Кэмги

Качнуло с такой силой, что его отшвырнуло к стене и крепко приложило по спине и затылку. Будто в насмешку. Чонгук, рванувшись к краю шконки, сплюнул вязкую слюну, горькую от желчи, и устало обмяк. Желудок, по ощущениям, стоял у горла с первого же часа плавания, и опускаться на положенное природой и богами место не собирался. Тэхён, нисколько не брезгуя им, пахнущим остро и мерзко рвотой, бережно обтер уксусной тряпицей, перевернул на бок и всунул в рот дольку лимона. — Спасибо, Тэ, — невнятно зашептал Чонгук, рассасывая кислое, которое действительно унимало тошноту на время. — Выйди на палубу, нечего со мной сидеть. Здесь плохо пахнет. — Выйду только с тобой, — упрямо возразил Тэхён, поправляя намокшую рубаху. — Там дождь льет, поэтому свежо. Давай сходим проветриться, Гуки. Тебе там станет полегче. Мысль, что придется подняться и двигаться в вертикальном положении, когда качка ощущается мощнее, ужаснула. Чонгук попытался мужественно отказаться, но из него вырвался жалкий скулеж. Тэхён с сочувствием погладил по щеке, убрал со лба спутанные волосы и неожиданно потянул на себя. Сейчас он был сильнее, потому что его не выворачивало неделю напролет, и вялый Чонгук против воли поднялся. — Обопрись на меня. Ну же, Гуки, тебе надо выбраться из этой душной каюты, иначе ты не дотянешь до Поднебесной, — Тэхён перебросил его руку через свое плечо, обнял, почти подволакивая к выходу. — Там присядем под навесом, подышим свежим соленым воздухом, а потом вернемся и ты нормально поешь. — Мои люди… не должны… видеть меня слабым, — пробормотал Чонгук, с трудом переставляя ноги. — Твои люди должны видеть в тебе не только символ королевской власти, Гуки, — не согласился Тэхён, таща его быстрее. — но и живого человека, такого же, как они, чтобы ты стал им ближе. Тот факт, что король тоже мучается, придаст им сил. Большинство страдает от морской болезни, ты в этом не одинок. Чонгук слабо улыбнулся, признавая его правоту. Именно в силу человечности и близости народу отец с папой так умело обращались с немалым государством, полным разношерстных кланов, порой враждующих между собой. Тэхён был прав, ему не стоит дистанцироваться от собственных подданных и строить образ неуязвимого правителя. Любовь всплеснулась нежной волной, куда ласковее и теплее, чем суровые хлесткие морские волны снаружи. — Ты лучший, ты знаешь? — сообщил уже на выходе и содрогнулся в приступе тошноты. — С такой физиономией лучше нежностей не говорить, — засмеялся Тэхён. — Сейчас станет получше, обещаю, — и тихо-тихо, на грани слышимости, шепнул, непонятно нахмурившись: — Ты тоже. Услышанное приободрило, вдохнуло энергию, и на палубу Чонгук ступил уже почти твердо. И тотчас же вздрогнул в страхе: казалось, на них несется, грозясь их поглотить, с пугающей скоростью огромная водная стена, темная, гневно пенящаяся. Шагнул назад, дернув за собой Тэхёна, но стена перед самым бортом, окатив прохладными брызгами, снизилась и рассыпалась. Стало смешно от глупого страха, так резко охватившего и исчезнувшего, оставившего облегчение. Огляделся, отпустив Тэхёна. Под навесом липли к стенам обессиленные изнурительной рвотой воины, несчастные и пришибленные. Зеленовато бледный Сокджин вис на усталом Минхеке и, похоже, спал на ходу. Всех было искренне жаль. — Воинам дают лимоны и имбирь? — Аа? — рассеянно откликнулся Тэхён, с жадным ликованием смотревший на бушующее море. — Ах да, дают. Но понимаешь, помогает лишь на время. Снаружи им становится лучше, потом, правда, приходится заползать внутрь и согреваться. Посмотри, какая красота! — и раскинул руки, словно обнимал бурную стихию. Любующийся беспокойным морем с расслабленно радостным лицом, выглядывающий что-то свое на горизонте, где мглисто серое