Кэмги

Мысли Тэхёна выплывали из верного источника, но текли в неверном русле. Заподозрив неладное, тот вертелся, выкручиваясь из его рук, и боязливо шипел: — Зачем ты меня туда ведешь? Чонгук, я не хочу! Я устал, уже пора спать! Я не буду купаться в сомнительной лужице, Чонгук! Нас же учили избегать стоячих водоемов, чтоб не подхватить лихорадку! Он весь день смотрел с подозрением, не понимая, почему они не тронулись в путь. А сейчас, очевидно, опасался, что там, в интимной тиши, после непродолжительного купания Чонгук опрокинет его навзничь на еще горячий песок и возьмет свое. Глупый! Будто Чонгук мог бы унизить свою любовь публичным соитием, зная, что стража обязательно станет подглядывать. Чонгук улыбался, хватая и шепча в ответ, чтобы пялившиеся на них воины не разобрали сказанное. Те и так удивились, видя, что короли направляются со скудной стражей к водоему в ночи. Провожали их недоуменными взглядами, негромко переговаривались, любопытствуя, что вдруг королям в головы взбрело. — Полный месяц красиво отражается в озере. Нас учили еще и поэзии, Тэ, а не только скучному. И мне кажется, нам пора наверстать упущенное. Мы с тобой никогда не читали друг другу стихов. — Потому что раньше нам нужны были стихи для омег! — сердито фыркнул Тэхён, уворачиваясь от поцелуя. И жалобно заскулил, оглядываясь на следовавшую за ними стражу. — Пожалуйста, Гуки, давай вернемся в шатер! Не буду купаться, на поэзию не настроен, любоваться луной в зловонной луже не хочу. — Тшш, — Чонгук прихлопнул его рот, обхватил другой рукой за грудь, тихо заговорил в ухо. — Идем молча, не шумим, иначе спугнем голубков. Тэхён промычал невнятное, видимо, пытался узнать, какие еще голубки могут оказаться в оазисе посреди пустыни, задергался, но после пары шагов стих и покорился судьбе. Его грудь бурно вздымалась, вспотевшие ладони намертво вцепились в чогори Чонгука. Обожаемый омега боялся до жути, значит, надо было поторопиться, чтобы его успокоить. Оказавшись в укромном месте, Чонгук сначала приложил палец к губам, приказывая молчать, и лишь потом его отпустил. Тэхён нахохлился, мрачно озираясь и явно не замечая прелести малого озерца. Назойливо звенела приозерная мошкара, вилась серым облачком около лиц, заставляя то и дело отмахиваться. Влажный воздух обволакивал, навевал дрему. Неустойчивая песчаная поверхность проседала под их телами. И, несмотря на круглую самодовольную луну, отражающуюся в ровной глади озера, поэзией тут и не пахло, зато пахло погадами приходившего на водопой зверья. Тэхён пришлепнул комара и, не таясь, мрачно буркнул: — Ну, что ж, приступим.        Ночь на осенней реке. Холодна речная волна.       Закинул крючок — не клюет.        В лодке пустой с грузом лунного света домой возвращаюсь. Намекнул на бесплодность поэтической прогулки. — Молчи, Тэ. Спугнешь, — Чонгук, начиная нервничать, крутил головой. И где же этот похотливый жеребец, когда он так нужен, спрашивается? Неужели целый день, потраченный на ожидание важного зрелища, был бесполезно выкинут из путешествия? Долбаный Джин решил сегодня предаться страсти в шатре, вот же… И заликовал, прижав к себе спиной. — Смотри, Тэ. Тэхён, повинуясь его рукам, повернулся в сторону, откуда доносился хруст веток и тихая ругань. Удивленно встрепенулся, увидев, вывалившихся из колючек Сокджина и его любовника. Джин потирал оцарапанные плечи и трясся в беззвучном смехе, а его пассия раздраженно гудела, держась за щеку. Похоже, идея страстно слиться на природе принадлежала именно Джину, в чем Чонгук не сомневался: тот всегда любил чего-нибудь этакого. Наконец Джин дернул к себе ворчуна, жадно впился в его губы, воюя с завязками его паджи. Тэхён в руках Чонгука окаменел, даже дышать перестал. И Чонгук еле слышно зачитал свои «стихи», комментируя