(Не) один из вас

      Неделя началась с «оглушительного треска разбитого стекла и визга тормозов» — так, во всяком случае, сказала Грейнджер. Всё остальное смазалось в стремительном, хаотичном потоке событий. Малфою пришлось бросить свою сумку с дневником, зельями, мачете и протеиновыми батончиками, когда щелкун ухватился за него во время погони в торговом центре. Времени не было даже чтобы подумать.       Грейнджер была ещё той авантюристкой, уговаривая Драко зайти внутрь, чтобы найти новые вещи.       Конечно, они нашли вещи, но они не стоили потери его дневника и мачете. Драко успел к нему привыкнуть за такой короткий временной промежуток.       Но а если говорить о времени, то оно, кажется, неумолимо бежало вперед, оставляя за собой череду мгновений, которые, как капли воды, растворялись в океане этой мнимой бесконечности. Они, словно плывущие по этому потоку, погружались в него, и, тем не менее, ощущали его стремительность.       Малфой продолжал отмечать дни в новой записной книжке, и иногда цифры, которые он видел в своих записях, пугали. Казалось, что это путешествие никогда не закончится.       Выручай-комната требовала чего-то.       С каждым днём Грейнджер открывалась всё больше. Она часто рассказывала о своём детстве, о механизме маггловских вещей, которые они встречали, о работе в министерстве, которая убила в ней то, что осталось после войны.       Он слушал, и иногда ему действительно хотелось бросить Грейнджер посреди улицы, чтобы не позволить ей приблизиться ещё больше.       Для людей первые встречи всегда полны ожидания, восхищения, неопределенности. Человек оценивает, анализирует. Но привычка, чёртова неумолимая сила, незаметно притягивала человека к тем, с кем он проводил больше времени. И Малфой чувствовал эту силу на себе, его буквально притягивало к Грейнджер. Возможно, это Выручай-комната издевалась, создавая ситуации, в которых они были настолько близки.       Драко всё ещё отчётливо помнил, как он обнимал Грейнджер в углу грязной кухни посреди разбитой посуды.       И это воспоминание было для него одним из тех, которое он откладывал на полку любимых.       Гермиона была восхитительной во всех смыслах этого слова, но при этом она являлась пешкой на его пути.       Когнитивный диссонанс вполне мог и разорвать Драко на две части.       Он привык к Грейнджер, а быстрота образования этой привычки к людям, с которыми человек проводит больше времени, — это была своего рода защитная реакция. Люди всегда всегда стремились к балансу и собственному комфорту. И в этом комфорте иногда он упускал из виду то, как быстро исчезало первоначальное ощущение новизны и интереса, которое он испытывал, встречая кого-то нового.       Но Грейнджер не была «новым» человеком в его жизни. Драко просто знакомился с ней заново, не обращая внимания на то, как она спит, открыв рот, на то, как ест и задевает вилку зубами, и делает ещё сотню вещей, от которых Малфою хотелось ударить себя головой об стену. Иногда складывалось ощущение, что магглы застряли на этапе австралопитеков.       Малфой думал, что сможет сойти с ума от её манер, но нет, привык. Привык даже к тому, что она грязнокровка. Или, если использовать политкорректный термин, — магглорождённая.       С возрастом такая деталь, как происхождение, медленно начинала терять значение. В пять Драко думал, что он — избранный, которому повезло родиться в чистокровной и почетной семье. Малфой верил, что его судьба — великая и предопределенная. Фамилия «Малфой» было для него щитом и мечом одновременно, гарантией превосходства, несомненным знаком качеств.       В восемнадцать же… В восемнадцать хрустальный замок его детства треснул, обнажив неприглядную правду. Чистокровность, некогда гордость, теперь была устаревшей догмой, тяжелым грузом, привязанным к его имени оковами предрассудков. Чистокровный — значит слуга Волан-Де-Морта. Он видел, как легко ломаются эти «благородные» устои под натиском новой жизни, где магглорождённая Гермиона Грейнджер была одной из тех, кто победил.       Изначально каждый человек — это отдельная планета с ее собственными орбитами и особенностями. Но в круговороте дней и ночей, в постоянном взаимодействии, эти планеты постепенно выстраивают орбиты друг вокруг друга, формируя систему. Пространство между нами сужается, различия стираются. Сначала это лишь мелкие детали, терпимость, но а в конце человек принимает все черты другого, как неотъемлемую часть своей собственной жизни.       