Бета

***

Он услышал, как дверь открылась, а потом послышалась возня. — Эй, твою мать, а ну пусти меня, я тоже хочу! — Иди сюда, Сон-и, и не мешайся под ногами! Сынмин услышал возмущенный вопль Джисона, рык Феликса и стук в дверь, и испуганно обернулся. В его комнату вошел Чанбин и выглядел так, как будто собирался всерьез выяснять отношения. Его сжатые кулаки, перекатывающиеся мышцы и ходящие желваки явно об этом свидетельствовали. — Я не, — начал было Сынмин, но Чанбин отмахнулся от него. — Я хотел извиниться. — Не думаю, что в этом есть смысл и что этого будет достаточно. — Я видел картину совершенно иначе, я сделал выводы о тебе, руководствуясь своим прошлым опытом. Я и подумать не мог, что бывает иначе. — Послушай, Чанбин, я не хочу… Чанбин подскочил к нему схватил в охапку и поцеловал. Очень жадно, очень напористо, очень глубоко. Он пах всеми ними сразу, но при этом выпустил такое количество собственных феромонов, что сознание Сынмина чуть не смело этой волной. Он даже не попытался сопротивляться. Он… У него был сексуальный опыт и до, и после того, как его прокрутило через мясорубку стаи, а потом его выкинули на ближайшую свалку, но Чанбин был не просто парнем, которого он подцепил в клубе или который с ним познакомился на улице. Чанбин был стайным альфой, а Сынмин был, по сути, в его доме, в доме его стаи, и этот стайный альфа на территории своей стаи, частью которой отчаянно желало стать все существо Сынмина, целовал Сынмина так самозабвенно, что у него не было никаких идей, как это можно было бы прекратить. Чанбин толкнул его к кровати, роняя на нее и падая сверху, накрывая собой, сжимая в крепких объятиях. Он целовал все глубже, касался все хаотичнее, отпускал лишь на мгновение, чтобы глотнуть воздуха и вторгался языком снова, так что Сынмин не мог даже звука издать, не то что что-то сказать. Рука Чанбина опустилась на пах Сынмина, сжала слишком очевидное возбуждение и залезла под пояс спортивных штанов. — Нет, нет, что ты… Сынмин наконец мог вставить два слова, а потом сдавленно замычал, потому что Чанбин рыкнул на него, но не пугая, а призывая заткнуться. Он спустил штаны и белье вниз, доставая теперь уже полностью твердый член, и начал довольно аккуратно, но неумолимо его надрачивать. — Я не… Чанбин посмотрел ему в глаза темным жаждущим взглядом и вновь скользнул языком в приоткрытый рот. Сознание Сынмина заволокло туманом. Он знал, что должен, но не смог сопротивляться. Не было смысла врать себе — он хотел Чанбина, а с поправкой на то, что Чанбин казался самым недоступным, он жаждал его, пожалуй, сильнее, чем остальных. — Ты правда будешь меня любить? — порычал Чанбин ему на ухо, влажно вылизывая шею. Сынмин ничем не пах, так что Чанбину не было нужды так делать, но он жадно прихватывал губами кожу и раз за разом проводил языком там, где обычно располагается запаховая железа. — Что ты имеешь в виду? Отпусти меня, Чанбин. Чанбин мотнул головой, поцеловал снова и активнее задвигал рукой. Сынмин застонал в поцелуй, выгибаясь и инстинктивно разводя ноги шире. Чанбин заурчал, и Сынмина прошибло осознанием этого с головы до копчика. Никто из его старой стаи никогда не урчал, касаясь его. Это выражение крайней степени удовольствия, и, если они и были довольно ласковы и аккуратны, когда им все же приходилось делить с Сынмином постель, никто все же не проявлял такую заинтересованность. Чанбин тем временем отрывается от него и скашивает взгляд вниз, на его член, который прямо сейчас крепко сжимает в руке. Он жадно облизывается и сглатывает, и Сынмин поверить не может своим глазам. Неужели он хочет…? Сынмин дергается, все еще