(Не) один из вас

      Кофе. Он любил кофе.       Малфой просыпался ради кофе. Драко никогда не думал, что может настолько пристраститься к чему-то в жизни. Он вставал рано утром, и даже не умывшись, доставал с верхней полки турку, насыпал в неё две чайные ложки неплохого молотого кофе, а затем — две ложки сахара. В этом был особый ритуал, нечто приятное, что позволяло окунуться в прошлое. Это было единственное, что осталось от его прежнего «я».       Он любил кофе, тогда как его мать, Нарцисса, всем сердцем его ненавидела и пила только зелёный чай, который появлялся в «ОВИСК» редко. Конечно, ведь чай никогда не считался предметом первой необходимости, тем более зелёный.       Его нынешнее положение было неплохим, можно сказать, даже нормальным. Драко жил в безопасном районе, получал дополнительные пайки за работу и, самое главное, находясь в «ОВИСК», мог охранять свою мать. Находиться вне стен карантинной зоны стало попросту опасно, особенно для женщины преклонного возраста, которая из боевых заклинаний знала только «Экспеллиармус» и «Авада Кедавра». Небольшое упущение её поколения.       Драко устраивала его жизнь, правда. Он никогда не думал, что вернётся в Великобританию, но судьба, казалось, насмехалась над ним.       Конечно, он задумывался, что могло бы случиться, если бы не конференция по обмену опытом в Кройдоне, на которую его буквально заставил поехать Итан — главный аврор французского подразделения по неотложным делам. Возможно, его бы раздавило в собственном доме чёртовым самолётом.       — Драко, — он остановился, но не повернулся, услышав своё имя, ожидая, пока Итан подойдёт сам. Чувство собственного достоинства у Малфоя всегда было в избытке. — Мне нужно, чтобы ты заменил Каракса на конференции в Кройдоне.       — Нет, — бросил Малфой и всё-таки повернулся. — Я не собираюсь возвращаться в Великобританию. Всё просто.       Итан приподнял брови, явно не ожидая такого ответа. Ему понадобилось несколько секунд, чтобы почесать бороду и пронзительно посмотреть на Драко своими карими глазами.       — Это приказ от главного аврора. Всё просто, — усмехнулся Итан и дружески похлопал Малфоя по плечу.       Но Драко знал — это всего лишь формальность. Они не были друзьями.       Прошлое не просто настигло его — оно заглянуло в его душу и издевательски посмеялось. Судьба-старушка жестоко играла с ним, возвращая туда, откуда он так хотел убежать. Не перспектива вернуться в Великобританию его пугала — нет, никогда. Драко переживал о том, с чем столкнётся там. Со своим проклятым прошлым.       Сначала поступали отдельные сообщения от миссионеров, рассказывающих о странном поведении местных жителей. Те забывали слова, путались в мыслях, не могли вспомнить элементарные вещи. Новость о небольшой группе людей, утративших основные функции мозга, прошла по Великобритании не криком, а лишь едва слышимым шёпотом. Люди всегда склонны недооценивать опасность, Малфой знал это. Никто даже не допускал мысли, что казавшаяся безобидной инфекция внезапно может перерасти во что-то большее.       Первый Патронус с ужасающими новостями ворвался в аврорат в девять утра.       Паника. Паника. Паника.       В британском аврорате Малфоя просто заперли, не позволив выйти из здания, когда всё это началось. На периферии зрения он впервые за несколько лет увидел Поттера, который схватил портключ из хранилища и исчез, несмотря на антиаппарационное поле, накрывающее министерство. План Поттера ему понравился. Но повторить его Драко не удалось. К моменту, когда он добрался до хранилища, его уже оцепили авроры. Драко не привык уходить с пустыми руками — одному из них он сломал нос, но через несколько мгновений ещё двое всё-таки заломили ему руки.       Гарри Поттер всегда был любимчиком судьбы, и Малфой никогда в этом не сомневался.       — Драко Малфой, — собственное имя из незнакомых уст резануло слух, и Драко постарался поднять голову, но его щеку снова прижали к полу. Чёртовы мудаки.       