происходящее: — Любовь не знает границ, милый, не ведает правил. Выставленные людьми препоны любовь смешат. Она лавиной сметает надуманные причины и страхи, связывая двух влюбленных невидимым арканом. Когда сердца бьются в унисон, когда глаза красноречиво говорят: «Ты мой», когда души переплетаются воедино, весь мир исчезает… Сокджин и его любовник, чьего имени Чонгук не помнил, громко возились в звенящей мошкарой тишине, сдирали друг с друга одежду, смачно чмокали поцелуями, стонали в полный голос. Яркий лунный круг серебрил их мускулистые тела, не оставлявшие и малейшего сомнения в том, что на берегу сплетаются именно альфы. Джин, обнажив любовника полностью, рывком спустился вниз и вобрал в рот его столбом стоящий член, запустил руку промеж ягодиц. Тот застонал, бесстыже выгибаясь и подставляясь. Тэхён содрогнулся, начиная дышать чаще, словно вовлекся третьим в их страстную схватку. Чонгук шептал, сбиваясь, делая паузы — близость желанного омеги, возбуждающее зрелище путали мысли. Усилием воли заставлял себя вернуться к заготовке и осторожно подталкивать Тэхёна к нужному выводу. — Присмотрись внимательнее, Тэ: они оба альфы. Ошибки нет, под Джином стонет не омега. Но и Джину, и его пассии неважны глупые предрассудки… — еще как были важны, Джин бы провалился сквозь землю, узнай он, что они наблюдают за неподобающей связью. Но пусть Тэхён думает, что Джин скрывает огромную любовь, так будет лучше. — потому что они тянутся друг к другу. Видишь, как целуются, как страстно Джин сжимает своего любовника? А того не волнует, что он подставляется — и сильный альфа может лечь под желанного, если по-настоящему влюблен. Тэхён сжал пальцы на его бедре так сильно, что стало больно. Боль помогла сосредоточиться, зажурчать жарче и убедительнее. Безымянный обоже Джина обвил его ногами, напружинился и перекатился вместе с ним. Похолодевший Чонгук подавился словами: к такому он не был готов. Это что же, они меняются ролями, щибаль? Дьявол! Сейчас Тэхён сделает совершенно неподходящий вывод, и весь день предвкушения верблюду под хвост! Долбаные перевертыши, чтоб их!.. Но тут тихо засмеявшийся Сокджин присел, привлек любовника для поцелуя и медленно повалил его на спину. Пристроился, продолжая сочно чмокать, и качнул мускулистыми ягодицами. Раздался протяжный стон. Тэхён вздрогнул, подавшись корпусом вперед. Чонгук не мог видеть его глаз, выражения его лица, но хорошо представлял: наверняка потрясенное, ошеломленное, недоверчивое. Что сейчас происходило в смятенной голове омеги-альфы, было сложно объять. Они и раньше слышали об интрижках между альфами, но никогда не сталкивались лицом к лицу. Те, кто эпатировал подобным попранием заветов, не был приближен к королевской семье. И происходящее не задворках не впечатляет так же мощно, как разворачивающееся действо с другом, которого знал с детства. Сокджин брал своего захлебывающегося стонами и всхлипами партнера то безжалостно размашисто и хлестко, то ласково и медленно. Растягивал удовольствие, замедляясь перед самой вспышкой, осыпал того неразборчивыми с расстояния нежностями. Тот всхлипывал, стонал, горячо бормотал что-то в ответ. И Чонгук с каждым утекающим мгновением убеждался, что это не простая походная интрижка, а нечто большее. Легкомысленный повеса Джин, оказывается, таил интересные глубины. Запретное таинство длилось и длилось: Чонгук потерял счет времени, лихорадочно бурля «стихи» в Тэхёново ухо. Не терпелось развернуть его к себе, отвлекая от происходящего, напиться им в страстных поцелуях, бережно уложить на песчаное ложе… Но было нельзя. Цель зрелища заключалась в другом: Тэ должен был созреть до важного умозаключения и сделать первый шаг. Слишком много шагов со стороны Чонгука было отринуто. Когда Сокджин сложил любовника вдвое, закинув