Мемуары сэра Кэйи

Дилюк уже смирился с мыслью, что чем раньше он пытался проснуться, тем раньше Кэйя ускользал из дома, причем каким-то неведомым образом умудрялся оставаться вне поля зрения Аделинды и всех остальных служащих Винокурни «Рассвет». Была ли причина у такой скрытности или нет, он точно не знал, но подозревал, откуда могли расти ее корни. В прошлую ночь у Дилюка сложилось стойкое впечатление, что братец всячески избегал встречи со своей старой спальней. Словно в комнате, покрытой паутиной и пылью, многие годы запертой на ключ, таилось нечто такое, чего он – за маской напускного бесстрашия – по-настоящему боялся. Несмотря на то, что за четыре года разлуки Кэйя изменился до неузнаваемости, Дилюк предпочитал думать, что все еще понимает некоторые мотивы его поступков. Например, главным страхом мальчика, появившегося на пороге их дома больше тринадцати лет назад, был страх довериться. Прошли долгие месяцы вражды и недопонимания, прежде чем они смогли по-настоящему сдружиться. Возможно ли, что колесо сансары сделало новый оборот, и на плечи Дилюка вновь ложилась эта непростая задача – научить его доверию? Это было ужасно-дождливое утро, полное грязи, слякоти и прохлады, которую уже не ждешь в середине мая. Дул несильный, но пробирающий ветер, от которого неспеша колыхалась зеленая листва приготовившихся к лету деревьев. В такую премерзкую погоду мысли Дилюка занимала только одна вещь: через несколько часов он будет стоять в комнате для допросов и сможет наконец собственными глазами узреть человека, который так много месяцев отравлял жизнь его родному городу. Но какое-то засевшее глубоко внутри подозрение не давало сполна насладиться этой победой. Когда перед глазами вставал портал Бездны, который он видел в логове гидро-слаймов, подозрения только усиливались. Дилюк по опыту знал, что за простыми, на первый взгляд, злодеяниями могли скрываться целые слои продуманных ходов, которые многие предпочитали называть совпадением. Его не покидало чувство, что за всей этой историей скрывалось нечто такое, что он понять не мог. В конце концов он решил обсудить это с Кэйей как только представится подходящая возможность. Из-под плотно завешанного облаками неба на миг показались солнечные лучи, и лежащая на столе брошка сверкнула золотым бликом. Дилюк зацепился за нее взглядом и протянул руку, чтобы затем закрепить на сюртуке. Удивительно, но сова с янтарными глазами смотрелась на нем так органично, словно всегда была неотъемлемой частью его гардероба. Чего у Кэйи не отнять, так это его любви к ювелирным изделиям, особенно украшенным драгоценными камнями и отдаленно напоминающим их хозяина. В конце концов Дилюк, подобно ночному хищнику, вцеплялся когтистыми лапами в паразитов и истреблял их на благо Мондштадта. В детстве он любил орлов, парящих высоко в небесах и смотрящих на его привычный мир как бы свысока, но с возрастом все больше ощущал необходимость избегать славы, липшей к нему как репей. А с темными кругами под глазами, образовавшимися от вечного недосыпа, походить на сову становилось еще проще. В тот момент, когда со стороны окна раздался негромкий стук, Дилюк стоял возле зеркала и завязывал на шее галстук. Он обернулся и увидел растрепанную и влажную птицу, в которой без труда узнал своего ястреба. Тот видимо несколько дней летел без передышек и угодил в кучевые облака, окружившие город. Дилюк открыл окно и пересадил птицу себе на руку, пальцами другой руки осторожно отвязывая прикрепленное к лапе письмо. Птица почесала мокрый клюв о плечо хозяина, взяла с полки приготовленное специально для нее лакомство и упорхнула прочь в сарай возле Винокурни, где для нее был приготовлен специальный насест. Обычно письма наемников содержали всего несколько слов, да и те чаще всего оказывались зашифрованными, чтобы в случае перехвата лазутчики не смогли ни о чем догадаться. От того Дилюк так удивился, увидев в сложенном пергаменте больше одного предложения, и сразу понял: что-то пошло не так. «Господин Р., Следы Эроха искали во всех странах Тейвата, но никто не видел человека, соответствующего вашему описанию. Скорее всего, он никогда не покидал пределов Мондштадта. В архивных документах значится только то, что он переметнулся к Фатуи. На сегодняшний день в Фатуи такого человека не существует. Если Эрох где-то и прячется, то точно не в этом мире. За неимением дополнительных сведений, прекращаем поиски. О награде вы знаете» Дилюк стоял, тупо уставившись на письмо, пока в его руке не появилось пламя и пергамент не сгорел дотла, оставляя в ладони ворох серого пепла. Он подошел к окну, и ветер мигом подхватил его, унося прочь от поместья. У него было очень, очень плохое предчувствие. Несмотря на обильный дождь и грязь, затрудняющую любое передвижение вне стен города, до штаба Ордо Фавониуса Дилюк добрался сравнительно быстро, при этом умудрившись сохранить благопристойный вид и абсолютное невозмутимое выражение лица. Возле входа, как обычно, стояло два рыцаря-караульных, одним из которых оказался Хоффман. Дилюк кивнул ему головой, в ответ получая широченную улыбку – тот вряд ли еще скоро забудет, как великий Мастер Рагнвиндр оказал ему огромнейшую услугу и перебил орду гидро-слаймов, которую не всякий хорошо-сложенный отряд смог бы одолеть. В Штабе рыцарей разливался теплый электрический свет, а по окнам гулко бил дождь. Его стук вводил в какое-то подобие мерного транса, от которого толпившихся возле библиотеки рыцарей неизбежно клонило в сон. Дилюк смерил их нечитаемым взглядом, который многие находили довольно пугающим и жутким, и осмотрел помещения, размышляя о том, куда ему направиться дальше. Он не сразу заметил Кэйю, прятавшегося возле перил лестницы от чужих взглядов. Капитан кавалерии, бесцельно перебирая в руках монетку, смотрел на висевший на стене горный пейзаж. Хотя картина была достойна лучших музеев Тейвата и неизбежно привлекала к себе внимание, взгляд голубого глаза оставался пустым, словно он смотрел не на то, что его окружало, а глубоко внутрь себя. На лице рыцаря не было отголосков удовольствия от долгожданной поимки преступника, – напротив, во всем его облике читалось уныние и даже, как показалось Дилюку, усталость. Он уже было подумал, что что-то пошло не по плану, но Кэйя перевел на него взгляд, и печаль быстро выветрилась из его облика, словно ее никогда там и не было. – Минута в минуту, – сказал он. – Как Барбатос, поспевающий на праздник вина в ту же секунду, когда его носа касается сладковато-терпкий запах «Тысячи ветров». Пойдем, нас уже ждут. – То есть ты так и не назовешь имя преступника? – спросил Дилюк больше для того, чтобы разрядить странное наваждение. – Какой ты нетерпеливый, – промурлыкал Кэйя, растягивая губы в приторно-сахарной