пытаясь придумать слова, чтобы заставить Чанбина прекратить, и Чанбин, видимо, прекрасно это понимает, с сожалением окидывая взглядом чужое возбуждение, и вновь придавливает Сынмина собой, лишая возможность вырваться. — Черт, ты такой сладкий, твоя шея… Чанбин издавал множество звуков, свидетельствующих о крайнем возбуждении альфы, он целовал, гладил, трогал, и в этом чувствовалось такое сильное желание, что это просто парализовало Сынмина, на физическом уровне лишая его возможности уйти. Он мог думать все, что угодно, но он просто не мог пошевелить и пальцем. — А ты? — пискнул Сынмин, когда Чанбин прихватил зубами мочку его уха, — ты можешь пообещать то же самое? Чанбин, казалось, не слышит его — он вернулся к его шее. Смуглой, длинной, изящной. Это была шея человека, которого ни разу не кусали. Для Чанбина это было поразительно, ведь Сынмин несколько лет прожил в стае, неужели никто его ни разу не укусил? Не в стык плеча и шеи, имитируя метку, а хоть где-нибудь рядом, неужели его совсем не кусали? Конечно, бете нельзя было оставить метку, на них все заживало, как самые обычные укусы за несколько дней, и беты не пахнут, чтобы эта часть их тел сводила альф с ума, но ведь он был стайным бетой. Неужели ни один альфа ни разу не захотел его укусить, хотя бы формально оставляя след, говорящий о том, что он принадлежит ему? Неужели ни одна омега в порыве страсти не запустила свои маленькие клычки в эту бессовестно красивую манящую шею? Чанбин вот с трудом сдерживал порыв, хотя Сынмин все еще собирается уйти. Но ведь другие альфы и омеги считали его своим, он и правда принадлежал им, неужели ни разу? Чанбин еще раз взглянул на матовую кожу без единого шрама, неровности, вообще без каких-либо следов. Никто Сынмина не кусал. Он не врал, что члены его старой стаи его не любили, потому что Чанбин, даже испытывая очень смешанные чувства, даже все еще глубоко внутри сомневаясь, отчаянно хотел обнажить клыки и впиться в тонкую кожу, пробуя кровь на вкус. — Ты правда будешь меня любить? — вновь рычит Чанбин, уже видя перед собой только пелену и полностью игнорируя встречные вопросы. Ему нужен только ответ. Заласканный им Сынмин, сдавленный крепким телом, не получавший ни разу в жизни столько внимания, с трудом дышит, теряет себя, теряет контроль, чувствует подступающие слезы беспомощности, и именно поэтому выдыхает: — Да, я буду тебя любить. Я чертовски сильно буду тебя любить. Я буду любить тебя так сильно, что… Сынмин взвинчен, измотан, задыхается на полуслове, потому что Чанбин с утробным рычанием кусает его в стык плеча и шеи и только крепче сжимает челюсть, загоняя клыки все дальше. Все тело Сынмина немеет и расслабляется под альфой. Он едва дышит прерывисто стонет от непрекращающихся ласк на члене и совершенно никак не может поверить в происходящее. Чанбин укусил его. Его, какого-то бету, даже еще не члена стаи, нежеланного, непривлекательного, призванного просто чтобы решать конфликты. Чанбин вонзает клыки еще сильнее, наполняя кровью Сынмина свой рот, и урчит, как огромный кот, его ласки становятся медленнее, он на мгновение опускает ствол и скользит пальцами по всей длине, опускаясь к яичкам, и пытается просунуть руку ниже. — Я не готов, — едва хрипит Сынмин. Чанбин отрывается наконец от его шеи, любовно тыкается в нее носом, коротко зализывает место укуса, а потом кусает снова чуть повыше. Сынмин вскрикивает, потому что помимо естественной реакции в виде боли, это ощущается слишком хорошо. Это означает принадлежность, Чанбин делает его своим, и это значит намного больше, чем поцелуи, дрочка, или даже секс. Из необходимости, по велению