небо сливалось с водой — Тэхён почему-то вызвал подспудную тревогу. Он снова окунался в мир, где встревоженному Чонгуку места не было. Видел нечто в бурных далях, радующее его до счастливых глаз. Чонгук чувствовал, что вряд это нечто связано с их семейным очагом и тем более будущими детьми. Холодные, несмотря на жару, морские брызги промочили в считанные мгновения с головы до ног, прилепили одежду к телу. Но Чонгук не ощущал неудобства и даже непрестанной мутоты — настолько он был угнетен наблюдением за любимым человеком, который стоял близко и одновременно витал где-то далеко-далеко. Хотелось выдернуть его из пугающих мечтаний, напомнить о долге перед мужем и короной, поэтому Чонгук резковато процедил: — Сообщи всем, что я хочу созвать совет. — Х-хорошо, — Тэхён напоследок повернулся вокруг оси, зачарованно ловя губами дождь и морскую воду, и, не удостоив взглядом, проворно метнулся к каютам. Советы в условиях плавания собирались нудно и тягомотно. Из стратегических соображений Чонгук распределил военачальников по разным суднам, поэтому к королевскому кораблю выплывали шлюпки. И за неделю удалось собрать лишь один: все равно пользы от измученных качкой страдальцев было мало. Созывать совет сейчас, когда море волновалось, было безусловно неправильным решением, но Чонгук отказываться от решения не хотел. Обуревала бессильная злость, затмевавшая недомогание. Он сжал корабельный борт так безжалостно, что пальцы побелели. Чем дальше они отплывали от Чосона, тем мечтательнее и воодушевленнее становился Тэхён. Бесспорно, присутствовали и простые причины для воодушевления: возможность носить походную одежду, мало чем отличающуюся от альфьей, исчезновение глупых дворцовых ритуалов, скучного времяпровождения с другими омегами, определенная свобода действий. Однако было несомненным, что Тэхёном одолевала скрытая причина, которая скорее всего пряталась в проклятом тибетском обряде. Думая об этом обряде, Чонгук терялся в чувствах: с одной стороны, тот представлялся сущей варварской нелепицей, с другой же, страшил, что мог действительно волшебным образом поменять Тэхёна. Тэ уже сделал выбор, и выбор удручал — в нем не было совместного счастья с безнадежно влюбленным в Тэ мужем. Тэхён возвращался медленно, смотря назад, где голубятник спешно выпускал в воздух голубей, должных призвать военачальников прибыть на корабль. Выбившиеся из пробора мокрые волосы трогательно подвивались у висков, от тела поднимался пар — до того разгоряченным Тэхён был. Сам же Чонгук подрагивал от холода: изможденный вынужденной голодовкой организм не мог обеспечить теплом. — Пока они доплывут, уйма времени уйдет. Успеем пообедать, я уже распорядился, — Тэхён внезапно обнял, плотно прижался, согревая. И тоскливые мысли Чонгука начали вытекать под давлением этих нежности и тепла. — Хорошая мысль, — Чонгук ласково провел ладонью по его щеке, надавил на подбородок, заставляя на себя посмотреть. — Не уверен, что во мне пища задержится, но поесть надо. И мне стало полегче снаружи, ты был прав. Тэхён шумно вздохнул, засветился в веселом прищуре и, развернув, подтолкнул к каюте. — Я практически всегда прав, Гуки. Тебе нужно почаще ко мне прислушиваться. — Так уж и всегда, — усмехнулся Чонгук, обвивая его руками свою талию. Чудесный живой пояс, который он мог бы носить до конца своих дней. Тэхён закопошился за спиной, силясь освободиться, но не тут-то было — Чонгук вцепился намертво. Если придется неустанно за мужем следить, быть начеку, чтобы поймать его при попытке бегства, то он будет. Только бы не дошло до настоящих оков и непрерывного бунта… В каюте посвежело, запахло сандаловыми благовониями и едой. Слуги торопливо накрывали на стол. Чонгук неохотно отпустил дергающиеся руки, но