Кэмги

Тэхён шептал что-то танцору, тот смущенно хихикал, прикрывая рот ладонью. А Чонгук еле дышал в нахлынувшей черной ревности. Какого дьявола, щибаль, его законный муж любезничает с омегой? Будто до сих пор считает себя альфой и завлекает понравившегося в свои сети! — Успокойся, пожалуйста, хен, — тихо сказал Хосок, нагнувшись за рисовой лепешкой. — Ты сейчас взорвешься болотным пузырем. Тэхёну тоже хочется с кем-то общаться, вот он и общается. — Что, так заметно? — процедил через зубы Чонгук, силясь придать себе невозмутимое выражение. — Очень, — честно ответил Хосок и поежился. — Послушай, хен, я не должен давать тебе советы, но все же я с Тэхёном дружил и… Мне, и как и другим, не по себе. Каждый представляет себя на его месте и ужасается. Это не просто, разве не понимаешь? Топчешь землю целых восемнадцать лет альфой, готовишься к испытанию, к будущим обязанностям при дворе, забавляешься с омегами, и в одночасье твоя судьба меняется. Ты становишься омегой, которым практически все, что нам дозволено, нельзя. Нельзя гулять в одиночку, разговаривать со свободными альфами без разрешения мужа, ездить верхом в обычном седле, биться на ристалище. Я бы с ума сошел, Тэхён еще хорошо держится. — Согласен, — с трудом выдавил Чонгук, отводя глаза от Тэхёна и стараясь не думать о том, что танцор походит на типаж Юнги: невысокий, худенький и узкоглазый. Юнги он успел хорошенько рассмотреть в тот день, когда привозил захлебывающегося сухими рыданиями Тэхёна в отчий дом. Даже в сумасшедшей неразберихе того дня вспомнил, что соперника теперь на полном основании можно убрать — имеет право. И забрал с собой. Пусть поболтается в ненужном нынче гареме, а потом, когда дойдут до него руки, поедет на все четыре стороны. Руки до сих пор не дошли, было не до бесполезного когда-то понравившегося Тэхёну наложника. А Тэхён да, может посудачить о том, о сем с танцором, в общении нет ничего запретного. С бывшими друзьями ведь он не может запросто завести беседу, как прежде. Да и не хочет: намеренно их избегает, вот как сейчас. Хотя Чонгук выбил для него возможность посещать их посиделки, чтобы тот не чувствовал себя покинутым. Первые несколько раз Тэхён не приходил, но сегодня осветил их поскучневшую без него встречу своим присутствием. Только сел поодаль, кутаясь в покрывало и отмалчиваясь. Сокджин, Намджун чувствовали себя неловко, постоянно отводили от него глаза. Чонгук зеркалил его: не мог расслабленно шутить и веселиться, пока Тэхён мрачно рассматривал свои пальцы. Один Хосок отдувался за всех и без умолку тарахтел, но и он начал уставать и сдавать позиции. Хорошо, что за едой не было нужды поддерживать беседу. А после трапезы Чонгук потребовал привести танцоров и разлить вина. Подумал, может, танцы и вино поднимут Тэ настроение. Очевидно, подняли, только так, что теперь собственное упало под ноги. Сокджин жадно следил за танцующими омегами, слегка поводил плечами, взвешивая: присоединиться или остаться наблюдать, шумно отхлебывал подогретое вино. Намджун хмурился, исподлобья поглядывая то на соблазнительно изгибающихся омег, то на Чонгука. Что-то его глодало, но Чонгука Намджун волновал в последнюю очередь. — Гук, хотел спросить… — Намджун неожиданно залился краской до бычьей шеи, разломил персик пополам, с досадой крякнув и прополоскав испачканные пальцы в чаше для омовения рук. — Это против правил, я пойму, если откажешь. Не знаю, с чего начать… — Не ходи вокруг да около, — рявкнул сердитый Чонгук, чей взгляд все же вернулся к Тэхёну. Тэхён усадил танцора возле себя и угощал едой, продолжая интимно нашептывать любезности на ухо. Сколько ж можно изводить мужа, Тэ?! — Ты забрал у Тэхёна Юнги, — Намджун покашлял, приняв невозмутимый вид, но бегающие глаза выдавали его с головой. — Мелкий такой, невзрачный омега из Кёнгидо. Наверное, не помнишь. — Помню, — удивленно встрепенулся Чонгук. Что в этом Юнги такого, что и Тэхён, и Намджун, оба, сделали на него охотничью стойку? — И? — Тебе же гаремники вроде как не нужны… — Намджун то бледнел, то краснел. — Мне Хосок сказал, что после женитьбы ты в гарем не ходил. И если тебе Юнги не нужен, то