Мемуары сэра Кэйи

Однажды августовским днем… Прошла ночь, самая теплая за весь летний сезон, а за ней последовало утро и роса на траве, по которой так и просятся пройтись босые ноги. Свежесть в воздухе продержалась недолго и сменилась духотой и жарой, от которых плавился разум. В такую погоду хочется лишь одного – весь день пролениться где-нибудь на пляже в окружении растений и зонтиков, прячущих голову от солнца. На Винокурне слово лениться было не в чести. Дилюк, сидя на корточках, вытаскивал из кабинетного шкафа несколько плотно набитых папок. Кэйя, лениво зевая, лежал на диване и следил за ним невнимательным взглядом, в котором сквозила неприкрытая обида. – Я хочу на ре-е-ечку, – завыл он тоскливым голосом. – Купаться хочу! – Никуда не пойду, пока не переберем эти бумаги, – в который раз за утро пробормотал Дилюк и смял несколько листов, содержавших данные чуть ли не десятилетней давности. – Это что, отцовы? Я думал, ты уже давно сам… Дилюк не был расположен для болтовни, но подумал, что молчание в такой ситуации могло быть расценено неправильно. – Эти документы я не трогал. Руки не доходили. Кэйя встал и сел рядом с ним на ковер, выхватывая из рук одну тяжелую, как кирпич, папку. На губах Дилюка расцвела легкая улыбка: он привык, Кэйе не впервой строить из себя ленивого засранца, которому ни до чего нет дела. За этим занятием они провозились добрые полчаса, пока Кэйя неожиданно не издал какой-то сиплый вздох, а затем поспешно нахмурился и молча передал листок Дилюку. Точнее, Дилюк предположил, что это листок, но в руках у него оказалась старая фотокарточка, близнеца которой он уже однажды повстречал в кабинете нынешнего магистра Ордо Фавониуса. На фотографии были изображены три старинных друга – Варка, Эрох и Крепус. Точнее, эти трое когда-то были друзьями, но время уже расставило все на свои места. Дилюк мельком подумал, что фотографий тоже могло быть три, правда теперь это не имело никакого значения. – У Варки тоже такая есть, – сказал он и, поразмыслив с несколько секунд, смял бумажку и откинул в сторону, где уже скопилась приличная стопка «мусора». Кэйя странно притих и отвернулся к окну. Удивительно, как одно напоминание о ненавистном им человеке могло разрушить столь прочно сформировавшуюся идиллию. Даже воздух, казалось, потяжелел и наполнился наигранностью затаенной обидой, которую хранили в сердце не один год. Дилюк и сам вдруг почувствовал, что не может больше перебирать бумаги, игнорируя случайную находку. Не то чтобы он испытывал страх перед предыдущим магистром или до сих пор волновался о том, что ему так и не удалось отомстить. Напротив, он часто ловил себя на мысли, что окропить руки очередным убийством было бы сейчас намного сложней, чем, например, четыре года назад. Особенно если речь шла о человеке, которого ты знал всю жизнь, или хотя бы думал, что знал. От Эроха на память сохранились только недосказанность и злоба, которыми он пропитался как губка водой. Некоторые мотивы его поступков так и остались для Дилюка загадкой, но ведь и невозможно полностью понять человека, с которым ни разу в жизни не говорил ни о чем, кроме службы. Другое дело – Кэйя, тот болтал без умолку обо всем на свете и как-то уж слишком ловко избегал неудобных для себя тем. Дилюк обернулся и посмотрел на смятый комок. Фото бывшего магистра и реакция Кэйи заставили его в который задаться вопросом: а что же на самом деле произошло между этими двумя? Права ли была Джинн в своих подозрениях? Что так долго скрывал Кэйя, вполне возможно, пряча не только от него, но даже от самого себя? По правде сказать, Дилюк давно готовился к этому разговору, а еще про себя решил до поры до времени не затрагивать некоторые интересные «аспекты» жизни, присущие двум любящим друг друга партнерам (и дело было вовсе не в его неопытности, не надо тут наговаривать!). И вот, кажется, настал подходящий момент, чтобы расставить все точки над «i». – Кэйя, – позвал он и легонько дотронулся до его плеча. – Может поговорим? Кэйя удивленно посмотрел на него, но отнекиваться не стал, кивнул головой и подполз поближе, приготавливаясь слушать. Вот только Дилюк не торопился: он то бледнел, то краснел, и все пытался сформулировать подходящие слова. Тема оказалась слишком щепетильной – один неосторожный шаг, и Кэйя «спрячет голову в песок», а потом от него и слова не добьешься. – Ты знаешь, я в Ордене был не самым социальным человеком, – издалека начал Дилюк. – А новости и слухи часто пропускал мимо ушей. Очень многое, связанное с тем руководством, я просто игнорировал, не считая это важным. Но когда вскрылась правда о личности бывшего магистра, даже я не мог не задаться вопросом: что еще осталось за стенами кабинета, о чем нам никогда не узнать? – Много воды утекло с тех пор, – загадочно вторил Кэйя. – Это точно. Однако я склонен верить, что есть вещи, которые нам еще под силу исправить. Понимаю, это может быть тяжелый разговор для тебя… Можешь ничего не отвечать, если не хочешь. Я знаю, что ты невзлюбил магистра с самой первой встречи, а еще я знаю, чем и кем увлекался Эрох, превышая все возможные полномочия. Мне не хочется поднимать эту тему, тебе тем более, но я должен знать: что-то ведь случилось между ним и тобой? Кэйя, немного бледный, посмотрел на него пустым, ничего не выражающим взглядом, а затем прислонился спиной к дивану и закинул руки за голову. – Откуда ты знаешь? – Джинн рассказала. Ну, точнее она сделала предположение… – И много вы вдвоем успели надумать? Дилюк молча уселся рядом и принялся стыдливо теребить собственные волосы, покручивая прядки на кончиках пальцев. – Да ладно тебе, – хмыкнул Кэйя и закрыл глаза. – Можно подумать, я злюсь. Так и быть, расскажу, хотя история довольно пакостная. Эрох был большой любитель засмотреться на маленьких, глуповатых мальчишек, изредка на девчонок. Я уже тогда понял, к чему все идет и просто ждал назначенного дня как ждут казни смертники. Думал: «ни за что не позволю себя коснуться». Выгонит со службы – пускай! Пошел бы работать на плантации или обучаться каким-нибудь наукам, чтобы только иметь доступ к архивам. Но когда момент настал, там, в кабинете, когда он коснулся моей шеи, я ощутил, что не могу пошевелиться, словно тело сковали колючие, ледяные цепи… Кэйя замер, давая время прочувствовать сказанное. Его голос оставался спокойным, но