Он видел перед своим лицом только лакированные ботинки из крокодиловой кожи и чёрные строгие брюки, закрывающие щиколотки.       — Не знал, что Вы поддерживаете анархизм мистера Поттера, — это был медленный, совсем неузнаваемый низкий голос.       — Aller baiser , — прошипел Малфой и почувствовал, как его потянули за волосы. Тогда он увидел перед собой смуглое, немного потрёпанное годами лицо. Драко не помнил у него морщин, когда уезжал из Великобритании, но знал, что время — худший враг для любого. — Министр…       Голос Драко был наполнен притворной сладостью, о которой он не жалел даже после того, как его ударили лбом о чистейший мраморный пол. В тот же момент Кингсли Бруствер отметил, что у Драко был прекрасный французский, особенно хорошо у него получались ругательства.       Кингсли Бруствер изменился. Драко никогда не помнил его добрым или радушным, но все те поступки, которые он совершал «ради благого дела», шли вразрез с его предвыборной кампанией, которую он выдвинул после окончания войны.       Не то чтобы он изначально был благородным человеком, но когда-то в нём было желание помогать людям. Драко стал свидетелем одного из его правильных выборов, когда решали судьбу Люциуса Малфоя. Да, поцелуй дементора подходил для его отца как ничто другое. Но в этот день Драко впервые почувствовал, что он тоже является любимчиком судьбы. Конечно, не в той степени, как Гарри Поттер, но и этого хватило, чтобы избежать Азкабана и уехать из Великобритании на долгие шесть лет.       Но власть меняла людей. Драко знал это так же хорошо, как и то, что Гарри Поттер — любимчик судьбы.       Искра любви к окружающим потухла в Кингсли. Его лицо изменилось под тяжестью ответственности и гнётом бесконечно трудных решений, которые ему приходилось принимать. Он стал последствием своих мелких выборов.       А вот Драко как таковой выбор не предложили. Или смерть твоя и матери, или сотрудничество. Это не была пустая бравада или угроза, скорее условие, но Малфой ни секунды не сомневался в том, что они действительно могли его убить. Однако страх перед смертью исчез после войны, когда желающих лишить его жизни стало больше, чем хотелось бы.       «ОВИСК» был сформирован всего за пять часов после начала всеобщей паники, когда безобидные симптомы превратились в кошмар. Община волшебников из Соединённых Королевств. Некоторое время Драко ненавидел каждое слово, каждый довод, приводимый ими. Они разжигали в нём огонь, который едва ли утих даже спустя четыре дня пребывания в камере временного заключения на минус седьмом этаже министерства. В конце концов ему привели мать в обмен на сотрудничество. Им нужны были люди, особенно такие, как он, способные на убийство.       Способные на несколько сотен убийств.       Волшебникам на удивление хорошо удавалось поддерживать порядок; им в каком-то смысле было даже легче, чем обычным людям. Драко не представлял, что «ОВИСК» создаст свою безопасную деревню на седьмой день после начала любимой и всем известной всеобщей паники.       Кингсли снова встал у штурвала, и на этот раз рядом с ним стоял не Гарри Поттер — по левую руку был Драко Люциус Малфой, надеявшийся, что он теперь тоже любимчик судьбы.       Ему многое не нравилось, но Драко прекрасно выучил правила, которые появились во время второй магической войны. Главным из них было — засунуть свой язык поглубже в задницу. Это помогало двигаться дальше и удачно расти по карьерной лестнице. Драко легко удалось сместить многих людей, желающих подобраться к Кингсли, который с каждым днём всё больше увязал в зависимости от безнаказанности и всеобщего послушания. Он начал видеть в людях не личности, а инструменты, которые он мог использовать для достижения «общечеловеческих целей». Драко прекрасно осознавал свою роль инструмента и соглашался с ней; в ответ он получал привилегии.       Первой из них стали дополнительные пайки, затем крупицы власти, а потом и собственный, пусть одноэтажный, дом для него и матери.       