Кэмги

На привале Чонгук подскакал к Тэхёну, спешился, подал руки. Тот свалился тюфяком и застонал, растирая затекшие бедра. Его мрачная вспотевшая физиономия без слов сообщала, что Тэ раздражен. Шел пятый день пути, за который они пересели на верблюдов, но для Тэхёна седло не изменилось: он по-прежнему должен был ехать верхом, сидя боком. И Чонгуку сложно было представить, как же это было больно и неудобно, если в обычном седле мышцы уставали до ноющей судороги. Остальные омеги тряслись в повозках, никто не захотел страдать в омежьих седлах, однако Тэхён отринул возможность пересесть в паланкин. Для него подобная езда была еще унизительнее. Удивительно, что он раньше не выказывал недовольства, Чонгук бы вспылил в первый же день. — Больно? — шепнул Чонгук, мимоходом дотронувшись до его ноги и жалея, что при всех не может растереть. — Больно, — буркнул Тэхён, с трудом сделав шаг. — Вот почему, скажи мне, дорогой муж, омеги обязаны еженощно раздвигать ноги, зато в седле никак не могут? Странно, разве нет? Казалось бы, такая поза враскоряку естественна для омег, а как раз для альф противоестественна. Давай поменяемся седлами, Чонгук. Чонгук с достоинством стерпел остроту, понимая, что тот сейчас действительно изнемогает от усталости и боли, хотя мог возразить, что его дорогой муж ни разу по-настоящему не раздвинул перед ним ноги, хотя он уже осатанел от ожидания. Тайная надежда, что в походе довольный его решением Тэхён смилостивится до полноценного единения, погасла за миновавшие дни. Тэ стоически сносил лишения, трясся в омежьем седле, не жаловался до этого часа, беспрекословно слушался, однако вел себя так, словно они были друзьями, а не мужьями. И с каждым часом это ощущение становилось сильнее. Вообще чувствовалось, что Тэхён, отдаляясь от Хансона с его церемониями, суровыми разграничениями в устоях обоих полов, законами, наполнялся умиротворением. Сиял янтарными глазищами в прорези повязки, когда Чонгук на него оглядывался, но смотрел будто сквозь — взирая на бескрайние просторы пустыни и наслаждаясь обзором. Словно видел мир, в который Чонгука не приглашали. И этот невидимый мир пугал потенциальными рисками. Может быть, Тэ покривил душой, напрашиваясь в поход, и преследовал какую-то тайную цель? Например, тот самый мифический обряд. Ответа на мучающий вопрос не было. Тэхён, ступая медленно и враскачку, постепенно расхаживался и веселел. Потрепал его совсем по-дружески по плечу, с интересом рассматривая гогочущих, радующихся отдыху воинов — Чонгук скрипнул зубами. Остановился, с неприличным для высокородного омеги любопытством уставившись на молоденького смазливого шлюшонка, льнущего к осанистому, кряжистому воину. Раньше, когда оба они были альфами, Чонгук бы и бровью не повел, даже спокойно бы обсудил зрелище, но теперь это пристальное разглядывание коробило. Несмотря на запрет брать шлюх, воины все равно умудрились захватить несколько, и это ослушание раздосадовало. — Тэ, — коротко одернул. Тэхён со вздохом отвернулся, в этот раз засмотревшись на чету охотников. Было на что засмотреться. Омегам охотничьего сословия официально было разрешено использовать оружие, ездить верхом в обычных седлах. И хотя в этом походе Чонгук запретил вторую поправку к закону, чтобы не раздражать лишний раз Тэ, то оружие отобрать не смог: охотничье сословие встало на дыбы, опираясь на известный факт, что в их семьях дети любого пола учатся свежевать и разделывать туши с малого возраста, и что без оружия охотник ощущает себя голым. Со скрипом согласившись, Чонгук определил строптивцев в конец колонны, но не учел, что на привалах разношерстный воинский люд смешается и ненужные единицы будут вертеться перед Тэхёном. Вальяжно текший к ним в окружении денщиков и солдатов Сокджин заметил собственную оплошность и округлил глаза — именно ему Чонгук поручил прятать неположенные единицы. Чонгук гневно раздул ноздри, Сокджин вжал голову в плечи и боязливо улыбнулся, тут же рванувшись к смеющейся семейной чете, чтоб прогнать. Поздно. Разминавший ноги Тэхён завороженно двинулся к ним, с завистью облизываясь на висевшие на поясе стройного юноши кинжалы и короткий меч в кожаных ножнах. Мало того, что тот увешался оружием до зубов, он еще и носил косу по-альфьи — до лопаток. Чонгук