улыбке. – Разве не интересней узнать все самому? Дилюк промычал что-то нечленораздельное и проследовал за ним вниз по лестнице, туда, где содержались заключенные и скрывалась комната допросов. Он бывал здесь раньше, во времена своей службы, когда приходилось тащить отловленных преступников и сдавать их в тюрьму. Это место вызывало в душе целую бурю эмоций, объяснение которым он всегда находил в своей ненависти к преступному миру. Но вместе с ненавистью шли вровень и жалость, и даже сочувствие к людям, опустившимся на самое дно социума. Дилюк достаточно долго делил мир на черных и белых, поэтому противился жалости, зарождающейся в его душе. Позже он, конечно, понял, что настоящие преступники в этих клетках не окажутся никогда, и это осознание не принесло ему никакого удовольствия. Кэйя остановился возле темной двери, на которой висела табличка «Допросная комната» и кивнул стоящему рядом рыцарю. Дверь со скрипом отворилась, и они оказались внутри, в сером помещении с потрескавшимися стенами, которые не могли вызывать никаких чувств, кроме угнетения. Дилюк скользнул взглядом по рыцарю, сидящему возле двери на стуле, а затем тупо уставился на человека, которого знал много лет и который не раз выступал в «Доле Ангелов». Только сейчас его руки не держали старой лиры или изящной лютни. Их сковали наручники. «Должно быть, здесь какая-то ошибка» – подумал он и уже было хотел обратиться к Кэйе, но тот, как будто уловив его мысль, покачал головой и одним взглядом приказал: «подожди». – Ну что, – хмыкнул капитан кавалерии и вальяжно уселся на стуле, всем своим видом давая понять, что полностью уверен в любом своем действии. – Скажешь что-нибудь перед тем, как я оглашу список обвинений? – Мне нечего терять, – глухо ответил Альфред и понуро опустил голову. – Я готов во всем сознаться. Кэйя невесело улыбнулся и кивнул сидящему рядом рыцарю, который предусмотрительно держал в руках блокнот и перо, обмакнутое в синие чернила. – Рад, что ты осознаешь всю невыгодность своего положения и облегчаешь работу Ордену. Когда и как у тебя появились Глаза Порчи? – Около четырех месяцев назад я возвращался из Сумеру через Ли Юэ и случайно наткнулся на отряд Фатуи, – начал свой рассказ Альфред. – Затем подслушал их разговор и узнал, что они везут полсотни новых Глаз Порчи. Я слышал об этих устройствах раньше: в Инадзуме они стали причиной для того, чтобы на Фатуи начали гонения. Мне говорили, что это страшное устройство, которое дает невероятную силу и взимает огромную плату. Тогда мне и пришла в голову идея… воспользоваться ими. Я дождался ночи, когда Фатуи расслабились и спрятались в шатрах. Караульные почти сразу заснули. Было не сложно найти мешок с Глазами Порчи. От него исходило… что-то. Дилюк скрылся в тени и, подобно сове, немигающим взором уставился на Альфреда. Он знал его не слишком близко, но знал достаточно, чтобы сказать: «Этот человек не способен совершить преступление!» Бард был спокоен, говорил ровно, в его голосе не чувствовалось ни лжи, ни нервозности, но кое-что в его поведении вызывало тревогу. «В одиночку обокрал целый отряд Фатуи?» – подумал Дилюк и нахмурился. Оставалось надеяться, что Кэйя тоже уловил это резкое несоответствие в столь слаженной истории. – Интересно, – фальшиво-заинтересованно улыбнулся Кэйя. – Так какая же, позволь спросить, идея пришла в твою голову? – Вы ведь и сами все знаете, капитан, – неуверенно пробормотал он и уткнулся взглядом в стол. – Иначе бы меня здесь не было. – Может быть и знаю. Но мне хочется, чтобы каждый из присутствующих понял, почему именно ты сейчас считаешься главным подозреваемым, а для этого нам нужно знать всю историю от начала и до конца, – не поймав никакого отклика, капитан продолжил. – Я даю тебе шанс объясниться, бард. Поверь, судьи вряд ли окажутся столь благосклонными и захотят слушать твои оправдания. Что тебе сделали Фатуи? Альфред нервно сглотнул и поднял взгляд на капитана. Наручники позади стула тихо бряцкнули. – Наша семья всегда была бедной, а после смерти моей жены мы с дочкой и вовсе стали нищенствовать. Я не хотел… – запнулся он. – Не хотел, чтобы Лили осталась без образования и стала странствовать по Тейвату, побираясь как какая-то бродяжка или занимаясь бездарной музыкой, как ее отец. Несколько лет назад Фатуи объявили, что готовы взять под опеку детей Мондштадта и дать им образование, достойное Академии Сумеру. Я понял, что это наш шанс вырваться в люди и без раздумий отдал ее, – бард тяжело вздохнул и закрыл глаза. – И пожалел об этом решении сотню раз… – продолжил он дрогнувшим голосом. – Прошел от силы год, когда они вернулись. Те, кто пережил это, что бы там ни было. Лили была вместе с ними. Она была умной и выносливой девочкой, и это спасло ее на какое-то время, но я сразу понял, что с моей малышкой что-то не так. Лили стала замкнутой, ее мучили ночные кошмары и приступы тошноты, она мало ела и ничего не говорила о том, что произошло в Снежной. Мне было страшно даже смотреть на ее бледное осунувшееся лицо. Пришлось искать врачей по всему Тейвату, денег уходило немерено. Церковь Барбатоса… не смогла помочь… Повисла напряженная пауза, иногда перебиваемая шуршанием бумаги, и через десяток секунд бард продолжил. – Мне предложили хороший заработок в Ли Юэ, и я понял: это наш шанс. В тот вечер она просила сыграть свои любимые «Зеленые рукава», но я опаздывал на торговый караван и упрашивал ее дождаться меня, и тогда я сыграл бы любую мелодию, какую бы она ни захотела. Я не знал, что тот вечер станет последним, когда я слышал голос Лили… Дилюк мельком взглянул на Кэйю и отметил, что выражение лица того выражало крайнюю бесстрастность, граничащую даже с каким-то злобным удовлетворением. Конечно, рыцарь по долгу службы был обязан не проявлять к преступникам жалости, но Дилюк все равно внутренне содрогнулся от этой картины. Интересно, подумал он, а какое выражение сейчас на моем лице? Бард резко ударил кулаком по столу, и сидящий напротив рыцарь моментально вскочил, хватаясь за рукоять меча, но под строгим взглядом капитана кавалерии, опустился обратно. – Вы, рыцари Ордена, плевать хотели на простой народ! – вскричал Альфред. – После всего того, что Фатуи сотворили с нашими детьми, вы позволяете им жить в нашем городе, есть с нами за одним столом и зазывать людей вступить в их ряды! Неужели вы думаете, что Мондштадт поддержит вас?! Когда люди услышат мою историю, когда поймут, каких ублюдков вы самолично вскормили и выпустили на волю, тогда!.. – Ладно-ладно, – устало перебил его капитан и махнул рукой. – Прекрати кричать, здесь не городской рынок. Думаешь, ты сделал праведное дело, а злые рыцари помешали воцарению справедливости? – У Кэйи на губах расцвела одна из его самых гнусных улыбочек, которыми