воробушек над морем

      Леви приоткрыл глаза ― разбудило то ли тепло под боком, то ли головная боль.       Звучала громче?       Прислушался. И показалось, залегла на миг ― как хищник в высокую траву.       Поскрёбши затылок, нащупаешь следы её когтей.       А плащ Эрвина       ты замёрз?       от них не укроет?       Леви не спешил стягивать его с плеч ― словно доспех, способный защитить от внешнего мира.       Хоть и пах сыростью. А ворот       вдохни глубже       остатками бриолина.       Глянул ― волосы Эрвина поблёскивали его следами. Пара озорных прядок нависла надо лбом.       Кре-епкий. Это от упрямства.       Накинься на него мигрень ― и не заест. Больно трудно прогрызть до мозгов.       Самому бы в них вглядеться ― разгадать его суть.       Что тебе от меня нужно?       Что мне ― от тебя?       И почему головная боль нашим рукам неподвластна.       Даже твоим ― а усмиряют вон даже исполинских чудовищ.       Леви поглядел на их скромный лагерь ― не досчитавшись двоих.       Нахмурился. Может, сизый туман припрятывает?       Поутру он плотный ― словно ладная паучья паутина.       Только бы не завернул в свой кокон.       Леви поднялся, осторожничая, ― Эрвин всё ещё дремал. Вернул плащ на его крепкие плечи ― и морщинки на лбу не углубились.       Вот так. Поспи.       Прошептал?       Сам не понял. Боль забивала голову ― будто отсеки пробитого судна.       Я никогда не видел кораблей ― только на картинках.       Словно малыш, только-только по карте взрослых открывающий новые звуки да буквы.       Любимая вострится тремя иглами, как хвойный лес.       И пахнет ― тоже пихтой.       Он шагнул глубже за деревья ― низ живота тянуло от нужды. Почудилось, деревья шептались ― ай заблудишься, ай заблудишься.       Ты просто малыш, корабли видавший только на картинках.       Леви обернулся ― очертания лагеря размылись, но не исчезли.       Остановился подле дерева поодаль и, расстегнув ширинку брюк, вперился в кору ― по ней ввысь устремилась мокрица.       Лес замолчал ― не обещал заблудиться.       Может, не слыхать       шорох?       за нарастающей болью?       Помочившись, он застегнул брюки ― повернулся было       хлоп!       Проследил ― кулаком махнуло по мокрице.       ― Любишь подглядывать? ― хмыкнул Леви, отступив от Раста на шаг.       ― Надо было пришить тя, плесень подвальную, сразу… сразу, как ты не очухался от этой своей, ― покрутил он пальцем у виска.       ― Уверен, от меня больше пользы. ― Сощурился, оглядев его замызганную чаем куртку. ― Больше, чем от тебя. Иначе Нейтана не сожрал бы титан.       Раст посопел, подсобравшись, ― словно намерившись раздавить ещё одну мокрицу.       В этот раз ― перед собой.       На кулаке наливались кровью ссадины.       ― А чем ты, напомни, в этот момент занимался? ― спросил Леви, не шевельнувшись ― боль отчего-то не велела. ― Курточку оттирал?       Он зарычал ― бросился, перехваченный за руку.       Вот почему боль не командовала отступить.       Ты что       пстии       трусливый мальчуган-воришка?       ― Эт-вще-из-за-Эрвна…       У самого словно       пстииААА       заломило запястье.       От ворота его куртки пахло землистой грязью.       Леви отпрянул, поморщившись       эт-вще-из-за-эрвна       из-за этого ли?       Сквозь завесу боли       что вы устроили       прорвался его голос ― проколол, как околоплодный пузырь, словно       я до сих пор малыш ― корабли видавший только на картинках.       ― Отвечайте, ― потребовал Эрвин ― громче?       Нет. Просто боль подутихла.       Потопит все мои корабли с картинок.       ― Он оскорбил меня, ― сплюнул Раст, потирая запястье.       На коже повторял хват лилеющий синяк.       ― О, ранимая душенька, ― бросил ему Леви.       А больше ― ничего не мог.       Не при них. Не при Эрвине.       Да и не хотелось.       Эрвин перевёл взгляд на Леви ― вынудив словно объясниться следом.       Стоило ли?       Вони подвальной плесени никто внимать не станет.       А к тому же       хоть и волны в груди Эрвина бушевали не поэтому       кто знает, что он запишет в свой блокнот.       Леви шагнул прочь ― мимо него, мимо других солдат       леви       он позвал разве вслух?       Остановился.       ― Ты, кажется, говорил о справедливом наказании, Раст, ― заговорил вновь Эрвин за спиной. ― Значит, станете сменять друг друга. На следующем привале.       ― Чег…       ― Без разговоров. Их и так в последнее время многовато. ― Трава под его сапогами шерохнулась ― и притихла вновь. ― Скажу лишь вот что. Даже здесь, за стенами, вы ищете повод для конфликта? Когда, может, и примириться не успеете.       Ответила ему только лесная птица ― та, что отмеряет годы.       