Смотри на меня

Мутный серый взгляд из затененного алькова. Стреляет, выпуская однобокую улыбку. Не смущается ни приспущенных брюк, ни свою слизеринскую партнершу, шебурашащую сбоку. Сейчас скажет колкость. – Скучала, Грейнджер? Не сплоховать. Не дать волю слабости. И самое главное – не показать, что скучала.

...

Все началось в тот день, когда она проспала. Измотанное учебой тело и мозг ушли в строгий отказ, игнорируя и голоса собирающихся однокурсниц, и чертов тихий будильник. Гермиона резко распахнула глаза, ошпаренная осознанием слишком долгого сна. Взгляд на часы лишь подтвердил тревожное чувство – история магии началась полчаса назад. Скомканная поздно ночью форма отыскалась под кроватью, и Гермиона не переставала панически причитать, натягивая ее и параллельно раздирая гребешком запутавшуюся копну. Наконец кое-как собравшись, она схватила сумку и побежала вниз по башенной лестнице. Вдруг девушка замерла прямо на ступеньках. – Черт, – подпрыгивающие с каждым шагом груди тянущим чувством прокричали, что она забыла про бюстгалтер. На лице промелькнуло сомнение, но через секунды спуск продолжился – времени на переодевание совсем не осталось. Да и к тому же, гриффиндорский вязанный жилет поверх рубашки должен нейтрализовать недоразумения. Она добежала до тяжелой дубовой двери аудитории и рванула ее на себя. В коридор ворвался тот самый призрачный сквозняк, всюду следующий за профессором Бинсом и наполняющий класс пронзительным холодом. Гермиона поежилась, чувствуя мурашки на коже, и шмыгнула на свободное место позади Гарри и Рона. – Ты что проспала, Гермиона?! Не думай, что я дам тебе списать начало этой увлекательной лекции, – хихикнул Рон, повернув к ней рыжую макушку. Девушка вытаскивала принадлежности из сумки и сердитым шепотом оправдывалась: – Я вообще-то готовилась всю ночь, в том числе, чтобы помочь тебе, Рональд, с эссе по трансфигурации, – она достала все нужное для урока и посмотрела на парня. Вот только одарить его прищуром не вышло, потому что его взгляд был устремлен куда ниже ее глаз, – Да что там у меня..?! Она опустила голову, ожидая увидеть на жилетке пятно от джема или крошки от печенья, которым завтракала набегу, но напоролась лишь на свои напряженные круглые соски, так ярко очерченные вязанной тканью. Резко глотнула воздуха от смущения и моментально об этом пожалела – грудь предательски поднялась выше, еще сильнее выпячивая крупные горошины. Рон густо покраснел и нервно сглотнул, отворачиваясь к своему месту. Ох, черт. Сердце забилось быстрее, задавая слишком скорый темп дыханию, от которого ее соски все чаще терлись о льняную ткань. Неожиданно чувствительные, они отправили сигналы куда-то вниз живота, и внутри завязался горячий узел, заставляющий Гермиону непроизвольно сжимать бедра. Она перевела взгляд налево, чтобы увидеть Дина Томаса, увлеченного вовсе не конспектированием. Скосив глаза, он скользил по ее груди взглядом, метаясь между правым и левым соском. Кажется, он вот-вот сам себя загипнотизирует и из его рта протянется тягучая слюна. Гермиона должна была прекратить это тут же – спрятаться, сгорбиться – и она бы так и сделала, если бы не одно но. Странная смесь из ощущения власти над одурманенными и запретности, приправленной щепоткой унижения от собственной объективизации. Этот порочный коктейль смешался с кровью, накачивая девушку наэлектризованной энергией. И она знала, что ей следовало отвернуться и сжаться, закрыться учебниками, но вместо этого последовала темному импульсу – выгнула спину еще сильнее, натягивая ткань на поднявшейся груди. Дин все-таки подавился слюной и закашлялся. – С тобой все в порядке? – Гермиона склонила голову, чтобы взглянуть на него самыми невинными глазами, которые только имела в арсенале. Но именно тогда в глубине карих радужек родился и замерцал новый огонек, который все сильнее разгорался день за днем. … С того дня Гермиона перестала носить лифчик и обзавелась новой забавой. Оказалось, что если поверх рубашки надеть шелковую мантию и плохо ее завязать, то та имеет обыкновение сползать