холодность, с которой он вел рассказ, заставила Дилюка поежиться. – Меня охватил ужас, которого я не испытывал больше никогда в своей жизни. Вокруг стояла духота, горели поленья в камине и воняло дорогим и крепким спиртным. Вот только… он не успел натворить ничего такого, за что я мог бы ненавидеть себя всю оставшуюся жизнь. Не знаю, что подтолкнуло его снять мою глазную повязку, но, когда она спала на пол, Эрох вдруг замер и с отвращением попятился назад. Никогда не забуду этот взгляд – взгляд, полный первобытного ужаса. Через минуту он пришел в себя и приказал мне убираться и помалкивать обо всем, что случилось. Веришь или нет, я тогда впервые в жизни сказал спасибо прокаженному глазу и своим дурным генам, ха-ха. Кэйя улыбнулся и прикрыл глаза словно бы от слепящих солнечных лучей, но Дилюку показалось, что тот просто прятал стыдливые слезы. Он взял его руку в свою и крепко сжал, высказывая все то, что не мог передать словами. – Почему ты ничего нам не рассказал? – спросил он малость погодя. – Потому что был дурак, – серьезно ответил Кэйя и нахмурился. – Думал, что ты не поверишь. И если тебе интересно – нет, я не испытываю отвращение к физической близости и давно уже думать забыл о том случае. Так откуда, говоришь, Джинн узнала? – Ниоткуда. Она только предположила. – Предположила! Интересно, и как мне теперь с ней объясниться и уверить в том, чего не было? Дилюк промолчал, не зная, что сказать, хотя разум уже рисовал яркие образы и все неловкие сцены, последующие за их разговором. Может, ему самому мягко намекнуть Джинн, что волноваться больше не о чем? Он еще подумает об этом позже. – Э-эй, – промурлыкал Кэйя и хитро улыбнулся, мигом запуская холодную руку под накрахмаленную рубашку. – А ты не поэтому ли до сих пор ни разу ко мне не полез? Дилюк мигом покраснел и отбросил руку в сторону, всем телом вжимаясь в угол дивана. Надо было ожидать, что его быстро раскусят, а он, дурак, понадеялся, что тот не сразу кинется к нему со своими непристойностями! Кэйя же, не получив нужной реакции, вовсе не собирался останавливаться, потянулся вперед и, хищно облизнувшись, принялся выцеловывать его щеку так мягко и мокро, словно бы та была сахарной ватой. Правая рука, опасно близкая к чужим губам, начала неспеша мять и оглаживать ушную раковину. – Стой, я не собираюсь заниматься подобным в кабинете! – не своим голосом пропыхтел Дилюк и сильно укусил наглую руку за запястье, да так, что Кэйя поморщился от боли, но зато мигом протрезвел и обиженно насупился. Дилюк сжал губы, виновато потупившись взглядом в пол, а затем, собираясь с духом, произнес. – Но я не против попробовать вечером… Кэйя мигом приблизился и оставил легкий поцелуй на щеке, давая понять, что принимает условия игры, а Дилюк ощутил нарастающую, как снежный ком, панику. Да ведь он никогда не занимался!.. После разбора документов, как Дилюк и обещал, они пошли на речку, прихватив с собой только бутылочку ледяной воды и пару гроздьев винограда, сорванных прямо с ветки. Там их встретил пустующий лодочный причал, рядом с которым росли лилии калла и плескалась рыба, то и дело выпрыгивающая из воды, чтобы покрасоваться блестящим на солнце брюхом. Обветшалые доски скрипели под ногами, так что, казалось, одно неосторожное движение, и причал рухнет под гнетом времени и ила. Но конструкция простояла здесь не одно десятилетие, и Дилюк был уверен – еще столько же простоит, не упадет. Кэйя быстро стянул одежду, оставшись в одних плавках, и принялся разминать затекшие конечности, готовясь к заплыву как минимум до другого берега. Солнце вовсю игралось на его подтянутом, не скрытом одеждой теле, очерчивая лучами наращенные тренировками мышцы и капельки пота, стекающие с груди и шеи. Его смех и пошлый вопрос, благополучно пропущенный мимо ушей, заставили Дилюка оторваться от созерцания этой картины и наконец раздеться. Свои брюки и рубашку он сложил в аккуратную, ровную стопочку, а затем принялся приводить в порядок уже чужую, смятую в кучу одежду. Через несколько секунд Дилюк стоял рядом с Кэйей, мысленно готовя себя к тому, что придется нырять в воду с головой. – Она прогрелась, как думаешь? – спросил он, неловко поежившись. – Понятия не имею. Как насчет узнать первым? – предложил Кэйя и тут же толкнул его в спину, отправляя в свободный полет. Дилюк не успел даже вскрикнуть, ушел на глубину и почувствовал, как ноздри и рот оказались забиты пресной водой. Да, она прогрелась достаточно, чтобы даже такой мерзляк, как он, мог чувствовать себя комфортно, конечно, если его не толкают без предупреждения. Через секунду Дилюк выплыл, откашливаясь и сплевывая воду и слюни, а затем обиженно прогрохотал: – Ты чего творишь?! – М-м-м? – невинно промурлыкал Кэйя. – А что я такого сделал? Мы же и так собирались купаться! Дилюк нахмурился и демонстративно отвернулся, собираясь отплыть в сторону. Влажные волосы разметались в стороны, напоминая речные водоросли, которыми питалась здешняя рыба. Кэйя посмотрел на эту картину, распираемый смехом, от которого горло сводило судорогой, но сдержался и улыбнулся, крича ему вслед: – Подожди-подожди, ну не обижайся! Давай руку, взберешься, просохнешь и как нормальный человек зайдешь обратно. Он протянул ладонь, и Дилюк, недолго думая, резко потянул ее на себя, опрокидывая Кэйю в реку. Тот успел тонко вскрикнуть, но крик быстро потонул в глубине, а следом из воды показались пузырьки воздуха и разбегающиеся по сторонам блестящие круги, от которых рябило в глазах. Когда он выплыл, сердитый и мокрый как бесхозный пес, Дилюк не сумел сдержать смеха. Кэйя несколько секунд сверлил его недовольным взглядом, а затем все-таки выдавил из себя примирительную улыбку и обрызгал его водой, ныряя вниз и оказываясь уже на несколько метров впереди. Они довольно быстро разделились, каждый занятый своим делом: Кэйя плавал с берега на берег, а Дилюк лениво выхаживал в воде, наслаждаясь долгожданной прохладой и свежестью. Повезло, что речка была неглубокая, босые ступни легко доставали до песка и гладких камней, покрытых илом и водорослями. Он сделал шаг вперед и внезапно наткнулся на что-то неровное и холодное. Любопытство заставило нырнуть под воду, и уже через секунду Дилюк выплыл обратно, держа в руке речную ракушку размером с кулак. Какое-то далекое, детское воспоминание приятно кольнуло душу. Они