проверить, поднимая крышку и ощущая маленькую победу. Улыбка расползается на губах, ведь всё проделанное было совершенно не зря. Взрывчатка. Её много. То здание взлетит на воздух, а от гнёзд не останется и пепла. Осталось придумать как дотащить всё до машины, потому что Калебу видимо плевать на то, что Юнги нашёл главную причину слухов всего города. После смерти Лука ему в принципе стало плевать на это место. — Вот ваши вещи, — он протягивает два рюкзака с оружием, замечая настороженность в чужих глазах. Чонгук своё забирает спокойно, сразу доставая бинты, чтобы замотать рану на руке у себя и Чимина, а Юнги так и сидит над ящиком, не желая выпускать лук из рук. Себе оставит пожалуй, Лука был глуп, решив спрятать под кроватью той комнаты. Да и странная у него страсть, помечать всё своими инициалами. В итоге Мин забирает рюкзак, сразу проверя наличие вещей. Ничего не тронуто, может пора перестать видеть в Калебе угрозу? Сложно вложить в голову одновременно две противоречащие друг другу мысли насчёт этого человека. Если им двигали не собственные желания поступать так ужасно с выжившими, то сейчас он стал независим. Самое первое и, главное, личное решение было помочь тем, перед кем действительно виноват. Он хочет искупиться, но понимает, что сразу сделать этого не позволят. — Значит вы искали взрывчатку, — делает вывод из того, как Юнги заинтересованно осматривает каждую. С4. Рванёт и одна неплохо. — Хотите уничтожить гнездо? Все три пары глаз тут же переходят на мужчину. — Откуда знаешь? — грубо кидает Мин, поднимаясь на ноги. Он не из тех, кто быстро забывает чужие поступки. — Логично, что твари должны где-то переждать день, чтобы охотиться ночью. Есть предположения? — Да и они тебя не касаются, — Мин ставит рюкзак на пол, выкладывая всё лишнее, чтобы заполнить взрывчаткой. Одного мало, придётся потом брать у Чонгука. — Юнги, — а вот и сам Чон вмешивается. — Он помог нам. — И что? Мне теперь ему ноги целовать? Нервы сдают. Впихивать становится труднее, так как место заканчивается, а дно ящика ещё не опустело. Трудно понять откуда в Чонгуке столько наивности. Даже если у Калеба нет цели нанести им вред, доверие от этого не появится. Тем более его же чуть не сожгли заживо, хоть ожог к счастью не успел распространиться и подарить тяжёлых последствий: с правильным лечением пройдёт за две недели. Кровь на чужом лице успела подсохнуть, причём Юнги догадывается, кому она принадлежит. На эту тему решает промолчать, застёгивая замок большого кармана. — Выкладывай вещи, нужно вместить остатки, — говорит Чонгуку, выхватывая рюкзак, даже не давая среагировать. Камеру и телефон из бокового кармана Мин отдаёт молчаливому Чимину, а остальное: в основном запасы еды и медикаментов, вытрясает на пол. Взрывчатка вновь начинает заполнять пустеющий карман. — Прекрати вести себя так, — это пугает. Но сказать вслух не решается. — Как «так»? — язвительно переспрашивает Юнги через плечо, прищурив глаза. — Ты думаешь, что я не понимаю, как нужно себя вести? Сложно быть спокойным, когда знаешь, что потерял своих солдат и влип в это дерьмо! Так вот в чём проблема. Вина и злость, накопившаяся внутри выливалась на Калеба, а теперь, когда под руку попал Чонгук, скрывать истинную причину беспокойства стало невозможно. Юнги успел сотни раз пожалеть, что взял Джеха и Сынгу с собой, но не мог иначе. Эта жизнь, этот город, они способны забирать. Только найдя лагерь, обустроив и всё реже выходя наружу, получилось отвыкнуть от мыслей, что даже секунда может стать для любого здесь последней. Больше, конечно, заполняли о предательстве или недовольстве выживших, но всё же количество погибших по словам одного из солдат и увиденное собственными глазами даже рядом не стоят. Поэтому Чонгук видит как Юнги начинает ломаться. И понимает в чём проблема. — Это не твоя вина! — отвечает резко, на миг забыв о необходимости сохранять спокойствие. Паника вызовет необдуманные поступки, а это никому не нужно. — Мы все знали, на что шли. Мир так устроен. — Ага, конечно, знали, — саркастически парирует Юнги, голос дрожит от напряжения. Он хочет язвить, но ведь правда знал. И солдаты знали, будучи готовы умереть. Возможно Мин из последних сил верил, что всё пройдёт гладко, противореча самому себе. — Я ведь ничего не мог сделать, чтобы их спасти. Это ты так пытаешься успокоить? Калеб с Чимином пересекаются взглядами, но вмешиваться не решаются. Карточный домик, построенный Юнги начинает рушиться. Он не слабый и никогда таким не был. Но рот сам по себе выпаливает язвительные комментарии, не желая останавливаться. — Ты не единственный, кто потерял друзей. — Чёрт я, — отворачивается, поднимаясь, — знаю... — шепчет, выдыхая