Гадкий утенок

— Ты и Хеджин герои, — жарко подтвердил в сотый раз Симцзян, расцеловав в обе щеки. — Папаша у тебя придурок, жаль, я не видел, как твой деверь его бьет. Столько интересного пропустил! — Ничего, Симцзян-аджосси, думаю, служба безопасности JK Corporation выдаст записи камер, если Тэхён запросит. Родне же выдадут, а дальше нее информация не уйдет, — Хеджин прихорашивался перед зеркалом, ощипывая невидимые пушинки. — Нам пора выдвигаться на встречу. Тэхён, выходи из амплуа замурзанной побирушки и надень что-нибудь посимпатичнее. Надо верить себе, зачем слушать идиота папочку? Сейчас раскрою тебе страшный секрет, известный, думаю, уже всем посвященным, кроме тебя. Тэхён потуже затянул ворот объемного серого свитера, упрямо помотал головой. Вчера в ночи они поехали к Хеджину, как и собирались по плану, только вместо ликования и триумфа Тэхён полночи прорыдал, а, с трудом поднявшись утром опухшим и печальным, решил одеваться только в тусклые тона. Нечего невзрачным особям мнить себя прекрасными принцами. И у Симцзяна-аджосси первым делом переоделся, пока Хеджин с удовольствием и расстановкой рассказывал сюжетные линии корпоратива. — Подойди ко мне, пожалуйста. Ну же, Тэхён, у нас мало времени. Твой жеребец уже стойло разнес. Покраснев от «жеребца», Тэхён неохотно подошел и, повинуясь его рукам, повернулся к зеркалу. Хорошо, что Симцзян-аджосси огуречный компресс сделал, не то бы на него сейчас сумрачно смотрела опухшая жаба. — Ли Сону, — вкрадчиво начал Хеджин, вернув его на место, когда Тэхён дернулся, — весьма привлекательный человек, иначе бы не стал популярным актером и моделью. — Однако не топ-три, максимум — топ-десять. А ты, мой дорогой, в отличие от него, мог бы попасть… в топ-три. — Шутите, — обиженно протянул Тэхён, дрожа губами. Хеджин же был добрым, зачем так издеваться? — Вовсе нет, — твердо отрезал Хеджин. А подошедший Симцзян закивал, серьезно глядя на их зеркальных двойников. — Ты очень красивый, Тэхён, значительно красивее своего папы, поэтому он и взбесился в твоем пубертате. Увидел в тебе будущего соперника, понял, что СМИ радостно и желчно начнут вас сравнивать не в его пользу. Нет у тебя никакой широкой кости, которую нужно скрадывать голодом. Зато есть потрясающая красота — чистая, не тронутая скальпелем пластического хирурга. Да, пожалуй, когда ты был дистрофиком, твоя привлекательность не бросалась в глаза — скорее, люди замечали, что ты худ до изможденности. Я посмотрел твои давние фото и убедился в догадке. — Хеджин-хубэ правду говорит, Тэхён, — тихо подтвердил Симцзян. — Ты сейчас как прекрасный цветок, наконец-то распустившийся. — Посмотри на свои черты лица, — продолжил Хеджин так же вкрадчиво, проводя по воздуху пальцами очертания. — Ровный изящный нос, мечта многих омег. Огромные глаза чудесной формы с длинными ресницами. Чувственные губы. Узкое лицо, точеный подбородок. И фигура соблазнительная. Ну, теперь видишь себя настоящего? Сбрось папины очки и смотри. Знаешь, почему ты так легко веришь плохому о себе и так тяжело — хорошему? Я тебе скажу, как собрат по несчастью: потому что слова, идущие от близкого человека, не разбиваются о заслоны, а проникают в самое сердце. Родители, мужья, любовники — они умеют ранить гораздо больше посторонних людей. А потом на оставленные ими раны похожее чужое мнение ложится семенем на подготовленную почву. Закрывайся от плохого, открывайся хорошему. Ты чудесен как есть, у тебя все впереди, главное — полюбить себя. Тэхён зачарованно приоткрыл рот, послушно рассматривая себя. Вдруг вспомнился первый раз, когда папа сообщил, что он вот-вот и превратится в безобразный мешок с салом. Он тогда вспорхнул в особняк окрыленным, задыхаясь от радости, кусая губы, чтобы спрятать безудержную улыбку, и трепетно прижимая