его ноги себе на плечи, и принялся ходить мощным поршнем в бешеной скорости, выбивая приглушенные губами вскрики, Тэхён подскочил. От резкого движения Чонгук завалился на бок, подхватился, готовясь ловить, но не успел — Тэхён, потоптавшись пару нервных шажков на месте, ломанулся в колючий кустарник. Чонгук испуганно взмыл вслед за ним, слыша, как позади всполошились любители пикантного. Уже располагавшийся на сон лагерь растерянно отвешивал челюсти и моргал, поворачиваясь за стремительным ходом обоих королей. Тэхён не бежал — он летел, легко вспархивая над по-ночному малыми кострами, вьюками, спящими телами. Перед ним поспешно расступались, пятились, падали, кланяясь вслед, и охали, отшатываясь при виде летевшего Чонгука. Лагерь забурлил негромким гулом, обсуждая непонятное. А Чонгука разрывало от страха: такого результата он не ожидал. Ворвавшись метеором в шатер, не сразу обрел способность линейно говорить, только сбивчиво спрашивал: — Тэ, все в порядке? Тэ, скажи, что не так? Тэ, пожалуйста, скажи, что тебя напугало? Тэхён метался по периметру, ширя почерневшие глаза, дергал полы чогори. Бледный, но с алыми пятнами румянца. Натянутый как тетива лука — тронешь, выстрелит свистящей стрелой. И вдруг Тэхён, разодрав завязки чогори, порывисто сбросил его наземь, рванул нижнюю сорочку пополам, обнажая блестевший от пота торс, и кинулся к нему. Чонгук обомлел, когда Тэхён припал к его губам, одновременно проникнув рукой в паджи. Жаждавший внимания член заныл почти болезненно от прикосновения. — Я же не сдержусь, Тэ, — предупредил, когда Тэхён, отпрянув, одним махом скинул остатки одежды — божественно прекрасный, зачаровывающий горящим взглядом, непостижимый. — И не надо, Гуки, — Тэхён рухнул навзничь на ложе, поманил к себе. — Иди ко мне. Сердце забилось так быстро, что в ушах зашумело в приливе крови. Чонгук не помнил, как сдирал с себя мешающие одежные препоны, как укладывался между разведенных ног. Но всосавшись в сладкий рот, очнулся от морока и дотронулся до мокрых шелковых складочек входа осторожно, безмолвно вопрошая, можно ли. Тэхён вздрогнул, на миг сдавил бедрами его бока, но расслабился и прикрыл глаза, разрешая. Чонгук ласково, боясь разрушить волшебный момент, надавил двумя пальцами, внедрился в горячую тесноту, расширяя отверстие. Добавил еще один палец и, не выдержав, приставил головку. Нырнул вглубь коротким толчком, из последних сил крепясь — безумно хотелось пронзить до самых ножен, сделать любимого своим. Тэ сковал каменными тисками, выталкивая, сопротивляясь вторжению. Зажмурился до мелких морщинок, задышал прерывисто, уперся ладонями в плечи. И Чонгук, опасаясь, что это невозможное еще вчера изумительное волшебство кончится, поддал бедрами, плавно, но непрерывно входя до конца. Движение было изнурительно возбуждающим, Чонгук был на грани взрыва. Прокусил губу до крови, чтобы не окончить позорно быстро их общее прекрасное сумасшествие. Дал сжимающемуся, жалобно застонавшему Тэхёну привыкнуть. Поделился в поцелуе любовью, смешанной с кровью, и задвигался. Каждый толчок в любимом обнулял все, что было до него — изничтоживал. Немыслимо было сравнивать предыдущих с Тэхёном: с ними было буйство плоти, с Тэ — плавящее слияние души и плоти. Чонгук задыхался, бормотал, что любит, что жить без него не может, разрывался между желаниями заласкать, занежить и жестко, безжалостно отыметь, чтобы дырочка долго еще пульсировала, не смыкаясь, в подтверждение принадлежности Тэ ему. Второе желание подбрасывало навязчивые образы, разжигало до предела, и наконец вылилось в яркую вспышку, а затем — в каменеющую луковицу узла. Брызнувший спермой до подбородков Тэхён задрожал, захрипев, инстинктивно попытался вывернуться. Но постепенно трезвеющий Чонгук бережно его подмял, запрещая