он страстно любил бесить окружающих. – Несчастный бард, заслуживающий только сочувствия, пошел против прогнившей системы и потерпел неудачу. Он потерял ребенка, поэтому все вокруг него тоже должны что-то потерять. Так, получается? – Ложь! – рявкнул бард, все больше становясь похожим на взбесившее животное, и кандалы на его руках с громким стуком ударились о спинку стула. – Я никогда не желал мондштадтцам зла! Я свой народ люблю, в отличии от вас, продажных шавок! – лицо его исказила нечеловеческая злоба, а глаза повылезали из орбит. На лбу запульсировала вздувшаяся вена. – Я прекрасно знал, что Глаза Порчи никогда не смогут по-настоящему навредить людям!.. – Ха-х! – рассмеялся Кэйя. – Скажи это тем, кто до сих пор лежит в лазарете. Они выжили лишь потому, что целительницы несколько дней не смыкая глаз лечили их. И потому, что Мастер Дилюк оказался столь осведомлен в Глазах Порчи, о которых ты не знал ничего. Тут Альфред наконец перевел взгляд на Дилюка, которого, казалось, вовсе не замечал все это время. – Господин Рагнвиндр, вы единственный, кто понимает меня, – быстро затараторил он, как будто боялся, что его могут в любой момент прервать. – Все знают, что вы ненавидите Фатуи и что они сделали вам какое-то ужасное зло, которое нельзя простить. И вы не будете слепо следовать за Ордо Фавониусом, как многие наши граждане. Посмотрите на рыцарей, посмотрите на то, что они сделали с городом, который мы любим, посмотрите на меня! – почти истерично взмолился он. – Неужели и вы скажете, что я злодей? Все трое присутствующих повернули к нему головы, и Дилюк ощутил подступающую к горлу панику и слабое покалывание стихии в кончиках пальцев. Ему всегда казалось, что страх публичных выступлений никогда не нагонит его, однако сейчас все тело охватила странная нервозность, и он, скованный своим неловким положением, сложил на груди руки и опустил голову вниз, судорожно размышляя над тем, что следовало сказать в ответ. Ему снова приходилось делать выбор, который он делать не хотел. Хотя он изначально не поддерживал действия так называемого Похитителя Порчи и лично участвовал в расследовании, организованном ненавистными рыцарями, Дилюк, возможно, был единственным, кто мог полностью понять праведный гнев и злобу человека, доведенного до отчаяния и закованного в тюремные кандалы. Дилюк посмотрел на барда, и на долю секунды ему показалось, что на его месте сидел он сам из прошлого – повзрослевший за несколько дней юноша, обиженный и злой на весь мир и желающий только одного – мести, а кому и за что уже не важно. Он натолкнулся на взгляд Альфреда, полный трогающей надежды, с какой смертники смотрят на своих внезапных спасителей, и мучительно-долго смотрел в ответ, внутренне дивясь тому, что собирался уничтожить остатки всего хорошего, что еще сохранилось в этом человеке. А может, все дело было в том, что приговор он совершал не только над одним лишь преступником, но и над тем мальчишкой с огненными волосами, который едва познав вкус крови, тут же кинулся в новую битву, пачкая руки в багровых реках и предавая собственную веру? Пока он думал, Кэйя смотрел на него зачарованным взглядом, в котором скользила легкая печаль, но никто в комнате этого не заметил. – Может быть, я и ненавижу Фатуи, – начал Дилюк, осторожно подбирая слова. – И был бы не против, если бы они навсегда покинули Мондштадт. Но я никогда не поднимался по дороге мести через жертвы людей, к этому непричастных. Во многих вещах я все еще не согласен с Орденом и с тем, как они работают, но если ты действительно считаешь, что цель оправдывает средства, то мондштадтцы очень быстро поймут, на чьей стороне справедливость и кому действительно не все равно на свой народ. Кэйя восхищенно уставился на Дилюка. Кажется, это был первый раз за пять лет, когда тот наконец-то признал важность рыцарей в жизни Мондштадта. Альфред, напротив, разочарованно вздохнул и опустил голову на руки, зарываясь пальцами в корни волос. Больше они не услышали от него ни слова. Кэйя открыл дверь, поманил рыцаря, дежурившего в коридоре, и поручил ему закончить допрос, а сам схватил Дилюка под локоть и поспешно покинул комнату с серыми облупленными стенами. – Иногда ты меня удивляешь, – приговаривал он, весело улыбаясь. Дилюк молча шел следом, в замешательстве поглядывая на брата. Чувство обреченности от суровых камер постепенно сходило на нет, и он наконец-то мог вдохнуть полной грудью. Эпопея с человеком, принесшим Порчу в Мондштадт, наконец завершилась, и им больше не было нужды видеться. Еще два месяца назад Дилюк, вероятно, был бы рад услышать эту новость. Сейчас же он чувствовал себя странно, будто из привычной жизни выдернули не заметную, но важную ее часть. Через несколько минут они расстанутся на лестничной площадке, Кэйя пойдет заниматься своими капитанскими делами, Дилюк вернется на Винокурню, и все просто… закончится? Не успели его мысли сформироваться во что-то более цельное, как их путь преградил сам магистр Ордо Фавониуса. По случайному стечению обстоятельств Варка стоял как раз на том же самом месте, где стоял Кэйя, и разглядывал пейзаж, который так приглянулся рыцарю. – Магистр, – Кэйя отдал честь и встал в стойку. Дилюк поднялся на ступень выше и прижался к перилам, чтобы оставить пространство между ними. Получилось так, что Варка нависал над ними обоими и смотрел сверху вниз. В голубых глазах отразилось что-то очень похожее на презрение. – Преступник, распространявший Глаза Порчи, найден. Его допросом сейчас занимаются рыцари в нижнем отделении. Он полностью признает свою вину и готов содействовать следствию. Варка кивнул, и Дилюк заметил странный блеск в его глазах. – Хорошо, когда люди признают свои ошибки и готовы их исправить, – сказал он деланно равнодушно. – И совсем нехорошо, когда человек не хочет принимать неизбежное и извивается, подобно змее, ища любую доступную нору. – То, что для одного неизбежность, для другого неверное стечение обстоятельств, – холодно парировал Кэйя. – Если человек что-то не признает, то, возможно, стоит довериться ему, а не искать правды там, где ее нет. – Доверие, значит? – хмыкнул Варка. – Что ж, доверие – это довольно гибкая штука. Иногда люди, которых ты знал всю жизнь, могут подорвать это доверие и разбить его вдребезги. Люди часто врут, сэр Кэйя. Вам ли не знать? Кэйя пораженно замер. – Вы видели, как я работал, – он сделал особенный акцент на последнем слове. – И не раз видели мое отношение к преступности. Я доказал свою преданность Мондштадту и Ордо Фавониусу… Варка поднял ладонь, и Кэйя послушно замолк, крепко стиснув зубы. – Я свое слово сказал и добавить мне нечего. Мастер Дилюк, – он наконец-то обратился к Дилюку. – Зайдите на следующей неделе, и мы обсудим детали статьи, касающейся