не мог бы ты мне его отдать? Из королевского гарема нельзя выкупить, только если принц или король подарят наложника. Я понимаю, что звучит очень дерзко, но очень прошу: отдай Юнги, пожалуйста. — Что в нем такого? — требовательно уточнил Чонгук, которому очень, очень хотелось понять и разгадать, что зацепило Тэхёна. — Сам не знаю, — Намджун пожал плечами. — Влю-ю-юбился, — с издевкой пропел подслушивающий Сокджин. — Наш Джун-я влюбился в чужого наложника! — Заткнись, Джин! — Намджун вскинулся, готовясь напасть. Из мнимо казавшегося неуклюжим кряжистого верзилы выглянул сильный, ловкий зверь, готовый порвать глотки. И тут же сдулся, мрачно пробурчав. — Может, и влюбился. Чувства были очень странные, меня они напугали. Только поэтому я Юнги и сбагрил Тэхёну, хотя потом пожалел. Но Тэхён же его не трогал, ты, Чонгук, тоже. Отдай, а? — Намджун просительно изогнул брови — очень не похоже на его обычное поведение. Чонгук потрясенно молчал. У них и раньше были кратковременные увлечения, но не настолько серьезные, чтобы их вот так обсуждать. А его серьезное увлечение по резонной причине оставалось тайной до поры, до времени. Непонятно было, что изменилось, почему вдруг Намджун открылся и принялся доверять сердечные секреты. — Мне он не нужен, могу отдать, — растягивая слова, думал, как осторожно оформить вопрос. — Что случилось, Джун, что ты вдруг мне доверился? — Спасибо, Гук! Я очень благодарен! — Намджун приободрился, расцвел. — Сложно сказать, Гук, но пока вместе с королевством изумлялся развитию событий в ваших отношениях, осмыслил разное. Ваша история доказала, что невозможное возможно. Видишь ли, Юнги ведь из хорошего рода, только очень бедного. Его семья продала из нужды, потому что есть нечего было. Отец умер, у папы осталось еще пятеро сыновей, все, как один — омеги. Вот Юнги сам предложил себя продать. Он не похож на обычных наложников, Гук. — Чем не похож-то? — рассердился Чонгук. — Прекрасные манеры, допустим, у каждого второго. Обедневший род и нужда — у каждого третьего. Чем этот Юнги лучше остальных? — Да не знаю я! — тоже повысил голос Намджун. — Ты можешь, например, мне сказать, что в Тэхёне такого особенного, что ты по нему с ума сходил еще в его бытность альфой? Мы все об этом знали, но помалкивали, только недоумевали, — и, смутившись от своей дерзости, добавил смиренным тоном: — Прости, Гук. Чонгук оглушенно замолчал. Когда он заявил двору во всеослушание, что любит Кима Тэхёна и жаждет видеть его в мужьях, конечно же, можно было догадаться про ретроспективу: что полюбил еще альфой. Этот нюанс родителей и бесил. Но что друзья и брат знали о его любви в тот период, когда он наивно полагал, что чувства надежно скрыты, встряхнуло. Какой же из него правитель, если мысли написаны на лбу? — Ты его глазами ел, Гуки, — на удивление мягко и спокойно сообщил Сокджин, подбадривающе похлопав по плечу. — Смотрел не только с похотью, как мы обычно оцениваем хорошеньких омег, а с чем-то большим. Думаю, Тэхён догадывался, но тоже предпочитал молчать. — А он, — Чонгук прочистил горло. Голос охрип. — а он на меня так смотрел? Троица разом опустила взгляды на стол, засуетилась руками. Намджун поспешно запихал в рот остывшее мясо, добавил шафранового риса. Сокджин разлил вино по чаркам, выразительно зыркнул на Хосока. И тот удрученно вздохнул, осознав, что тяжелое придется нести ему. — Мне кажется и я могу ошибаться, Гук, — Хосок помялся, поколупал пятнышко на скатерти, раздавил виноградину. — Он тебя боялся. — Боялся, — повторил Чонгук, уставившись на Тэхёна. Тот, почуяв наблюдение, ответил настороженным прищуром, занавесился покрывалом и отвернулся. — Почему он мог меня бояться? Разве я такой страшный? — Ну, он понимал, к чему все идет, и явно не хотел позорной связи. По тебе-то эта связь ударила бы рикошетом. Родители поворчали, отчитали бы и забыли. Принцам крови многое дозволено, даже сомнительные опыты с альфами. Наш дедушка, ты же знаешь, был еще тем ходоком: одаривал вниманием оба пола. А вот Тэхёна бы эта связь навсегда подкосила. У него и без того были определенные сложности: изъян, из-за которого могло не