любили собирать ракушки, просушивать их на солнце и складывать в плетенную корзинку, что стояла у него под столом. Каких там только красавцев не водилось: и белые, и золотистые, и гребешки, и «флейты», и даже колючие недотроги, которыми легко резалась нежная детская кожа! Интересно, где сейчас та корзина? На чердаке, вместе с другими его игрушками? Или, может, ракушки давно вернулись туда, откуда их своровали – в далекие морские глубины? Дилюк улыбнулся и понял, что находкой следует поделиться. – Эй, Кэйя, глянь-ка сюда. Он обернулся и с удивлением обнаружил, что нигде не видит своего спутника. Прежде чем он успел бы заволноваться, раздался очередной всплеск воды, и его окропил сноп брызг. – Очень смешно, – фыркнул Дилюк и протянул находку Кэйе. Тот недолго рассматривал ее, крутил в руке и царапал ногтем, как бы проверяя на прочность, а затем взял да выбросил подальше к центру реки. – Ну и зачем ты это сделал? – Там внутри мидия живая, пусть себе плавает подальше от нас. А то знаешь, я как-то раз о такую поцарапался, потом полмесяца кожа не срасталась. Кэйя протер глаза ладошкой и подплыл поближе к Дилюку, устраивая голову у того на плече и лениво зевая куда-то в его ключицу. – Давай после обеда спать ляжем, м? Прямо как в детстве. – Не могу, – покачал головой Дилюк. – Мне еще работать надо… Кэйя не стал его дослушивать и закрыл рот, болтающий о работе, своим. Поцелуй получился мерный, тягучий и такой ленивый, что впору было заснуть прямо во время процесса, но тут смуглая рука потянулась к чужой талии и начала неспеша оглаживать ее, иногда опускаясь чуть ниже, словно бы дразня и играясь, а иногда, наоборот, поднимаясь выше и слегка касаясь белой груди, покрытой рыжими волосками. Дилюк подумал, что еще пару минут такой ласки, и он не сможет выйти из воды из-за стыда и смущения и шуток в духе: «У тебя в штанах припрятана какая-то бутылка, или ты просто рад меня видеть?». Он медленно разорвал поцелуй и, глядя на Кэйю разомлевшим взглядом, сказал: – Обедать пора. Кэйя показал ему розовый язык и поплыл в сторону берега. Что едят на обед потомственные, в черт знает каком поколении аристократы? Разумеется, исключительно высокую кухню Мондштадта, приправленную лучшими сумерскими специями и самым изысканным вином Винокурни «Рассвет». Лоуренсы, например, наряду с другими чуть менее известными, но столь же древними кланами, предпочитали мясо с маринованными овощами, такое кислое, что многие «простолюдины» не могли съесть и кусочка этого блюда. А что ел Дилюк? Слабосоленый бульон, приправленный вареными-переваренными овощами, и кусочек черного хлеба. Первое время Кэйя думал, что его сводный брат подался в аскеты и готовится в будущем уйти в монастырь. Только потом до него дошло – образ жизни Дилюка действительно претерпел настолько кардинальные изменения, что он перестал придавать значение материальным благам. Но Кэйя таким не был (а в обозримом будущем становиться не собирался) и справедливо считал, что еда всегда должна быть праздником для желудка, а не его наказанием. – Хотя бы бокальчик вина, молю! – завыл он, хватая подол платья Аделинды. – Прошу прощения, но на Винокурне «Рассвет» не принято потреблять алкоголь раньше шести часов вечера, – строго ответила она и ловко выдернула ткань из его пальцев. Кэйя демонстративно вытер слезу краешком скатерти и голосом, полным слез, пробормотал: – За что вы так со мной жестоки? Дилюк улыбнулся и пообещал, что вечером на ужин подадут фруктовые шашлычки, и только после этого Кэйя, всем своим видом выражая крайнюю брезгливость, принялся за обед. За отдыхом последовала работа, от которой, как Дилюк не пытался, сбежать ему не удалось. Он сел за стол, проверил чернильницу на наличие чернил и вытащил верхний листок из большой стопки документов, специально отобранных для него Эльзаром. Рядом с рукой расположились старые деревянные счеты и листы с черновиками, а на дальнем конце стола пряталась фирменная рагнвиндрская печать, которой украшались все письма, договоры и прочие юридические документы, выходившие из-под его пера. Дилюк почти не замечал привычек своей рабочей жизни, но в первый раз, когда ему пришлось по-настоящему приступить к работе винодела и предпринимателя, он многое не понимал, как делать «правильно». Увы, отца в тот момент рядом уже не было. В какой-то момент Дилюк решил, что не будет подстраивать кабинет под себя, а оставит все как прежде. И это была единственная комната поместья, не претерпевшая никаких изменений. Весь дом словно бы замер и погрузился в послеобеденный сон, но причина тишины крылась в другом: горничным и другой прислуге запрещалось шуметь в промежутке с часу до пяти вечера. Но этот приказ, очевидно, касался не всех. Кэйя бесцеремонно ворвался в кабинет, держа подмышкой взбитую подушку, притащенную из спальни. Затем он все также бесцеремонно устроил ее на диване и лег сверху, зевая во весь рот и сверля Дилюка скучающим взглядом, в котором еще и сквозил немой упрек. «Посмотри на меня и на то, чего ты лишился» – читалось в нем. – И что это значит? – замерев над документом, спросил Дилюк. На кончике пера уже скопилась большая капля чернил, так что он рисковал оставить на бумаге некрасивую кляксу. – Если гора ко мне не идет, я сам приду к горе, – ответил Кэйя и закрыл глаза. – Посплю у тебя в кабинете. Ты же не против? Дилюк молча оторвал от него взгляд и вернулся к работе. Он категорически не любил, когда его отвлекали от письма или чтения, но Кэйе все чаще прощал подобные глупости, находя их даже отчасти милыми и по своей сути невинными. В конце концов, тот же не собирался ему мешать, верно? – Ты ночью плохо спал, – не спрашивал, но констатировал Дилюк, все также не отрывая взгляда от письма. – Это все от жары. Знаешь, после получения Глаза Бога, я стал менее лояльным к лету. А, может быть, просто постарел. – И что, если стареешь, перестаешь любить лето? – спросил Дилюк, улыбаясь краешком губ. – О-о, ну разумеется! Вот доживешь до моего возраста, тогда и узна-а-аешь … – зевая, ответил Кэйя и перевернулся на другой бок, пряча нос в спинку дивана. Ему и вправду было жарко: он только из уважения к прислуге все еще оставался в рубашке и брюках, а не расхаживал по дому в одних трусах. Через пару минут Дилюк услышал мерное дыхание спящего. Солнечные лучи игрались на синих локонах и заставляли камень