к груди стопку валентинок. Ему надарили так много этих розовых сердечек с корявыми признаниями и приглашениями сходить в кино — больше всех в классе, что обязательно хотелось поделиться с папой. Поделился… Папа, выдернув стопку, придирчиво озвучив и поглумившись над каждым незамысловатым творением, сощурился, сканируя его, невольно сжавшегося и непонимающего, почему папа злится. А потом, подтолкнув салатницу, начал сухо расписывать, что его ждет, если он продолжит жрать как не в себя. И что он стал жертвой многочисленного пранка: все эти дары были поднесены, чтобы его высмеять. Но слава богу, у него есть папа, который о нем позаботится. Тэхён жевал салат, не чувствуя вкуса, тускло смотрел на неряшливо разбросанные по столу валентинки. Те расплывались от слез обиды — ну что он мальчикам сделал, чтобы над ним стебаться? Больше пранков не было, как и валентинок. А он перестал жирнеть… Сквозь отталкивающую грубую оболочку некрасивого толстого омеги начали проступать тонкие выразительные линии, и вырисовываться, выштриховываться нежный образ, одновременно знакомый и незнакомый. Все то, что он видел ежедневно и находил неприглядным, в убедительной медоточивости Хеджина сейчас начало казаться невероятно привлекательным, даже припухшие веки не портили впечатления, лишь прибавляли взгляду томности. Вчерашнее ощущение сказки накрыло шелковым покрывалом. Робко улыбнулся, начиная верить, шмыгнул носом, чувствуя, что снова расплачется. — О, только не снова, — простонал Хеджин. — Симцзян-аджосси, нам нужна ваша скорая помощь. Горячий чай с волшебными травками и лед, чтобы убрать красноту. Через полчаса Тэхён сидел одетым в симпатичную рыже-синюю клетчатую рубашку, облегающие джинсы-скинни, расстегнутые на верхней пуговице, потому что набранная красота уже рвалась наружу. Поспешно допивал чай и попеременно прикладывал ледяной компресс то к одному веку, то к другому. — Я бы на твоем месте с твоим гадким папашей прервал отношения, — советовал Симцзян. — За такое в суд подать можно, я считаю! Сволочной паразит! Годами над сыном измываться, единственным сыном-омегой! Ух, во мне все кипит! Убил бы заразу. Может, еще и убью вместе с Хиелем. Думаю, твой деверь знает, где закопать, чтобы не нашли. Тэхён задумался. Разорвавшиеся сегодня бомбой новости требовалось осмыслить и утрамбовать: не каждый день меняется мировосприятие. Однако идея не встретила отторжения. Он с папой никогда, в сущности, не находил общий язык и не скучал по тому за время жизни порознь. Вполне можно дистанцироваться и обмениваться равнодушными поздравлениями на праздники. — Симцзян-аджосси, я адвокат по семейному праву, не уголовному, но для вас сделаю исключение, — Хеджин аккуратно промокнул губы салфеткой, нанес гигиеническую помаду и поднялся. — Спасибо. Давайте все приберем и поехали уже. Омегам, конечно, позволительно опаздывать, но только когда их ждут альфы. А там все-таки один омега имеется. По дороге договорим. В салоне Хеджин продолжил, сосредоточенно выруливая в потоке машин. — Итак, вернемся к грифельной доске. Поскольку ситуация кардинально поменялась, то до суда, я полагаю, мы не дойдем. Чон Хиель вчера не успел договорить, однако суть, на мой взгляд, уже ясна: твой муж тебя любит, Тэхён. И если ты отвечаешь ему взаимностью, развод, очевидно, отменяется. Но я бы тебе все же рекомендовал аннулировать текущий контракт и заменить его новой трактовкой. Убрать из него все сковывающие по рукам и ногам условия, а также выбросить сотрудничество компаний и аренду патента — пусть уж твой папочка сам разбирается с Чонами. — Согласен, — Тэхён улыбнулся, ощущая, как отчаянно бьется его сердце. Поскорее хотелось увидеть Чона… нет, Чонгука, и ответить ему пока не вслух, но взглядом, что тоже чувствует к нему нечто большое и