Кэмги

Чонгук вибрировал в жестоком нетерпении, вперив взгляд в широкий проход. Придворные негромко гудели, обсуждая небывалое событие — буквально переворот в догматическом устрое королевства. Родители застыли на троне каменными истуканами. Отец Тэхёна Ким Сонхэ дрожал телом поднимающейся квашней в кадке. Он, наряду с остальными подданными королевства, до последнего не мог поверить, что беспрецедентное изменение случится. Никто не мог. Чонгуку пришлось преодолеть за мучительно долгий год невозможные преграды, биться в полную силу, умолять, выпрашивать и даже угрожать. Он, всегда покорный родительской воле, встал на дыбы, когда ему мягко предложили сделать Тэхёна простым апджаби. Предпосылки для подобного предложения были, оспорить их Чонгук и не пытался. Тэхён и на положение апджаби не тянул, если быть честным. Не девственник. Тут возражения, что Тэхён познал плотские утехи только с омегами, не принимались. Познал и точка. Какая разница — с кем? На роль королевского апджаби годились сугубо те, кого не трогала ничья рука. Будущий король не ест с чужого стола. Не омега, а альфа. Запись в уставной книге противоречила действительности и лекарским заявлениям о том, что Ким Тэхён является омегой, но с альфьим знаком. Спорный омега, спорный альфа. Не соответствует строгим требованиям к апджаби: безукоризненное происхождение, отточенные манеры, красота. Красота, положим, наличествовала — родители со скрипом согласились. Происхождение обсуждалось до хрипоты. Родовитость княжеского рода Ким сомнению не подлежала, хотя и не доскребалась до уровня принца крови, а вот пол… Манеры однозначно оставляли желать лучшего: Тэхён не воспитывался омегой, не умел кротко молчать, опускать очи долу, услаждать слух и взор влиятельного спутника сладкими, медоточивыми речами или игрой на каягыме. Он до недавнего времени воспринимал себя альфой и вел себя соответствующе. Смеялся громко, а не тихонько в ладошку. Выхаживал с гордо поднятой головой, а не скромно опущенной. Отпускал остроты, а не поддакивал. Хватался чуть что за меч, а не за вышивальную иглу. В общем, никак не подходил на роль мужа принца, а вскоре — младшего короля. Чонгук бы принял его в любой роли, но прекрасно отдавал себе отчет в том, что гордый, уязвимый Тэхён ни за что не смирится с унижением. Он и без того весь этот год безумно страдал. Чонгук, получая вести от старших Кимов, тосковал вместе ним. Тэхён разрывал дорогие шелковые омежьи наряды, выбрасывал драгоценности и… несколько раз попытался сбежать в зыбучие пески. Его теперь охраняли как зеницу ока. Чонгук распорядился, чтобы к скромному жилищу Кимов была направлена дополнительная стража. Приходил ежедневно, чтобы умилостивить строптивого, примирить с суровой реальностью. Но чаще всего натыкался на стену глухого молчания. Тэхён молча слушал, зыркал яростными глазищами, непослушно встречая с непокрытой головой, и на просьбы стать его мужем отвечал лаконичным «нет». Чтоб принц упрашивал омегу выйти за него замуж?! Немыслимо. Принц мог приказать любому омеге стать его любовником, и тот беспрекословно и с радостью бы повиновался. Любой счел бы это предложение честью. Но проблема заключалась в том, что Тэхён не был любым и омегой себя не считал. Порой Тэхён выходил к нему измученно бледным, а на запястьях виднелись синяки от оков. Чонгук после таких встреч подолгу разговаривал с его родителями, остервенело рычал, запрещая использовать жесткие методы. Разрешались только ласка, нежность, осторожное приручение. Не каждый день у человека рушится судьба. Неужели сложно понять? Семья Тэхёна на словах понимала, дробно кивала головами, соглашаясь с доводами, но очевидно, что в душах противилась. Им было неприятно, что единственный сын-альфа оказался ничтожным омегой. В него вбухали немалые средства, вложили огромные ожидания. Он должен был оправдать надежды рода и стать важным лицом при дворе, а позднее возглавить род и дать ему продолжение. И, поскольку в решение Чонгука сделать его младшим королем, семья Тэхёна не верила, то продолжала по-варварски давить на Тэ, чтоб тот принял положение апджаби, на котором навязчиво настаивали родители Чонгука. Тоже прекрасная роль, обязанная обеспечить род Кимов благами и роскошью, плохая лишь одним — неустойчивостью. Короли имеют обыкновение менять апджаби, а их мужья — травить апджаби из ревности. Так что век апджаби короток, порой и болезненнен, а его родня может ухватить лишь временный кусок благоденствия. Чонгук же надеялся жить с Тэхёном долго и счастливо, для чего требовалось подарить тому титул младшего короля. Оградить этим титулом от нападок по максимуму, доказать, что его чувства не базируются на одной лишь похоти. Что имя чувствам — любовь. Что срок чувствам — вечность. Тэхён ничего не хотел слушать, ничему — верить, ни к чему — приходить. Консенсуса не было ни между ними, ни со старшим поколением. Шла масштабная невидимая война с привлечением множества ресурсов. Чонгук догадывался, что папа наведывался к старшим Кимам не ради того, чтобы уговорить Тэхёна, а чтобы отговорить Кимов от поддержки взбрендившего Чонгука. Что Кимы не зря трижды снимались с обжитого места и уезжали в Пусан. Им было велено свыше. Каждый отъезд Тэхёна Чонгук воспринимал личным вызовом и храбро шел в атаку на потрясенных отца с папой. Кимы спешно возвращались, заново обживали свой неказистый ханок, вокруг которого прирастала охрана, разбивались временные шатры. Влияние Кимов усиливалось, в их ханок протопталась народная тропа из тех, кто жаждал их внимания в будущем, когда Тэхён примет определенную роль во дворце — уже было понятно, что безотносительно выбора этой роли, Тэхён стал значимым лицом. Раз старший принц, будущий король, вцепился в него мертвой хваткой, то другим следует поскорее поймать момент и войти в его свиту. Война проходила обычную этапность: яростные сражения, периодические поражения то одной, то другой стороны, краткие перемирия, стратегические отступления, осады, бегства, погони, поимки, тактические подковерные игры. Чонгук воевал со всем миром, включая Тэхёна, не понимающего, почему Чонгук не может оставить его в покое и позволить зализывать душевные раны в одиночестве. Одиночество — единственное, в чем Чонгук был готов ему отказать. «Все, что хочешь, Тэ», — шептал в ночной тиши Чонгук, иступленно пялясь на балдахин, — «бери все, только будь со мной. Прошу тебя». И неустанно озвучивал свои ночные молитвы личному божеству, качавшему упрямой головой и твердившему убивающее «нет». Почему Тэхён противостоял, если метка, связывающая их, должна была неумолимо тянуть к Чонгуку, хотеть его прикосновений, его поцелуев? Чонгук решительно не понимал, однако кто ж их поймет, омег? Особенно таких, как Тэ, которому аналогов в мире не было. Неповторимый, непостижимый, желанный до безумия. Время шло. Чонгук постепенно начал одерживать победу за победой. Пошли угрозы. Впервые родители дрогнули от угрозы, что он покинет государство, официально отрекшись от трона в пользу Хосока. Характер Хосока только формировался, в нем еще кишело много сомнений, юношеского максимализма, да и он уступал старшему брату в цельности, в крепости внутреннего стержня. Он был бы идеальным принцем, поддержкой короля, но королем… Родители волновались, взвешивали вариант сделать Хосока наследником, ярились. Чонгук побывал в домашнем заточении, на что ответил жестким ходом — сухой голодовкой. Он все равно мучился, так уж какая разница: мучиться только душой или еще и телом? Пожалуй, изводить тело было даже проще. Телесные страдания отчасти снимали гнет с души. Жажда и голод порой размывали образ Тэхёна перед глазами, помогали забыться в полубреду. Время шло, родители сдавали позиции, брали передышку, чтобы выставить новые условия. И наконец воюющие стороны определились со следующим: Чонгук проходит возрастной рубеж — альфье испытание, Тэхён за этот период выучивается соответствовать высокому титулу и перестает бунтовать. И если оба к истечению году удовлетворят ожидания королевской четы, то да, браку быть. Чонгук принялся с усердием готовиться к испытанию и продолжать безуспешную осаду Тэ. Если первого он не опасался — справится, как пить дать, справится, то послушание и стремление Тэхёна соответствовать высокому титулу казались недостижимыми. Прекрасный бунтарь не отходил от рутины: крушил комнаты, изобретал новые способы побега, рвал шелковые омежьи одеяния, упрямо одеваясь в остатки альфьих. И который день подряд сухо срезал неизменным «нет». Похудевший, построжевший, прибавивший, казалось, пару лет возраста Тэхён смотрел неуклонно непримиримо и жестко. Не помогали ласковые речи, горячие убеждения, что у них все будет просто замечательно, что ничего, в сущности, не изменится, потому что Чонгук любил его давно. Отношения могут базироваться на прежней канве — полудружеской, потому что и между супругами необходима дружеская связь. Что для Тэхёна ослабят омежьи ограничения, ему будет дозволено значительно больше, чем остальным. Его не обяжут заниматься повседневными омежьими делами: вышиванием, росписью на шелке и ханджи, игрой на каягыме. Он сможет развивать руку в каллиграфии — занятии, принадлежащем только альфам, гулять, где захочет… Тэхён за весь осадный период задал один вопрос: — А ратным искусством? Чонгук поперхнулся ответом. Омегам было запрещено дотрагиваться до оружия. Плохая примета, считали астрологи. Тэхён знал правила, понимал, что с той злополучной течки ни копье, ни меч, ни кинжалы ему брать нельзя. Однако все равно спросил, будто насмехался. Чонгук ответил гробовым молчанием. На насмешки можно было реагировать или суровым рыком, или ничем, чтобы не поощрять их развитие и не превращать серьезный разговор в полемическую ерунду. Тэхён болезненно скривился, хрустнул пальцами и, не дожидаясь ежедневного вопроса, сообщил: — Нет. Его родители в унисон протяжно вздохнули, устало закатили глаза. Чонгук смежил веки, принимая очередное поражение. Он был готов терпеть и дольше, много дольше, ждал же Тэхёна годами, не рассчитывая на взаимность, но время поджимало. Короли не дают поблажек и собственным сыновьям: если постановили на чем-то, то требуется условиям безукоризненно следовать. Отчаяние захлестнуло с головой. Когда-то давным давно, в детстве, Чонгук наблюдал страшное: как волнующееся море вскипело до самых небес жутчайшей горой и понеслось с молниеносной скоростью сметать все живое с земли. Королевский род и ближайшее окружении находилось вне опасности: резиденция размещалась на возвышенности, как и полагается небесным избранникам. И все они в остолбенении смотрели, как обезумевшая природная стихия карает человечество за совокупные грехи. И сейчас отчаяние по мощи и стремительности сходило на ту морскую гору. Именно оно подстегнуло прошептать: — Я же… я же не смогу от тебя отказаться, Тэ. Это выше моих сил. Тогда… тогда мне придется сделать тебя апджаби, чего бы мне совершенно не хотелось. Я предлагаю занять место около себя, Тэ, это значительно лучше роли апджаби. Пожалуйста… — Не смей перечить его высочеству, паршивец! — одышливо, с паузами выдал Ким Сонхэ, очевидно еле сдерживаясь, чтобы не залепить сыну пощечину. — Скажи «да», щибаль! Тэхён хрустел пальцами, сводил брови на переносице, грыз губы. И внезапно, не позволив принцу откланяться, взмыл на ноги и выскочил вон. Чонгук рванулся за ним, растолкал нерасторопных стражников, но у омежьей половины встал как вкопанный. Дальше ему дороги не было, туда имели право входить представители рода Ким или законный муж. На следующий день Тэхён заболел. Действительно заболел или же сказался больным, закатив истерику — Чонгук не знал. Удовлетворился неразборчивым блеянием четы Кимов, сдержанно кивнул, принимая извинения. И поскакал, нещадно стегая коня, прямиком на учебное ристалище. Как был в парадных одеяниях, абсолютно не подходящих для боя, так и ринулся махать мечом. Для затравки измочалил три чучела, после перешел к сражению с напряженным воином, боявшимся нанести разящий удар незащищенному доспехами принцу. Бился без устали, смаргивая едкий пот и отгоняя панические мысли о том, что Тэхён нашел верный способ от него избавиться — яд. Вряд ли Кимы сказали бы правду. Они же не самоубийцы признаваться в том, что допустили оплошность. Выдадут его смерть за естественную, поскорее предадут тело огню и все с облегчением забудут ошибку природы по имени Ким Тэхён. Все, кроме него. Ему предстоит жить с разбитым сердцем до конца своих дней. Тэхён не умер, вопреки опасениям. Они не виделись целый месяц, пока он то ли болел, то ли бунтовал. За месяц Чонгук превратился в собственную тень и, похоже, этим окончательно убедил родителей в серьезности своих намерений. В ханок Кимов съездили отец с папой, после чего наконец Тэхён соизволил