вашего отца. Я обещал, что Орден огласит обстоятельства его смерти – и обещание свое сдержу. Мы сделаем это как можно скорее. Дилюк кивнул, и Варка неспеша направился в свой кабинет. Кэйя стоял рядом, нервно подрагивая ногой и отстукивая по полу какой-то замысловатый ритм, параллельно поглядывая то на магистра, то на лестницу, ведущую на второй этаж. Когда дверь кабинета захлопнулась, он схватил Дилюка под локоть и юрко бросил: – Пошли. Дилюк хотел вырваться из его рук и спросить, что это за черт нашел на Кэйю, но сквозь ткань перчатки почувствовал мороз, шедший от кожи рыцаря, и понял, что тот был сильно возбужден. Его пальцы мелко подрагивали, а дыхание сбилось и стало неровным и громким. Дилюк вспомнил недавний похожий приступ у Кэйи и понял, что тот перестает себя контролировать. Лучшее, что он мог сейчас сделать – последовать за ним и предотвратить то, что способен устроить рыцарь в таком состоянии. Они поднялись на второй этаж и свернули по коридору налево, туда, где уже многие годы находился кабинет капитана кавалерии. Дилюк очень хорошо помнил эту комнату. При нем она всегда оставалась чистой и ухоженной, а на столе господствовал неизменный порядок: перья, сложенные в футляры, закрытые чернильницы, стопочка документов на краю и календарь, висящий идеально по центру стены. Верхняя одежда пряталась в шкафу, чтобы не привлекать к себе лишнее внимание, а полочка с документацией строго отбиралась по алфавиту – правда это уже заслуга нынешнего капитана кавалерии, который любил порядок в бумагах. При Кэйе кабинет… выглядел необычно. На том месте, где висел календарь, находилась карта, вся исписанная вдоль и поперек и утыканная какими-то иголками, а сам календарь теперь служил прикрытию темного пятна на стене, образовавшегося, как догадался Дилюк, от чернил. Книги и документы лежали на полу, смешанные в куче, и на некоторых бумагах отпечатались некрасивые чернильные кляксы. Шкаф, конечно, оставался все таким же правильным, но во всем остальном господствовал первородный хаос. И… что это за запах? Такой знакомый. Почему здесь пахло как на Винокурне? Окна были плотно закрыты, и в кабинете царила гнетущая тишина, нарушаемая только тяжелым дыханием Кэйи. Он повис над столом, уперевшись руками в его край и низко опустив голову, и выглядел так, как будто собирался свалиться в обморок или как минимум опустошить желудок прямо на новенький ковролин. От одного взгляда на эту картину у Дилюка по спине поползли толпы мурашек, а желудок свело от холода. Он замер, не смея шелохнуться. – Кэйя? – тихо позвал Дилюк. – Все хорошо? Тишина. Он повторил свой вопрос, и на этот раз Кэйя удосужился повернуть к нему голову и выдавить из себя какое-то подобие улыбки, которая больше напоминала отражение кривого зеркала. Его голос звучал спокойно и ровно: – Все хорошо. Конечно. Он замолк, немигающим взором уставившись на Дилюка. «Ну точно дикий кот» – подумал тот, стараясь не слишком долго смотреть в ответ. В таком состоянии объяснений от Кэйи можно ждать по нескольку часов, поэтому он решил продолжить сам. – Так… Зачем мы здесь? Кэйя опять улыбнулся и хищно сощурил глаз. – Ну-ну, Люк, разве ты еще не понял? – он начал медленно приближаться к нему. Дилюк незаметно для самого себя сделал шаг назад, прижимаясь спиной к холодной поверхности двери. – Твой галстук… – он протянул скрытую за перчаткой ладонь, и Дилюк рефлекторно приподнял подбородок, с опаской поглядывая на действия рыцаря. – Он развязался… Ты так и не научился завязывать его, да? Еще секунду назад сжатый комок нервов начал распадаться. У Дилюка отлегло от сердца. Кажется, Кэйя постепенно приходил в норму. – Как хорошо, что это глупое расследование наконец завершилось, – задумчиво произнес он, перебирая в руках темную шелковую ткань. – Тебе ведь жаль этого барда, да, Люк? – Жаль, – несмело согласился Дилюк. От него не ускользнуло то, что Кэйя второй раз подряд называл его старым прозвищем, которое до этого игнорировал многие годы. – И мне жаль, – вторил он и словно в доказательства опустил уголки губ и свел брови к переносице. – Но что поделать? Нельзя жалеть каждого ублюдка только лишь потому, что в прошлом с ним произошла трагедия. Хотя, признаюсь, печально видеть, что даже чистый сердцем бард способен по единому велению души вступить на дорогу преступности. Использовать других людей для достижения своих целей – это так ужасно. Меня ведь тоже используют, – он поднял взгляд и посмотрел на Дилюка. – Но мне плевать. Главное, что это не ты. В тебе я уверен, Люк. Ты бы так со мной не поступил. – Не поступил, – тихо повторил Дилюк, наблюдая за тонкими пальцами, которые уже перестали завязывать галстук и змеями расползлись по его воротнику, заправляя и оглаживая ткань рубашки. – Кэйя, ты… – Ты бы не стал лгать мне, верно? – невинно улыбнулся Кэйя. – Как я лгал тебе? Дилюк не знал, что ответить. В какой-то момент у него екнуло сердце, и он осознал, что перестает понимать хоть что-либо из происходящего. И как это с ним часто бывало, боль и мысли, сбивающие друг друга, неизменно смешивались с удовольствием от принесенных душевных мук. Пусть Кэйя делает, что ему вздумается, – им нельзя сейчас останавливаться. На несколько секунд солнечные лучи проникли в темный кабинет, и окаймили волосы капитана кавалерии бледно-желтой полосой света. В этот момент Дилюк прозрел. Он все понял. Перед ним стоял ангел. Сущий ангел. Кто он такой, чтобы противиться ему? – Скажи, – томно спросил Кэйя, водя пальцами в сантиметре от его губ. – Тебе ведь понравилось?.. – Что?.. Дилюк даже не чувствовал жар на щеках, потому что горело все тело до кончиков пальцев. Плоть плавилась изнутри, но снаружи было холодно, как на Драконьем хребте, и этот контраст вызывал приятную дрожь на грани с наслаждением. Он и не знал, что резонанс стихий может быть таким… опьяняющим. Чужое дыхание на губах стало еще заметней. Слабые прикосновения кожи к коже вызывали целую бурю эмоций. Кэйя не торопился говорить, тихонько посмеивался у самого уха, то отстраняясь, то приближаясь обратно на несколько сантиметров. Дилюк понял раньше, чем успел осознать: от Кэйи пахло алкоголем. Словно в доказательство этой мысли из-за стола с мягким шуршанием выкатилась пустая бутылка вина. В какой-то момент расстояние между губами сократилось до минимального. Они неотрывно смотрели друг на друга. Дилюк хотел только одного: чтобы нарастающее напряжение наконец взорвалось снопом искр, а жар стал осязаемым подспорьем… – Тебе понравилось читать мой дневник? Еще секунду назад бурлящая кровь застыла, как лед, и на шее сомкнулась холодная шершавая ладонь. Дыхание выдернули из легких. Ногти лезвиями впились в кожу, оставляя багровые отметины, но Дилюк не стал вырываться, шокировано уставившись на