серьезное — то, что было спрятано в закрома под замок. У них обязательно все наладится со временем, теперь-то нет никаких преград и недопониманий. В этот раз для большей приватности и иной атмосферы встречу назначили в ресторане — одном из лучших в Сеуле, разумеется, и в отдельном, для них забронированном малом зале, разумеется. Чоны другого формата не признавали. Пока шли по направлению к залу, сердцебиение постепенно успокаивалось, но как только перед ними распахнули двери, и в ярко освещенном проеме Тэхён увидел мужа, оно опять поскакало во весь опор. Чон при их появлении поднялся, сжав плечо брата, и потемнел скулами. Хиель с Ханом Джуном поднялись за ним цепочкой. Атмосфера мгновенно сменилась с непринужденной на напряженную. Тэхён медленно вышагивал, слыша свое прерывистое нервное дыхание, видя только одного единственного человека. Воздух сгустился, соткался дымкой вокруг Чонгука, дрожал слоями, подчеркивая его настороженное ожидание. Взгляд упал на его губы, поджатые в тонкую линию, и Тэхёна потянуло их разгладить пальцами, а потом поцеловать. С этой мыслью и подошел вплотную, рассеянно обойдя столик, приподнялся на цыпочках и… — Ну, здравствуйте, — бодро ляпнул Хиель, разбив очарование момента. Тэхён, вмиг стушевавшись, рысцой вернулся к спутникам и суетливо присел между ними. Чонгук с мукой и досадой вздохнул, взглянул на брата, а тот ответил непонимающим пожатием плеч. — Добрый день, — Чонгук обратился вроде бы ко всем, но смотрел только на Тэхёна. — Как ты себя чувствуешь после вчерашнего? Приветствия остальных он встретил так же, как попытки сотрудников на корпоративе с ним поговорить — рассеянным кивком. — Добрый день, — Тэхён, зардевшись, застенчиво скосился на Хана Джуна, а потом на Хиеля. Своих он не стеснялся, а вот этих… Было неудобно при них разговаривать открыто и мягко, словно он занимался чем-то неприличным, а они подсматривали. — Хорошо, спасибо. Как вы? — Я тоже хорошо, спасибо, что спросил, Гуки, — проворчал Хиель. — Мне вчера вообще-то сильнее досталось, Тэхён только с виду нежная хризантема, а бьет пьяным матросом. Тэхён виновато оценил масштабы ущерба и поежился: боже мой, из него накануне вырвался зверь. Деверь был неузнаваем под слоем тонального крема, должного скрыть синяки и царапины, а пластырь на носу придавал ему схожести с пациентом пластического хирурга: одутловатым, отечным с багрово-синей гематомой и царапинами. Одни только живые черные глаза блестели знакомым сарказмом. — Поделом, — сухо ответил Чонгук, выжидающе зыркнув на брата. Хиель тут же сменил насупленное выражение на необычно мягкое и спокойное, словно перестал кривляться и показал себя настоящего. — Тэхён, я хотел по-человечески перед тобой извиниться. За все, что сделал с самого начала. Злой гений ваших неурядиц — я. Это я посоветовал Гуки ухаживать за тобой по церемониальному этикету Чосона, приглашая обе семьи. Надеялся, что я с отцом тебя отпугнем, ну и ты уверишься, что Гуки на тебе женится только из-за патента. Также я порекомендовал Гуки не говорить раньше времени о любви, настращал его, что подобный натиск омеге со средневековым представлением о романтике покажется диким, и ты сбрызнешь в кусты. Ну, про Чхве Виена ты уже знаешь, — Хиель осторожно потрогал пластырь и решительно потребовал: — Твое нападение на меня я счел косвенным доказательством твоих чувств к Гуки. Они есть? Теперь твоя очередь признаваться. — Хиель! — прорычал Чонгук, явно пнув его под столом: раздался глухой звук, и Хиель скривившись, заткнулся. — Принимаю извинения, — корчась от неловкости, прошептал Тэхён. — Вы пытались защитить брата от алчного циника, прикрывающегося маской скромности. И это очень похвально и достойно. Я не в обиде. И спасибо, что заставили моего папу замолчать. Подавшийся корпусом вперед