явить лик. Тоже исхудавший до прозрачности, изнуренный и… смирившийся. Тэхён смотрел куда-то вдаль, сквозь него, слушал его сбивчивые признания, просьбы пойти навстречу и на завершающее встречу предложение выйти замуж ответил кратким: — Согласен. Чонгук сначала не поверил своим ушам. Показалось, что он спит и видит чудесный сон. Ущипнул бедро. Боль доказала, что он проживает явь. И с огромнейшим счастьем выдохнул: — Спасибо, Тэ. Папа Тэхёна, Ким Личжун, сполз с подушек в обморок, прошелестев шелком. К нему бросились служки, замахали веерами, забрызгали в беспамятное лицо водой. Отец Тэхёна изумленно выпучил глаза, задохнулся в одышке, закашлялся, став похожим еще больше на пустынную жабу, которая водится у редких водоемов. Никто не ожидал положительного ответа: так легко выпорхнувшего, так тяжеловесно скрепившего настоящее. И вот сейчас, ожидая появления жениха, Чонгук изнывал в нетерпении и страхе. Слишком неясны были мотивы Тэхёна, чтобы укрепиться в спокойном доверии. Тот мог обмануть, навести согласием морок на окружающих, а сегодня во всеобщем переполохе снова постараться сбежать. И этот побег Чоны бы не простили. Наконец в ослепительно ярком свете прохода появились три фигуры: папа Тэхёна, Тэхён и сват. По обычаю ближайший родственник-омега и сват должны были передать жениха, вручить его в надежные руки. Чонгук прикусил щеку с изнанки, чтобы болью привести себя в чувство. Колени мелко задрожали, по спине пробежала струйка пота. Его мечта медленно текла по шуршащему ханджи полу, шелестя багряно-красными свадебными одеяниями, кротко опустив глаза долу, как и полагалось воспитанному омеге. Прекратив военные действия, выкинув флаг побежденного, Тэхён перестал тратить внутренние ресурсы и постепенно преобразился. Вернул прежний вес. Щеки нежно округлились, былой загар ушел с них, уступив место белизне, контрастирующей с черными волнистыми волосами, расчесанными до блеска. Большие миндалевидные глаза подчеркивала угольная сурьма, делая их еще выразительнее. Соблазнительный изгиб розовых губ не кривился в отторжении. По залу пронесся восхищенный вздох. Ким Тэхён был поистине красивым омегой, одним из самых красивых в Чосоне, государстве, славящимся привлекательными людьми из-за частого смешения кровей. Если у кого-то еще оставались противоречивые мысли о нем, то сейчас они должны были всех оставить. Тэхён был достоин руки и сердца принца. Тэхён взошел на помост, грациозно преклонил колени перед королями, прошептал слова приветствия и благодарности за оказанную честь. Его голос, обычно переливающийся смешинками, густой, бархатистый, звучал безжизненно и плоско. Однако родителей Чонгука он обнадежил: они с удовольствием переглянулись, и отец зычно начал: — Благословляю вас, дети мои, на долгие лета правления и гармоничной жизни… Отец гудел, входил в раж, взмахивал рукой, словно рубил концовки торжественных фраз. А Чонгук звенел в счастье, сжимая вялую руку Тэхёна. Окружающее размылось слоями, как бывает в пустынных барханах, когда скачешь несколько часов. И драгоценным миражом дрожал образ Тэхёна, трепетал в ноздрях его приобретенный омежий феромон — жасминовый, покойно лежали в руке Чонгука его пальцы — не жестко мозолистые, как прежде, а гладкие и мягкие. Чонгук отпил вина из чарки, поднес ее к губам Тэхёна, наслаждаясь процессом. Первый шаг. Произнес выученную клятву беречь и заботиться. Отпил из второй чарки, поднес опять к губам, приоткрывшимся лепестками. Второй шаг. Тэхён, не поднимая глаз, ровно и спокойно отбарабанил свою клятву подчиняться и заботиться. Чонгук отпил из третьей чарки, дал допить Тэхёну, повернулся с ним к королям, согнулся до пола, уткнувшись лбом. И, разогнувшись, сминая пальцы Тэхёна до хруста, громко пообещал, что их семья станет верной ячейкой государства. Третий шаг, последний. Мой. Бумкнуло в сердце. Заликовало в рассудке. На пиру Чонгук ласково ухаживал за новоиспеченным мужем: выкладывал на золотое блюдо лучшие куски мяса, овощей, пересыпал гранатовыми зернами, подливал чая, не позволяя слугам приблизиться. Тэхён, так не похоже на него, учтиво отвечал, приподнимал уголки рта в полуулыбке, но по-прежнему не смотрел в лицо. Прекрасный под белым покрывалом — настоящим, а не той кружевной чепухой, которой