мгновенно перехватил Тэхёна за плечо. Тот с легкой досадой фыркнул: — С такой скоростью мы и не переоденемся, и не пообедаем к совету, Гук. Что с тобой? — Ничего, — Чонгук сгреб его в охапку, уткнулся лицом в теплую шею, поцеловал метку и глухо продолжил. — Просто порой кажется, что тебя у меня нет. Странно, да? Тэхён после продолжительного молчания тихо ответил: — Порой мне кажется, что меня вообще нет. Обед прошел в молчании. Чонгук давился и едой, и словами: вкус по-походному простой пищи был убогим, слова — неподходящими. Присмиревший, печальный Тэхён ел без особой охоты, то и дело рассматривал кусочки, зажатые в палочках, будто не понимал, что это такое. И старательно отводил глаза, очевидно опасаясь, что Чонгук заведет разговор на неудобную тему. Было бы что обсуждать! Не скажешь ведь прямо что мучает: «Ты не хочешь от меня сбежать, Тэ, правда же?» Тэ бы поспешно уверил, что нет, и между ними углубилась бы пропасть недоверия. Безопаснее было молчать. Из хорошего: душевные метания погасили телесную разбитость, позволили впихнуть в желудок необходимую пищу. И поднимался из-за стола Чонгук вполне подкрепленным, готовым к серьезным дискуссиям совета. Уже у самого выхода как бы невзначай проронил, боковым зрением следя за выражением лица: — Не хочешь присоединиться, Тэ? — Я?! — Тэхён, скучающе сдвинувшись от низкого столика к доске с ньоут, удивленно поднял брови. — К… к совету? — Тебе тоже важно знать наши планы, — спокойно, словно не нарушал в очередной раз строгие правила, сказал Чонгук. — Ты младший король, Тэ. — Да, конечно! Спасибо! — Тэхён так стремительно взмыл на ноги, что тяжелая доска перевернулась, а черно-белые косточки рассыпались в разные стороны. Понятливо кинулся за шалью, торопливо обмотался ею, подбежал под правую руку, дыша прерывисто и взволнованно. Уже приноровившиеся военачальники, измотанный Сокджин и бодрый Намджун и бровями не повели, приняли появление омеги-короля за обычную рутину. Словно было заложено испокон веков обсуждать стратегию и тактику при слабом поле. Тэхён приткнулся в дальний уголок, блестел оживленными глазищами и внимал каждому слову. Совещались на тему первоочередных задач, периодически прерываясь, чтобы выбежать вон и не оскорбить высочайших особ вульгарной рвотой. На повестке стояли: избирательная высадка, чтобы прощупать почву на предмет опасности — мало ли, вдруг Поднебесная решит на своей территории убить чосонского короля; найм местных проводников, города и села, где можно возобновить запасы провизии для воинов, фуража для лошадей. По обыкновению следовали от большого к малому, расщелкивая задачи одну за другой. Чонгук отхлебывал имбирный чай, радуясь, что желудок позволяет вести беседу. Поглядывал на вибрирующего от важности происходящего мужа. И, невольно отвлекаясь, мысленно обращался к Тэхёну: «Увидь же, что я на все ради тебя готов, любимый. Оцени меня наконец по достоинству и полюби. Оставь бесплодные мечты о варварской метаморфозе в альфу, прими себя омегой. Пожалуйста, Тэ. Прошу тебя». Его личное божество было глухо к безмолвным воззваниям: с жаркими интересом и любопытством слушал всех отчитывающихся и предлагающих, ломал длинные пальцы, кивал, когда Чонгук подтверждал сказанное. Однако не смотрел на него с проницательным пониманием, разделяя с ним чувства. Потому что… нечего было разделять. У Чонгука к нему была бездонная любовь, у Тэхёна к нему — симпатия, сдобренная притяжением метки. После совета жизненная энергия вытекла. До каюты Чонгук добирался, опираясь на гнущегося под его тяжестью Тэхёна и трагически молчал. А тот, по-прежнему глухой к его раздраю, мечтательно улыбался. В каюте сгрузил Чонгука на разостланную постель, заходил по малой комнате, на ходу раздеваясь. Щелкал