так, что почти залез на стол, Хиель разочарованно хмыкнул, открыл, было, рот, но под бдительным взором Чонгука его закрыл. — Надеюсь, что присутствие обоих адвокатов сегодня — всего лишь проформа, — тихо заговорил Чонгук. — Я по-прежнему хочу сохранить брак и не хочу доводить до суда, Тэхён. Вернись ко мне, пожалуйста. Я не знаю что еще предпринять, чтобы ты мне поверил. — Я вам… тебе верю, — Тэхён потупился, с трудом подбирая слова, — Я тоже хочу сохранить брак, — запнулся, услышав счастливый вздох, и продолжил сбивчиво: — Но также хочу аннулировать брачный контракт, потому что он содержит неприятные мне условия. — Тэхён имел в виду, что хочет предложить новую трактовку, — встрял Хеджин. — Все, что захочешь, Тэхён. Я же говорил, что мы можем изменить контрактные пункты, — Чонгук подвинулся вместе со стулом. — Только скажи, что не устраивает, и мы все уберем. — Чон-ним, насчет всего я бы не торопился, — кашлянув, влез в беседу Хан Джун. — Мне кажется, лучше будет, если сторона вашего мужа предоставит список требований, а мы его кулуарно рассмотрим и предложим устраивающие обе стороны формулировки. — Если можно, то в следующий раз, — попросил Тэхён. Так хотелось, чтобы остальные не сбивали чудесное настроение обсуждением дурацкого документа. Важны ведь чувства, а не какие-то бюрократические мелочи. Время вновь замедлило ход, вокруг Чонгука смылся фон, и стало очень хорошо. — И мне тоже есть что сказать. Белые пятна с вашей стороны закрыты, а с моей еще нет. Набрал воздуха и храбрости. Чоны и Хан подобрались. — Во-первых, я не отталкивал эпатажными нарядами и макияжем. Все эти цепи, гофре, шелка и туфли на высокой платформе… — Тэхён взял паузу, набираясь смелости закончить признание, и понимая теперь, каково было такому же зажатому Чону признаваться при всех. — были попыткой понравиться вам… тебе, Чонгук. Вы мне очень, очень… — и сдался, смешавшись: невозможно было открыться под обзором Хана и Хиеля. В глазах Чонгука вспыхнул форменный ужас: то ли при воспоминании о кентервильском привидении, то ли от понимания, как грубо он обошелся с этой отчаянной попыткой прихорошиться. Хиель неопределенно крякнул, пнул уже младшего брата под столом, добивая окончательно, и Чонгук залился краской. — Во-вторых, — Тэхён сжал руку Симцзяна, — хотел бы представить вам моего друга, у которого я провел две с половиной недели в командировочный период и теперь живу. Вы с ним уже знакомы, но не знаете его роли в моей жизни. Чжун Симцзян стал мне… — Тэхён быстро облизнул пересохшие губы, с жаркой признательностью глядя на того, — ближе родного папы. Он подобрал меня на улице, когда я попал в передрягу, и обогрел душевным теплом. Симцзян, растрогавшись, прикрыл свободной ладонью глаза. Тэхён перевел взгляд на Чонгука и улыбнулся: тот смотрел на шмыгавшего носом Симцзяна с бескрайними изумлением и облегчением. Похоже, образ успешного соперника разлетался мельчайшими осколками. Не умеющий оставлять свое мнение при себе Хиель прошипел: — Я говорил тебе, нет там никого! — и вытянулся от очередного пинка, еле слышно выругавшись. — Щибаль, больно же. — Спасибо, Симцзян-аджосси, что поддержали Тэхёна. Я вам очень благодарен, — Чонгук, поднявшись, церемонно поклонился и повернулся к Тэхёну. — Поедешь ко мне после обеда? — нахмурился, побледнев. Раньше бы Тэхён подумал, что тот злится, но сейчас понимал: очень сильно волнуется. — Точнее, переедешь? Навсегда, Тэхён. — Перееду, — просто ответил Тэхён. Все разом перевели дух, и Симцзян вдруг охнул. — Айщ, а мне же надо в центр починенную одежду привезти! Совсем забыл, голова дырявая. А сейчас час пик, такси не поймаешь. Хеджин-хубэ, помоги старику, подвези, а? — Конечно, с удовольствием, если только господин Хан тоже соизволит удалиться, — с прозрачным намеком