быть детей, бедный род. А запретные отношения с принцем на будущее положили бы надгробный камень. Бух и все кончилось, — Хосок сделал пасс руками, словно поднял тяжесть и уронил. — Могу ошибаться, говорю же. И… — Хосок подпихнул коленом Намджуна, тот, подавившись, побагровел. — Намджун больше расскажет. Намджун с трудом проглотил застрявший кусок, запил вином, выдержал долгую паузу, явно терзаясь, что приходится выложить болезненную правду. — Он после испытания хотел попроситься в Пусан, Гук. Сам мне об этом говорил. Тебя напрямую не обсуждали, но намеки были прозрачны. Он тяготился твоим вниманием, считал, что расстояние странную тягу излечит, — Намджун, выпалив правду скороговоркой, с интересом уставился в темнеющее пурпурными сумерками окно, будто там появились боги. — Вот как. Он хотел от меня сбежать и сбежал бы, если бы не течка. А там он смог бы скрыть изменение пола, его прикрыли бы родичи, и мы никогда бы не были вместе, — закончил за него Чонгук. Помолчал, наливаясь горечью, и громко позвал: — Тэхён, иди к нам. — Не надо, ну, — простонал Хосок, забиваясь подальше в подушки. — Гуки, потом поговорите, что ли. Не надо при нас. — Дурак, не собираюсь эту тему обсуждать при вас, — отрезал Чонгук. Ему сейчас жизненно важно было дотронуться до Тэхёна, вдохнуть его жасминовый аромат, заглянуть в непроницаемые глаза. Убедиться, что успел и забрал себе до того, как Тэхён переломил бы его судьбу надвое незаметным для него способом. Тэхён нехотя поднялся. Вспугнутый окриком танцор порснул с подушек птичкой и полетел к сбившейся с такта стайке. Тэхён шел медленно, всем видом демонстрируя, как ему хочется, чтобы Чонгук отменил пожелание. Так же величаво и неспешно опустился рядом с Чонгуком и горделиво выпрямился. Чонгук нежно погладил его по бедру, поцеловал в щеку. Его муж, его законный спутник жизни — до последнего вздоха. И неважно, что пока между ними не ладится, а ранее Тэ хотел улепетнуть в Пусан. Важно, что существует сейчас и скреплено уставной книгой. Тэхён принимал ласки без раздражения, только длинные ресницы часто-часто порхали. Друзья с братом напряженно застыли в скованных позах. — Тебе там было скучно одному, Тэ. Не избегай нашего общества, пожалуйста. Джин, Джун — по-прежнему твои друзья, а Хосок стал еще и родичем, — Чонгук переплел пальцы с его, наслаждаясь прикосновением. — Хорошо? — Как скажешь, — Тэхён прохладно улыбнулся. — Извините, у меня болит голова, и я предпочел бы уйти в покои. Из меня сегодня не лучший собеседник. — Тогда я с тобой, — Чонгук потянул его за руку, поднимаясь. Веселиться без Тэхёна, зная, что он безмерно скучает в одиночестве, было невозможно. Теперь их судьбы слились воедино, они должны разделять и радость, и грусть. Только бы Тэ поскорее свыкся с этой истиной. — Не стоит уходить. Вы обычно сидите подолгу, — Тэхён надавил на грудь, останавливая. — А мне не помешает поучиться уму-разуму с твоим папой. Он просил заглянуть к нему перед сном. — Уверен? — в папе Чонгук не сомневался. Тот, конечно, бился до последнего, защищая интересы королевской семьи, но приняв решение, никогда не опускался до мелочных дрязг. Тэхён ему лично нравился и вряд ли папа намеревался превратить его жизнь в ад, осознавая, что их необычные отношение только-только складываются. — Конечно. Чем быстрее я перейму омежьи привычки и мышление, тем легче мне будет принять… переворот, — Тэхён улыбнулся чуть искреннее, и Чонгук почти поверил. Что ж, даже если Тэхён следует новым порядкам лишь из рассудочных доводов, это правильнее, чем кипеть в угнетающем переживании о сломанном прошлом. Тэхён подставил лоб для поцелуя, Чонгук упрямо чмокнул в губы, погладил щеку и проводил его долгим взглядом. Тэхён и ходил не омегой: не семеня, чтобы пышный подол чогори и струящиеся паджи плавно колыхались, а резко выбрасывая ноги в стороны, от чего колоколом стоящий подол чогори раскачивался, а легкий шелк паджи вился волнами. Как только он покинул зал, атмосфера мгновенно разрядилась. Сокджин, хлопнув в ладоши, хищно повел глазами, оскалился, пошел в наступление на захихикавших омег. Намджун расслабленно откинулся на подушки, налив