Чонгук присвоил его. И какой-то очень неестественный. Чонгук напомнил себе, что Тэхён только приспосабливается, что ему нужно время оттаять и разглядеть в нем любимого, и что долгие месяцы придется любить за двоих. Не привыкать, собственно. К концу пира Чонгук совсем извелся. Хотелось разогнать пирующих, жрущих и пьющих, подхватить Тэхёна на руки и унести в опочивальню. Секунды тянулись противной патокой — медленно, медленно, пыткой похлеще многих. И когда понеслись пьяные шутки про несверленный янтарь, про строптивую лошадку, требующую жеребца, Чонгук, гневно раздув ноздри, поднялся, дернув за собой Тэхёна. Никому не позволит над тем шутить! Отец проникся, понял, что может разразиться скандал, и торопливо огласил завершение свадебной церемонии. Вовремя, потому что рука Чонгука уже нащупывала меч. Снести пару тупых голов и заставить остальных остолопов заткнуться. Взглянул на Тэхёна и задохнулся от жалости: тот смотрел перед собой невидящим горящим взглядом, бледный как смерть. До опочивальни шли быстрым шагом, опередив не успевающих за ними представителей обеих семей. Как только за ними закатились двери, Чонгук расслабил плечи, покаянно погладил Тэхёна, чьи пальцы он так безжалостно мял. И осторожно повел к низкой широкой постели, сгорая от желания. Красноватые огни ондолов освещали неживое лицо Тэхёна, его опущенные веки, приоткрытые губы, окрашивали щеки искусственным румянцем. — Я люблю тебя, Тэ, — в сотый раз признался Чонгук, прежде чем уронить его на постель. Тэхён безвольно упал, зажмурился, шевельнул губами, что-то беззвучно прошептав. Чонгук понадеялся, что ответное признание, и мгновенно зашелся безумным огнем. Плотное полотно церемониального чогори разлетелось на неряшливые полосы. Тонкое полотно исподней рубашки поползло кривыми кусками, обнажая нежную белую кожу, которую так хотелось зацеловать и искусать. Чонгук, еле дыша в накатившем возбуждении, целовал безответные губы, вылизывал шею, где красовалась уродливая метка, скрывавшая альфий знак. Сдергивал паджи, спускаясь с поцелуями ниже, не забывая припечатать жадным ртом каждый кусочек кожи. Беспокоило, что Тэхён никак не вовлекался в процесс, зато покрылся пленкой холодного пота. Боялся. Чонгук осторожно раздвинул его ноги, дотронулся до сухого отверстия, погладил бархатные складки. Тэхён судорожно вздохнул, содрогнулся всем телом. И Чонгук поспешил его успокоить. — Я не буду торопиться, Тэ. Не бойся… — и вскрикнул: Тэхён вывернулся из-под него ужом, свесил голову. Раздались захлебывающиеся рвотные звуки. Отравили! Убили его любовь! Чонгук скакнул с постели тигриным прыжком к дверям, вынес хрупкие перекладины пинком и проорал: — Лекарей сюда! Живо! Перепуганная стража заметалась, звеня оружием и сталкиваясь друг с другом. Чонгук придал им ускорение пинками, не обращая внимания на свою наготу. Не до приличий, когда речь идет о спасении жизни. Лекарей притащили за считанные минуты, когда Тэхён уже проблевался и лежал ничком, крупно дрожа. Чонгук наворачивал вокруг них круги, представляя себе мучительные пытки, которым подвергнет отравителя. О, он заставит того изойти кровавым потом за Тэ! Наведет страху на остальных недоброжелателей! Он… — Обычное волнение, ваше высочество, — надреснуто продребезжал полуодетый лекарь, вытирая Тэхёна. — Ничего страшного. Признаков отравления нет. — Вы уверены? — Чонгук осел на постель, начиная понимать неприятную истину. Его мужа, его любимого человека, от него выворачивает наизнанку. — Совершенно уверен, ваше высочество. Мы, конечно, дали его высочеству противоядие, но нужды в нем нет. Дожидаясь, когда лекари соберут склянки и выйдут, Чонгук тупо пялился в одну точку, расставляя приоритеты и составляя план действий. Ничего не изменилось с церемонией. Тэхён все еще противится мысли быть с ним, принадлежать ему, как омега. И настаивать на обратном бессмысленно. Надо набраться терпения. Тэхён шевельнулся, подтягивая до подбородка одеяло. Чонгук встрепенулся, скидывая неприятные раздумья. Прилег около него, с тоской огладил густые волосы, украдкой поцеловал их и скрипуче пожелал: — Спокойной ночи, муж мой. Тэхён ответил после долгой паузы, видимо, не сразу поняв, что его намерены оставить в покое. — С-спокойной ночи, муж мой.