Мемуары сэра Кэйи

«09.07.**18 Дорогой дневник, С последней моей записи прошло уже больше пяти лет. Прости, что забыл о тебе, слишком многое произошло за эти годы, чего я не сумел предотвратить. Ты даже успел побывать в чужих руках. Можешь представить, Дилюк прочитал все те записи, где я клялся ему в вечной любви и убеждал себя, что он никогда ни о чем не узнает! Стыдоба-то какая! Вообще-то, это ему должно быть стыдно, но у меня никогда не получалось по-человечески относиться к таким вещам. Я, конечно, могу долго распинаться о том, что чувствую и чего не чувствую, однако же я взял тебя в руки не только для того, чтобы истратить остаток чернил и сгубить лишнее перо. Сегодня я честен настолько, насколько вообще могу, так что давай обо всем по порядку. В **13 году я покинул Винокурню «Рассвет», думая, что это навсегда. Но в мае этого года по странному стечению обстоятельств я остался в поместье на несколько дней… И живу здесь уже больше двух месяцев. Меня ни на секунду не покидает ощущение, что я никогда и не покидал этого места. Вокруг все такое родное и привычное глазу: в саду цветут те же сесилии, на кухне пахнет свежей выпечкой, а в холле остаются чьи-то грязные следы. Даже новенькие горничные быстро свыклись с моим присутствием в доме и перестали шептаться за нашими с Дилюком спинами. Кстати, о Дилюке… Чем больше я смотрю на него, тем больше понимаю, что не ошибся, позволяя ему вновь стать частью моей жизни. Я вижу, как он меняется ради меня: меньше рискует в битвах с хиличурлами, старается не засиживаться за бумажной работой до ночи (спасибо, что хотя бы перестал засыпать прямо за столом!) и даже нанимает несколько новых рабочих в таверну. Его упорство заставляет и меня сдвинуться с мертвой точки. Например, я перестал пить каждый день, и теперь посещаю таверну только по пятницам и субботам. Чем не прогресс? Дилюк рассказал мне множество историй из своего путешествия по Тейвату: о том, как убивал клонов Дотторе, о своих похождениях в роли наемника, а также о том, где получил эти ужасные шрамы на спине. У меня разрывается сердце всякий раз, как смотрю на них. Только представлю, что ему пришлось пережить, как он был один все эти пять лет… Нет, как мы оба были одиноки, как это одиночество ненавидели, но продолжали бежать друг от друга. Теперь все позади. В каком-то смысле мое желание, самое несбыточное из всех, исполнилось: нас можно назвать… парой, полагаю? В любом случае, официально об этом объявлено не было, и пока что мы намерены держать наши отношения в секрете, но я не перестаю ловить на себе радостный взгляд Джинн. Теперь они с Лизой периодически хихикают друг с дружкой в библиотеке и перемывают нам кости. А Кли, наслушавшись их болтовни, даже как-то спросила меня: «Братик Кэйя, а ты теперь всегда на Винокурне?». Что уж говорить о сестре Розарии, которая при каждом нашем совместном появлении демонстративно громко фыркает и отворачивается в сторону. Правда, наедине она призналась, что искренне рада за нас. Ну и к чему тогда весь этот цирк? Варка тоже начал как-то странно коситься. Только он не успел задать никаких вопросов, как уже сбежал в новую экспедицию. Ну и скатертью дорожка. С Глазами Порчи вопрос решился более-менее мирно: Альфреда освободили от заклятья и вынесли ему оправдательный приговор, а сами устройства уничтожили. Надо ли говорить о том, что Альбедо до сих пор печально вздыхает у себя в кабинете, вспоминая свое неоконченное исследование? Вместе с ним вздыхают и Фатуи – доверие горожан к ним теперь не скоро вернется, а после той статьи, где раскрывались засекреченные Орденом архивы, им и вовсе остается лишь нервно кусать локти. Кстати говоря, на могиле Мастера Крепуса в день выхода газеты появились свежие цветы. Значит, не все потеряно с этим городом. А что касается Вестника Бездны, ранившего Дилюка, – я больше его не встречал, но как встречу, клянусь, задушу собственными руками. Есть еще кое-что, о чем действительно стоит написать: после долгих препирательств, Дилюк все-таки уговорил меня снять повязку. Позволю напомнить, что я более тринадцати лет не видел свой правый глаз. Когда оставался дома один, я его, конечно, открывал, но никогда не смотрел в отражение – не буду скрывать, боялся. Не болел он, так зачем его лишний раз тревожить? Я запомню этот день на всю жизнь: стою перед зеркалом, смотрю на свое хмурое лицо и думаю только о том, как это страшно снова взглянуть на проклятье, погубившее мою семью. В конце концов, Дилюк не выдержал и