вожака, альфы и омеги его старой стаи спали с ним, но никто никогда не кусал. Эта мысль прерывается рукой Чанбина, все еще активно пытающейся залезть ему между ног, и он снова выдыхает: — Я не готов, нет. Первое время, он, только пришедший в первую стаю, окрыленный новыми эмоциями и предстоящими возможностями, юный, неопытный, готовился почти каждый день. Каждый день. Он растягивал себя и смазывал, предвкушая внезапный секс с любым из членов стаи, мечтательно представляя, как в любой момент их может накрыть страсть, и они окажутся в одной постели. Или не в постели. На полу, на столе, у стены — Сынмин возбуждался, думая обо всем этом. Но ничего не происходило. Поэтому спустя недели, а потом и месяцы, Сынмин делал это все реже, пока совсем не перестал. Он готовился только тогда, когда кто-то из членов его стаи должен был провести с ним ночь, согласно расписанию, в остальное время он просто потерял эту привычку. И придя в эту новую стаю, Сынмин не решился повторять свой болезненный опыт — готовиться, не имея никаких гарантий. Особенно учитывая поведение Чанбина. А теперь этот самый Чанбин стал тем, кто впервые в жизни укусил его, а теперь активно пытался намекнуть, что не против внутри Сынмина еще и побывать. Это было слишком, слишком унизительно, слишком болезненно, и до щемящего выламывающего кости чувства приятно. Чанбин в очередной раз облизал его израненную шею, вернулся к члену, тягуче сделал несколько движений, и Сынмин от перегрузки ощущений и эмоций сжался, застонал и излился ему в кулак. — Вот так, молодец, — одобрительно заурчал альфа, и Сынмин, не в силах справиться с собственной природой, застонал в ответ еще сильнее — просяще, ластящеся. Он чувствовал свое тело ватным, бескостным, а подступающая истерика заставляла его дрожать в руках Чанбина. Тот, кстати, так и не отпустил его, держал, вероятно понимая, что Сынмин все равно попытается сбежать. — Отпусти меня, хватит, — на грани слышимости прошептал Сынмин. — Нет, — как отрезал Чанбин, раздраженно фыркая. — Я не… не надо, ты меня сломаешь, я не шутил, я не хочу больше так. Мне не нужны подачки и секс раз в месяц по расписанию, из-под палки, потому что вожак так приказал. Сынмин заплакал, тихо сотрясаясь, и Чанбин, ошарашенное лицо которого на мгновение показалось в ускользающем поле зрения Сынмина, прижал его к себе, чуть ли не баюкая. — Прости, прости меня, я не знал. Я думал, что все беты… — Чанбин тяжело сглотнул, дернулся всем телом, но потом продолжил, — не важно, что я там думал, я так виноват, что не узнал тебя, не дал шанса сказать. Пожалуйста, прости меня, я не хочу, чтобы ты уходил. Эти слова полоснули по живому, и Сынмин просто разрыдался в чужих объятиях. Чанбин молчал и гладил его по голове по плечам, позволяя выплеснуть эмоции, успокоиться, его запах стал слабым, он, видимо, решил, что избавить Сынмина от своего запаха будет правильной идеей чтобы не злить, но все было ровно наоборот. Сынмину нужен был запах его альфы. Чанбин не его альфа. Сынмин мысленно одернул себя и взвыл. — Я не хочу так, я не выдержу снова. Ты так смотрел, говорил такие вещи! Я бы никогда не ушел, никогда бы не сбежал, я бета, черт возьми, и мои инстинкты… О, конечно, никто не говорит об инстинктах бет, это как-то, знаешь ли, не принято, но если бы я мог, если бы нашел хотя бы одну маленькую слабую причину, я бы остался, конечно бы, остался, сжимал зубы и терпел, терпел до конца жизни, но это было невозможно. Я не хочу, чтобы, уговорив меня остаться и покинув эту спальню, ты никогда больше ко мне не подошел. Я уже сказал, я не могу быть от тебя отстранен, ни от тебя, ни от кого