и опуская голову. — Но я не могу выбросить тот момент из головы. Думаю, что мог сделать иначе. Должен был сделать иначе. — Мы все об этом думаем, когда теряем, — мягче говорит Чонгук, его злость немного ослабевает. Кажется атмосфера сразу теряет напряжение. — Но нам нужно жить дальше. Не дать им погибнуть зря. Сделай это ради них. Юнги некоторое время молчит, прокручивая слова парня в мыслях. Это верное решение. Людям суждено появляться и исчезать. Смерть забирает по-разному, но если было дано согласие на готовность отправиться на тот свет, полностью брать всё на себя Мин не имеет права. Иногда надо уметь снимать груз со своих плеч правильным путём, поэтому он вздыхает и кивает. — Ладно, прости, — наконец поворачивается, до сих пор не поднимая глаза ни в чьи. — Просто тяжело. Слишком тяжело. — Я понимаю, хён, — парень кладет руку на плечо друга. — Давай взорвём этих ублюдков за всех, кого они лишили жизни, — слабо улыбается, получая слабый смешок в ответ. Не стоит забывать о главной миссии, способной немного облегчить выживание за стенами. — Всех до единого, — кивает, установив зрительный контакт полный решимости. Помнится, что друг больше ощущает поддержку не только от слов, но и простых объятий. Юнги никогда не признается, что является тактильным, оболочка должна быть непоколебимой, но только Чонгук знает его как никто другой. Конечно, о тайнах, раскрытых Хосоку остаётся только догадываться, и всё же для каждого друга есть свой секрет. С каким-то интересно дурачиться, с каким-то философствовать, а с каким-то делиться самым сокровенным. Чон не знает к какой «категории» его относит Юнги, но когда обнимает, чувствует как напряжение и твёрдость спадают. Плечи расслабляются, он позволяет себе прикрыть глаза и ответить, положив ладони на спину. Быстро становиться взрослым тяжело, а в таком сумасшедшем мире особенно. — Ладно, — Мин отстраняется, смотря на Калеба с чуть меньшим презрением. Нет смысла устраивать конфликты, они все в одной лодке. — До утра полтора часа, надо набраться сил перед уходом. Дня выйти из леса не хватит, ночь захватим без вариантов. Подготовьте оружие и желательно без этого, — кивает на дробовик Чонгука, который он сразу вешает за спину. — Я могу проводить вас до выхода из леса, — предлагает мужчина. Местность знает как свои пять пальцев. Конечно, предугадать маршруты хамелеонов невозможно, если наткнуться на как минимум трёх, с жизнью можно прощаться: вместе действуют хитрее. Но он умеет их убивать и делает это с наслаждением. Таких тварей хочется истребить до последнего. — Будем признательны, — кивает Чонгук с мягкой улыбкой. Боковым зрением он замечает Чимина, который за всё время нахождения в комнате не проронил ни слова. Он по-странному зажат, кусает губы, что говорит о беспокойстве и как только натыкается на изучающий взгляд Чонгука, свой сразу отводит в сторону. Пока Юнги продолжает укладывать С4 в рюкзак, а Калеб выбирает оружие из того же шкафа: там целая стена начиная с топора, заканчивая автоматом, Чон решает подвести парня ближе к углу и узнать причину такого поведения. Хотя не глупый, догадки имеются. — Что-то не так? — обеспокоенно шёпотом, стараясь рассмотреть глаза под свисающими локонами. — Я не хочу возвращаться в лес, — признаётся, слегка вздрагивая от появившейся ладони на своей руке. Теперь немного спокойнее. — Тебе страшно, как и нам всем. Но теперь нас больше. Просто... не отходи от меня, хорошо? Я не позволю этим ублюдкам тронуть тебя ещё раз. Чимин пускает слабый смешок, наконец, подняв голову. — Тебе пора перестать так рисковать ради меня, Чонгук. Разве не ты говорил про это в первую встречу? Что не станешь героем. — В первую встречу я и не думал, что буду целовать тебя в церкви, — парирует, видя как лицо Чимина покраснело. Как мило, он первый сделал этот шаг, а теперь невинно хлопает глазками, не в силах что-то сказать в ответ. — И как мне известно «просто друзья» так не поступают. Вернёмся к этому разговору в лагере. Чтобы без лишних глаз, а то все подозрительно затихли, — оборачивается, видя, что Юнги тут же отвернулся. Чёрт, подслушал, неловко становится и самому Чонгуку. Отойдя чуть в сторону, он садится на пол, поджимая ноги к груди. Чимин присаживается рядом, мысленно отсчитывая каждую минуту, приближающую окончание ночи. Остаётся ждать. Будет страшно, сложно, опасно. Впрочем, так, как и всегда. В этот раз Пак правда хочет помочь, откинув сомнения в способности нормально натягивать тетиву из-за пропитавшей кровью бинт раны. Хватит прятаться, пора выходить за черту своих возможностей ради безопасности других. Следующей ночью Чимин докажет, что способен стать человеком, на которого можно положиться.