Да, власть меняла людей. Для Кингсли она стала наркотиком.       Он стал ненавидеть «Цикад» за то, что они, грёбанные коммунисты, предлагали неоспоримое равенство и безопасность. Некоторым удавалось уйти из «ОВИСК», когда Аберфорт Дамблдор устраивал очередной масштабный саботаж.       Кингсли ненавидел терять людей. Человек — рабочая единица, которая строила новый мир, неоспоримо подчиняясь. Не будет человека — не будет и кому строить, неоспоримо подчиняясь.       Вся сила была в количестве, а не в сплочённости.       Не то чтобы в «ОВИСК» было ужасно, нет. Это было вполне неплохое место, где каждый, кто являлся достойным этого, мог получить медицинскую помощь, сносное питание и защиту, которая в это время была особенно необходима.       Драко иногда задумывался о мотивах Поттера, но всегда заходил в тупик. Мысль «зачем?» крутилась в голове до тех пор, пока он не познакомился с Уоллесом. Это была прекрасная возможность узнать Поттера поближе.       — У Рауля есть какое-то продвижение в экспериментах, но мне не удалось выяснить, какое. Этот чертов маггл схватил меня за шкирку и выкинул из лаборатории, прежде чем я успел что-то узнать, — Уоллес прижался спиной к стене и закатил глаза. — Ненавижу его.       — Но тебе всё равно необходимо это узнать, — отозвался Драко, пожимая плечами.       — Зато у меня есть кое-что интересное для тебя, — Уоллес ухмыльнулся и почесал ухо, совсем как кошка.       — Удиви, — хмыкнул Малфой и придвинул к себе кружку с кофе. Уоллес в отражении зеркала устроился поудобнее.       — Грейнджер собирается уходить, — её фамилия неожиданно резанула слух. До этого все слова про количество людей в южном убежище «Цикад», про их работу над лекарством и добытое оборудование были для Малфоя всего лишь белым шумом.       Драко не вспоминал о ней все те годы, пока жил во Франции. Сразу после суда над Пожирателями смерти она почему-то появилась в его жизни, вставая на сторону «добра». Он помнил её голос, обычно резкий и полный откровений, но в тот день он был мягким и почти задумчивым. Грейнджер не обвиняла его, а говорила о поступках и поведении, словно пыталась понять, почему он выбрал именно этот путь. Малфой отчётливо помнил, как его тело сжалось от неловкости, будто ему захотелось распасться на атомы, когда она закончила свою речь и заглянула в его холодные голубые глаза своими теплыми карими. Внутри только набатом била странная мысль, что он не заслуживал такого милосердия.       Её образ того дня почему-то отпечатался в его памяти. Белая рубашка, синие джинсы и миниатюрные черные лодочки — такие простые детали казались невероятно важными, и это пугало Драко. Но после переезда воспоминания о ней начали стираться, словно чернильное пятно, размытое дождём. Если бы Малфой не увидел несколько воспоминаний Уоллеса в Омуте памяти, то, возможно, даже не вспомнил бы, что у Грейнджер было столько веснушек.       В школе он этого как будто просто не замечал.       — Куда она собирается, Уоллес? — Драко сложил руки в замок и, опершись локтями на колени, наклонился ближе к зеркалу.       — В Выручай-комнату. Она продолжает искать груушек, — коротко ответил Уоллес и, чёрт возьми, облизал ладонь, чтобы протереть ею лицо. Кажется, он даже не осознавал, что делает это. Инстинкт.       Малфой поморщился, но Уоллес только едва заметно улыбнулся и подмигнул.       — Она уходит послезавтра.       — Тогда я — завтра утром, — спокойно сказал Малфой, однако крепче сжал пальцы, почувствовав невероятную слабость в руках. — Спасибо, Уоллес.       — Эй, Драко, — отозвался тот, оглядываясь по сторонам, — Возьми побольше вещей, Грейнджер долго собирала свою сумку. До связи.       — Спасибо, — кивнул Малфой. — До связи.       Зеркало снова стало обычным, отражая только его самого. Уоллеса с его странными повадками больше не было видно. Драко подозревал, что если так продолжится дальше, то даже его длинные белые усы скоро навсегда превратятся в кошачьи.       