Со временем Драко даже перестал прислушиваться, чтобы проверить, храпела ли Грейнджер. Конечно да, когда крепко спала после длинного дня, но это было неважно.       А что о времени, то оно но неумолимо шло, и Малфой начал привыкать к отсутствию магии примерно так же, как люди привыкали к неудобной обуви.       Это была новая реальность, в которую он погружался медленно, с сильным сопротивлением, словно он был больным, который привыкал к протезу, вместо отрубленной руки. Поначалу каждый день был пыткой: отсутствие волшебной палочки ощущалось в миллионы острее, чем отсутствие любимой игрушки в детстве.       Иногда, в моменты особой напряженности или глубокого раздумья, его ладони начинало сводило острой болью, словно какая-то невидимая сила билась об его кожу. Фантомная боль по потерянной магии. Он сжимал ладони в кулаки, вглядываясь в свои бледные пальцы, будто надеясь увидеть там малейший намек на возвращение магии, но ничего. Только боль, напоминающая о том, чего уже нет. Эта фантомная магия просилась наружу, но выхода не было. Лишь пустота. И с этой пустотой ему приходилось учиться жить.       Радовало, что Грейнджер была готова делиться своей магией. Она набирала ему ванную, создавала заклинание головного пузыря, занималась приготовлением еды, была полезна.       Утро начиналось с продолжения пути. Неделю назад они остановились на целых два дня, где сорок семь часов из сорока восьми Грейнджер себя корила за бездействие. Но сил больше не было. Давно не было.       Но хотя бы она встала на путь к тому, чтобы перестать жалеть саму себя. Кто, если не Гермиона Грейнджер?       Солнце было высоко, но не согревало. Грейнджер нашла в магазине одежды свитер с новогодней вышивкой и надела поверх клетчатой рубашки.       Погода начала меняться.       — Грейнджер, не достанешь воды?       Гермиона, не останавливаясь, передала свою бисерную сумочку Малфою, и он закатил глаза. Драко одновременно ненавидел и обожал эту чертову вещь, вмещающую в себя так много.       Он сунул внутрь руку, чтобы найти бутылку, но вдруг его кисти коснулся холодный металл. Драко, не останавливаясь, медленно вытащил пистолет.       — Эй, Грейнджер.       Малфой направил на неё пистолет и остановился. Гермиона обернулась и с безразличным лицом сказала:       — Он не заряжен.       — Не знал, — язвительным тоном ответил Малфой и опустил оружие.       — Зачем ты его вытащил?       — У тебя должок, Грейнджер.       — Ты хочешь, чтобы я научила тебя стрелять?       — В точку, — отчеканил Драко и передал Гермионе сумку.       Она надела её на плечо и из кармана джинс вытащила карту, несколько минут изучая.       — Мы можем пойти налево, пройти пару улиц, и там будет баскетбольная площадка. Много места, есть куда поставить мишень, — она обвела пальцем площадку на карте. — Но придётся вернуться обратно, когда закончим.       — Это займет много времени?       — С твоим-то умением схватывать всё налету, Малфой… — с мечтательным выражением лица ответила Гермиона, и у Драко дёрнулся уголок губ в улыбке.       — Пошли.       — Я наконец перестану быть должна Драко Малфою, — взмолилась Гермиона, складывая карту.       Грейнджер провела Драко сквозь пустые улицы до большого бейсбольного поля, по которому лениво слонялись двое инфицированных. Малфой хотел вытащить из джинс нож, но Грейнджер вскинула волшебную палочку.       — Иммобулус! — из древка вырвался яркий луч и быстро проскользил по воздуху, достигая первой цели, и прежде, чем второй щелкун успел ринуться вперед, Гермиона повторила заклинание.       Зараженные застыли на своих местах, и Гермиона сунула палочку в джинсы.       — Прекрасно, Грейнджер, — бросил Малфой, наблюдая за тем, как щелкуны стоят с открытыми пастями.       Воздух вокруг них был тяжёлый, густой, пропитанный запахом сырости и гниения, перемешанным с едким, землистым ароматом кордицепса. Они стояли, застывшие в нелепых, неестественных позах. Оранжево-жёлтые нити, толстые, как пальцы, плотно оплели их лица, прорастая сквозь кожу. Рты были искривлены в гримасах ужаса, но Драко не испытывал ни капли жалости. Края одежды были обрамлены белёсыми краями мицелия, прорастающего сквозь ткань, пытающегося захватить как можно больше пространства. Местами, сквозь дыры в одежде, проглядывали облепленные грибком участки кожи, сверкающие болезненным, неестественным блеском.       Умирали слабые. Сильные находили выход. И Грейнджер была в числе тех людей, кто был способен найти выход.       — Я покажу на своём примере, — Гермиона сняла предохранитель, и Малфой сложил руки на груди, наблюдая за тем, как она прицеливается.       