протянул Хеджин. — Симцзян-аджосси, я не могу оставить своего клиента на растерзание другому адвокату. — А господин Хан как раз собирался со мной заняться документацией логистического проекта, — спохватился Хиель, цапнув за плечо явно не желавшего удаляться тугодума Хана. — Раз уж мы сейчас не будем обсуждать изменения брачного контракта, то поработаем над другим. — Извините, Чон-ним, но я же адвокат по семейному праву и меня ваш брат привлек только… — Хан, видимо, осмыслил направление, в которое его упорно толкали, и мгновенно переобулся. — Д-да, конечно. Через считанные минуты они остались одни в окружении вытянувшихся в ожидании официантов. Стало одновременно неловко, что их так поспешно оставили, и в предвкушении радости сладко. Массивный круглый китайский стол с крутящимся стеклянным центром, на котором аппетитно благоухали пряным и терпкие закуски, для них двоих был чрезмерно большим, как и зал. Видимо, та же мысль пришла в голову мужу, потому что тот неуверенно предложил: — Тэ, может, нам будет лучше пообедать дома? Я распоряжусь, чтобы обед упаковали и отправили вслед за нами. — Хорошая идея, я вот только это попробую, впервые такую штуку вижу, — Тэхён, вооружившись палочками, быстро побросал в рот «это», на вкус определенное обжаренной в кисло-сладком соусе соевой спаржей, просвечивающие розово-белые ломтики, вкусно хрустнувшие на зубах хрящиками, воздушное сооружение из соломинкой накрошенных овощей и крахмальной лапши. Проглотил в мгновение ока, чувствуя, что аппетит только разжегся от пикантных закусок, как и должен был, и с трудом отложил палочки, напомнив себе, что встреча посвящалась их отношениям, а не его эгоистичному желудку. Терпеливо стоявший за его спиной Чонгук тут же церемонно взял за руку, жарко поцеловал в висок и повлек к выходу. В машине приказал водителю гнать, все так же чинно держа за руку, словно они вернулись в школьное время. К моменту, когда они прибыли в подземную парковку, они уже собрали все возможные штрафы — водитель покорно выполнил просьбу господина. В лифте Чонгук по-прежнему хранил почтительную дистанцию, ничего не говоря, но и без слов было ясно: тот очень, очень рад его возвращению. А в квартире, как только за ними кликнула дверь, церемонность мгновенно сменилась пылом: его подхватили и прижали твердым телом к стене. Тэхён, едва дыша, глупо улыбался ассоциации: почему-то муж сейчас походил на белку, добывшую ускакавший драгоценный орешек и впихнувшую его в древесную расщелину. — Ты больше не уйдешь от меня, Тэ? — глухо спросил Чонгук, сделав над собой усилие и отстранившись. — Нет, зачем мне? — Тэхён ласково убрал с его лба прядь. — Мы ведь прояснили ситуацию, дальше будем просто жить и узнавать друг друга. — Говори мне все, пожалуйста, даже если некоторые вещи будут, на твой взгляд, резкими. Я все пойму и приму. Мне будет так проще, чем догадываться и домысливать за тебя, — Чонгук теснил из прихожей в гостиную, из гостиной в спальню. — Хорошо. И ты тоже, — Тэхён по направлению движения понял, что понятийные категории у них все же очень разные: под обедом они подразумевали не одно и то же. Чонгук явно был голоден, но голод его имел другой характер: в глазах разливалось безумие, горячее дыхание сбивалось. — Если ты ко мне что-то чувствуешь, то не мог бы ты… — очутившись в уединении, куда слуги зайти не могли, Чонгук сглотнул, а Тэхён заторможенно проследил, как дернулось верх и вниз адамово яблоко. — сделать первый шаг? Какой именно первый шаг подразумевался, Тэхён уловил по контексту: в спальне опять были расставлены букеты злополучных роз, заполнявших комнату маслянисто душным ароматом, в пылающих глазах мужа сквозило сумасшедшее желание. Ну как тут сказать, что он очень хочет есть, даже не так — жрать? Никак. Осторожно провел ладонью