в серьге вспыхивать ярко-голубым цветом, приковывающим к себе все внимание. Но он не мог податься искушению и лечь рядом, как бы ему не хотелось. Так прошел час. Кэйя еле слышно бормотал что-то себе под нос. Длинные ресницы дрожали, а губы приоткрывались, словно бы он с кем-то говорил, и этот разговор не приносил ему удовольствия. Такое было не редкость, хотя Кэйя, по своим же собственным словам, никогда не запоминал сны, а потому не мог сказать, что же такое являлось в его распаленном воображении. Капля чернил плюхнулась и замарала чистовик. Дилюк и сам не заметил, что уже несколько минут бесстыдно рассматривает Кэйю, его тело и грудь, мерно покатывающуюся под ритм дыхания. В эту секунду он напоминал ювелира, изучающего редчайший драгоценный камень – вершину своей творческой деятельности, к которой он готовился всю жизнь. Камень и сам по себе был хорош, но правильная огранка сделает из него истинное сокровище, и ювелир предвкушал момент, когда, наконец, сможет приступить к работе. Дилюк прикусил губу и сжал пальцы в замок. На секунду промелькнула такая жгучая и опасная мысль: как будет приятно ощутить Кэйю рядом, трогать, ласкать податливое тело, делить удовольствие с тем одним единственным, кому можно показать себя слабым и открытым. И не просто удовольствие, а то, что человек всегда присваивает себе и чем редко хочет делиться с другими – себя самого. Покусанные губы сжались в тонкую бледную полоску, а в волосы зарылись бледные пальцы и принялись оттягивать красные пряди в стороны, случайно выдирая несколько волосков. Если бы Кэйя слышал его мысли, как бы он отреагировал? Рассмеялся? Расстроился? Дилюку хотелось думать, что Кэйя бы, как и он сам, смутился, да только у того всяко было больше опыта в отношениях. А обсуждать тех, с кем он имел хоть какую-либо сексуальную связь, у Дилюка не было ни малейшего желания. – Я не могу спать, – послышался хрипловатый голос со стороны дивана. – Пока ты так пялишься на меня. Дилюк нервно сглотнул и опустил голову, пряча красные уши за прядями волос. Раздался смешок, затем еще один, и вот Кэйя уже заливался смехом, давя его в холодной ладошке. – Видел бы ты себя со стороны! Такой милашка. Он встал, прошелся вдоль стола, скользя пальцами по лакированной поверхности и приблизился вплотную к Дилюку, хватая его за воротник и притягивая к себе. – Знал бы ты, как я жду вечера… После этих слов Дилюк смутился по-настоящему и покраснел весь до корней и без того красных волос. Кэйю такая реакция, кажется, позабавила еще сильнее: он сощурился, пряча игривые искорки в глубине глаз, и нарочно не отводил от него взгляд ни на секунду, гипнотизируя, как самый искусный сумерский заклинатель. Его дыхание мазнуло по щеке и скулам и опустилось на губы, едва касаясь их. На Дилюка навалилась приятная тяжесть и пугающее, но такое долгожданное ощущение близости. А Кэйя как будто нарочно не пытался разрушить эту иллюзию, водя подушечкой пальца сначала по своим губам, затем по его. Он мог играться так долго, да только у Дилюка в конце концов сдали нервы. – Вечером… – прошептал он, отворачивая голову. – Делай со мной, что хочешь. Но не сейчас. Кэйя удивленно воззрился на него, но возражать не стал и отступил в сторону. Он еще немного посидел на краешке стола, бросая взгляд то на Дилюка, то на документы, а затем легонько поцеловал его в щеку и вышел из кабинета. Дилюк не заметил, как засиделся до позднего вечера, прервавшись только на ужин, принесенной горничной. Когда он, наконец, поднял взгляд и посмотрел в окно, то обнаружил, что на окрестности уже спустились густые летние сумерки, а с севера наползали туман и сырость. Дилюк зевнул, отодвигая полностью готовую стопку документов на край стола и вставая с насиженного кресла. Ноги неприятно заныли, поэтому он несколько раз прошелся вдоль окна и размял затекшие ступни и покалывающие плечи. Где-то в коридоре скрипнула половица, а затем сразу стало тихо, так тихо, что Дилюк даже подумал: не показалось ли? Горничные уже покинули поместье, но в коридоре предусмотрительно горело несколько лампочек. Дилюк, неслышно ступая по ковролину, прошел в ванную, принял быстрый горячий душ и, кутаясь в халат, направился в спальню. Мысли, все утро вертевшиеся в голове, благополучно выветрились – поглощенный усталостью и работой, он и думать забыл обо всем, что наобещал Кэйе. Поэтому в комнате, сокрытой развевающимися на ветру занавесками, его ждал неожиданный гость. От светильника шел тусклый свет, а по краям падали темные тени. На смятой простыне и откинутом одеяле вальяжно расположился Кэйя: лежал на животе, скрестив ноги и покачивая им в такт мелодии, которую напевал себе под нос. При этом всем он еще умудрялся читать книгу, но при появлении Дилюка, демонстративно быстро откинул ее в сторону, как ненужный и крайне скучный предмет. – Долго же ты засиделся, господин Дилюк, – промурлыкал он, хитро улыбаясь и облизывая губы. Дилюк окинул обстановку взглядом и моментально все вспомнил. По спине побежали мурашки. Он сделал пару глубоких вдохов, а затем сложив на груди руки, произнес: – Я не могу так сразу, знаешь ли… – при этих словах Кэйя вытащил из-за кровати бутылочку красного полусладкого вина. – Натощак не пью, – хмыкнул Дилюк. Чужие губы, блестящие от слюны, сложились в невинную улыбочку, а длинный палец указал на тарелку сыра, припрятанную на прикроватной тумбочке. Дилюк сдался окончательно и просто сел на постель, тотчас попадая в чужие объятия и руки, обхватившие его грудь. В шею ударило холодное, учащенное дыхание, затем Кэйя отстранился и достал все из той же тумбочки штопор и два хрустальных бокала. Слегка дрожавшие руки и спешка выдавали его взволнованность. Дилюк почувствовал, что просто не может не оправдать чужих ожиданий. Скоро в бокалах плескалось багровое и сладкое, как мед, вино. Он помнил его – всего два года прошло с урожая. Как раз самое то, чтобы выпить, но не напиться. Просто придать храбрости перед тем, что будет дальше. Дилюк взял кусочек сыра и сделал два неспешных глотка. Кэйя повторил все то же самое, а затем прильнул к нему и потерся головой о плечо, как кот, требующий ласки хозяина. – Может быть обсудим… как все будет? – спросил Дилюк, неловко пряча взгляд в сторону. Кэйя коснулся губами шеи и выпирающего кадыка, всем своим видом давай понять, что не горит желание отрываться