с одного плеча в самый неподходящий момент, открывая ее не только выпирающие, но и просвечивающие сквозь белую ткань красноватые соски. Но у игры появились принципы: никаких друзей детства, преподавателей и прямых контактов. Девушка не собиралась жертвовать своей репутацией или моральными убеждениями. И пока вполне достаточно этого. Голодных взглядов, нервных сглатываний, судорожных поправлений брюк, служивших ответом собеседников на ее шалости. Это стало источником энергии, которой оказывается так не хватало в ее жизни. Чувство превосходства и контроля над мужским полом переливалось по ее венам и питало каждую клетку. Но еще ярче горело на коже ощущение себя сексуальным объектом для удовлетворения чужих фантазий. Обезличенным телом, которым желают воспользоваться. В контраст всему, что Гермиона делала до этого, чем являлась, как ее обычно воспринимают люди. И оттого их реакция казалась еще более живой и… насыщающей? Всё больше парней становилось «жертвами» ее неосторожного взмаха руки, открывающего на секунды, всего на секунды, напряженные круглые соски. Иногда она даже позволяла себе забыть застегнуть одну пуговицу на рубашке, и еле сдерживала стон, когда чей-то взгляд скользил прямо по ее голой коже. Энергии и уверенности стало так много, что после удачных «бесед» она еще лучше справлялась на занятиях, а по вечерам сыпала идеями по усовершенствованию магического мира, обмениваясь корреспонденцией с Кингсли и параллельно успевая готовиться к урокам. Это было словно маггловские наркотики, увеличивающие работоспособность и внимание, про которые она раньше лишь мельком читала и видела пару фильмов. К сожалению, схожей оказалась и потребность все время наращивать дозу. Поэтому этим утром Гермиона сидит на подоконнике перед занятием по трансфигурации забыв надеть еще один предметы одежды – трусики. Гарри и Рон обсуждают тренировки, а она чуть скучающе изучает вчерашние конспекты. По другую сторону стоит группа слизеринских парней, также ожидающих их сдвоенный урок. Сосредоточиться на записях по-настоящему сложно, когда чувствуешь как жесткий камень подоконника врезается в мягкие чувствительные складочки, отделенные лишь тонкой тканью мантии. Порядком возбужденная, она решает повысить ставки и аккуратно подтягивает левую ногу на подоконник, закутав с одной стороны мантией, чтобы ее друзья ничего не видели. Подол юбки скатывается вниз по бедру, и теперь она лишь гадает по касанию воздуха влажной кожи насколько открыта ее промежность – кажется, совсем едва, но при этом достаточно, чтобы заметить, что на ней нет белья. Стараясь не ерзать от выросшего возбуждения, она мельком посматривает на слизеринцев в поисках Взгляда. Бинго! Устремленные еще ниже чем обычно, хищно сверкающие, голодные и пронзительно серые. От ее бедер не может оторвать глаз Драко Малфой. Не моргая, он трет рукой шею и ослабляет завязку галстука. «Стало жарко, Малфой?» – она отдаст все, чтобы взглянуть на него теми самыми невинными глазами и спросить. И получить в ответ то самое нервное «да», а на десерт – неловкое подергивание брюк, которое так старательно прячут все парни. Гермиона чувствует ликование и прилив сил и едва заметно улыбается, плавясь под его сверлящим. – Гермиона? Оторвись уже от своей тетрадки! – Рон дергает ее за рукав, отвлекая от томных мыслей, – Я спрашиваю, задавали ли нам эссе по зельеварению? Гарри говорит, что да, но я уверен, что нет! – О, Мерлин, – девушка закатывает глаза и лезет в сумку за пергаментом, – Вот, можешь списать. Быстро сует эссе под его недоуменный нос и торопится вновь найти Малфоя, чтобы продолжить наслаждение его реакцией. Но вместо опущенного на ее бедра или смущенного взгляда она напарывается на хитро сверкающую сталь, направленную прямо ей в глаза. Он улыбается, чуть обнажив зубы и игриво проводит по ним языком. Гермиона чувствует как к щекам приливает кровь и тут же отворачивается, резко опуская ногу на пол. Сердце колотится, а пальцы нервно теребят подол мантии. Мысли путаются и рвутся, но одна горит ярко: Нет! Нет! Все должно быть наоборот!