Раздался глухой выстрел за счёт глушителя, и тело щелкуна через пару секунд с грохотом повалилось на землю.       — Я думал, ты блефуешь, — он вскинул брови, и Гермиона вскинула подбородок. На её лице появилась гордая улыбка.       — У меня ещё есть много способностей, о которых ты даже не догадываешься, Малфой, — Гермиона передала пистолет Драко, и он постарался минимизировать контакт с кожей Грейнджер.       Малфой начал остерегаться того чувства, что зарождалось внутри каким-то нездоровым огнём. Он не подчинялся его воле, не реагировал на его привычные методы контроля, огонь просто… горел, постепенно распаляя Малфоя изнутри.       Гермиона Грейнджер была катализатором этого огня, невольным ускорителем процесса. Рядом с ней он чувствовал прилив энергии, эмоций, словно кто-то вводил ему внутривенно белладонну . Это было опасно для его планов и для него самого.       Эйфория, рождающаяся от её близости, от её голоса, от случайного касания была похожа на состояние наркотического опьянения. Она затуманивала разум, расшатывала его хрупкое равновесие, грозила разрушить тщательно выстроенную стену из расчёта и хладнокровия. Его цель до сих пор оставалась ясной, чёткой, но этот новый, непредсказуемый огонь угрожал её уничтожить, сжечь дотла всё, что Драко так тщательно создавал. Он начал остерегаться этой неуправляемой страсти, как магглы остерегались пожарной стихии, которая могла с лёгкостью обратить в пепел весь его мир. Грейнджер была инструментом, не более, и позволить себе утонуть в чувствах — означало сдать свои позиции. И Драко, несмотря на неукротимую тягу, понимал это, заставлял себя оставаться бесстрастным, холодным и выдержанным.       — Ничего сложного. Волшебникам, которые хорошо обращаются с палочкой научиться стрелять гораздо легче, чем остальным, — Гермиона взяла Малфоя за кисть и вытянула его руку вперёд. — Целься преобладающим глазом.       Малфой выпрямил спину и поднял пистолет выше, держа руку вытянутой. Гермиона отпустила его кисть и подошла к Малфою ближе, встала к нему за спину.       Разница в росте ощущалась неимоверно остро.       — Во время прицеливания держи мушку, — Грейнджер указала на то, где она находится, и посмотрела на Малфоя. Он сухо кивнул. — И задний целик пистолета на одной линии.       Грейнджер вытащила палочку из джинс и подошла к щелкуну. С помощью нескольких простых заклинаний она поставила мишень в виде апельсина на его голову и сморщилась от запаха, исходившего от тела.       — Сначала попробуй попасть сюда. Сконцентрируйся и нажми на курок, — Гермиона снова подошла и указала, где он находится. Малфой выстрелил через мгновение. Гермиона приподняла брови.       Пуля пролетела мимо, немного левее, чем была обозначенная цель. Малфой сжал челюсти, и Грейнджер удержала тихий смешок. Драко был из тех людей, которые считали своим долгом освоить новое дело за сорок секунд и не более.       Она снова подошла к Малфою со спины и положила свою ладонь на его локоть, направляя руку, в которой он держал пистолет.       — Присмотрись — берешь левее, чем нужно, но для первого в жизни выстрела это отлично. Что я и говорила — волшебникам освоить огнестрельное оружие намного легче: опыт с волшебной палочкой даёт о себе знать, — Гермиона отпустила его руку, и Драко сжал челюсти, снова нажимая на курок.       Тело щелкуна резко повалилось на землю, апельсин покатился рядом. Драко выдохнул через рот, и уголки его губ дёрнулись.       — Тут пятнадцать патрон, можешь попробовать ещё, — Гермиона вытащила палочку из джинс, низко сидящих на талии, и взмахнула древком, в несколько подходов превращая деревяшку от баскетбольного кольца в мишень.       Гермиона вытянула ладонь, показывая Малфою мишень для тренировки. Драко прицелился и сделал выстрел, пуля пролетела выше, чем была мишень, и он судорожно выдохнул через нос. Лицо Малфоя искажала едва заметная гримаса раздражения.       Они провели на поле около часа. Гермиона научила его перезаряжать пистолет, рассказала, по какому принципу он работает, и потренировалась сама.       Когда они уже почти уходили, то Гермиона резко обернулась и распахнула глаза. Малфой сразу опустил пистолет и сделал шаг к Грейнджер.       Улицу начали заполнять звуки, которые с каждой секундой только увеличивались.       Зараженные двигались, словно единый, подвижный ковер из разлагающейся плоти и грибка. Их перемещения не подчинялись никакой логике, кроме инстинкта выживания у хозяина, пожирающего их изнутри. Если место становилось слишком сухим, слишком холодным, слишком… стерильным, они шли дальше. Тяжелая, медленная река из боли и гнили, ищущая новые, благоприятные условия для размножения паразита.       — Миграция, — с надрывом прошептала Гермиона больше себе, чем ему, и повернула голову к Драко.       Грейнджер несколько секунд стояла посреди площадки, пытаясь проложить оптимальный маршрут, который мог бы занять меньше времени, чтобы вернуться к отправной точке, но вариантов было не так много.       — Переждём тут? — спросил Драко, передавая пистолет Гермионе. Она покачала головой.       — Они могут разбрестись, — и не взяла в руки пистолет, быстрым шагом последовав к дороге. Малфой пошёл за ней.       — Я пойду по левой части, ты — по правой, — проинструктировала Гермиона, и они вдвоём замерли.       Её взгляд, полный отчаяния, скользнул по лицу Драко, задерживаясь на каждом едва заметном штрихе усталости и тревоги.       — Я понимаю, — ответил Малфой, и Грейнджер заметила в его глазах то же чувство, что ощущала и она сама. — Если будет хоть малейшая опасность — беги. И я побегу за тобой.       — За последнее время я набегалась, — с усталостью усмехнулась Гермиона и сделала шаг назад. — Надо идти. Сейчас они выйдут с другой улицы и, скорее всего, пойдут в центр: там много места, где можно укрыться в тени.       — Удачи, Грейнджер, — с такой же усталостью хмыкнул Драко, и Гермиона почувствовала, как от головы отлила кровь, словно её сильно ударили в живот.       Она ничего не ответила и быстрым шагом пошла в сторону машин. Малфой пошёл в другую сторону.       Было легче разделиться, чтобы не создавать на пути щелкунов ещё больше препятствий, о которые ударялась их эхолокация.       Улицу начали заполнять мужчины и женщины. По крайней мере, их было больше дюжины, и такой толпе не составляло труда разорвать её на кусочки.       Гермиона решила идти, передвигаясь вплотную с жилыми домами и машинами, чтобы не столкнуться с щелкунами, которые могли внезапно сменить маршрут.       Грейнджер даже не дышала, она хотела слиться с машинами, исчезнуть, да сделать что угодно, чтобы её не смогли обнаружить щелкуны, ковыляющие буквально в нескольких дюймах от неё.       Она неслышным шагом перешла к старому авто с открытыми дверями и замерла, когда заражённый, проходивший мимо, повернул голову и яростно «залаял». У неё встали абсолютно все волоски на теле, а слюна во рту стала напоминать песок. Около капота ковылял один щелкун, около багажника — второй, а пути отступления назад не было.       Гермиона медленно вытащила палочку из джинс, но в этот же момент другой мужчина остановился, словно почувствовав это небольшое колебание в воздухе.       Грейнджер недолго сомневалась, пытаясь среди этой лающей толпы найти Малфоя.       Светлые волосы ненадолго показались из-за одной машины, стоящей в километре от неё.       Дальше Гермионе было некогда размышлять. Она неслышно сделала два шага до автомобиля с нараспашку открытой дверью и залезла на заднее сидение, покрытое разбитым стеклом. Один из осколков больно вонзился ей в ногу, и Гермиона прикусила изнутри щёку.       Она медленно отодвинула стекло ладонью, и пару осколков свалились вниз. Щелкун около капота начал яростно махать головой, издавая громкие звуки, и Гермиона напряглась.       Мужчина схватился руками за открытую дверь, и Гермиона испуганно открыла рот, взявшись за ручку задней двери, находящейся параллельно той, за которую держался щелкун.       Вспотевшая ладонь соскользнула, и Гермиона вдруг ощутила, как её предплечье напоролось на что-то железное. Она распахнула глаза и громко выдохнула.       Времени не было даже для того, чтобы начать малейший мыслительный процесс.       Мужчина сзади снова начал издавать ритмичные щёлкающие звуки, и Гермиона опять схватилась за ручку, быстро открывая дверь.       Она молниеносно вылезла из машины и сделала несколько шагов вперед, оглядываясь. Два щелкуна слева сзади и ещё пять спереди.       Гермиона тихо выдохнула, и эта попытка придти к самообладанию, превратилась в хриплый звук. Грейнджер сделала пару шагов вперед, но после мгновенно остановилась. Кровь отлила от головы, словно кто-то выдернул пробку из сосуда. Мир на мгновение потемнел. Она неконтролируемо сделала еще пару шагов, а ноги оказались ватными — пришлось опять остановиться. Гермиона резко вдохнула через рот, и её взгляд, искаженный ужасом и непониманием, метнулся к руке.       