на какие-либо разговоры. – А как же элемент игры, элемент неожиданности? – лениво ответил он вопросом на вопрос и поцеловал Дилюка в висок. Смуглая рука прошлась вдоль груди, слегка, будто неспециально, дотронулась сосков и опустилась ниже на живот. Что-то внизу заныло и приятно и сладко потяжелело. А еще ловкие руки как-то слишком быстро и совершенно незаметно для Дилюка спрятали оба бокала обратно в тумбочку. – Да, но… Просто я… Никогда не… Рука все скользила, вырисовывая на коже замысловатые узоры. Она опасно близко подобралась к паху, но тут же резко сменила направление, перейдя на внутреннюю часть бедер. Дилюк крепко зажмурил глаза и, схватив Кэйю за запястье, произнес: – Я никогда подобным не занимался! Тут Кэйя наконец замер и отпрянул в сторону. Его брови вздернулись вверх, глаза округлились – в них застыло неподдельное удивление, смешанное с откровенной паникой. – Ты девственник?! – Нет! – громко сказал Дилюк и, испугавшись своего голоса, прикрыл рот рукой. Не был он девственником! До восемнадцати лет, пока не ушел из Мондштадта, он и не думал, даже мысли не допускал о близости с женщиной, считая, что тем самым опорочит ее честь. Потом в путешествии Дилюк повстречал не мало тех, кого такие мелочи не заботили, даже больше – забавляли. Они считали юнца смешным поборником устаревшей морали, свойственной лишь благородным господам, к которым люди, попадавшиеся на его пути, себя не относили. И там встречались такие, кто был готов отдаться на одну ночь, чтобы на утро разойтись как в море корабли и больше никогда не увидеть друг друга. Ни о какой духовной близости не было и речи, Дилюк называл это просто – выпустить пар. Нет, конечно, ловеласом он себя не считал, но все-таки по части женского общества профаном не был. Вот только одно дело ночь с женщиной и совсем другое… Кэйя лег головой на подушку и похлопал рядом с собой, призывая лечь рядом. После минутного молчания он приобнял его и, уткнувшись в плечо, пробубнил: – Мог бы сразу сказать, что еще ни разу не был с мужчиной. – Мог бы догадаться, – слабо огрызнулся Дилюк. Он был рассержен не столько на Кэйю и его реакцию, сколько на самого себя за то, что не сказал про свою неопытность сразу. Очередная ошибка, которую он обещал себе больше не повторять. Кэйя промолчал. Долгое время он лежал совсем без звука, затем поднял ладонь, немного вспотевшую от волнения, и положил ее на щеку Дилюка, поворачивая его лицо к своему. В синих, как лед, глазах застыли теплые огоньки, в которых не было и следа обиды. – Какой же ты у меня глупый, – сказал он и чмокнул покрасневший нос. – Не переживай, сегодня мы с тобой ничего страшного делать не будем. Удовольствие можно получить и без проникновения, – Кэйя коснулся губами ресниц, заправил рыжие пряди за ухо и прошептал. – Я научу тебя, как это бывает, когда ты рядом с тем, кого любишь... Губы, как будто невзначай, дотронулись чужих губ, и комната поплыла в теплых пятнах электрического света. Поцелуй, медленный и плавный, постепенно набирал темп и становился похож на мелодию, состоящую из вздохов и нежных, еле слышных постанываний. Глаза Дилюка были закрыты, так что оставалось довольствоваться лишь звуками и ощущениями чужой разгоряченной кожи. В какой-то момент Кэйя остановился, но только чтобы прикусить красную, как вишня, нижнюю губу и оттянуть в сторону. Дилюк замер и сильно зажмурился, приоткрывая рот и впуская холодный и шершавый язык. Языки переплетались в клубок, а слюна стекала по подбородку, капая на еще белые подушки. Руки Дилюка бродили по смуглому телу, вжимали его в себя и гладили теплые плечи. Еще никогда в жизни ему не приходилось чувствовать настолько сильного желания. Одна лишь сладкая боль от ранки, оставленной чужими зубами, заставила Дилюка несколько раз толкнуться вперед, как бы невзначай задевая выпирающимся бугорком чужие бедра. Кэйя в долгу не остался: он, не разрывая поцелуя, стянул белоснежный пояс с его талии и швырнул в сторону с такой силой, что тот врезался в шкаф и повис на его ручке. Следом он принялся за халат, почти полностью скрывающий столь желанное сейчас тело. Бледная кожа покрылась мурашками. Сквозняк коснулся плеч Дилюка, а следом на них легли горячие ладони. Одно мгновение, и до него дошло, что Кэйя уже начал свое обучение, а значит, ему следует повторить пройденный материал. Дилюк протянул руку к бедру и обнаружил, что никакого белья на нем уже не было. И когда «братец» только успел стянуть с себя одежду? Впрочем, Кэйя расценил его жест по-другому, положил свою ладонь поверх его и начал неспеша водить вверх-вниз, показывая, как надо. Дилюк быстро сообразил, что от него требуется, и уже сам принялся гладить бедра, уводя руки ниже и сминая округлые ягодицы. Пару раз он, поддаваясь одурманенному рассудку, впивался в них ногтями, оставляя красные отметины и замирал, весь обращаясь в слух. Кэйя довольно мурлыкал прямо в поцелуй, посасывая горячий язык и выпирающую губу. Его руки бродили по бледной груди и плечам, ощупывали крепкие мышцы, обладателем которых мог быть только владелец двуручника. А затем ложились на талию и опускались ниже, то приближаясь, то отдаляясь от мягкого, наполовину вставшего члена. Пару раз ладони задевали головку – на них оставался липкий и влажный след. Минуту спустя, Кэйя, разорвав поцелуй, прошептал: – Молодец, продолжай в том же духе… И Дилюк продолжил, уже сам догадавшись, что от него требуется. Он положил ладонь на член Кэйи и ощутил влагу, просачивающуюся сквозь пальцы. Все, что происходило сейчас, было для него новым, и потому он решил больше действовать и меньше думать, не давая себе времени на сомнения. И все же краешком сознания Дилюк отметил слабую пульсацию в руках и дрожь, охватившую всего Кэйю, словно бы того прошибло электрическим током. Кэйя не выдержал, тихо застонал ему в шею, а следом зализал то место, куда пришелся вдох, и укусил бледную кожу, оставляя красные отметины-иголочки. Затем он принялся выцеловывать все, до чего дотягивались губы: и подбородок, и кадык, и острые ключицы, и проваливающиеся впадинки над ними. Поцелуи спускались все ниже и ниже, и Дилюк покорно перевернулся на спину, позволяя тому делать все, что пожелает. Кэйя улыбнулся и прошелся шершавым и обильно смоченным языком вдоль груди, задевая сосок и оставляя важный и блестящий от света ламп след. Дилюк закусил