Кэйю. – Как ты узнал?.. – выдавил он, задыхаясь. Хватка на шее заметно ослабла, и через секунду холодные руки отстранились от его кожи. Настала очередь Кэйи растерянно пятиться назад. – Только что. Дилюк растирал шею, все еще болезненно стонущую от жесткой хватки и оставленных глубоко в коже ранок. Он не сразу понял, что натворил. Кэйя резко развернулся и распахнул окна, ведущие во двор Ордена. Ливень на улице усилился, поднялся северо-западный ветер, и часть документов со стола разлетелась по краям кабинета, смешиваясь с теми, что уже лежали на полу. Дилюк поежился и поплотнее укутался в сюртук, но говорить ничего не стал. Им обоим и вправду сейчас нужен был воздух. Кэйя облокотился о подоконник и уставился куда-то сквозь него. Со стороны он казался спокойным и умиротворенным, как монах. Ничего в его внешности не выдавало какого-либо внутреннего волнения, словно он заранее знал обо всем, что должно было произойти в кабинете. Дилюк вдруг отчетливо осознал: Кэйя весь этот спектакль устроил только для него одного. Он читал его, как открытую книгу. Но, даже зная это, Дилюк все равно не мог посмотреть ему в глаза: боялся увидеть там ненависть. – И давно ты нашел его? – наигранно скучающе спросил Кэйя. – Два месяца назад, – тихо ответил Дилюк. – Случайно. Опять молчание. Стук капель по стеклу. – Случайно значит, – повторил он, задумчиво покручивая прядь волос на пальце. – И все прочел? Врать не имело смысла. Дилюк кивнул. На доли секунды он перестал слышать хоть что-либо, кроме собственного тяжелого дыхания. А затем на него нахлынуло все и сразу: шуршание, стук капель, шелест листвы, гром и смех, от которого душа ушла в пятки. – Надеюсь, ты здорово повеселился, – улыбнулся Кэйя. – Если бы я сел перечитывать тот бред, что писал в юности, то точно смеялся бы во весь голос. Хотя теперь мы могли бы вместе перечитать его. Скажем, за бокальчиком вина. Что думаешь? – Мне не было весело. Кэйя даже не моргнул. – Брось, Дилюк, не надо меня жалеть. Я уже давно не тот плаксивый ребенок, который запирался в комнате и строчил всю эту чушь при свете свечи. Ты же не думал, – улыбка его стала еще шире. – Не думал, что я когда-либо по-настоящему любил тебя? Дилюк смотрел в ответ не мигая. – Я писал, что любил, но ошибался, – продолжил Кэйя. – Ты знаешь, как это бывает: детские фантазии, когда воображаешь, что тебе одному достается чьи-то забота и любовь, и начинаешь считать себя особенным. А потом жизнь разбивает розовые очки, и вот ты снова обычный человек. Но мне не жаль: я благодарен за любой опыт, даже самый неприятный. Ну правда, что с меня тогдашнего было взять? Дилюку казалось, он тонет. Большой и страшный монстр схватил его за щиколотки и тянул в холодную прорубь. Совсем как в тех кошмарах, которые преследовали его на протяжении нескольких месяцев. И из них он еще ни разу не выбирался живым. – Мне стыдно, что тебе пришлось видеть эти глупости, – добавил Кэйя, улыбаясь так неестественно, что во рту разливался кислый привкус. – Забудь обо всем, что прочитал там. Это не имеет значения. Просто очередная незаслуживающая внимания ложь. – Я не считаю твои записи глупостью, – наконец воспротивился Дилюк. – Мне… – он запнулся, но пересилил себя. – Мне искренне жаль, что я узнал о твоих чувствах таким образом, но это никак не обесценивает их. Ты говоришь, что изменился: так и я изменился. Пожалуйста, дай мне шанс. Нам не нужно игнорировать друг друга, еще не поздно все исправить. – Да о чем ты вообще? – его широкая улыбка дрогнула, превратившись в судорожную гримасу. – Я же сказал, ничего нет… – Прекрати, – перебил Дилюк. – Я не понимаю, зачем ты это делаешь, но я тебе не верю. В этом дневнике ты был таким настоящим, каким я тебя ни разу не видел, а теперь ты хочешь сказать, что все это неправда? Разве нам обоим будет лучше, если мы просто закроем глаза на все, что происходило в прошлом? На твои чувства, на мои ошибки? Почему я должен слушать тебя? – у него дрогнул голос. – Почему ты не хочешь хоть раз быть искренним со мной, а не с листом бумаги? Почему, Кай? Он тут же пожалел о сказанном. – А почему ты вечно хочешь все усложнить? – начал вскипать Кэйя. – Почему ты никогда не хочешь послушать меня? Да плевать мне на этот дневник, я был готов сжечь его, сжечь все записи дотла, чтобы ты никогда ни о чем не узнал, но ты как обычно сам решаешь, что для меня лучше! Думаешь, это приятно, когда кто-то копается в твоей душе?! – рявкнул он. – Доказывает тебе, что ты чувствуешь и чего не чувствуешь? Думаешь, я не знаю, что я за человек и чего заслуживаю? Я и так постоянно пытаюсь все исправить, а ты из раза в раз делаешь только хуже, хуже и хуже! Дилюк замолк, словно громом пораженный. Он никогда не видел, чтобы Кэйя по-настоящему злился или тем более кричал. И это действительно выбивало из колеи. – Ты нашел этот гребаный дневник и вместо того, чтобы оставить его там, где он лежал, решил прочитать его от начала и до конца, чтобы потом препарировать меня здесь, как лабораторную лягушку. Наверное думал, что твой братец-шпион хранил там секретные данные, да? Хороши данные – бредни подростка в пубертате и россказни о несуществующей любви! Спасибо, что стыдишь меня еще больше, чем я сам мог бы себя!.. Он пнул ногой бутылку и та с громким звоном раскололась о стену. Звук бьющегося стекла привел Кэйю в чувства, и взгляд его смягчился и перестал метать молнии, а иней на окнах застыл, так и не успев добраться до самого верха. Он присел на краешек стола, руками вцепившись в волосы, и дышал так громко, словно только что пробежал марафон. Его правая нога судорожно дрожала. Дилюк стоял на месте, во все глаза уставившись на Кэйю и боясь не то что пошевелиться – дышать. Его сковал такой липкий страх, о котором он уже успел позабыть, и этот страх происходил из чего-то гораздо более глубокого, чем простой испуг от непредвиденной реакции. Он не чувствовал – он осязал, как все, что они строили так много дней, катилось в Бездну. Может, у него еще был шанс, если прямо сейчас он бросится на колени и будет вымаливать прощение?.. – Ты мне противен, – обронил Кэйя, подняв голову и со злобой уставившись в ответ. – Нам больше не о чем говорить. Тебе следует уйти. Почва уходила из-под ног. – Кэйя, – тихо позвал Дилюк, делая шаг вперед. – Я не хотел… Рыцарь поднял ладонь, заставляя его замолчать, сложил на груди руки и отвернулся, уставившись в окно. Можно было даже не надеяться, что удастся его переубедить. Кэйя и вправду никогда раньше не кричал, но сейчас Дилюк предпочел бы услышать крик, а не повисшую в воздухе и звенящую, словно множество маленьких колокольчиков, пустоту. Он в последний раз посмотрел на темный, замеревший как статуя силуэт, потянулся к ручке и вышел в коридор, плотно затворив за собой дверь.

