воробушек над морем

      Полдень       определишь ли тут       разревелся дождём.       Эрвин обернулся ― не видать ли под капюшоном лицо Леви.       Признал по макушке склонённой головы. Леви средь других ― самый маленький.       Будто птенец, не едавший в гнезде ни зёрнышка.       О том, что клевал в Подземном городе, Эрвин его не расспрашивал ― ясно же, не баловали.       Да и кому?       Разве только двум почившим птицам.       Если вскинешь голову, не разглядишь в выси их перьев.       Растрепало.       Под сапогом хлюпнуло ― Эрвин опустил взгляд, приостановившись.       След.       Прикинул ― кажется, трёхметровый. Таких узнаешь по следам, будто детектив из праздной книжки, ― неглубокие, всего-то вальнулся по щиколотку в грязь.       Убийцу только не приговоришь к сроку.       Когда достигнем счастливого финала?       ― С-сэр… ― подал голос кто-то позади. Кто-то ― забормотал.       Леви среди них не признал.       Слова он экономит, будто каждое ― ворованное.       Прячет ― не то увидят да потребуют вернуть.       Эрвин поглядел перед собой, выставив влево руку, ― и они замолкли. Следы рассыпались дале ― уводили взгляд в занавеси дождя.       Накрапывал сильнее ― гуще.       Майка бы сюда ― почует за версту этих уродов, а то и дальше.       ― Всем приготовиться к использованию УПМ, ― скомандовал Эрвин ― голос прорвался сквозь дождь. ― Они могут появиться откуда угодно.       ― Чисто же, ну, ― цокнул кто-то языком.       Не Леви.       ― Это приказ.       ― Может, обождать?       Не Леви.       ― Жди. Если хочешь, чтоб перемололо.       Леви.       ― Самый умный, погляжу, выискался…       ― Поумнее твоего, ― хмыкнул он. ― В брюхе титана мозги уже без надобности.       Шаркнуло лезвие после щелчка ― и Эрвин бросил за плечо:       ― Достаточно.       Поймал было озноб по спине ― от дождя укроет плащ.       От взгляда Леви ― ничего.       Не вноси это в записную книжку. Не поймут.       Они ничего не поймут.       Ни о Леви, ни о тебе.       ― Единственная возможность себя обезопасить ― деревья. А для этого стоит держать УПМ наготове, ― промолвил Эрвин, ступив наконец дальше. ― Поверить не могу, что вы ещё нуждаетесь в банальных объяснениях уровня курсантов.       Шадис сам заклинал ― ни словечка им не разжёвывай, Смит.       Они ничего не поймут.       Стоило бы привыкнуть. Тот, кто хочет понять, не надрывает глотку в пасти титана. А остальных пересчитывать замучились ― словно трупы после эпидемии.       Ни одной не застал ― а сам чувствовал симптомы.       Похлеще, чем у Леви, ― оттого что скрытые.       Прошли ещё шагов двадцать ― сопровождала тишина, раскалываемая только чавканьем грязи под ногами да храпаньем пары лошадей.       Тащили скромный скарб ― тащились сами.       Для чего мы здесь?       Почудилось, кто-то прогнусавил в спину ― то ли этот мальчуган запрятался в голове.       Утирал до сих пор нос и ждал папу.       Ты придёшь?       Вскинешь голову ― в выси не найдёшь перьев забитой насмерть птицы.       А если вгляде       грохнуло.       Из-за деревьев?       Обернулся ― вовремя. Следом пронеслась ручища ― сомкнулась, будто охотничий капкан.       Кто-то закричал?       Велел же       смотри       велел       смотри       держать УПМ наготове       как он корчится.       В силуэте солдата в пасти титана не признал Леви.       Не признал никого.       Что от него вообще осталось?       Что осталось ― от твоего сердца?       ― Рассредоточиться! ― скомандовал Эрвин ― голос просочился сквозь дождь.       Вместе с рёвом ― их здесь       сколько?       Дождь запутывал ― будто накидывал на тело трос за тросом, не удержаться       просто поскользнулся       держи меня за руку       не трогай меня       грудь, чудилось, проткнуло лезвием ― когда Леви метнулся птицей ввысь.       Клюнул небо ― устремился к шее трёхметрового, будто оттолкнувшись от тучи.       Что, если ты вновь поскользнёшься.       Эрвин не спрашивал себя. Ответа просто слышать не хотел.       ― Сколько их? ― спросил у Билла, взобравшегося на ветвь выше.       ― Вроде семеро.       ― По одному на каждого!       Сам бросился вперёд ― шугнула исполинская пята, едва не вдавившаяся в затылок.       Раз ― и все твои мозги наружу.       Смотреть не на что. Был бы умнее ― не трепался бы в детстве.       Был бы умнее ― не пошёл бы искать отбившегося от стаи волчонка.       