По предплечью стекал равномерный поток тёмно-красной крови, похожий на густую смолу, медленную и неумолимую. Гермиона ощутила, как земля уходит из-под ног. Мир закружился, и в голову ударила яркая вспышка воспоминаний — резкий удар, острая боль, металлический привкус крови во рту. Рефлекторно, быстрым, нервным движением она зажала рану ладонью, прижимая её к предплечью с такой силой, что кости начали ныть. Предплечье пронзила острая, пульсирующая боль, распространяясь по всему телу волнами. Гермиона зажмурилась, сдерживая крик. Из-под ладони начала сочиться теплая кровь, растекаясь по пальцам багровыми ручейками.       Палочка… Она не могла использовать палочку, пока вокруг было столько инфицированных. Гермиона старалась даже не дышать, пока они находились в дюйме от неё. Нужно было добраться до Малфоя, прежде чем она могла потерять сознание. Но кровь… Она лилась всё сильнее, ослабляя её с каждой секундой. Гермиона стиснула зубы, сражаясь с нарастающей слабостью, и медленно, осторожно стала пробираться вперёд.       Гермиона часто дышала через рот из-за приступов боли. Она сделала несколько шагов влево, чтобы снова быть ближе к жилым домам. Большая часть щелкунов проходила по автомобильной дороге.       Силуэт Малфоя показался в конце улицы, и он свернул влево. Гермиона судорожно выдохнула. Кровь продолжала равномерно вытекать из её предплечья, а звуки, заполонявшие улицу вдруг, утихли, они уступили место звуку собственного сердца в ушах.       Гермиона ускорила шаг, ощущая, как медленно её начали покидать силы. Она крепче зажала рану, из которого сочилась тёмная кровь, до этого пропитавшая её свитер с новогодней вышивкой.       Щелкуны снова начали сбиваться в стаю перед поворотом, и Гермиона тихо выдохнула от облегчения — они направлялись на юг.       Идти становилось всё тяжелее. Каждая попытка сделать шаг отнимала у неё остатки сил, а пульсирующая боль в предплечье лишь усиливала ощущение тревоги и отчаяния. Когда большая часть Щелкунов повернула, Гермиона, не раздумывая, села на холодный асфальт за машиной.       Сильная дрожь охватила её тело, прокатилась холодной волной по всему организму. Грейнджер буквально заставила себя глубоко вдохнуть, стараясь успокоиться. Она убрала окровавленную дрожащую ладонь от места пореза и сунула руку в сумку. Бадьян, бинты, жгут… да всё, что угодно. Каждый миг казался вечностью, но Грейнджер не могла позволить себе паниковать. Она собралась с силами и, наконец, нащупала бинты. Из горла вырвался вздох облегчения, и Гермиона начала оборачивать бинт вокруг своей руки.       Но в глазах вдруг потемнело.

***

      Покачивания из стороны в сторону напоминали качку небольшой лодки, дрейфующей по спокойной воде. Ритмичное, плавное движение убаюкивало, расслабляло, как колыбельная. Ощущение невесомости, граничащее с приятной апатией, окутало её.       В глазах царила непроглядная тьма, как будто веки были плотно закрыты. Или, может, всё так и было — она не помнила, когда действительно их открыла в последний раз. Память обрывалась, оставляя после себя пустоту.       Последним, что Гермиона смутно помнила, было то, как её быстро, почти грубо, уложили на жёсткий, холодный матрас. Ощущение твёрдой поверхности под спиной — это, пожалуй, единственное, что пробилось сквозь вал забытья. А потом снова темнота, всепоглощающая, липкая, ужасающая в своей беспросветности.

***

      Руки были покрыты чужой и горячей кровью. Драко не помнил, когда в последний раз ему приходилось оказывать кому-то первую помощь без палочки.       Грейнджер перед ним лежала без сознания, бледная, как полотно, а из-под бинта, кое-как наложенного ею самой, сочилась кровь. Он знал, что медлить нельзя.       Драко схватил её сумку и залез в неё по локоть, стараясь нащупать хоть что-то. Этой вещью было невозможно пользоваться без палочки.       Вдруг лицо Драко изменилось, когда его рука коснулась единственного холодного бутылька, а следом и чистых бинтов.       Он быстро вытащил их из сумочки Грейнджер и повернул бутылёк с зельем к себе этикеткой.       — Дезинфицирующее зелье, — сиплым голосом сказал Драко и откупорил бутылёк зубами. Он оторвал от бинта пару кусков ткани и наотмашь смочил зельем.       Он положил его Грейнджер на живот и начал быстро убирать туры, которые наложила Грейнджер. Под бинтом зияла неглубокая, но достаточно длинная рана на предплечье. Из неё медленно, но неуклонно сочилась тёмно-красная кровь.       Малфой приложил бинты, смоченные зельем к ране, и через несколько секунд они стали пропитаны кровью.       Он приподнял её руку и начал наносить плотные туры вокруг раны, из которой продолжала идти кровь.       — Блядство… Грейнджер, — прошипел Малфой, фиксируя бинт. Отсутствие палочки никогда не ощущалось так остро.