губу, борясь с желанием застонать и показать то дикое, почти животное удовольствие, охватившее все его тело. А чужой язык и не думал замедляться: теперь он остановился на другом соске, сначала вылизывав его, а следом вобрав в рот. Дилюку бы и в голову никогда не пришло, что подобное способно возбуждать. Его дыхание стало быстрым и шумным, словно он был на поле боя, а не лежал в постели. Губы, достаточно наигравшись, спустились ниже, поцеловали солнечное сплетение и опустились на мягкий живот, уже многие годы не видевший солнца и загара. Кэйя несколько раз потерся о него щекой, горячее дыхание, казалось, опалило все тело целиком. Одну руку он положил на бледную грудь, а другой сжал талию, как бы придерживая ее для себя. Дилюк рефлекторно протянул ладонь вперед и опустил ее на синие, слипшиеся от пота волосы. Он погладил их, коснулся, как поцеловал, лба и почесал местечко за ухом. Снизу раздалось слабое мычание, а затем бархатный, но немного с хрипотцой голос произнес: – Следующий урок… демонстрационный. Ты должен смотреть и запоминать все, что я делаю. Сядь. Дилюк послушно поднялся, прижимаясь к спинке кровати. Ему открылся прекрасный вид сверху: влажные растрепанные волосы, покрасневшие щеки и бледно-голубые глаза, сощуренные и как будто спрятанные за длинными ресницами. Затем он посмотрел на свои белые, как снег, ноги и рыжие волоски, ниже которых лежал вставший и изнывающий по ласке член. Головка вызывающе блестела от предэякулята. Кэйя потерся щекой о пах, оставляя на смуглой коже горячий и липкий след, а затем дунул на головку и слизал все до последней капли. Дилюк вздрогнул и, не выдержав, застонал, тут же пряча рот в ладонях. Раздался тихий смешок. – Нравится, да? Не смей сопротивляться этому, – со всей серьезностью сказал Кэйя и, обхватив член в кольцо, провел ладонью снизу вверх. – В поместье никого, кроме нас. – А раньше сказать не мог? – огрызнулся Дилюк и тут же издал новый стон: за излишнюю наглость Кэйя повторил трюк, только на этот раз медленно и с издевательской, словно бы примерзшей к губам улыбкой. Шершавый язык начал скользить снизу вверх. При этом взгляд Кэйи оставался ровным и таким сосредоточенным, словно он решал математическое уравнение. Вдоволь наигравшись, он поцеловал головку, а затем неспеша вобрал ее в рот, продолжая откровенно издевательские пытки уже внутри и добавляя к ним вдевание языка в крайнюю плоть. В ту же секунду на голову ему легка широкая ладонь, накрепко вцепившаяся в волосы. Он знал, Дилюк ему ничего не сделает, но даже так не сумел сдержать довольного урчания от ощущения сильных рук над собой. Через равные промежутки времени Кэйя опускался все ниже и ниже, пока не обхватил большую часть всей длины. Дышать стало трудно, изо рта обильно стекала слюна, падающая на рыжие волоски и стекающая ниже на промежность. Движение, сначала такое хаотичное, приобрело темп и с каждой секундой становилось все интенсивнее. Кэйя поднимался и опускался, параллельно стараясь не забывать дышать. Стоны сверху свидетельствовали о том, что он все делал правильно, но убедиться самому все же стоило. Кэйя поднял глаза и замер, столкнувшись с помутневшим взглядом Дилюка. Чуть прикрытые веки и расширившийся зрачок создавали впечатление, будто на него смотрели черные, как ночь, глаза. Губы были искусаны в кровь, кожица на них маняще торчала, а на шее красовались свежие следы. От такой картины ему самому захотелось немедля прикоснуться к своему мучающемуся от нетерпения члену и кончить, окропляя ногу и простынь семенем. Но у Кэйи были другие планы. Еще несколько глубоких и резких толчков, и хватка на волосах стала стальной. Кэйя все понял и ускорился, рукой надрачивая ту часть, до которой не могло дотянуться горло. Раздался стон, густой и тягучий, но самый громкий за весь вечер, после чего на язык легла горячая и липкая жидкость. Он смотрел на пульсацию члена, не отводя взгляда и не выпуская его изо рта, вбирая в себя все, что тот давал. Когда он обмяк, Кэйя, поймав взгляд Дилюка, поднял голову, открыл рот и высунул язык, показывая белые полосы, похожие на липкий крем, которым покрывают торты. А затем он сделал шумный глоток, напоследок облизав губы. На краешках рта еще оставались белесые следы, но Кэйя быстро стер их пальцами. – Ты… – хрипло пробормотал разморенный, но не потерявший связи с реальностью Дилюк. – Ты… зачем? – Тебе не понравилось? Кэйя поднялся на подушку и лег рядом, укладывая руку на его талию. Если Дилюк скажет, что ему не понравилось, он будет самым большим лжецом на свете. – Это было невероятно, – в конце концов признался он, касаясь смуглых щек пальцами и заправляя выбившиеся прядки Кэйе за ухо. – Я тоже хочу сделать такое для тебя. Кэйя покачал головой и, обхватив его плечи, приблизился вплотную и потерся лбом о лоб. Этот жест, такой детский и как будто ничего не значащий, показался Дилюку намного интимнее всего того, что они успели сделать за вечер. – Тебе еще учиться и учиться подобному искусству, так что пока… сделай что попроще. Дилюк отстранился и вопрошающе поднял бровь. На губах Кэйи расцвела приторная улыбочка, а его густые ресницы быстро-быстро захлопали, придавая всему лицу выражение невинности. – Настало время следующего урока. Дай мне свою ладонь. Он протянул ладонь, и Кэйя, обхватив ее влажными и липкими пальцами, опустил вниз и заставил коснуться своего члена. Тот был горячим и таким твердым, что оставалось только удивиться, как его хозяин все это время сдерживал себя. Затем Кэйя, все также ведя чужую ладонь, провел ею снизу вверх и посмотрел в алые глаза, как бы задавая немой вопрос: «Ты понял меня?». – И все? – возмущенно пробубнил Дилюк, но руку не убрал. – Если бы ты знал… – прошептал вместо ответа Кэйя. – Если бы ты только знал, как долго я этого хотел… Он говорил с такой мольбой в голосе, что Дилюк готов был согласиться даже на то, чтобы просто наблюдать, как Кэйя доводит себя самостоятельно. Рука пару раз скользнула снизу вверх, как бы привыкая к необычному положению. Дилюк смотрел вниз с любопытством ученого, обнаружившего доселе неведомое науке существо. Недолго думая, он решил попробовать то, что нравилось ему самому: плавно поднял ладошку вверх, дотрагиваясь большим пальцем до головки и размазывая выступившую смазку, а затем также плавно опустил ее вниз, касаясь выпуклых венок. Последовала