***

Первой его мыслью на следующее утро стало: «так вот оно какое это похмелье». А второй мыслью было: «моя голова сейчас взорвется». То, что Дилюк не любил пить алкоголь, ни для кого в Мондштадте не было секретом. Секретом было другое: почему винный магнат, владелец знаменитой на весь Тейват Винокурни «Рассвет» и бармен в одном лице не пил продукт собственного производства? Это часто порождало разного рода слухи и плохо сказывалось на репутации бизнеса, но ничего поделать с этим он не мог. Только некоторые приближенные Дилюка знали, что он пьянел от одного бокала вина, что тут говорить о напитках более крепких, от которых его вырубало моментально: виски, коньяк, огненная вода из Снежной… Из-за последнего он и решил окончательно разорвать любые отношения с алкоголем, и достаточно долго своего запрета придерживался. Однако прошлым днем что-то пошло не так. Дилюк помнил только то, что вернулся на Винокурню в крайне паршивом настроении, схватил бутылку вина из погреба и заперся в спальне, с просьбой не беспокоить его, даже если сама Селестия обрушится с небес. Кажется, он листал какую-то книгу, бесцельно декларировал ее себе вслух и пару раз швырнул об стену. Эта многострадальная книжонка сейчас лежала на столе, удачно раскрытая ровно на середине. О дальнейшем напоминала лишь пустая бутылка, валявшаяся на полу возле его постели. Солнце стояло высоко в небе, и горячие лучи беспощадно били в глаза. Должно быть он проспал часов шестнадцать, не меньше, – впервые за долгое время решая пойти на уступки своему организму. Дилюк облокотился о край прикроватной тумбочки и попытался подняться с постели, моментально теряя равновесие. Голова нещадно кружилась и становилась тяжелой, как двуручный меч. Наконец он встал, отряхнул рубашку, сглаживая совсем уж выпирающиеся складки и пытаясь привести себя в более-менее опрятный вид и повернул ключ в двери. Обычно в это время в коридорах дежурили и даже иногда занимались уборкой Моко и Хилли, но на эту неделю у служанок был отпуск. Дилюк посчитал это несказанным везением: как бы он потом смотрел в глаза двум сплетницам, заставшим его в столь неприглядном виде? Лестница вниз казалась невообразимо длинной, а повторяющиеся ступеньки гипнотизировали затуманенный похмельем рассудок. Дилюк спускался, придерживаясь за перилла, упрямо сосредотачивая взгляд себе под ноги. Он мешком ввалился в кухню и сразу кинулся к крану с холодной водой. Руки неприятно заныли и закололись, но он заставил себя умыть лицо и глаза. Во рту было так сухо, словно там за ночь выросла целая пустыня. Дилюк оглянулся, заметил кувшин с водой, накрытый белой кружевной тканью, и залпом осушил его, чувствуя, как вода скатывается по подбородку и впитывается в расстегнутый ворот некогда белой рубашки. На этом его мучения едва ли закончились: все тело зудело и чесалось, поэтому пришлось принять душ. Сначала горячий, затем холодный – он где-то читал, что подобная практика закаляет и расслабляет организм, но сейчас его больше тревожило сможет ли этот самый организм вообще функционировать в ближайшее время. Больше всего досталось волосам – на голове вместо них торчал спутанный рыжий комок, который пришлось вымывать с такой тщательностью, с которой Дилюк никогда в жизни о своих волосах не заботился. Затем последовало бритье, чистка зубов, и вот из ванны вышло что-то похожее на человека. От водных процедур голова начала выздоравливать, но как только Дилюк садился за стол и доставал папку с отчетами, буквы и цифры перед глазами расплывались серыми пятнами. Так продолжалось еще несколько раз, пока он наконец не встал и, обреченно вздыхая, направился обратно в спальню. Оставалось еще одно незаконченное дело, которое не требовало ни чтения, ни писания. Книга все еще была на столе и привлекала к себе взгляд. Дилюк медленно перелистывал страницы дневника, теряясь в собственных чувствах. Все-таки он успел привязаться к нему. Хотя его никогда не отпускало чувство, насколько подло он поступал по отношению к брату, а после ссоры это чувство разрослось до невообразимых размеров, но все же… Разве это уже не вошло у них в привычку: неизменно и из раза в раз предавать доверие друг друга? Книга закрылась с громким хлопком. Дилюк уже знал, что это последний раз, когда он держит дневник в руках. В комнате Кэйи все было по-старому, даже оконные щеколды оказались задвинуты до упора, не давая уличному воздуху пробраться внутрь. В былые времена эта спальня всегда проветривалась, а домочадцы часто жаловались на сквозняк, идущий отсюда, но сейчас она больше напоминала царство духоты и спертого воздуха. Дилюк сел на кровать и погладил чистые накрахмаленные простыни. Тяжело представить, что еще вчера здесь ночевал человек. Либо горничные были слишком чистоплотны, либо Кэйя и вправду предпочитал не оставлять за собой следов. Почему-то эти мысли только усугубили его и без того подвешенное состояние. Странно, но Дилюк, сидя на его кровати, не чувствовал и доли того помешательства, которое ощутил несколько дней назад. Доведется ли им когда-нибудь еще вот так ночевать в одном доме? Он сомневался. Половицы под ногами тихонько скрипнули. Он опустился вниз, подцепил выбивающуюся из общего ряда дощечку и вскрыл тайник. Место, где лежал дневник, успело покрыться новым слоем пыли, но так было даже лучше: скоро и сам дневник зарастет паутиной, впитает в себя всю грязь, скопившуюся здесь за годы, и сольется с этим деревянным скрипучим полом, и больше никогда и никого не потревожит. Дилюк так и не решил для себя, стоило ли ему благодарить свою случайную находку или, наоборот, ненавидеть ее. Одно он знал наверняка – этой вещи больше не место в его спальне. На черной обложке след отпечатка его руки. Он несколько секунд смотрел на него и решил не стирать. Дилюк в последний раз погладил немного истрепавшийся за эти годы, но все еще твердый корешок и задвинул дощечку обратно. И вот, словно бы не было этих двух месяцев – все вернулось на круги своя.