тихо застонал, потопав вслед за мужем. — Здравствуйте, — Тэхён улыбнулся, учтиво кивнул, когда спохватившиеся мужья им низко поклонились. — Как вас зовут и откуда вы? — Здравствуйте, ваши величества, — с тягучим, протяжным акцентом пропел омега, сверкнув симпатичными ямочками в улыбке. Стало ясно — этот человек не робкого десятка, ну еще бы: ходить на львов, леопардов и пум трус не сможет. — Моего мужа зовут Ким Виен, меня — Чхве Бель. Мы из Кванджу. — Рад знакомству, — Тэхён откинул покрывало на плечи — похоже, ему хотелось сравняться с этим смельчаком, а не стоять скромнягой. — Очень интересная форма у кинжала, никогда такой не видал. — Это честь для нас — быть представленным королям! Благодарим! Хотите посмотреть? — Бель ловко выудил кинжал, прокрутил его в пальцах, демонстрируя лезвие в ярких отблесках ближнего костра. — Он сделан в форме полумесяца, чтобы легче было вскрывать шейные артерии и прорезать шкуру, — и вежливо подал рукоятью вперед. Чонгук едва не хлопнул себя по лбу. Его муж, младший король, в присутствии притихших воинов дотрагивается до кинжала, щибаль! А он ничего сделать не может, чтобы его не обидеть. Боже, за что такое наказание? Сразил яростным взглядом бледного как мел Сокджина. Подошедший и оценивший обстановку Намджун попятился назад, делая вид, что зацепился за что-то важное, даже окрикнул какого-то вояку. Тэхён, не замечая ничего вокруг, благоговейно принял кинжал, попробовал точно так же, как Бель, прокрутить в пальцах, засмеялся, когда не вышло и кинжал чуть не упал. — Хочу такой же, — пробормотал в довесок и, опомнившись, погрустнел. Вернул кинжал Белю и тихо сказал. — Спасибо, что присоединились к священному походу. — Ну, а как же, ваше величество! — Бель хохотнул, толкнув в бок своего напряженного, понявшего, что они попали впросак, мужа. — Я с Виеном с детства на охоты ходил, всегда подстраховывал. Так и сказал ему, что без меня он воевать не пойдет. А потом вышло постановление, и я обрадовался. Детей у нас еще нет, так что заставить меня сидеть с ними у Виена бы не вышло. Вам огромное спасибо, что разрешили омег на войну брать! — и отвесил низкий поклон. — Пожалуйста. Отдыхайте, — хмуро пробурчал Чонгук, цепанув Тэхёна за талию. — Мы тоже отдохнем. Тэхён, в шатре должны разбить походную лохань. Освежись первым, а мне надо поговорить с Сокджином. — Какой красивый кинжал… — зачарованно шепнул Тэхён, направляясь вместе с Намджуном и следовавшими на отдалении стражниками к шатру. Дождавшись, когда он пройдет на пятьдесят локтей, Чонгук сгреб Сокджина за грудки и деловито сообщил: — Я тебя убью, Джин. До тебя еще тибетцы со своими отравленными стрелами не доберутся, как я тебя убью. — Гуки, прости, пожалуйста, — Сокджин заплясал на месте, словно под ним рассыпали раскаленных углей. — Недосмотр чистой воды! Обещаю, что впредь буду осторожнее! Я им приказал не приближаться к королевскому шатру, но когда эти дикие охотники кого слушали? — Для того у меня и есть военачальники, чтобы представитель любого сословия, будь то купеческое, воинское, охотничье, слушался! — процедил Чонгук, слегка остынув. Поздно было махать мечом, когда головы уже полетели. — Ты, как советник, должен был смотреть за военачальниками, а те — за солдатами! — Прости, — заскулил Сокджин. Чонгук оттолкнул его в сердцах, злобно ощерился на его свиту. Первый модник в Хансоне, окружающий себя такими же расфуфыренными щеголями Сокджин и здесь, в суровых условиях, выступал со своими денщиками и офицерами яркими павлинами посреди бурых соколов. Все как на подбор высокие, отлично сложенные, привлекательные, одетые с иголочки — они сейчас беспредельно бесили. Вместо того, чтобы следить за порядком, начищали латы до ослепительного блеска. Идиоты! Сплюнул и поспешил к шатру. Хотелось поймать Тэхёна обнаженным в лохани — малая, да радость. Может, все-таки ему сегодня перепадет немного ласки. Тэхён успел раздеться и опуститься в воду, его старательно обмывал приставленный слуга — решив взять омег, Чонгук приставил к Тэхёну одного слугу из тех, что посноровистее и покрепче. Что уж мелочиться, тем более хотелось, чтобы Тэхён был обеспечен уходом. Пусть он и мнит себя сильным альфой в душе, но тело-то с ним не согласно. Бэкхен при его появлении в шатре выронил холстину