себе вредить. — Не дави, — прохрипел Тэхён, осмысленно на него уставившись. — Это слишком хорошо, но и больно, щибаль. Что ж ты такой огромный, Чонгук? Ожидавший упреков Чонгук с облегчением рассмеялся, радуясь, что Тэхён сейчас повел себя не по-тэхёновски легко и просто. Не стал размышлять на тему о том, как искаженно он его понял, не заистерил, что случившееся — уродливо. Принял перемену. Перекатился вместе с ним на бок, пристроив одну длинную белую ногу себе на бедро, ласково поцеловал. Тэхён от перекатывания захлебнулся стоном, выплеснул еще струю почти прозрачной спермы и устало улыбнулся. — Если бы знал, что это настолько сладко, тебе бы не отказывал. А интересно, Сокджин тоже узел распускает? — Конечно, — без запинки соврал Чонгук. — Уверен, что его любовник уже достаточно растянутый, чтобы принять альфий узел. — И скачет на следующий день, — задумчиво проронил Тэхён, щурясь. — Как же, наверное, скачка щекочет растревоженные мышцы… Решение пришло спонтанно и по наитию. Чонгук не задумался и на мгновение, чтобы озвучить: — Тэ, любимый, завтра ты выдвинешься в путь в альфьем седле. Хватит мучиться в неудобном дураками придуманном… Договорить ему не удалось: Тэхён так пылко его поцеловал, что они столкнулись зубами. И растворяясь в упоенном, счастливом блаженстве, Чонгук подумал, что наконец-то протоптал дорожку к его сердцу. Сиренево-розовым утром всласть зевающие воины застревали с раскрытыми ртами, когда довольный Тэхён проезжал мимо них в альфьем седле. Справедливости ради и, чтобы младший король не был в одиночестве, Чонгук разрешил и другим омегам пересесть из повозок в удобные седла, но безусловно большее внимание было приковано именно к Тэхёну. Мрачный невыспавшийся Сокджин сравнялся, через плечо оглянулся на Тэхёна и спросил: — Гук, ты уверен, что стоило эпатировать армию? Слухи пойдут, что муж из тебя веревки вьет. — О, он из меня арканы вьет, — усмехнулся Чонгук, выискивая глазами второго участника вчерашнего представления. — Кстати, как зовут твоего денщика? Вот этого, — ткнул в направлении такого же невыспавшегося, сонно клевавшего носом денщика. — Ли Минхек, он хенху, — Сокджин мимолетно скользнул взглядом по своему любовнику и неугомонно продолжил допытываться. — Чонгук, как твой советник, настаиваю на здравомыслии. Не надо волновать армию неподобающим поведением омеги, пусть даже тот — младший король. Тем более сейчас, когда над нами довлеет важная миссия. Приличия нельзя отринуть как нечто пустячное. — Приличия, говоришь, — Чонгук шало хмыкнул, рассматривая Ли Минхека и припоминая, как тот представлялся двору. Года два назад, если Чонгук не ошибался. Хорошенький изящный, со стервозной мордашкой, слегка смахивающий на омегу. — А о своих нарушениях приличий ты не задумываешься, советник? — О чем ты? — Сокджин недоуменно нахмурился, опять обернулся на Ли и залился багровой краской. — Щибаль, Чонгук, так это ты вчера был на озере? — Я, — весело согласился Чонгук. — И весьма впечатлился спектаклем. Жаль, не успел бросить рис на сцену — пришлось бежать за Тэхёном. — И Тэхён там был? — плачущим голосом уточнил Сокджин, похоже, жаждая провалиться сквозь песок в пучину ада. — Чонгук, прости, пожалуйста, такое больше не повторится! — О нет, пусть повторяется. Я совершенно не против, — Чонгук подстегнул верблюда и расплылся в счастливой улыбке, любуясь восхитительной зарей. Впереди их ждали тяжелые испытания, холод, голод, опасные ловушки. Однако ощущение расправившихся крыльев за спиной затмевало глупые страхи и сомнения. Тэхён теперь по-настоящему ему принадлежит: весь, от головы до розовых пяток, со своими метаниями между омегой и альфой, жарким нутром и пока непокорившимся сердцем. Всему свое время. Сначала Чонгук покорит Тибет, а потом завоюет и сердце Тэ.