В самом начале, когда он ещё сидел в камере временного содержания, Драко думал, что сбежит во Францию при первой возможности. Он мечтал о возвращении в поместье. Но эти мысли испарились, едва появившись, когда Кингсли, в лице которого Драко видел воплощение всего того, что ненавидел, начал приближать его к себе.       Драко был неглуп. Он понимал, что «ОВИСК» — это не просто шанс выжить, а возможность для него. Возможность проложить новый путь. Он не был волшебником, который мог переписать историю, но мог стать частью новой реальности, частью того, что строилось на руинах прошлого. Драко всегда были безразличны общечеловеческие цели. Он не верил в их благородство, не верил в светлое будущее, не верил в то, что всё это не просто игра в шахматы, где в конечном итоге все пешки рассыпаются в прах, а короли остаются целыми и невредимыми.       Чтобы жить, ему нужно было выполнить приказ. Приказ, который состоял в том, что именно они, «ОВИСК», должны были создать лекарство. Чёртовы груушки были нужны как воздух. Пусть даже учёные Министерства не представляли, что можно сделать с этими животными. Драко был обязан их принести.       У «Цикад» было что-то важное и недостающее для «ОВИСК». Драко был намерен узнать всё, чтобы стать ещё ближе к Кингсли, буквально вплотную. Он хотел быть не пешкой, а частью стратегии.       Драко не собирался опережать Грейнджер. Он не чувствовал к ней ни ненависти, ни восхищения. Малфой видел в ней лишь инструмент, который можно использовать в своих целях, и собирался ею воспользоваться.       Его ждало что-то невероятно хорошее после возвращения. Драко чувствовал это, как вкус горького кофе на языке.       Ночью ему было не до сна. Голова кипела, количество мыслей на квадратный метр превышало допустимые нормы, и он выпил три кружки кофе, чтобы ощутить хотя бы долю той бодрости, которая пришла сразу после слов Уоллеса.       Дневник пестрел записями к одиннадцати часам.       — Драко, почему ты не спишь? — по голосу он узнал свою мать. Нарцисса, одетая в плотно запахнутый халат, стояла в дверном проёме его комнаты. Даже в том, как она стояла, была невероятная элегантность, присущая только настоящей леди. — Ты так сильно шумишь в такое время.       — Мне нужно уйти на некоторое время, мама, — Драко поднялся с кресла и отложил дневник с пером. — Я попрошу Блейза присмотреть за тобой.       — Не говори о своей матери, как о маленьком ребёнке, — она насмешливо посмотрела на сына исподлобья и сделала шаг вперёд, переступая высокий порог. — Какое-то задание от Кингсли?       — Можно считать и так, — ответил Драко и закрыл дневник, убирая его в верхний ящик стола.       — Ты точь-в-точь как твой отец, — тихо вздохнула Нарцисса и подошла ближе к сыну. Взгляд её был неизменно нежен. — Но я не хочу, чтобы ты тоже пресмыкался перед кем-то.       — Пресмыкался? — он хмыкнул, а потом закусил губу, чтобы скрыть ухмылку. — Этот старик пляшет под мою дудку, мама. Мы с тобой живём в отдельном доме, берём продуктов больше, чем нужно, и можем получать всё, что захотим.       — Но если бы мы остались во Франции… — начала Нарцисса и положила свою изящную ладонь на плечо Драко.       — Франции уже нет, — отрезал Малфой и сжал челюсти от досады. — Куда бы мы вернулись, по-твоему? В разрушенный самолётом дом, мама?       — Извини, Драко. Возможно, ты прав.       Нарцисса аккуратно погладила сына по плечу и грустно улыбнулась. У неё выступили морщины около губ и носа. Его мать заметно постарела. Некогда красивая Нарцисса Малфой изменилась, у неё появилась седина, которую уже было невозможно скрыть аккуратными лентами, вплетёнными в её чёрные волосы.       — Блейз порядочный мужчина, — сказала Нарцисса после минутного молчания и провела ладонью от плеча Драко до локтя.       — Мужчина? — уголок губ Малфоя дрогнул в наглой ухмылке.       — Прямо как ты, Драко. Дети быстро растут, — мягко улыбнулась мать и стряхнула невидимые пылинки с его водолазки. — Не забудь убрать щетину, это выглядит неопрятно.       — Не думаю, что щелкунам будет дело до моей щетины, мама, — он приподнял брови и проследил за тем, как его мать вышла из комнаты, закрыв за собой дверь.       Сон пришёл к нему только глубокой ночью, и Драко удалось проспать всего четыре часа.       Его разбудил не только будильник, но и шум за окном. В районе шести утра по воскресеньям начинали сжигать трупы и убирать улицы.       Воздух был пропитан запахом масла, металла, плоти и гари.       За окном уже несколько десятков волшебников с помощью палочек сжигали тела и избавлялись от пепла, который мог бы застилать дороги Байбери, если бы его не убирали.       Байбери обнесли стенами, которые были сделаны из металлических пластов. Идею они украли у находчивых маглов, которые поступили так же с Сент-Моусом в первую неделю после распространения грибка.       Карантинная зона была бесконечным сводом правил: не выходить за стены, не покидать дома после восьми, не воровать, не хамить власти и еще тысячи таких. За каждый неверный шаг провинившегося ждала «Авада Кедавра».       Эта деревня была небольшой. На момент, когда в неё привели Малфоя с его матерью, там проживало около ста сорока волшебников, которые стянулись из разных уголков Великобритании. После Драко не следил за количеством людей, лишь иногда замечал новые и незнакомые лица. Но были и давно знакомые ему люди. Одним из них был Блейз Забини, который, как оказалось, стал пасынком Кингсли ещё в две тысячи первом году. Мать Блейза всегда умела изворачиваться и находиться в нужное время в нужном месте.       Байбери отличался от его прошлого мира. Раньше всем заправляли деньги, теперь — пайки и карточки за работу. Люди были готовы разгребать трупы и дерьмо, чтобы получить хотя бы одну карточку, которая давала им всего два куриных яйца.       Драко думал, что его положение ужасное. Но он понял, что ошибался, когда узнал, как живут другие.       — Ты уже уходишь? — Блейз стал однозначно выше с тех пор, как окончил школу. Его лицо изменилось, оно повзрослело и приобрело больше черт отца, чем матери.       Тишина, царившая у ворот, была не пугающей, а скорее созерцательной. Драко почувствовал раздражение, когда симфонию редких звуков нарушил Блейз. Ему нравилось слушать тихое пение птиц, журчание ручья и скупой лай пастушьей собаки.       — Действую на благо «ОВИСК», — ответил Малфой и посмотрел на Забини, закусив щёку изнутри, чтобы сдержать ухмылку. — А ты продолжишь высиживать свои яйца тут?       Время было беспощадным. Блейз изменился. Его кожа, когда-то олицетворявшая беспечную молодость, теперь была пронизана тонкими линиями усталости, будто в ней отразились все бессонные ночи. Глаза Забини, когда-то живые и искрящиеся, теперь застыли в глубоком раздумье. Волосы Блейза, прежде безупречно уложенные, стали длиннее, небрежно подстрижены и зачесаны назад. Драко знал, что Блейз изменился, ведь изменился и он сам.       — Я занимаюсь делом, Малфой, — он сложил руки на груди, будто отгораживаясь от Драко.       — Расскажи мне, — хмыкнул тот и спустил со лба солнечные очки, чтобы надеть их на переносицу. — Приятного высиживания, Забини.       И отсалютовал ему, позволив себе сладковато-наглую улыбку.       Драко ушёл.       Когда для него открыли большие железные ворота, он вышел, обернувшись напоследок, и увидел Кингсли, стоящего на ступеньках своего дома. Его взгляд был холодным и пронзительным. Драко едва кивнул ему, и ворота закрылись.       Воздух, ещё прохладный от ночных заморозков, уже пахнул свежестью, и это немного бодрило. Лучи солнца, пробиваясь сквозь молочно-белые облака, ласкали кожу. Было хорошо.       Ему пришлось пройти несколько миль, чтобы выйти за антиаппарационный барьер. Сначала это казалось лёгким делом, но тяжёлый портфель на спине с каждым шагом мешался всё сильнее. Драко никогда не имел привычки брать лишнее, но слова Уоллеса заставили его положить больше вещей, чем обычно. Даже нашлось место для нескольких зелий.       