и отупел лицом, а потом залился краской. Чонгук еле слышно вздохнул: эх, если бы так на него реагировал собственный муж, который даже не заметил, как он вошел! Расстегнул завязки доспехов, небрежно уронил наземь, забрал у Бэкхена холстину, мотнул головой на выход и принялся обмывать. Прекрасный разлет расслабленных плеч, четкий рисунок ключиц, трогательная яремная ямка, которую Чонгук любил целовать, развитые выпуклые мышцы груди с маленькими коричневыми сосками, впалый живот, вялый член, который Чонгук старательно обошел, направившись к опухшим ссаженным докрасна бедрам. Задумчивый, погруженный в свой невидимый мир Тэхён беззвучно что-то шептал, рассеянно подставляя под омывание то руки, то спину. И Чонгук, не устояв перед искушением, поцеловал в гладкое белое предплечье, мгновенно зажегшись. Повесил холстину на край лохани, повел трепещущей ладонью по изнанке ног к сладости — к бархатистой мошонке, мягкому члену и отверстию. Тэхён протяжно вздохнул, машинально расставив ноги и пропуская жадную руку. Его член под ласкающими пальцами наливался кровью, а Чонгуков уже болезненно упирался в тугие паджи. Бледные от усталости щеки порозовели, влажные красные губы приоткрылись, Чонгук потянулся к ним и… — Ужин готов, ваши величества! — рявкнул у полога шатра ретивый остолоп. Плававший в другой реальности Тэхён встрепенулся, сомкнул колени, выдернул руку Чонгука и забултыхался, спеша выбраться из лохани. Чудесный момент был упущен. Чонгук с досадой чертыхнулся, раздражаясь на собственное требование подавать еду как можно быстрее. С тоской посмотрел на стремительно одевавшегося Тэхёна, натягивавшего свежие узкие паджи коричневого цвета, наполовину надевшего нижнюю сорочку. И поднялся, стряхивая капли. — Тэ, ужин подождет. Мы можем… — Не надо, Гуки. Пожалуйста, — Тэхён торопливо завязывал тесемки сорочки, отводя бегающие глаза. — Я очень голоден. Выйдя из шатра, Чонгук воззрился на довольного Сокджина — кулаки аж зачесались смять самодовольную улыбку. Тот, оплошав в серьезном, решил услужить в быстрой подаче трапезы. Господи, и почему он в друзья и советники набрал таких недогадливых тугодумов? Неужели те не могут дотумкать, что он хочет уединения с мужем?! Сокджин, поняв, что снова сделал что-то не то, попятился на денщиков, наступил одному на ногу — денщик скривил красивое лицо, но промолчал. — Можно заносить, — глухо крикнул Тэхён из шатра, и Чонгук слабо махнул рукой. Что ж, есть действительно хочется. К этой трапезе Чонгук не пригласил ни Сокджина, ни Намджуна. Пусть у себя ужинают, щибаль. Хотелось смаковать редкие минуты, когда они с Тэхёном были только вдвоем. Может быть, Тэхён разговорится и поделится скрываемыми от мужа мыслями и планами. Пришлось потерпеть с разговорами, пока слуги накроют на стол и сменят воду в лохани. — Жду не дождусь, когда мы отчалим, — невнятно сообщил Тэхён, отдуваясь и пережевывая горячий кусок наскоро сваренной вяленой баранины. Проглотил и продолжил внятно: — В последний раз мы с отцом ходили в море в мои двенадцать лет, это было так давно! У меня нет морской болезни, а у тебя, Гуки? — У меня есть, — неохотно признался Чонгук, совершенно не предвкушая дни качки и бесконечной тошноты. — Хорошо, что мы запаслись лимонами и имбирем. Кислое и терпкое помогает при тошноте, — Тэхён помахал перед ртом, остужая обожженный острым и горячим рот. — Фух, ну и перца сыпанули! Чонгук нежно улыбнулся. Среди чосонского народа, преспокойно жующего стручки жгучего перца, Тэхён, пожалуй, был единственным, кто не любил острую пищу. Даже кимчи ему мариновали слабо перченным. Принимая во внимание эту его особенность, повара во дворце готовили ему отдельно, но сейчас, похоже, запамятовали. Надо было напомнить. Сам-то Чонгук мог себе доперчить. Бросив в рот последние рисинки, Чонгук запил бульоном и отодвинул пустые пиалы. Тэхён, дожевывая, осоловело моргнул. — Тэ, а ты ничего мне сказать не хочешь? — Чонгук подошел к лохани, начиная раздеваться. Повисла напряженная тишина, в которой слышались лишь шелест его одеяний и постукивание палочек. Вздохнул, добавив: — Например, о настоящей причине твоего присутствия на войне? — Что ты имеешь в виду? — враждебно уточнил Тэхён, отбросив палочки, те, лязгнув, откатились на пол. — Я сказал правду! — Хорошо, — миролюбиво