надавал мне подзатыльников, а затем сказал: «Прекрати дрожать и открывай глаз. Рядом со мной тебе бояться нечего». И я поверил ему. Приоткрыл веко, а там… Ничего. Самый обычный человеческий глаз, только сильно слезящийся от того, что я долго им не пользовался. Презабавная вышла сказка: за всю историю падения Кхаэнри’аха победить проклятье не удавалось никому, но, видимо, жертвы моих родных ему оказалось достаточно. Все кончилось. Перед тобой, дневник, первый и последний кэховец, избавившийся от проклятья. А быть последним из своего рода — это даже звучит внушительно! Все слезы по родным я уже выплакал несколько лет назад, теперь на том месте в сердце, где были они, лишь пустота. Но не надо думать, что мне страшно оставаться последним: в конце концов последний – это еще не значит один. Я верю в своих друзей и в то, что они меня не оставят. Я доверяю Дилюку, может быть, впервые в жизни полностью и безраздельно. Спросишь, можно ли назвать меня счастливым человеком? Нет, но я и не несчастный. Эта печальная эпопея подошла к концу, но моя история – нет. Еще остались пустые страницы в книге, но они ни тебе, ни мне больше не понадобятся. В любом случае, я хочу сказать спасибо. Спасибо, что прошел этот путь вместе со мной. Я ни о чем не жалею, и ты не жалей» Кэйя вздохнул и отложил перо в сторону. Он посмотрел в окно, на разгоравшийся золотом закат, а затем потер страницу, проверяя засохли ли чернила, и захлопнул дневник. Через несколько секунд в спальню постучали и в дверной проем просунулось лицо одной из горничных поместья. – Господин Кэйя, – сказала Моко, тотчас краснея от направленного на нее внимательного взгляда капитана кавалерии. – Мы зажгли камин в холле, как вы и просили. Но уж очень жарко там стало… – Благодарю, я скоро спущусь вниз. Она быстро кивнула и скрылась за дверью, а Кэйя в последний раз погладил корешок черной книжки и вышел из комнаты, держа ее подмышкой. Горничная не обманула: в гостиной действительно было до ужаса жарко, а учитывая его повышенную чувствительность к теплым температурам, жар ощущался прямо-таки адским. Камин горел во всю свою мощь, острые язычки пламени облизывали чугунную решетку и каменные плиты. Кэйя еще с полминуты разглядывал дневник, не решаясь расстаться с вещью, которая была с ним рядом столько лет. «А может все-таки не надо?» – твердил голос в его голове, но ему вторил другой: «Надо, еще как надо, давно пора было сделать». Он улыбнулся, улыбка получилась вялой и кислой, как будто он съел целый лимон и запил все это дело вином. А может, и стоило выпить немного вина перед этим странным ритуалом? Было бы не так тоскливо. Книга полетела в огонь. Пламя быстро поглотило обложку и перешло на страницы, а комнату наполнил веселый трескающий звук. – Что ты делаешь?! Дилюк вырос за спиной так внезапно, что Кэйя даже вздрогнул от испуга и не успел его остановить – тот уже схватил кочергу и попытался сбросить дневник на пол. Книге это не помогло, только дало большее раздолье для пламени. Увидев, что его действия не спасают, а лишь усугубляют положение, Дилюк закатал рукава рубашки, крепко натянул свои любимые огненепроницаемые перчатки и протянул руку вперед. – Не надо, – тихо произнес Кэйя и положил ладонь ему на плечо. Дилюк так и застыл, касаясь языка пламени и чувствуя, как по спине от жары градом стекал пот. – Но почему?.. – спросил он, бросая еще один обреченный взгляд на дневник, страницы которого продолжали чернеть и скрючиваться. – Это потому, что я прочел его, да? Кэйя покачал головой и взял его за локоть, заставляя встать во весь рост рядом с собой. – Не из-за тебя. Я планировал это с самого начала. Понимаешь, такая вещь просто не должна существовать. – Это потому, что там твои настоящие мысли? – высказал догадку Дилюк. – Неужели ты думаешь, что мои мысли ограничиваются лишь негативными эмоциями? Дилюк ничего на это не ответил. Он не считал, что книга хранила только все самое худшее, что было в жизни Кэйи, как и не считал, что имеет хоть какое-то право спорить с ним о том, как поступать с его личным дневником. И все-таки, нельзя было не признать – он полюбил ребенка со старых, пожелтевших страниц, а смотреть на то, как сгорают воспоминания, пускай и чужие, было так невыносимо, что щемило сердце и душу. – Вот под конец жизни написал бы настоящие мемуары, – обиженно пробубнил он. – Такой бы материал хороший сохранил. Кэйя глядел на него со смешанными эмоциями, а затем, положив ладони на порозовевшие щеки, улыбнулся и заставил