На третьей миле он услышал тот самый звук, который ни с чем невозможно было перепутать в нынешних реалиях. Это было похоже на то, как человек несколько раз наступил на сухую ветку и сломал её своим весом. Драко замедлил шаг и едва задержал дыхание, чтобы прислушаться. Звук повторился — снова и снова, но он был далеко.       Снова и снова. Снова и снова. Драко и вовсе перестал дышать, чтобы слышать их ещё лучше. Порыв медленного ветра принёс с собой аромат гниения и крови — слегка сладковатой, но ужасно неприятной на кончике языка.       Сделав ещё один шаг, Драко выглянул из-за дерева и вытащил палочку из джинсов.       В четырёх шагах от него стояли три щелкуна, которые покачивались из стороны в сторону, но не делали шагов. Они уже не были людьми, не были монстрами и не чудовищами — они стали чем-то, выходящим за рамки воображения. Нечто, рождённое из тьмы, из самых страшных кошмаров человечества.       Их тела были изуродованы. Кожа, покрытая струпьями и трещинами, походила на выгоревшую кору древних деревьев. Отвратительный запах гнили и разложения пропитывал воздух, где бы не находился их источник. Драко уже смирился с этим зловонием.       — Авада Кедавра, — едва слышно прошептал он.       Оставшиеся щелкуны пошатнулись, услышав его голос. Они едва сделали шаг в его сторону, но глухой звук упавшего тела отвлёк их, и щелкуны двинулись в противоположном направлении.       Из палочки вырвались ещё два зелёных луча, и тела с таким же глухим звуком рухнули на землю. Драко пошёл дальше.       У грибка была одна цель — распространиться. Драко знал это так же хорошо, как и то, что Гарри Поттер был любимчиком судьбы.       Он трансгрессировал в Хогсмид. Всё то, что он любил в детстве, было уничтожено и заброшено. Когда-то эта оживлённая деревня была пропитана ароматом сладкого пива и волшебных зелий, теперь же она казалась пустой и тихой, словно кладбище, забытое временем. Деревянные домики с покатыми крышами и резными украшениями покрылись трещинами и грибком, их окна, словно пустые глазницы, смотрели на него с безмолвным укором. Магазины, когда-то наполненные волшебными товарами, опустели, их полки были вычищены от любого следа жизни. На стенах висели рваные плакаты, выцветшие от времени. Надписи на них обещали радость и веселье, но теперь они казались насмешкой над пустотой и тишиной.       Но больше всего пугало то, что всё вокруг прорастало грибком. Витиеватые наросты на стенах и земле напоминали цветы целозии или уродливые, несимметричные розы.       Он шёл по мощёным улицам, ступая по камням, покрытым толстым слоем копоти и грибка. Драко приходилось идти осторожнее, чтобы не задеть кордицепс.       Перед глазами мелькали воспоминания, от которых невозможно было избавиться, даже если зажмуриться. Драко проходил мимо пустых лавок, мимо заколоченных дверей, мимо заросших травой палисадников. Он никогда не думал, что это место может стать таким.       На одном из баров был знак «Цикад», нарисованный кровью бегунов.       «Наше дело — всё знать».       Он шёл по улице, где некогда шумели дети, где весёлые волшебники пили пиво в кабаках, где продавцы хвастались своими товарами. Теперь в Хогсмиде царила тишина.       Такая пугающая и неприятная.       Когда Драко оказался у Хогвартса, он увидел несколько покачивающихся силуэтов, напоминающих людей. Они стояли прямо перед большими и открытыми двойными дверями Хогвартса, некогда великой и неприступной школы. Бегуны сгруппировались у входа, но некоторые стояли в стороне, издавая хриплые звуки и стоны, искаженные болезнью и безумием. Вокруг замка виднелись лишь руины и заражённые.       Он присел на корточки, спрятавшись за большим валуном, когда до школы оставалось буквально десять шагов.       Драко помнил, как они потерпели крах. Чары, которые они установили, привлекали своим белым шумом всё больше инфицированных. В один из дней купол треснул, и сотни бегунов прорвались в Хогвартс.       — Экспеллиармус, — произнес Драко, вскинув палочку и ненадолго выглянув из-за укрытия. Луч заклинания направился в валун, взрыв которого привлёк всех бегунов у входа. Они мгновенно сдвинулись с места, толкая друг друга, спотыкаясь о чужие ноги и падая с глухим грохотом. Их движения были резкими и неестественными: конечности болтались из стороны в сторону, словно мешаясь, но при этом они двигались ловче любого живого человека. Бегуны передвигались с такой стремительной скоростью, что их движения казались размытыми.       — Инсендио, — прошептал Драко, на секунду привлекая их внимание, но вспышка огня затмила всё вокруг.       В один миг раздались крики. Драко столкнулся взглядом с бегуном, который, извиваясь в огне, взглянул прямо на него. Рот мужчины приоткрылся, и из него показались тонкие нити грибка. Тихо, одними губами, заражённый произнёс: «Помоги». Мицелий из его рта тут же потянулся к Драко, жаждая завладеть им.       Драко резко спрятался за валуном, прижавшись спиной к холодному камню. Он видел подобное уже несколько раз, и его мысли неизбежно сводились к тому, что это всего лишь остатки мышечной памяти. Но Эллисон из лаборатории доказала обратное. На стадии бегуна люди ещё могли осознавать происходящее, хотя уже не могли контролировать себя. Их разум, заражённый грибом, был изменён, но не уничтожен.       — Они ещё могут думать, — сказала ему тогда Эллисон. Он вспоминал, как в тот момент она нервно схватилась за спинку стула, крепко её сжимая. В её глазах плескались ужас и сочувствие. — Их действия продиктованы не только инстинктами, но и страхом, болью.       Она доказала, что в глубинах их изменённых сознаний всё ещё тлели осколки человеческой сущности.       Тишина давила на уши — даже щелкунов не было слышно. Холодный ветер проносился по пустым коридорам Хогвартса, завывая в опустевших классах, где когда-то царил шум учеников и гул волшебства. Тишина была такой густой, что казалась оглушительной. Это было хуже любого крика. В сердце Драко словно вонзился нож. Он чувствовал необъяснимую злость на замок, на его каменные стены и выбитые окна. Большой зал, где проводились пиры, теперь превратился в руины, покрытые пылью и паутиной. Статуи, хранившие память о великих волшебниках, были разбиты, их обломки валялись на полу. Даже стены опустели — все гобелены и фрески лежали на каменном полу, истоптанные и изорванные.       В Хогвартсе было так тихо, что хотелось закричать, чтобы разорвать эту тишину. Драко медленно двигался по пустым коридорам, пробираясь сквозь завалы парт, книг и пергаментов.       Это место было его вторым домом.       Гобелен Варнавы Вздрюченного валялся на полу, растоптанный. На восьмом этаже было так тихо, что его шаги эхом отдавались в пустых коридорах. Драко сделал всё так же, как когда-то, — прошёл мимо Выручай-комнаты трижды и попросил о помощи. Но дверь так и не появилась.       — Мне нужна помощь, — хрипло сказал он, проходя вдоль стены уже в шестой раз.       Его голос отразился от стен, но ничего не произошло.       Холодный пот проступил на лбу Малфоя. Он снова и снова ходил по коридору, его шаги отдавались гулким эхом, словно удары молота по наковальне.       Он постучал по стене, по полу, по любой поверхности, что попадалась под руку. Но в ответ слышал лишь глухой, безжизненный звук.       Дверь не появилась на седьмой раз. На восьмой. И на девятый.       — Выручай-комната, мне нужна твоя чёртова помощь! — на шестидесятый раз закричал Драко, остановившись перед гобеленом. Его голос дрожал от гнева и отчаяния. — Мне нужна твоя помощь!       Но ничего.       Снова и снова он проходил мимо того места, где когда-то была дверь. Он сначала угрожал, потом умолял, но комната так и не появилась.       Драко прошел мимо нее ровно сто восемьдесят раз.       С каждым шагом его отчаяние росло. Когда оно захлестнуло не только его сердце, но и голову, он опустился на пол, прислонившись спиной к холодной стене.       — Блядская комната… — Драко провел ладонью по лицу и зачесал волосы назад.       Ждать. Ему оставалось только ждать.