***

      Драко сидел на полу около кровати, на которой лежала Гермиона, и в свете тусклой лампы, которую он нашёл в сумке, бледное лицо Грейнджер казалось особенно… беззащитным и хрупким. Малфой на протяжении нескольких часов не отрывал взгляда от груди Грейнджер, которая медленно поднималась и опускалась, как маятник часов со сломанным механизмом — то тревожно быстро, то с пугающе длительными паузами.       Руки Драко всё ещё дрожали. Малфой тщательно перебинтовал её рану и остановил кровотечение, но теперь, когда уже всё было сделано, он чувствовал себя беспомощным. Незнание того, как долго Грейнджер будет без сознания, не давало ему покоя, отчего мысли тревожно сжимались в ком, который невозможно было распутать.       Каждый звук — тихий скрип пола, редкие шорохи за стенами — обострял его восприятие. Сидя на полу рядом с кроватью человека, которого он ненавидел всю жизнь, Драко наконец ощутил, насколько далеко он был от того, что планировал.       Драко часто ловил себя на том, что терялся в своих мыслях. С каждым вдохом Гермионы настроение становилось всё более уничижительным. Он вспоминал, как раньше был слишком горд, озабочен своим статусом и местом в этом мире, чтобы понять, что настоящая сила никогда не была в этом. Малфой сидел в этом пустом и холодном месте, ожидая, что его старания не были бесплодными.       Шумный, беспокойный мир, где когда-то были друзья и враги, сейчас казался отдаленным.       Малфой судорожно выдохнул через рот, и его рука накрыла холодную ладонь Гермионы. Она никак не отозвалась на это прикосновение, и внезапно Малфоя объяла волна отчаяния. Он сжал челюсти и свёл брови. Несколько минут Драко пытался найти в этом простом касании утешение, но не смог, как бы не старался. Он опустил голову и приложился лбом к ладони Грейнджер.       Кожа была такой холодной, что напоминала лёд, и это ощущение вгоняло его в панику. Драко закрыл глаза, погружаясь в тишину, которая заполнила пространство между ними.       Но он так и не смог расслабиться, так и сидел, сжав челюсти до скрипа зубов.       Надежда и страх смешались внутри. Малфой прекрасно знал, что сейчас важен не он. Важна Грейнджер, её жизнь, её борьба, и в этот момент Малфой готов был отдать всё, чтобы эта ведьма распахнула свои глаза.       Возможно, он понимал, насколько близок к тому, чтобы проиграть в гонке за лекарством.       Малфой просидел рядом около двух часов. Тишина казалась ужасающей и тревожной.       Он встал с пола, попытался себя отвлечь каким-то бесполезным делом, но взгляд всё равно метался к Грейнджер каждые несколько минут.       Её свитер был испачкан в засохшей крови. Малфой встал над её кроватью и сжал челюсти.       Драко с помощью ножа распорол свитер, чтобы не шевелить Грейнджер лишний раз, и откинул грязную ткань на пол. Его пальцы задрожали, и Малфой взял с кресла плед, который нашёл в шкафу.       Никогда он не относился к кому-то с такой заботой.       Драко переживал за неё. Он пытался рационализировать это чувство, сводя всё к банальной логике. Этого, казалось бы, ничтожного промежутка времени оказалось достаточно, чтобы его мозг, несмотря на все попытки отрицать, навязал ему странную терпимость, а затем и беспокойство по отношению к этой женщине.       Это всё звучало как нелепое, но неумолимое оправдание. Как будто долгое совместное «времяпрепровождение» — единственное объяснение неожиданно вспыхнувшего чувства, которое Малфой упорно пытался подавить, а оно, подобно сорняку, пробивалось сквозь асфальт.       Грейнджер должна быть инструментом для достижения общечеловеческих целей, но при этом она являлась красивой и невероятно умной женщиной.