по свежевыбритой, гладкой щеке вниз по шее к аккуратно застегнутому воротничку — по телу Чонгука пробежала дрожь, передалась через прикосновение возбуждением. Взявшись за безупречный галстучный узел, принялся развязывать. Галстук, пиджак, рубашка медленно опали на полу ненужной шелухой — Тэхён не торопился, он творил собственный ритуал безмолвного признания в любви. Огладил горячую смуглую кожу, покрывшуюся мурашками, ущипнул маленькие коричневые соски и, выщелкнув ремень из пряжки, приподнялся на цыпочках, чтобы благоговейно поцеловать. Только губами, без языка, без раннего срыва в бешеную страсть — нежно-нежно, с расцветающим ярким чувством. Брюки прошелестели вдоль сильных длинных ног, звякнули металлической пряжкой о дерево пола. И этот звук вырвал Чонгука из ожидания — будто подал неведомый Тэхёну знак. Его рывком оторвали от поверхности, прижали к себе до костного хруста, ворвались в рот жадным языком, простонали рвано и отчаянно. Движение верх, движение вниз — и Тэхён, уложенный на постель, только и успевал что постанывать и всхлипывать. Стремительный ураган срывал с него одежду, покрывал сладкими влажными поцелуями, раздвигал ноги, ласкал потекший вход и бодро вставший член. Желание затопило с головой, погрузило в божественно волшебный морок. Чонгук, уже улегшись на него, надавив крупной головкой на отверстие, срывающимся голосом сказал: — Я люблю тебя. — Я люблю тебя, — отозвался эхом Тэхён и выгнулся навстречу, когда в него втиснулся, разводя сопротивляющиеся стенки, ствол. Чонгук двигался быстро и размашисто, подтаскивал к себе за бедра, словно Тэхён хотел вывернуться и убежать, накрывал своим крепким, в жажде окаменевшим телом и целовал-целовал-целовал, воруя дыхание, даря наслаждение. Еще никогда Тэхён не занимался любовью — сжигающей дотла и возрождающей фениксом — и от осознания, что происходит небывалое чудо, заходился громкими криками и стонами. Волны самозабвенной страсти накатывали одна за другой, поднимаясь гребнями все выше и выше, пока их обоих не смел девятый вал. Очнувшись, Тэхён отметил три важных факта: его до сих пор пронзают уколы мелких оргазмов, в нем прочно обосновался раздутый узел, и он очень, очень сильно хочет жрать. Чонгук хрипло стонал, слегка покачивая бедрами, покусывая шею в области метки, которую запретили оставлять столетие назад — и по тому не чувствовалось, что тот насытился, напротив: казалось, он только набирает аппетит. — А вот теперь бы я поел, — сипло сообщил Тэхён. — Димсамы, утку по-пекински, кисло-сладкую свинину, лапшу по-сычуаньски — все, что хотел предложить нам ресторан. — Аа? — Чонгук, оторвавшись от его многострадальной шеи, огляделся, будто в спальне, помимо роз, была еще предложена и еда. — Щибаль, прости. Сейчас… С трудом поднялся, поддерживая его за ягодицы — Тэхён всхлипнул, еще раз кончив почти насухую, шагнул к двери, каждым движением стимулируя узел — Тэхён чувствовал себя эпилептиком, непрерывно дергающимся в судорогах. И уже у выхода завис, приняв знакомое сосредоточенное выражение. Да, задачка выпала не из тривиальных: вынести их обнаженную скульптурную композицию в гостиную, как ни в чем не бывало вежливо попросить прислугу накрыть на стол и пообедать. — Лучше позвонить, — прохрипел Тэхён, цепляясь за плечи мартышкой. — Пусть принесут еду в спальню, а мы пока в ванной подождем. И, пожалуйста, иди плавно, не то я снова начну орать. В ванной, восседая на муже, целуясь опухшими, потерявшими чувствительность губами, слыша, как проворно позвякивают приборами слуги, Тэхён в приливе тёплых счастливых ощущений беззвучно рассмеялся и потер образовавшуюся от смеха угрюмую складку между мужниных бровей. — Нам с тобой еще долго придется прилаживаться друг к другу, ты знаешь? — Да хоть вечность, — несмело улыбнулся Чонгук.