Леви прислушался.       Сколько отсчитаешь мне?       ― Подумайте над этим, ― добавил Эрвин, встретив молчание.       Даже ― от Раста.       Больше они не обменялись ни взглядом, ни словом.       Леви в пути, проложенном ещё старыми экспедициями       знал ли о них?       берёг.       Копил вместе с вопросами, которые никогда не задаст.       Зачем эти вылазки. Кто их финансирует. Отчего у меня болит голова.       Ты когда-нибудь видел настоящие корабли?       Этот звучал громче других ― наравне с нарастающей       до скрежета когтей по затылку       болью.       Спасался от неё, лишь прикладывая прохладное запястье ко лбу.       Сомкнулись глаза ― помнится       ты просто       плесень подвальная       мальчишка из Подземья       мама приникает рукой.       Да у тебя жар, мой милый.       Чем унять?       Бушующими волнами в груди Эрвина.       Понять всё силился, то припаздывая, то нагоняя, ― чего боится головная боль да кого слушается.       Словно дрессировал животное. Апорт!       Эрвин вёл их вдоль лесной тропы, убаюканной деревьями, ― голову не задрать, чтоб увидеть макушки. Спадёт капюшон. Под ним Леви прятался от других, будто в норе ― подвальная крыса.       Пи-пи-пи.       У Эрвина руки-мышеловки.       В пути переговаривались изредка ― корректировали направление.       Так, что ли, у них это называется?       Ишь ты, понабрался словечек. Выходит, и подвальные крысы дорастают до нутрий?       Выходит       шаг.       Земля под ним подрагивала.       Перейти на УПМ?       Он отдал приказ ― сам взмыл в небо птицей.       Так вот как можно узреть маковки здешних деревьев ― и не снимая капюшона.       Мешал, правда, озираться, чтобы вглядеться в искорёженные рожи титанов.       У этого       пстииААА       шматок нижней губы макнул вниз ― вслед за движением лезвия.       Леви сменил на другое ― полоснул вдоль покрытой волосами       руки-мышеловки       руки.       ПстииААА.       Стоит ли?       Не поддавайся ― хоть и будут умолять хрипами.       Крысы одинаковы ― что под землёй, что снаружи.       И даже ты       в руках-мышеловках       можешь запищать.       Леви метнулся наземь ― придавленный на миг       лапой?       нет, всего-то       всего? сколько в ней веса?       головной болью.       Оглянувшись, за телом трёхметрового засёк Эрвина.       Вот отчего придавило накрепко.       Может, от неё лопнули барабанные перепонки?       Он ничего не слышал. Видел только, как лезвие солдата протыкает глотку титана изнутри ― напоследок.       Второй не отделался следом.       Видел       ввысь устремившись       как Эрвин сечёт ему затылок.       Грохнуло?       Грохнуло ― и вновь настала тишина.       Только птица-предсказательница отсчитывала кому-то из них годы.       Пожалуйста, не замолкай.

* * *

      К сумеркам привал сделали у ручья ― напоить пару лошадей да набрать воды.       Болтливый, словно дитя, старался всех разговорить.       Поглядите-поглядите! Без старика тумана здесь ― загляденье.       Проваливай, сопляк.       Поозиравшись, Леви отомкнулся от них метра на три ― прикинул по шагам. Умылся с обмылком, который прикарманил у Ханджи, ― да наскоро ополоснул голову. Высморкавшись, сомкнул глаза ― голоса поодаль не раздались.       И даже не бушевало в Эрвиновой груди море.       Может, мне выйти к тебе на своём корабле?       Если не затопишь.       Вытершись изнанкой плаща, Леви вернулся ― остальные расселись кто где.       Билл прикладывал что-то к боку, задрав окровавленную рубашку. Генри ― наблюдал.       Их осталось пятеро.       Прожгло, да не лучами заходящего солнца сквозь деревья ― Раст вперился в него взглядом.       ― Все в сборе? ― спросил Эрвин, не поднимая взора, и опустился на валун близь ручья. ― Хорошо. Вот что. Сегодня мы потеряли ещё двоих товарищей. В наших силах почтить их память.       ― А чего, хмель тоже оставили? ― понадеялся Раст.       ― Нет. Но мы можем почтить их память, если будем себя беречь. ― Он примолк, глотнув воды из бурдюка, и поскрёб белёсую щетину. ― Будем передвигаться ночью.       Опушку подле ручья осыпало шёпотками.       ― Рано или поздно газ закончится, ― продолжил Эрвин, не дав никому возразить. ― Запасы восполнить негде. Титаны, кажется, не двигаются ночью. Или не так активно, как днём.       ― Но у нас даже нет освещения… ― вполголоса заметил Билл, обработав бок.       ― Летние ночи светлее. При нужде воспользуемся факелами.       ― До стены дня три ходу, ― обронил Леви ― взгляды устремились на него. Прожгло вновь ― да защитил, кажется, плащ. ― Это хорошее решение, чтобы выжили остальные.       ― «Остальные»? ― огрызнулся Раст. ― То есть себя ты не имеешь в виду?       ― Где ты был, когда жрали троих? ― спросил Леви, схлестнувшись с ним взглядами.       ― Леви, ― позвал его Эрвин ― голос прозвучал устало, словно он не спал несколько ночей.       Может, и сегодня уснул лишь под утро?       ― Лучше идём со мной, ― продолжил он, поднимаясь. ― Хочу тебе кое-что показать.       Бушующие внутри волны?       Леви прислушался ― сейчас штиль.       Снаряжайся.       Он вернул бурдюк Биллу ― и отправился в глубину леса.       Леви ― следом.       Только не отставай.       У него широкий шаг ― словно у человека, которому ведомо будущее.       Ты ведь даже не знаешь, что будет завтра.       Леви обернулся, едва отдалились метра на три.       Молчишь?       Вслушался ― не бушует ли море. Не поздно ли развернуть в гавань свои корабли.       Ветер здесь холоднее ― словно в низине, у самых корней деревьев.       ― Следуй за мной, ― скомандовал Эрвин ― сам метнулся птицей ввысь.       Отказаться бы ― а тянуло, как в родное гнездо.       Может, свить второе ещё не поздно.       Может, необязательно слыть одинокой птицей.       Рано или поздно такая утопнет.       Вознёсшись на УПМ, Леви нашёл его на ветви ― метрах в пятидесяти от земли. Вглядывался перед собой ― затаил улыбку.       Солнце бросило на него последний взор ― выжгло в уголках голубых глаз морщинки.       Сколько тебе, чёрт возьми?       ― Ну и? ― спросил Леви, приблизившись. ― Что ты хотел…       ― Смотри.       Смотри ― где его взгляд провожал солнце.       Лучи покрывали румянцем стену ― будто лик театральной актрисы.       ― Мария, ― промолвил Леви, не оторвав взгляда. ― Совсем рукой подать.       ― Это только кажется. Про три дня пути ты был необычайно точен, ― улыбнулся Эрвин, наконец переведя на него взор. ― Наверное, тебе хорошо давались точные науки в школе.       ― Я не ходил в школу.       Дёрнул плечом, словно отгонял муху.       А может, каплю воды по щеке ― с влажных прядей.       Улыбка Эрвина, словно солнце в сумерки, поугасла. Неужто тоже ― зажжётся лишь следующим утром?       ― Прости, ― наконец промолвил он, чуть склонивши голову. ― Не знал, что в Подземном городе не бывает школ.       ― Там ничего нет. Ни школ, ни работы.       Ни даже света.       Вдохни глубже ― и вновь, как от сырости в воздухе       проваливай сопляк       заломит лёгкие.       Может, поэтому кружилась голова?       Говорят       я читал в твоих книжках       полезно надышаться морем.       Леви чуть приблизился ― послушать, не шепчет ли оно в Эрвиновой груди.       Едва-едва.       ― Ну а ты? ― ухмыльнулся ― пока он не успел промолвить хоть слово. ― Лучший ученик класса небось? В чистеньких штанишках и с зализанными волосами?       ― Почти, ― качнул он головой.       ― Хотел бы я посмотреть.       Ты был бы мальчиком, которого швыряли вдоль коридора вместо мяча.       У Эрвина наверно с детства в груди было целое море.       У других ― всего-то грязные лужи. Наступишь в такую ― и не ототрёшь грязь.       ― Меня учил отец, ― сказал Эрвин, не сводя с Леви взгляда ― то ли реакции ждал, то ли давал полюбоваться своей. Гляди, мол, а все твои колкости-то ― мимо. ― Иногда он был строг. Иногда ― мягок. Но никогда не относился ко мне по-другому в классе. Говорил, я не лучше и не хуже других. По-моему, это правильно.       Ты так же справедлив со всеми?       Но спросил не об этом:       ― Был? ― а уцепился за слово, будто за его мозолистую руку.       Крепко ухвачусь ― не сбросишь.       Эрвин устремил взор к закату ― лицо его окрасилось пламенем зарева.       Чудилось, солнце шипело. Словно впрямь ― садилось в море.       ― Был, ― подтвердил Эрвин. ― Он погиб.       ― Что с ним…       ― Из-за меня.       ― Что ты…       ― Я расскажу. Однажды, ― улыбнулся он ― только улыбка померещилась Леви вымученной, словно он терпит глубокую рану. Её омывает целое море? ― Мне кажется неправильным с тобой лукавить.       ― Я что, особенный?       Эрвин лишь вздохнул, шагнув ― навстречу.       ― Ну… отец посчитал бы, что я поступаю неправильно.       Он пожал плечами, словно нашкодивший мальчишка.       Каким был, может, в десять лет?       Растил своё море ― пока оно не стало омывать берега душевной раны.       Где       из-за меня       у тебя болит?       Подойдя, он протянул ладонь ― надвинул капюшон на голову Леви.       ― Простудишься. Здесь ночью северные ветра, ― сказал только ― и устремился вниз.       Леви последовал за ним, оттолкнувшись от ребристой ветви, ― капюшон придержал ладонью.       То ли след его касания.       Здесь ветра северные ― совсем как в Подземье.       А те ― всему выучились у воришек. Даже меня обведут.