застежками, шелестел шелком и расплетаемыми волосами. Чонгук, сумрачно за ним следя, старался отринуть плохие мысли и настроиться на хорошее: симпатия и влечение есть, это уже много. Еще недавно было полное отторжение. Не стоит гневить небеса жадностью, иначе они обязательно покарают. Раздевшись до нижней сорочки, Тэхён, еле различимый в ночной темноте, решительно отбросил белое полотно на пол и сел на Чонгука, перебросив через него ногу. Сказать, что Чонгук изумился — ничего не сказать. Тэхён за время плавания никогда не обнажался полностью, да и не то, чтобы на то была необходимость: у короля, к его прискорбию, не хватало сил хорошенько отлюбить собственного мужа. — Не двигайся, Гуки, я сам все сделаю, — Тэхён наклонился, ощекотав волосами, коротко поцеловал в приоткрытые в немом изумлении губы и пополз вниз. Когда его воспрявший член окутал нежный жар мужниного рта, Чонгук выгнулся и застонал. Стало жарко и сладостно, черная накипь горьких мыслей смылась возбуждением. Огладил задрожавшей рукой распушившиеся пряди, примостил ее на затылке: не управлять, а чувствовать каждое движение вниз-верх. Тэхён ласкал умело, пропуская крупный член почти в горло, прокатываясь языком по стволу и втягивая головку, что немного уязвляло самолюбие: эта сноровка напоминала о его бывших любовниках, которым он тоже доставлял такое же блаженство. Выпустив головку с громким чмоком, Тэхён порывисто двинулся наверх, приподнялся, пристраиваясь, и до того, как Чонгук понял, что тот намеревается сделать, одним длинным рывком насадился наполовину. Наверное, ему стало больно — он тихо зашипел и повел бедрами, умостившись поудобнее. Выждал паузу, привыкая, уперся ладонями в плечи Чонгуку и медленно задвигался, бесконечно ярко сжимая нежными тисками. Сердце разрывалось от любви, когда Чонгук, поддерживая его за бедра и слегка поддавая наверх, качался вместе с ним в бездонном море. Волшебство уже происходило — нежданно, негаданно. Чутье говорило, что все он делает правильно, что они найдут свой путь к счастью. Тэхён, разжигаясь в страсти, насаживался хлеще, размашистее, вскрикивал, наклонялся для быстрого кусачего поцелуя. И, кончая, выломался в пояснице до хруста, схватившись за его колени. Чонгук резко присел, усилием воли прогоняя мутоту, вмял пальцы в крепкие ягодицы и жестко вбился несколько раз, распадаясь на мелкие сверкающие кусочки. Приходил в себя медленно целующим сонного, расслабленного Тэхёна, вдавливающим в него глубже каменный узел и лихорадочно шепчущим: — Я всё для тебя… Всё, слышишь? Только будь со мной, Тэ. Люблю тебя. — Я тебя слышу, Гуки, — тягучим хриплым голосом ответил Тэхён, когда узел их отпустил. — Я сделаю всё, чтобы нам обоим было хорошо. Ответ был неоднозначным и туманным, но Чонгук мудро решил им удовольствоваться. И засыпал впервые со дня отбытия из порта спокойным. Это спокойствие угнездилось и поддерживало до прибытия в Поднебесную, а там, при виде загадочных пагод и необычных домов улетучилось, сменившись на деловитую тревогу. Тревожиться за безопасность подданных и достижение желанной цели — естественно, так что Чонгук не изнывал так, когда переживал из-за Тэхёна. Распорядился насчет выборочной высадки: отправил одну сотню храбрецов во главе с бывалыми военачальниками вперед и приготовился ждать. И через день, получив положительные вести, решительно приказал высаживаться всем. До столицы Тибета, Лхасы, пролегало шесть тысяч ли. Что ж, путь в тысячу ли начинается с одного шага. Убедившись, что армия готова, Тэхён находится в безопасном большом кольце стражи и малом — своих денщиков, Чонгук подпнул пятками коня и поскакал вперед. Навстречу заснеженным горным гольцам, отравленным стрелам, долгожданной мести и справедливости.