***

      Скрипучее кресло стояло напротив большой двухспальной кровати. Драко, чувствовавший усталость до костей, едва устроился на нём, но альтернатив не было. Его спина, скованная напряжением часов, сгорбилась. Взгляд Малфоя был наполнен усталостью и ещё гаммой чувств, которые он, казалось, никогда бы не позволил себе чувствовать по отношению к Грейнджер.       Свет луны, проникал сквозь занавески, мягко очерчивал черты лица Гермионы.       Только легкое, плавное движение её груди и размеренный ритм дыхания свидетельствовали о том, что она всё ещё жива.       Время теряло всякий смысл.       Среди всего ужаса и хаоса, только одна мысль стояла непреклонно, пробиваясь сквозь туман: «Цикады» заслужили победу, заслуживали стать лидерами нового мира. В первую очередь, этой победы заслуживала Грейнджер. Она, не раздумывая, бросилась в самую гущу. Жертвовала собой, и Драко знал почему — это был её стиль. Спасать мир. В этом и была Грейнджер, никогда не принадлежавшая себе.       Она жила для других, жила, чтобы вытаскивать этот мир из дерьма.       А в чем был резон его победы? Драко просто выполнял приказ, чтобы стать на одну ступень выше в мире, где заправляли карточки, по которым получали еду.       Груушки могли бы, конечно, порадовать раздутое эго Кингсли и учёных из «ОВИСК», но даже малейшая фантазия о том, как эти люди терзали птиц, была ужасной. Они даже не могли осознать истинный потенциал этих птиц, их возможности, которые простирались далеко за пределы узких рамок их ограниченного мышления. Они бы просто уничтожили всё ценное, что было в Груушках, превратив их в очередной бессмысленный эксперимент.       А «Цикады»? Они, казалось, уверенно шли по своему пути, направляемые не Поттером, как многие могли бы подумать, а Гермионой Грейнджер. Поттер… любимчик судьбы, не более. Удачливый, но пустой. Грейнджер же… В ней было что-то большее, нечто, что выходило за рамки обычного таланта. Нечто, что Драко не мог понять, но что инстинктивно признавал.       Драко никогда в своей жизни не верил в общечеловеческие цели, в эти пафосные идеи о благополучии абсолютно всех. Его мотивы были всегда иными: личными, можно сказать, прагматичными. И стоя на вершине своего триумфа, он чувствовал пустоту, обманчивую и горькую. Победа была в шаге от него, но что-то утягивало его в низ и просило, нет, кричало, чтобы Драко отступил. Поступил правильно. Что он бы выиграл? Контроль над ресурсом, который мог бы принести пользу, но в руках некомпетентных людей превратится в пыль?       Тревожный сон покинул Драко, когда он услышал в тихой комнате хриплый стон.       Малфой сжал и разжал ладони, чтобы вернуть к похолодевшим пальцам кровь, а после потёр лицо, чтобы сон окончательно отступил. Драко резко встал, кресло с глухим скрипом отодвинулось назад, и каждый мускул в его теле напрягся, готовясь к чему угодно.       Лицо Грейнджер, освещенное слабым светом лампы на столике, было покрыто тонким слоем испарины. Капельки пота блестели на бледной коже, подчеркивая неестественный румянец лихорадки. Драко коснулся её лба. Она горела.       Волна ужаса, горячая и беспощадная, прокатилась по коже. Всё спокойствие Малфоя, всё его контролируемое хладнокровие разрушилось.       Малфой бросился к её сумке и раскрыл её, пытаясь нащупать что-то полезное внутри.       Рука коснулась небольшой сумки, напоминающей сумку с зельями, и Малфой с облегчением выдохнул, вытащив её.       Щёлкнула застёжка. Драко застыл.       Сумка была абсолютно пуста. Наверняка единственное зелье, оставшееся у них, было антисептическое, которое Малфой использовал наполовину, когда обрабатывал рану.       С каждым вздохом лёгкие начинали раздуваться всё сильнее, почти встречаясь с рёбрами. И в один момент кто-то словно сорвал чеку, выпустил весь его гнев наружу.       — Блядство! — Драко замахнулся и бросил небольшую коричневую сумку для зелий в стену. Она с грохотом упала на пол, отскочив от стены.       Руки мелко тряслись, а из горла вырывались сиплые вздохи. Больно. Было больно от того, насколько он глубоко дышал, пытаясь успокоить себя. Малфой не помнил, когда последний раз чувствовал себя настолько уязвимо.       Он обернулся обратно к Грейнджер и заметил, что её глаза были едва открыты.       — Гарри? — сипло прошептала Гермиона, уставившись вперёд. Взгляд Грейнджер был расфокусирован и потерян, это выглядело настолько пугающе, что у Малфоя дёрнулся кадык, когда он сглатывал вязкую слюну.       