другого, но в остальных у меня есть какая-никакая уверенность, но вот ты… Ты же не подойдешь ко мне больше. Это сведет меня с ума, я не хочу так! — Я буду тебя хотеть, Сынмин, — Чанбин качнул бедрами, проезжаясь по Сынмину крепким твердым членом, а тот лишь взвился в ответ: — Мне не нужны твои подачки! — Это не так, не так! Милый, я могу объяснить, хочешь, я расскажу тебе? Сынмин почти умер, услышав это тихое «милый». Он лежал, глядя в потолок, ощущая запах шампуня, прижимающегося к его боку Чанбина, и понимал, что Чанбин подавляет его, но не как альфа, не феромонами или голосом, он подавляет его как человек, ломая его волю, даря надежду, обрекая остаться, нырнуть в омут с головой, рискуя свернуть шею. — Я не чувствую тебя, — ломко ответил Сынмин и задрожал. Будто признавая свое поражение. — А ты хочешь? — ту же вскинулся Чанбин. Комнату в эту же секунду стали наполнять тонкие древесные нотки, и Сынмин глубоко вдохнул, растворяясь в этом запахе. — Я не знал, что бетам это нравится, — тихо задумчиво проговорил Чанбин. — А почему бы оно должно не нравиться? Мы не пахнем сами, но мы восприимчивы ко всем феромонам и уж точно чувствуем запах. Конечно, нам нравится. Запах Чанбина стал чуть сильнее, он потерся шеей о плечо Сынмина, помечая собой. Без вопросов — «зачем, почему и для чего». Сказали «нравится» — Чанбин тут же дал то, что от него просили. Сынмин не верил в происходящее. И вдруг Чанбин глухо зарычал. Вообще не сексуально и не жадно, а предупреждающе, опасно. Сынмин, к счастью, не успел испугаться, потому что мозг все-таки зафиксировал, как в комнату открылась дверь. Он увидел Феликса на пороге, и рык Чанбина от этого стал еще опаснее. — Ой, да ладно, порычи мне тут, — Минхо, оглушительно фыркнув и щелкнув клыками, отодвинул с дороги Феликса и зашел внутрь. Сынмин, осознав, как он выглядит — одетый, но с членом наружу, в слезах и сперме, попытался дернуться, но Чанбин бесцеремонно придавил его грудь ладонью и, используя голос, только и сказал: — Лежи. Теперь Сынмина к кровати придавливала не только рука, но и требование альфы не шевелиться, которое его организм преодолеть не смог. Он так и лежал, затравленно косясь на ухмыляющегося Минхо. — Я пришел проверить, не угробил ли ты его, и принес воды. Давай, убирай клыки, Чанбин-и, и не смей на меня рычать. Никто его не забирает. Хотя все мы прекрасно слышали стоны, и там Сон-и с Хенджин-и уже на кнб играют, кто из них следующий. Сынмин отчаянно покраснел и закрыл глаза. Вся стая слышала, чем они занимались. Вся стая знает, что Сынмин позволил поиметь себя, хоть и не совсем в прямом смысле. Вся стая знает, что Сынмин прогнулся, уступил Чанбину. Стыд затапливал его, рискуя затопить окончательно, но Чанбин вдруг недовольно проворчал: — Убедился? Вот и проваливай, Минхо. И котяткам своим скажи, чтобы любопытные мордочки сюда не совали, ясно? — Ясненько, — рассмеялся Минхо, — большой злой альфа. Минхо ушел, оставив после себя шлейф сладкого ванильного послевкусия и тишину. Никто его не забирает. Прозвучало так, как будто Чанбин может переживать на этот счет. Но он ведь не может, верно? Чанбин, будто в опровержение его мыслей, потерся о шею Сынмина и ласково лизнул укусы. Сынмин тяжело выдохнул на это, чувствуя, как все тело пронизывают искорки удовольствия. — Можно я хотя бы попробую, Сынмин? Возможно, ты решишь, что мой рассказ меня совсем не оправдывает, но я… черт, я хочу, чтобы мы оба рассказали друг другу о себе все, прежде чем ты примешь окончательное решение. «Я уже принял», — тут же мысленно ответил Сынмин. Укусы на его шее явно и молчаливо свидетельствовали об обратном.

***