***

– Ну что? – нетерпеливо спросил Варка, постукивая пальцем по поверхности лакированного стола. Дилюк смерил его нечитаемым взглядом и вернулся к чтению. Он пролистнул еще несколько страниц напечатанного текста, мысленно взывая ко всем богам Тейвата, чтобы эта пытка поскорее закончилась. Его не просто раздражал – его откровенно бесил кабинет магистра, в котором он всегда чувствовал себя как в пыточной камере. Говоря начистоту, отличий между ними было не так уж много. В руках лежала совсем свежая распечатка будущей статьи об отце. Дилюк смотрел на нее и не мог поверить, что наконец-то добился от Ордена признания заслуг Крепуса. Ему бы радоваться и гордиться собой, однако его не покидало чувство обреченности – он вроде бы делает хорошее дело, но какой от него толк, если уже ничего изменить нельзя: ни его ухода из Ордо Фавониуса, ни отношения к рыцарству, ни гибели отца? – Сухо и по делу, – наконец заявил он и вернул листы магистру. – Меня все устраивает. Тот довольно заулыбался, поглаживая усы. – Я знал, что вам придется по душе подобный стиль изложения. На самом деле я тоже рад, что вся эта гнетущая история наконец завершилась на достойной ноте. Что называется – лучше поздно, чем никогда. Дилюк молча уставился на него, не отрицая и не соглашаясь. Варка окинул его взглядом с головы до ног, и радость на его лице сменилась чем-то похожим на удивление. – Что-то вы какой-то бледный, Мастер Дилюк. Вам бы почаще выходить на солнце. Неужели после столь удачно раскрытого преступления вас все еще что-то тревожит? – Вы собираетесь предъявить Кэйе обвинения, – не спрашивал, а констатировал Дилюк. – В том, чего он не совершал. Он бы не стал убивать человека, даже из мести. Не ложь, но и не правда. Дилюк вложил в голос всю ту уверенность, которой внутренне не испытывал и половины. Кэйя часто совершал непредсказуемые вещи и не всегда удавалось отследить смысл его поступков. Обладая огромным талантом к обману, прекрасными боевыми навыками и некоторым влиянием в обществе, разве не был он идеальным кандидатом на роль убийцы? Убийство ради мести звучало благородно, но на деле оказывалось самым жалким из всего, на что способен человек. Дилюк знал это не понаслышке. Он много размышлял об этом – скольких ему самому пришлось свести в могилу и сколькие из них заслуживали шанса на искупление. Вспоминал, уходил глубоко внутрь себя и искренне надеялся – пусть в этом они с Кэйей будут не похожи друг на друга так же, как во всем остальном. – Сначала доказательства, потом мотив, – отрезал Варка. – Я руководствовался таким принципом всю жизнь, и он еще ни разу не подвел меня. Но я понимаю, почему вы стоите за сэра Кэйю горой. Мне неприятна сама мысль о том, что он мог опуститься до убийства своего командира, – размышлял магистр. – Человеческая натура дика и непредсказуема: никогда не знаешь, станет ли твой сегодняшний друг завтрашним врагом… –…Но я склонен верить в лучшее в людях, – после некоторой паузы признался он. – Верить и подвергать сомнению одновременно. Я даю вам еще три дня на поиск доказательств. Три дня, Мастер Дилюк, и если за отведенное время вы не сумеете переубедить меня, то ваш брат, соответственно, не сумеет избежать каторги. Дилюк кивнул, соглашаясь с поставленным условием. Варка и так шел ему на уступки – его терпение не было безграничным. А за эти три дня… Что ж, он успеет предупредить Кэйю, а Кэйя успеет покинуть Мондштадт. Даже если тот теперь ненавидит его, даже если им придется навсегда расстаться, даже если они так и никогда больше не поговорят – игра стоила свеч. Дилюк думал, что самой сложной частью плана по спасению чужой шкуры будет разговор с Кэйей и попытки убедить его покинуть Мондштадт. На деле оказалось, что план застопорится еще на этапе поиска. Ни в кабинете, ни в квартире, ни в таверне сэра Кэйи не было – даже рыцари Ордена и прямые подчиненные капитана признались, что не видели его со вчерашнего дня. – Если сэр Кэйя пропадает, – объяснил Хоффман. – То его может не быть от нескольких часов до нескольких дней. Нет, я не знаю, чем он занимается. Никто не знает. Паника нарастала сама собой, скапливаясь подобно огромному снежному кому. Дилюк вернулся на Винокурню поздно вечером, теряясь в догадках, где можно было искать капитана. Больше всего он боялся, что тот сбежал раньше срока, хотя и осознавал, что были гораздо более худшие исходы – например, его могли уже захватить и в тайне ото всех держать под стражей. В таком случае Дилюк бы просто разгромил половину Ордена в маске совы и темном плаще, в которых всегда появлялся как Полуночный герой. Но если Кэйя действительно сбежал… Он так хотел увидеть его, переброситься какой-нибудь вычурной и обязательно пафосной глупостью и может суметь наконец выдавить из себя заветное «прости». Что он мог с собой поделать? Дилюк лег спать с дурным предчувствием. Сморивший его сон оказался беспокойным, тяжелым, приносящим больше труда, чем отдыха, поэтому он очнулся уже через пару часов. Во рту было сухо, а стоявший на подоконнике кувшин как на зло оказался пуст. Он встал, протер слипающиеся глаза шершавой ладонью и внезапно замер, весь превратившись в слух. За стеной раздавался шорох, похожий на шелест бумаги, и скрип отодвигающегося ящика, приглушенного чем-то мягким. Днем он бы просто проигнорировал эти звуки, но ночью… Дилюк прижался ухом к стене и стал улавливать легкие, осторожные шаги. За стеной находилась не рядовая комната – там был его рабочий кабинет, в котором хранилось множество ценных документов, секретных рецептов и его собственных заметок. Разум сам собой выдал предположение: «воры». «Какого черта?» – в сердцах плюнул Дилюк и схватил стоящий возле двери двуручник. – «Только воров мне сейчас и не хватало!» Он неслышно отворил дверь и также неслышно прикрыл ее. Хотя идти с двуручным мечом незаметно было практически невозможно, но ему удалось превзойти самого себя. Звук босых ног глушил постеленный в коридоре ковролин. Дилюк знал, какие доски скрипели, а какие не издавали ни звука. А еще он знал, что в ловле преступника самым важным является эффект неожиданности. Стоя возле двери кабинета, он все еще слышал шелест бумаги и собственное ровно стучащее