Её лицо было мокрым от пота.       — Грейнджер, — с облегчением выдохнул Драко и подошёл к её кровати, но сиплый и подрагивавший голос его словно выдавал. — Ты пришла в себя…       Скорее для себя, чем для неё, сказал Малфой и застыл около постели.       — Гарри, — тихо повторила Гермиона и устало закрыла глаза. — Мне так больно… И холодно. Прости меня…       Драко сжал зубы и покачал головой. Чертова сука бредила. Он медленно завёл ладонь в волосы и сжал их у корней, чтобы сделать себе больно, причинить вред.       — У тебя нет в сумке зелий, — ему пришлось приложить усилия, чтобы сказать это Гермионе.       — Нерайств , — прошептала Грейнджер и попыталась пошевелить рукой, но Малфой аккуратно остановил её. — Нужен… Нерайств.       — О, Грейнджер, ты даже в этой ситуации умудряешься думать, — низким, едва дрожащим голосом сказал Драко и приложил ладонь к её влажному и горячему лбу. Это касание было одновременно обнадёживающим и безнадёжным.       — Не переживай за меня, — прошептала Гермиона и закрыла глаза, несколько мгновений ресницы Грейнджер подрагивали, но после её зрачки под веками закатились, и Малфой понял, что она снова потеряла сознание.       — Но у меня такое чувство, что я обязан за тебя переживать, — пробормотал Малфой и убрал ладонь с её горячего лица. Это не было просто чувством долга или благодарности, нет. Это было что-то большее, что-то глубокое и непонятное даже ему самому.       Он схватил с пола свой портфель и накинул на плечи анорак.       Драко ещё несколько минут простоял, словно прикованный к месту, вглядываясь в бледное лицо Грейнджер, пытаясь уловить в нём хоть что-то.

***

      Тёплая и липкая кровь из носа брызнула ему на лицо, когда Драко кулаком ударил бегуна, чьё выражение было искажено гримасой ярости и голода.       Он схватился за его волосы и, потянув вверх, тут же пнул тело ногой в живот. Мужчина с грохотом упал в дюйме от Драко.       Малфой добил его, наступив на лицо и размозжив мозги.       Было много крови, и воздух наполнился слабым металлическим ароматом.       Но сам воздух был спёртый, пропитанный запахом плесени, гнили и призрачным ароматом давно выветрившихся лекарств. Пыль толстым слоем покрывавала всё вокруг.       Полки, некогда уставленные разноцветными баночками и флакончиками, были пустыми или частично обрушившимися. Где-то лежали упаковки лекарств, но их было так немного, что Малфой сомневался в том, удастся ли ему что-то найти.       Все было разрушено: отвалившаяся штукатурка обнажала почерневшие от времени кирпичи, на полу валялись чьи-то вещи, брошенные в спешке, а рядом лежали никому не нужные батончики со злаками и мюсли.       Вдруг сильный поток ветра подтолкнул Драко к кассе, и он переступил через труп бегуна.       Пазл в голове ещё никогда не складывался так быстро.       Он начал проверять все ящики рядом, натыкаясь на разорванные упаковки и инструкции. Его пальцы неконтролируемо дрожали, и Малфой мечтал сделать с собой что-то, чтобы не чувствовать такой уязвимости. В этом поиске был только механический процесс, не сообщаемый с мозгом. Нужно было сделать. За приказом следовало его выполнение, ведь так?       Драко отдал приказ сам себе найти это лекарство.       Очередной поток ветра грубо толкнул Малфоя к кассовому аппарату, и Драко сжал челюсти, чтобы не выругаться.       Ящик позади него резко открылся и ударил Малфоя по затылку.       — Мерлин, да что ты творишь? — грубо прокричал Драко и нагнулся, приложив ладонь к месту удара.       Через секунду его взгляд упал на упаковку Нерайства, лежавшую в кассовом аппарате около денежных купюр.       — Чёртова Выручай-комната, — грубо прошипел Малфой, и в этот же момент другой ящик выдвинулся, ударяя Драко в коленную чашечку. Он рефлекторно приложил ладонь к колену и сдавленно застонал от боли. — Да ты последняя сука!       Драко забрал упаковку с лекарством, пару батончиков с мюслями и обошёл склад, где столкнулся с двумя щелкунами.       Один едва не задел шею Малфоя своими гнилыми зубами.       Чувство усталости впервые в его жизни зашкаливало настолько сильно. Драко не помнил, когда в последний раз он действительно хотел умереть от того, что не знал, что делать дальше.       Потому что пути назад не было. Дорогу замело снегом.