посмотреть на себя. – Глупый, ну какие мемуары я буду писать? О том, как ловил сбежавших котов? Или о том, как возюкался в пыли рыцарских архивов? А-а, я знаю: о том, как полюбил одного несносного юношу небывалой красоты, а он взял, да прочел мой личный дневник! Дилюк отвел взгляд в сторону, но вырваться из рук не попытался. Понимал – все еще виноват, и пусть в подколе рыцаря не было и капли обиды, себя самого он простить пока не сумел. – Я не оставлю после себя след, – сказал Кэйя секунду спустя. – Пускай мир забудет такого меня. – Но почему? – Все просто: настоящим я хочу быть не в записях пятилетней давности. Помнишь, что ты спросил у меня тогда в кабинете? – Дилюк отрицательно помотал головой, и Кэйя продолжил. – «Почему ты не хочешь быть искренним со мной, а не с листом бумаги?». Так вот мой ответ: я боялся, а теперь не боюсь. И поэтому дневнику здесь больше не место. Кэйя вдруг приблизился к нему вплотную и потерся лбом о его лоб. Дилюк крепко зажмурился и даже ненадолго перестал дышать, прислушиваясь к дыханию напротив. – Ну же, Дилюк, прекрати его жалеть. И меня не жалей. Все случилось так, как и должно было случиться. – А что бы ты… – Дилюк замер, не зная, как закончить вопрос, но Кэйя очень вовремя погладил его щеки кончиками пальцев. Совсем рядом полыхал огонь, на улице стояла невыносимая жара, а стихия рыцаря на контрасте со всем этим ощущалась только сильнее. Она-то и привела его в чувства. – Что бы ты сейчас записал в дневник? В эту самую минуту? Кэйя тихонько рассмеялся, и от его смеха в груди Дилюка разлилось что-то пряное и теплое. – Я бы записал: «Святые архонты, как же я хочу ощутить эти мягкие губы на своих губах», – сказал он и толкнулся вперед. Дилюк догадался, к чему все шло, но это не помешало ему удивленно вздохнуть и тут же подавить вздох в чужих губах. Как-то так он и представлял их первый поцелуй: чтобы нежно, неспеша и с полным осознанием всего происходящего. Ведущий был Кэйа – он мягко вбирал его губы в свои, с каждым движением все сильнее и настойчивей, словно бы продумал все свои касания заранее. Смуглые ладони как будто зажили своей жизнью: одна рука переключилась на шею и поглаживала выпирающий кадык, перекатываясь сверху вниз, а вторая сдвинулась ближе к затылку, касаясь ушной раковины и кончиком ногтя задевая кожицу под ухом. Дилюк был почти уверен – рыцарь сейчас использует элемент крио, поэтому каждое его движение и кололо, и жалило, но продолжало тянуть к себе. Он бы оцепенел, но руки как-то сами собой переместились на обтянутую корсетом талию. Его не смутило даже то, что они стояли в холле, в который в любой момент могла заглянуть какая-нибудь горничная или работник винодельни. Эмоции полностью затопили разум. Дилюк мог бы простоять так еще долго, но тут Кэйя резко распахнул глаза и сам разорвал поцелуй со словами: – Ты что, пил виноградный сок?! Дилюк глупо уставился на него, а потом поднес пальцы ко рту и дотронулся до своих губ – нет, не почудилось. – Ну, я выпил немного. Что теперь из-за этой мелочи все останавливать? – Мелочи? Неслыханная наглость! Впредь требую, чтобы перед поцелуями ты всегда пил только вино, – грозно фыркнул Кэйя, а затем прыснул, пряча улыбку за кулаком. – Это что, была шутка?! – спросил обиженный до глубины души Дилюк. Момент был безнадежно испорчен. – Прости-прости, я так больше не буду. Но ты такой забавный, когда смущаешься. А теперь, если позволишь… – он приблизился, быстро чмокнул его в губы, а затем вновь отпрянул. – Я пойду наверх и буду ждать тебя. Дилюк проводил его глазами, а когда силуэт Кэйи скрылся за лестницей, он вернулся взглядом к дневнику. Книга совсем перестала корчиться, а почерневшие, обугленные страницы теперь торчали из огня беспорядочными волнами, тронешь – рассыпятся, как песок. Иной лист уже бы давно превратился в пепел, но исписанная бумага горела неохотно. Взгляд скользнул на единственный нетронутый клочок бумаги, где еще оставались слова: «…закончу все на своих условиях». Забавно, но так оно и вышло. Дилюк улыбнулся себе под нос, подозвал горничную потушить камин и в последний раз оглянулся, словно хотел убедиться, что все это ему не приснилось. Память, конечно, не очистилась сама собой по щелчку пальцев: он не забыл того Кэйю из дневника, что оплакивал по ночам свою участь и страдал от неразделенной любви. И пускай Кэйя теперешний не хотел возвращаться к своему прошлому, а Дилюк все равно сохранит эти воспоминания, но уже не для чьего-то блага или вреда, а для себя самого.