сердце. В таких делах он был мастер, так чего ему было бояться? Он набрал в грудь побольше воздуха, выставил меч впереди себя и резко распахнул дверь, вихрем врываясь внутрь. Тень возле стола испуганно отлетела в сторону, сшибая по пути стул и задевая рукой все, что лежало на столе. На пол покатились стопки документов, перья и книги, непредусмотрительно оставленные на самом краю. Чернильница с громким звоном разбилась о шкаф. Поднявшимся грохотом можно было разбудить не то, что всю Винокурню – весь Мондштадт! Темный силуэт шипел, бурча под нос какие-то ругательства, пока единственный целый глаз его не упал на меч, нацеленный прямо в лицо. Осознание прошибло словно током, причем обоих участников действия. – Кэйя?! Дилюк выпучил глаза, удивленно уставившись на ночного гостя. Разум не поспевал за движениями тела – он чуть не зарезал человека, которого весь день пытался спасти. Меч еще несколько секунд висел в воздухе, пока Дилюк наконец не разглядел дикий ужас в лице рыцаря, у которого, наверное, вся жизнь пронеслась перед глазами. Он осторожно опустил двуручник и приставил его к книжным полкам. – Что ты здесь делаешь? Прежде чем Кэйя успел бы ответить что-то внятное, в коридоре послышался топот шагов и в кабинет ворвались сразу двое – Аделинда и Эльзер. – Мастер Дилюк! Вы здесь? Мы услышали какой-то шум и… Раздался щелчок, в комнате включился свет и лица всех собравшихся ослепила яркая вспышка. Аделинда несколько секунд подслеповато щурилась, а потом заметила Кэйю, все еще сидевшего на полу, и пораженно вздохнула. – Мастер Кэйя, что с вами? Он поднялся, облокачиваясь о стол рукой, и только тогда Дилюк наконец заметил то, чего в тени разглядеть не смог. На Кэйе не было его привычной открытой одежды: вместо нее были штопанный-перештопанный походный плащ, плотная рубашка, скрывавшая все тело, и такие же плотные льняные штаны. Его внешний вид и раньше вызывал вопросы, а теперь и вовсе поверг собравших в шок. Капитан кавалерии сейчас выглядел как человек, готовый в любую минуту сорваться с места и отправиться в далекое путешествие. Тогда Дилюк наконец понял: «Кэйя действительно уходит». И, что было удивительно, не он один осознал это. – Так вы все-таки решили покинуть Мондштадт? – громко спросил Эльзер, все еще зависший посреди прохода. – Вы же прекрасно знаете, что эти люди не оставят вас в покое. Неужели, нет другого выхода? Дилюк опешил от этого заявления и уже открыл рот, чтобы узнать «какого черта?», как тут вмешалась Аделинда. – Только не говорите, что это все из-за того проклятого человека! Ты ведь ни в чем не виноват, ты не сделал ничего дурного. Если мы обо всем расскажем магистру, то он обязательно пойдет нам на встречу… – Аделинда, – перебил ее Эльзер. – Ты не знаешь этих людей. Им плевать на всех, кроме самих себя. По-твоему, они поверят словам двух простолюдин и человека, которого собираются посадить в тюрьму? Кэйя, – обратился он к рыцарю. – Я знаю, это прозвучит страшно, но лучшим решением для тебя сейчас будет сдаться. В таком случае я тоже сдамся как соучастник и приму часть вины на себя. Не надо уходить из Мондштадта, тогда тебя точно заклеймят преступником и не дадут права на амнистию. – Все уже решено, – наконец подал голос молчавший до этого Кэйя. – Пожалуйста, не надо ничего предпринимать. Я знал, на что иду, и сдаваться Ордену не намерен. – Но ты больше никогда не сможешь вернуться в Мондштадт… – Мы уже обсуждали это. – Но ведь… – Мастер Дилюк! – в голосе Аделинды послышались какие-то истеричные нотки, чего с ней обычно никогда не случалось. Ее волосы выбились из аккуратного пучка, а зеленые глаза испуганно мигали – кажется, еще секунда и она разрыдается. – Ну хоть вы-то прошу будьте благоразумны, отговорите Мастера Кэйю! – Да ты хоть представляешь, какая охота на тебя начнется? – начал закипать Эльзер. – Ты же видел, что делают с беглецами! А знаешь, что будет, когда вся эта история станет достоянием общественности, и Орден выставит тебя конченным психом? И как после этого доказывать вину Эроха?! – Меня здесь уже не будет, – просто ответил Кэйя. – Пусть выставляют кем хотят, мне плевать. – А о нас ты не подумал? – в конец разгневался Эльзер. – Что мы будем делать, когда магистр выйдет на Винокурню и нас всех дружно закуют в кандалы, и… – Хватит! На сей раз рявкнул Дилюк и в воздухе повисла тишина. Все уставились в его сторону, не смея издать ни звука. Дилюк прижал палец к виску и закрыл глаза, напряженно размышляя. Через минуту он задал один единственный вертевшийся на языке вопрос: – Что тут, черт побери, вообще происходит? Эльзер тихо откашлялся и сделал шаг в его сторону. – Господин, позвольте я объясню, – деликатно произнес он и, дождавшись кивка, продолжил. – Дело в том, что сэр Кэйя планирует бежать из Мондштадта, потому что является главным подозреваемым в деле об исчезновении бывшего магистра. Насколько я понимаю, все улики указывают на него, а расследованием руководит сам Варка, поэтому ситуация крайне... тяжелая. – Это понятно, – кивнул Дилюк, все еще прижимая пальцы к переносице и бегая глазами то к одному, то к другому. – Но откуда вы двое об этом знаете? – Сэр Кэйя сам нам рассказал, – добавил винодел. – Нам стоило сообщить обо всем вам, но мы надеялись, что эта история не всплывет на поверхность. Вы были очень далеко, письмо могло попасть не в те руки и навредить нам всем еще больше. С приездом Варки очень многое изменилось, и мы попали в совсем худое положение. – Пожалуйста, не сердитесь, Мастер Дилюк, – вклинилась Аделинда и еле слышно всхлипнула. – Мы хотели все скрыть не из злого умысла, а лишь для того, чтобы защитить Мастера Кэйю. Он не сделал ничего плохого, он просто хотел спасти Винокурню, наш дом… – Я ничего не понимаю, – сказал в конец растерявшийся Дилюк. – Так вы трое знаете, куда пропал Эрох? – Знаем, но… – Это длинная история, – вмешался Эльзер. – Может быть, нам стоит… – Это не такая уж и длинная история, – перебил его Кэйя и впервые за всю ночь посмотрел Дилюку прямо в глаза. С несколько секунд они смотрели друг на друга, и каждый видел в другом то, что было доступно лишь его глазу. Наконец Кэйя опустил веки и неслышно, одними губами произнес: – Эроха убил я.