ли за его действием какая-либо реакция, он не знал, однако решил, что для искушенного и явно более опытного, чем он сам, Кэйи это не могло быть чем-то, поражающим воображение. Тогда Дилюк задался вопросом: можно ли усилить произведенный эффект? И приблизился губами к шее, принявшись расцеловывать нежную и гладкую, как шелк, кожу. Кэйя шумно вобрал в себя воздух и дернул рукой, укладывая ее на чужую талию. Его щеки покрыли красные пятна смущения, глаза сощурились, как от сильного света, а брови сошлись вместе домиком. Даже несмотря на странное выражение лица, реакция была однозначная. – Ты настолько чувствителен? – спросил Дилюк, улыбаясь ему в плечо. – Ох, солнышко, боюсь, что это только из-за тебя… Дилюк замер, а затем укусил основание шеи, вырывая для себя очередной, судорожный вдох, от которого почувствовал приятную, вновь нарастающую тяжесть внизу живота. Незанятая рука ждала в нетерпении, и Дилюк протянул ее, касаясь крепкой груди, на которую так часто засматривался, пока Кэйя спал рядом. Она была несравнима с женской и по всем физиологическим законам не должна была вызывать возбуждение, – что он, в самом деле, не видел себя в зеркале? – однако все равно каждый раз странное, не до конца осознанное влечение завладевало его разумом. «Мягкая» – подумал Дилюк, сжимая и разжимая пальцы и чувствуя, как шумно отзывается в ответ сердце Кэйи. Рука скользнула вверх, нащупала выпуклый сосок и принялась аккуратно оттягивать его в сторону. Над ухом раздался слабый, но уже слышный стон. Другая рука продолжала наращивать темп. Внезапно Дилюк почувствовал прикосновения чужих ладоней и понял, что Кэйя тоже решил поучаствовать в процессе. – Да ты никак возбудился от того, что дрочишь другому мужчине? – спросил тот с такой самодовольной улыбкой, что Дилюк был вынужден закрыть ее губами и утянуть Кэйю в очередной жаркий солоноватый поцелуй. Теперь вел он: губы сминали чужие, а язык касался зубов. Кэйя почти ничего не делал, только лениво закатывал глаза от удовольствия и продолжал двигать рукой, неосознанно ускоряясь, но не попадая в ритм Дилюка. Он не знал, сколько прошло времени перед тем, как поцелуй был разорван – между губ повисла тонкая ниточка слюны, а Кэйя, не выдержав, прикрыл веки и сладко вздохнул, вбирая в грудь побольше воздуха. – Ах, братик, как хорошо-о-о… – Чертов инцестник, – проворчал Дилюк, оставляя влажный след на смуглой ключице. – Какой я тебе братик? Кэйя его совсем не слышал, только продолжал стонать и мелко-мелко дрожать от возбуждения. Он таял, как снег на солнце, и все больше терял связь с реальностью, полностью отдаваясь ощущениям горячих рук на теле. – Да, еще немного… О, Барбатос… «Да ты оказывается любитель поболтать перед тем, как кончить?» – мимолетно пронеслось в голове Дилюка. Он обязательно подумает об этом позже, но не сейчас, потому что сейчас его рука обхватила собственный член и прижала к другому. Внизу стало так горячо, что, казалось, кожа скоро расплавится как воск. Он надрачивал их оба, пока глаза застилала пелена возбуждения, а от жара и частых вздохов кружилась голова – Дилюк бы не смог сейчас даже сидеть ровно. Да и кто бы ему дал: ноги сцепились, переплелись змеями так, что не разорвать. И все же, игнорируя помутнение в рассудке, он не переставал смотреть на Кэйю. Голубые зрачки того дрожали в глазах, танцевали из угла в угол, а на лице застыло выражение крайней уязвимости. В иной ситуации это было бы страшно – он никогда не видел его таким открытым, – но сейчас вызывало лишь новый ток возбуждения. Кэйя шептал сначала тихо, затем все громче и громче, и, наконец, Дилюк начал отчетливо различать свое имя. – Интересно, – вымолвил он, опаляя его ухо жарким дыханием. – И как часто ты дрочил, представляя рядом меня? Кэйя издал глухой стон и вжался переносицей ему в плечо, а следом Дилюк почувствовал, как живот окропляет чужое семя. От раскаленных тел и духоты, от тихих стонов, медом разливающихся в ушах, он и сам не сдержался и кончил следом, сильно, до судороги, сжимая пальцы на ногах. Кэйя обнял его и задышал так громко, как дикий, загнанный в угол зверь. Он еще несколько минут пребывал в прострации, иногда вздрагивая всем телом или несильно сжимая пальцы на чужой талии. Внезапно Дилюк почувствовал на плече влагу и с удивлением обнаружил, что тот плачет. – Ты чего?.. – испуганно спросил он. – Извини, я… так часто… после окончания… – промямлил Кэйя заплетающимся языком. Дилюк гладил его по спине, проводя ладонью от лопаток до поясницы, а затем почувствовал, как дыхание, такое сбивчивое и нервное, начало постепенно выравниваться. Оказывается, Кэйя еще и был из тех, кто отрубается сразу после оргазма. Он опустил его голову на подушку и встал с кровати. Все вокруг было таким липким, особенно живот и руки, что волей-неволей пришлось еще раз посетить душ. Там Дилюк несколько минут простоял под горячей, почти обжигающей водой, закрыв глаза и прислонившись затылком к плитке. Не осталось лишних эмоций, их заменила приятная пустота: все, что его волновало, перестало быть хоть сколько-нибудь значимым. Но рядом с пустотой бок о бок граничило еще одно чувство – благодарность, безмерная и необъятная, как океан. И этим хотелось делиться. Из душа Дилюк вернулся с влажным полотенцем, справедливо рассудив, что Кэйе будет не слишком приятно проснуться с утра в том же виде, в каком он уснул. Одна его рука повисла над полом, а другой он обнимал себя за талию. Ноги были согнуты в коленях. Дилюк присел рядом на корточках и осторожно, чтобы не разбудить, принялся вытирать живот – повезло, что тот почти не был запачкан. Затем он перешел на левую руку и пальцы, особенно тщательно проходя по впадинкам между ними. Что-то напрягло его, но он не стал останавливаться, а вместо этого тихо спросил: – Ты ведь не спишь, да? Кэйя открыл глаза и посмотрел в ответ стеклянным, будто застывшим взглядом. Дилюк мягко погладил его по щеке, давая понять, что все в порядке, но ожидаемого эффекта не произошло. Тогда он решил идти напрямик: – Что-то не так? – У тебя бывает такое, что после оргазма ты испытываешь отвращение к себе? – почти шепотом спросил Кэйя. Дилюк отрицательно помотал головой, и он продолжил. – У меня раньше такое было постоянно, только хуже: я себя ненавидел, считал, что должен быть наказан или прилюдно унижен за то, что поддался физическому