согласился Чонгук, опуская ногу в приятно прохладную воду. — Я верю, что ты жаждешь разделить со мной тяготы войны, стоять плечом к плечу. Но при этом же чувствую, что существует и вторая причина, которую ты от меня скрываешь, — вода всплеснулась, поднялась до уровня груди, когда он присел. Повернулся к насупившемуся Тэхёну. — Ну? — Нет другой причины, — хмуро отрезал Тэхён, содрав с себя чогори и завалившись на постель в нижней сорочке и паджи. — Веришь или не веришь — нет. Пришлось довольствоваться резким ответом, чтобы не нагнетать давящее напряжение. Чонгук мрачно обмывался, думая, что Тэ мог бы тоже помочь ему с омовением, поцеловать, приласкать. А тот, уткнувшись носом в навощенное полотно шатра, старательно засопел, изображая сон. Это сопение просигналило: и сегодня вам ничего не светит, ваше величество, ваш муж изволит почивать. Наружу Чонгук вывалился донельзя раздосадованным. Не было мочи наблюдать за «спящим» мужем и, хоть обсуждать с военачальниками и советниками в таком настроении состояние армии было не самым разумным делом, он все же энергично зашагал к общему шатру. Несколько воинов, поддерживая бьющиеся о бедра ножны, стремглав помчались предупреждать. Через считанные минуты из разных шатров вынеслись запыхавшиеся военачальники и советники в разной степени одетости. Раз король решил посовещаться, то медлить нельзя. Во время обсуждения Чонгук остыл. Бывалые военачальники, многие вдвое его старше, знали толк в длительных переходах, так что из следовавших в далекий Тибет голов заболело за день всего двое и то по нелепой случайности — забыли проверить песок, усаживаясь за еду, и их ужалили скорпионы. Не смертельно — противоядия было достаточно, а недомогание, которым их наградили злобные твари, было достаточным наказанием за глупость. Намджун, отчитавшись, притулился в уголке и быстро набрасывал письмо, мечтательно улыбаясь. Сокджин, отстрелявшись, откланялся и умчался куда-то. Одни лишь военачальники вежливо выжидали, когда его величество соблаговолит их отпустить. До чертиков не хотелось возвращаться к себе, где Тэхён или изображал сон, или уже заснул. Голодно облизываться на своего же омегу, не имея возможности его опрокинуть на спину, повелительно развести ноги и вогнать себя до ножен… Да ну… Но и держать уставших за длинный переход людей не было смысла. И Чонгук, распустив совет, направился в обход. Окидывать бдительным взором хорошо оснащенный, по всей науке разбитый лагерь было отрадно. Несмотря на его молодость и отсутствие опыта в войнах, ему внимали и безоговорно слушались — верили в него и в закономерность священной мести. Никто не косился угрюмым глазом, не ворчал, каждый был готов отомстить за убитого короля и поддержать нового короля. Верность роду Чонов была безусловной. Обошел почти весь огромный оазис — последний на пути к порту — и запнулся у малой рощицы, окружавшей озерцо. Слишком смятенными были физиономии стражников, топтавшихся и грудившихся у куцых колючих зарослей. — Чьи? — сухо спросил Чонгук. — Его светлости К-кима Сокджина, ваше величество, — пробормотал юный стражник, дрожа губами. — В сторону, — приказал Чонгук, брезгливо разводя колючие ветки ножнами. И еще не увидев происходящего, услышал, понял и сморщился. Сокджин мог бы поиметь шлюху и в надежном укрытии палатки, а не под звездным небом. И тут же насторожился: Сокджин вечно вопил, что никогда не воспользуется услугами общих шлюх, опасался, что те могут наградить дурными болезнями. Омег в лагере было наперечет и, кроме платных, присутствовали только мужние, которые вряд ли бы прельстились чарами Джина. Любопытство подтолкнуло бесшумно прокрасться вглубь рощицы и остолбенеть в изумлении. Ким Сокджин, один из самых желанных красавчиков Хансона, смачно вбивался в собственного денщика, жадно его целуя. В альфу! Глаза не верили увиденному, внутри ширился безудержный смех. И мгновенно озарило: вот оно, спасение! Стараясь передвигаться без звука, выкарабкался из рощицы и непреклонно приказал: — Его светлости о том, что я был здесь — ни слова! Пикнете — пожалеете. Направляясь к Тэхёну, шало подумал, что один день задержки — в сущности, пустяк. Все-таки заболело целых два воина, пусть оклемаются, что ли… И тихо рассмеялся, лелея воспрявшую надежду.