Сиди в своём логове.       Там холодно.       Оттолкнувшись от земли, пихнул трёхметрового в спину. Этот нерасторопный ― повалился ничком, завернувши верхнюю губу, будто пергамент.       Разорви.       Лезвие провалилось в затылок, словно в талое масло.       Эрвин огляделся ― сквозь шум       лошади? лезвие? шаги?       и пар, лезущий в глаза.       Или дождь застилал?       Не поддавайся ― он здесь       грохнуло       обманчив.       Позади, кажется.       Не шаги ― обрушилась туша пятиметрового. И стало тихо ― будто в уши плеснули кислоты.       Может, их кровь попала? Сожгла       с-сэр       барабанные перепонки.       Сэр.       Громче?       Оглянулся ― Генри придерживал Леви, опавшего на корточки.       Лицо не вздымал ― да и так видать, залито кровью.       Испарится. С ней проще, чем с болью ― проедающей до мозгов.       Или как у тебя болит?       Подойдя ― сапогами месил слякоть, ― Эрвин присел перед ним ― отбросил с головы капюшон.       ― Поскользнулся? ― кинул только.       Дождь омыл ему побелевшее лицо.       ― Нужно сделать привал, ― промолвил Эрвин, подняв глаза на Генри.       Тот вытерся локтём ― показались на свет веснушки.       ― Мы п-потеряли…       ― Я знаю.       ― Он…       ― Я знаю, Генри.       Вдавил голосом ― будто сапогом.       ― Ему уже не помочь, ― туже.       ― Вы хоть п-помните, как его звали…       ― Нейтан.       ― Всё из-за подвальной плесени, ― донеслось позади.       С ветви?       Выше ― на ольхе.       Раст спрыгнул ― щёлкнуло УПМ, ― и Эрвин, встав, вгляделся в него.       ― Где ты был, Раст? ― спросил, взгляд не отведя.       ― Следовал вашему приказу, сэ-эр. По одному на каждого, ― дёрнул он плечом.       Вперился в Леви, не поднявшего головы, ― будто в птенца, раздавленного ботинком.       И жаль, и противно. Оттирать ещё подошву.       Эрвин прищурился ― на куртке из-под плаща разглядел бурые пятна.       Следовал вашему приказу, сэ-эр.       ― Чтоб так было и впредь. Леви, ― позвал Эрвин, наклонившись к нему, и упёрся ладонью в колено, ― можешь подняться? А идти?       ― Я-не-немщный.       Вздохнув       слыхать сквозь дождь       он поднялся ― шатнуло на ломких ногах, будто лосёнка.       Неделя от роду.       Протянул было к нему руку       не трогай меня       Леви отшатнулся.       Привыкший, что ли, ― что несут только боль.       Даже мои?       Он всмотрелся в ладонь ― словно считывал чего по шраму, как по новой линии.       Жить мне недолго. Ну а сердце ― свободно.       Шагнул ― не к Эрвиновой ладони, а прочь, пошатываясь.       ― Нечего о нём так печься, сэр, ― усмехнулся Раст, приблизившись. ― Такие, как он, выживают даже в чуму.       И разносят заразу.       Ну, договаривай.       Эрвин чувствовал ― в груди нарывает.

* * *

      Он поёжился ― плащ не просыхал.       Оглядел других ― нахохлились, что мёрзлые птенцы.       Проглотили одного ― и себе его судьбу пророчили.       Гляди, что случается с беспёрыми.       Дождь перестал к вечеру ― прознав всё-таки об их укрытии под рослыми осинами. Запрокинешь голову       не видать перьев?       они раскинули ветви ― будто материнские руки, обещавшие защитить от бед.       Не то чтоб Эрвин знал. Другие иногда рассказывали.       А кто уже не мог ― их матерей встречал сам.       От Нейтана, кажется, ничего не осталось ― кроме вскрика напоследок.       После нехитрого ужина ― картофеля да прогорклого чая ― все разбрелись по пятачку, таращась в костёр. Сумерки переговаривались с ними шёпотом ветра ― стихал помаленьку.       Словно заспешивший прочь путник.       Унеси за стены все наши молитвы.       Эрвин не произнёс ни вслух, ни про себя ни одной.       А Леви?       Какому богу ты молишься?       В Подземный город, верно, ни разу не ступала его нога.       Достав из нагрудного кармана записную книжку ― уголки насытились влагой, ― Эрвин полистал её.       Записей не много. Каждая ― о Леви.       Только бы ей не достичь адресата.       Он послюнил было грифель огрызка карандаша, вынутого следом, ― да услышал поблизости хруст осыпавшейся хвои.       ― Как ты, Леви? ― спросил, не поднимая головы.       Хруст стих.       Как ты узнал, что это я?       Считал по тишине. Может, по чему-то ещё.       Может, болью от него фонило?       Вдохнёшь ― не почуешь. А если коснуться?       ― Не надейтесь, что быстро сдохну. Вы все, ― бросил он где-то над плечом.       ― Такой ответ меня вполне устраивает.       Эрвин поднял на него взгляд ― измождённое лицо погружено в полутени да под глазами ― углубились.       Может, зола от картофеля?       Он сел рядом ― облёк себя в свет костра, будто вторым плащом.       Нет. Не зола.       ― Что ты там строчишь? ― кивнул Леви на блокнот. ― Вдохновляет на стишки, когда кто-то дохнет?       Он хмыкнул, подбородком ткнув куда-то прочь.       Острый. Так и кольнёт, если упрётся в плечо.       ― Нет, ― вздохнул Эрвин, закрыв блокнот. ― Это наблюдения. Твоего состояния и реакций.       ― Моего?       ― Не думаю, что мы запомним всё от и до. А лекарю нужно это знать. Чтобы тебе помочь.       ― Мне не нужна помощь, ― выплюнул Леви.       Уставился в костёр ― будто мальчишка, потерявший путь домой.       Проводить тебя?       Не поверишь. Мы оба ― бездомные.       Эрвин спрятал блокнот и карандаш в нагрудный карман, глянув перед собой, ― ни у кого не блестят в свете костра глаза.       Даже у Леви. Хоть и не спит.       ― Я понимаю, ― начал Эрвин. ― Ты привык. Что никто не поможет. Или не откликается, когда ты просишь. Верно?       ― Не строй тут из себя… будто хоть что-то обо мне знаешь, ― почти прошептал Леви.       Вытер переносицу костяшкой большого пальца ― будто       больно?       до сих пор вытирал кровь.       Скажи, тебе больно?       ― Не знаю, ― согласился Эрвин. ― Но хочу знать. Если ты расскажешь. Можешь мне довериться.       ― Человеку, который записывает за мной? ― усмехнулся Леви, проколов его взором. ― Ладно. Добавь там себе ― я съел пару картофелин, а срал поутру за осиной.       ― Ты утрируешь, ― почесал Эрвин щёку ― от взгляда его, что ли. ― Меня беспокоят головокружение и мигрень. Только и всего. Сейчас ― болит?       Леви лишь шевельнул плечом ― ни да ни нет.       ― А снадобье? Которое дала Ханджи. Помогает?       ― Немного.       Прислушался ― словно к пациенту, который наконец отринул стыд.       Ты ведь не за ним прячешься.       ― Но оно не глушит боль, ― добавил он вполголоса, твёрже потёрши от переносицы ко лбу ― будто размазывая боль по коже.       Или холод от пальцев. Вдруг подействует.       И не коснувшись, Эрвин понял ― ледяные. Видать по влаге, не стеснявшейся света костра.       ― Я… кое-что заметил, ― продолжил Леви, не отводя взгляда от костра. ― Запиши, если это важно.       ― Что?       ― Когда ты рядом, она нарастает.       Эрвин нахмурился ― вглядывался в него.       Не шутишь?       Нет. Даже уголок губ не дёрнулся.       Он ковырял у ногтя заусенец ― словно мальчишка, опоздавший на урок.       Ты ходил когда-нибудь в школу?       Эрвин замер, будто холодом обдало, ― у Леви небось были другие уроки. Как твёрже вонзать нож, чтоб рука не дрогнула, ― да слово.       Чтоб не дрогнули губы.       ― Как это связано с моим присутствием? ― спросил Эрвин, вынув блокнот и карандаш, и черкнул на чистом листе пару пометок.       ― Не знаю, ― вновь шевельнул плечом Леви.       ― И сейчас болит?       Он кивнул ― едва-едва заметно.       ― Тогда…       ― Я-не-хчу-ухдить, ― обронил он, спрятав руки под плащ.       Пригрелся, может?       ― Могу я…       ― Нет, ― осёк Леви, устремив на него взор ― в этот раз не пронзило. Даже не корябнуло. Разоружился? ― Это трудно объяснить.       ― Попробуй.       ― Я сам… не понимаю. Ясно?       Он ткнулся лбом в коленки ― вдавившись, будто изгонял боль.       Эрвин повёл было рукой       не трогай меня       замер.       Это из-за тебя.       Сколько ещё пострадает       умрёт       по твоей вине?       Коснулся всё-таки плеча, скрытого холодным плащом, ― Леви не вздрогнул и не поднял головы.       ― Поспи, Леви. Это пройдёт.       Он посипел в коленки носом ― будто обиженное дитя.       Если бы я мог       не трогай меня       она бы ушла прочь.       Добраться бы только до её чертогов.       А что встретишь на пути?       ― Ты замёрз? ― спросил Эрвин, наклонившись ― может, в попытке заглянуть в его лицо.       Шевельнувшись, стянул с себя плащ ― набросил на его плечи, словно птенца укрыл пухом в гнезде.       Так они тебя не настигнут.       Если только боль из чертогов проберётся изнутри.       ― Прости меня, ― промолвил ― слыхать только ему да костру.       А тот сожжёт слова до последней буквы.       Наутро все углядят лишь пепел.