удовольствию. А еще чувствовал одиночество, хотя всегда лежал рядом с кем-то в одной постели. Дилюк лег головой на кровать и подложил себе под щеку его руку. Ладонь гладкая, с маленьким, едва заметным шрамом у большого пальца – так и не скажешь, что принадлежит рыцарю. – А сейчас? – А сейчас лучше. С тобой лучше, но… – Кэйя опустил взгляд вниз и закусил губу. – От некоторых привычек так тяжело избавиться. Дилюк понимающе кивнул головой и произнес: – Для этого мы и есть друг у друга. Чтобы учиться быть лучше. Тот в ответ только слабо улыбнулся и перевернулся на спину. Дилюк молча закончил обмывание сначала одной ладошки, потом другой. Кэйя никак не сопротивлялся, скорее наоборот – наслаждался тем, что ничего делать не нужно. Чуть позже он все-таки встал с кровати, надел свежее белье и вытащил откуда-то легкую простынку, чтобы им обоим было чем укрываться – одеяло, увы, оказалось непригодно для дальнейшего использования и отправилось в стирку. Затем он налил себе воды из графина и осушил весь бокал до дна. Дилюк как раз укладывался на своей половине, когда Кэйя потушил свет и лег рядом, положив голову ему на грудь. Он бы мог сразу провалиться в сон, но в голове бродили мысли, не дававшие ему покоя еще с самого утреннего разговора. – А как часто ты занимался этим, ну, с другими? – борясь с собой, спросил Дилюк. Он понимал, что ответ ему точно не понравится, но ничего со своим желанием поделать не мог. – Раньше это было довольно часто с малознакомыми или с теми, кого устраивало сойтись на одну ночь. Не помню, чтобы хоть кем-то из них увлекался дольше недели. Ты их не знаешь, они в твоей таверне не появляются – такой уж контингент. Эти люди и сейчас иногда подходят ко мне, предлагают повторить. Вот только стоило тебе вернуться в Мондштадт, и я прекратил. Понял, что не могу спокойно блядовать, а потом идти в таверну и, смотря тебе в глаза, заказывать какой-нибудь коктейльчик. Дилюк молча кивнул и продолжил вслушиваться в ночь. Значит, уже тогда, до того, как они раскрылись друг перед другом, он зря наговаривал на Кэйю. А тот даже не пытался ему возразить. Как глупо-то вышло. Кэйя неловко заерзал и, натянув простынку повыше, произнес: – Дилюк, ты помнишь, что сказал в тот день, когда вернулся из поездки в Ли Юэ? – Нет, конечно, – не задумываясь, признался он. – Это было почти полгода назад. Разве мы тогда о чем-то говорили? – Не говорили, но тогда в таверне, когда Венти подошел к барной стойке и спросил обо мне, ты сказал: «он мне не брат и не друг, он мне вообще больше никто». Если бы Дилюк сейчас пил, то обязательно бы поперхнулся. – Я… правда такое сказал? – Мне это хорошо врезалось в память, – тихо, почти шепотом продолжил Кэйя. – Помню, я тогда впервые за долгое время по-настоящему расстроился. Оказывается, есть что-то похуже ненависти, и это что-то – быть пустым местом для того, кого любишь. Я так расстроился, что решил: пусть уж лучше он меня ненавидит. Затем дождался, пока все покинут таверну и начал приставать с какими-то идиотскими шутками. Даже отца упомянул. Ты так разозлился, что, когда я вышел на улицу, разбил какую-то бутылку. Он замолчал, как будто давая время на обдумывание. А здесь было над чем подумать: сколько же оскорблений Дилюк, сам того не ведая, успел ему нанести? Но, несмотря ни на что, в голосе Кэйи не звучало и следа упрека. Это было еще не до конца изведанное чувство, но осознание уже подкрадывалось к Дилюку: «Вот она как ощущается эта ваша любовь». – Мне правда жаль, Кэйя. Ты не мог быть для меня пустым местом. Честно говоря, в моих мыслях тебя всегда было до неприличия много. Наверняка я врал… А про себя Дилюк добавил кое-что еще: «наверняка и сам не понимал всего того, что испытывал». Кэйя издал какой-то смешок – не надо было смотреть на него, чтобы знать, что он сейчас улыбается, а в глазах его пляшут довольные огоньки. – Я не злюсь. Говорил же уже не раз: не могу на тебя долго обижаться. Дилюк прижался губами к его лбу и так и замер, думая лишь об одном: «Я не заслужил такого, как ты». С этими мыслями он и заснул крепким, целительным сном. Утром его разбудил шум и тяжесть сверху. Кто-то двигался в кровати, усаживаясь на него так, чтобы поясница и таз оказались с двух сторон прижаты ногами. А потом все тот же кто-то наклонился и поцеловал его сначала в одну щеку, затем в другую. – Долго ты собираешься спать? – лениво спросил голос сверху. Дилюк поморщился и отвернул голову набок, но глаз не раскрыл. – Ну э-эй, а где мой завтрак в постель? Почему это я встал раньше тебя? Он пробормотал что-то нечленораздельное и неловко ткнул рукой куда-то в живот гостю, решившему устроиться у него на ногах. Кэйя хмыкнул, взял его ладонь в свою и укусил за большой палец. После этого Дилюк наконец соизволил открыть глаза. Но только за тем, чтобы тут же закрыть их обратно. – Знаешь, я проходил мимо твоего кабинета, – начал Кэйя издалека. – Решил помочь прибраться на столе. Открываю ящичек, а там… Ты не поверишь! – воскликнул он и достал из кармана сложенную в четыре деления охристую бумагу. Дилюк смотрел на нее пару секунд, пока до него наконец не дошло, что именно было на том листе и откуда этот листок был «позаимствован». А Кэйя, как ни в чем не бывало, продолжил: – Один мой хороший друг делает зарисовки на точно таком же материале. Любит рисовать с натуры. Вот я и решил, может, это одна из его утерянных работ? Что думаешь, посмотрим вместе? – А может, не надо?.. – вяло пробормотал Дилюк, натягивая простынь до подбородка. – Ну что ты, конечно надо! Сейчас-сейчас, подожди, я… – Кэйя издевательски медленно раскрыл первый оборот, незаметно поглядывая на реакцию Дилюка, а на втором замер, и, состроив серьезное выражение лица, сказал. – Ой, а здесь лист почему-то слипся. Как стра-а-анно. Дилюк промямлил что-то невнятное и под звонкий смех Кэйи накрыл голову подушкой, а вторую запустил ему в живот. Щеки вспыхнули от стыда. Уши наверняка тоже были красными. – Так кто там кого представлял, пока дрочил? – ехидно спросил Кэйя, стягивая с него простыни. Дилюк думал, что ему влетит, но посмотрел на улыбающееся лицо и понял, что угроза миновала. А Кэйя легко раскрыл листок – выходит, с самого начала блефовал, – положил его на прикроватную тумбочку и устроился рядом, укладывая голову ему на плечо. Ну, зато теперь точно между ними больше никаких секретов.