себе еще вина. Хосок отбивал такт вновь полившейся музыки по коленям, улыбаясь до ушей. Один Чонгук незримо сопровождал мужа по долгим дворцовым коридорам, ведущим к покоям его папы. У папы и отца были смежные покои, что в своих Чонгук искоренил. Они будут жить в одних. У них и без разделения тонкой откатной дверью во всю стену стоят немалые преграды. Хватит уже еще нагромождений и этикетного посещения мужа, когда накатит желание, тем более, что желание не спадало. Сознание разделилось: часть увлекалась процессом здесь, в пиршественном зале, часть витала над Тэхёном и папой, силясь ухватить их диалог. Папа наверняка наущал Тэхёна, делился омежьими уловками, может, даже начал с малого: с походки, с манеры говорить. Над Тэ потрудились в отчем доме, что чувствовалось, однако неотесанность бросалась в глаза. Тэхён вел себя переодетым альфой, кем, в сущности, себя и воспринимал. Постепенно первая часть затянула полностью вторую за неосуществимостью угадать чужие мысли. Чонгук цедил обжигающую терпкую жидкость, чувствуя, что напряженные мышцы расслабляются, а мысли путаются. Улыбался шуткам друзей, одобрительно кивал кокетничающим танцорам, думая, что ни один из них в подметки Тэ не годится. И к окончанию посиделок, решив, что папа уже точно Тэхёна отпустил, поплыл к опочивальне довольным котом. В опочивальне было пусто. Горевшие по углам уютные ондолы подтвердили: Тэ еще не вернулся. Стало грустно и досадно. О чем там можно настолько долго судачить, щибаль? Дернул завязки чогори, разорвав одну, шагнул к постели и замер, насторожившись: из примыкающей купальни донесся всхлип. Что за… Бесшумно подобрался к двери, приложился ухом, нервно кусая губы. И окатило жгучим возбуждением от последующего стона. Тэхён уж точно не оплакивал свою горемычную судьбу. Протяжные мерные стоны и влажное почмокивание были Чонгуку знакомы — сам себя так удовлетворял с того возраста, когда выяснилось, что отросток в его теле существует не только для мочеиспускания. Решительно откатил дверь, ворвался в купальню и набычился. Значит, блюем от прикосновений мужа, а себя ласкаем втихомолку? Было обидно до гневного рычания. Обнаженный Тэхён растерянно прикрыл пригоршней стоявший стрелкой член, покраснел, потупившись. А Чонгук неожиданно понял: вот она, чудесная возможность исправить их мучительные недоотношения, когда один не знает, как из них вырваться, а другой — как их улучшить. В три огромных шага сократил между ними расстояние, обхватил пальцами Тэхёнов член, придавил влажную налитую головку, а второй рукой скользнул промеж ягодиц. Тэхён вздрогнул, запрокинул голову, глядя на него ширившимися в растерянности и страхе глазами. — Давай вдвоем, Тэ, — Чонгук второпях порвал пояс паджи, положил его руку на ждущий внимания ствол. И захрипел, когда осторожные пальцы нерешительно пробежались по стволу и сомкнулись вокруг него. Тэхён дрочил с таким остервенением, что грозился оторвать ему самое святое. Видимо, опасался, что Чонгук зайдет дальше, что опрокинет навзничь на залитый благоуханной водой пол и возьмет свое. Но все равно вело и обдавало бескрайним счастьем: Тэ не отшатывался, не кривился, не содрогался в рвотных позывах. И с каждым нажатием на скользкое текущее отверстие постанывал все громче. Чонгук ловил губами его ускользающие губы, проникал сзади глубже, двигал рукой по его члену, оттягивая крайнюю плоть. И, кончив, развернул спиной к себе. Тэхён трепыхнулся, но Чонгук повелительно придавил его голову к широкому подоконнику, ввел сразу три пальца и жесткими, размашистыми толчками начал доводить до разрядки, имитируя настоящее соитие и не дотрагиваясь больше до члена. Тэхён крутился, упираясь руками в подоконник, дважды попытался приласкать себя самостоятельно, но Чонгук рыкал: — Нет. Наконец Тэхён вскрикнул, изливаясь рывками и оседая на ослабевших ногах. Чонгук напоследок провел ладонью по его мокрому члену, выжимая остатки удовольствия, прижал к себе за талию, наслаждаясь его податливостью. И повел в опочивальню, целуя влажные шею и плечи. Он одержал малую победу. Без злых упреков и унизительных просьб. Тэхён впервые кончил, как омега.