Мемуары сэра Кэйи

– Вы думаете, что говорите?! Он вскочил со стула и с громким хлопком ударил по столу. Магистр не дрогнул, продолжив сидеть с абсолютно непроницаемым лицом – сыграла отточенная годами и службой в Ордене хладнокровность. Дилюк чувствовал дикое жжение, словно уже было затухший пожар внутри разгорался с новой силой. Если бы не защитные перчатки, стол бы уже почернел от пламени, а кабинет наполнился бы трескучим шипением. Дилюк терпел достаточно: терпел, когда магистр бормотал о предательстве Эроха и просил помощи, хотя сам же и упустил его, терпел, когда Кэйю бездоказательно обвинили в пособничестве Фатуи, терпел, когда Варка рассказывал о Крепусе – да как он смел называть его своим другом после всего того, чему позволил случиться после его смерти!? А теперь Дилюк снова должен был закрыть глаза на обвинения в убийстве? Когда обвиняли не незнакомого ему человека, а близкого друга? Защищать честь Кэйи он точно не планировал, но именно этим сейчас и занимался. – Успокойся, – Варка откинулся на спинку стула и равнодушно уставился в потолок. – Это всего лишь одно из многих предположений, которое пока что кажется самым очевидным. – С чего вы вообще взяли… – начал Дилюк, яростно сжимая кулаки. – Что Кэйе хватило бы наглости убить действующего магистра? Его голос чуть дрогнул, и Варка заметил эту секундную заминку. Дилюк не был до конца уверен в своих словах: Кэйя был безрассудным и рискованным рыцарем и капитаном стал точно не за красивые глаза и безропотное подчинение руководству. Он умел быть дерзким, когда того требовали обстоятельства, умел быть льстивым засранцем для вышестоящих командиров и обольстительным джентльменом для дам в тавернах, и Дилюк часто злился на него за эту отвратительную черту подстраиваться под чужие ожидания. Кэйя всегда был лжецом, но даже лжецу не чужды сильные чувства. Насколько смелым нужно быть, чтобы решиться на убийство фактического главы города? Насколько сильна должна была бы быть его ненависть? Дилюк схватился за свое запястье и отцепился от многострадального стола. Он скользил взглядом то по книжным шкафам, то по мечам, украшавшим стены кабинета, то по ковру, на котором был вышит герб тысячи раз проклятого им Ордо Фавониуса. Наконец ему попалась фотография, изображающая трех друзей. Эрох на ней улыбался и держал руку на плече Крепуса, как будто они были близкими друзьями. Дилюк знал, Кэйя невзлюбил Эроха с первого взгляда, но смог бы его названный брат бросить вызов самому магистру? Смог бы запачкать руки в крови? – Мотив не важен, Дилюк, – продолжил магистр таким тоном, словно объяснял ребенку прописную истину. – Главное – факты, а факты говорят, что Кэйя замешан в этой запутанной истории, хочешь ты того или нет. – Что вы пытаетесь мне доказать? – презрительно фыркнул Дилюк. – У вас нет ни тела, ни свидетелей, а мотив мести даже вы сами в расчет не берете. Варка устало вздохнул и сложил руки на стол. – Я уже допрашивал Кэйю. Неоднократно. Дилюк молча глядел поверх его головы, чтобы не сталкиваться с пронзительным взглядом голубых глаз. Он не хотел слышать продолжение фразы – ничего хорошего там не ждало. – Он ничего не подтверждает… Маленькая искра сорвалась с руки Дилюка и тут же потухла, не долетев до пола. – Но точно что-то скрывает. Дилюк широко раскрытыми глазами смотрел вперед. В одну секунду все стало ясно: и странное поведение вечно что-то скрывающего магистра, и его неодобрение всех действий капитана кавалерии, и сам Кэйя, который выглядел так, будто подвергался пыткам – психологическим уж точно. Дилюк готов был поверить, что допросы, устраиваемые Варкой, могли быть похожи на пытки. Эта мысль глубоко отпечаталась в его голове. Он сжал губы в тонкую, бледную полоску и заставил себя прикусить язык, чтобы не ляпнуть чего лишнего. – Мое дело одно: посеять зерно сомнения в твоей голове, – Варка неспеша барабанил пальцами по столу. – Если Эрох действительно был убит, то убийца должен понести наказание. Даже если убийца – мой подчиненный и твой друг. Дилюк вздрогнул всем телом и глубоко вздохнул. Весь кабинет, наполненный серым светом улицы и оранжевым пламенем свечей, сейчас казался ему логовом дьявола, заманившего его в ловушку. Он тысячу раз пообещал больше никогда не сотрудничать с Орденом, никогда не поддаваться уловкам Варки, никогда не позволять себя провоцировать. Но сейчас… …Сейчас он был в бешенстве. Снова. – Эрох был той еще сволочью, – яростно плюнул он. – Это не оправдание… – Если бы я знал тогда, я бы убил его сам! В кабинете поднялась температура и стало нечем дышать, словно они переместились в горячий источник Инадзумы. Капля пота очертила лоб Дилюка и стекла за ворот рубашки, оставляя за собой тонкую влажную полоску. Варка странно покосился на него и замолк. – Я тоже. Повисла напряженная пауза. Дилюк сжал руки в кулаки и посмотрел себе под ноги – не плавится ли под ним пол? Его душили жажда и постепенно усиливавшееся гудение во лбу: казалось, что он вскоре взорвется, как пороховая бочка хиличурлов. Он в очередной раз окинул кабинет горящим от злости взглядом и, почувствовав, что больше не может находиться здесь ни минуты, отодвинул стул в сторону и направился к выходу. Варка проводил его утомленным взглядом. – Мне нужна правда Дилюк, и ничего кроме правды, – начал он, когда рука Дилюка была в нескольких сантиметрах от ручки двери. – Дело Эроха оказалось сложнее, чем мы полагали, и я чувствую, что до сих пор не в курсе всех преступлений, которые проворачивались в тени Ордена. Возможно, я ошибаюсь насчет Кэйи. Возможно, все не то, чем кажется. Мне, в сущности, безразлично, – пожал плечами Варка. – Я приму любую правду, какой бы горькой она не была. Мне не под силу вглядываться в прошлое, но ты другой, Дилюк, – ты единственный, кто сможет увидеть события в их истинном свете. Так помоги мне. Помоги нам обоим понять, что же на самом деле произошло пять лет назад. – Я подумаю над этим, – не оборачиваясь, сказал Дилюк. – Если вы обещаете больше не трогать Кэйю. Он не видел, но был готов поклясться, что Варка сейчас улыбался одной из своих удовлетворенных улыбок, от которых его выворачивало наизнанку. – Обещаю.

***

«13.03.**10 Дорогой дневник, Идет уже четвертый месяц моей службы в Ордо Фавониусе и мне есть, чем поделиться. Прежде всего, Орден – это огромный механизм, который состоит не только из рядовых рыцарей, но и из горничных, скаутов, разведывательных корпусов, капитанов и других высокопоставленных лиц. Во главе всех, разумеется, стоит магистр. Звание магистра – это что-то вроде звание короля, только вместо подданных кучка рыцарей, которые чуть ли не боготворят тебя. Каждая мелкая сошка мечтает о дне, когда займет это блаженное место под солнцем. Вот уж точно глупые мечты! Что хорошего в том, чтобы брать на себя такую ответственность? Разве деньги и уважение горожан стоят постоянных нервотрепок и волнений за судьбу города? Хотя на дворе уже весна, я долго не замечал течения времени и попросту забывал вести записи. Чем я занимался? Патрулировал улицы, отлавливал сбежавших котов, прислуживал капитанам, перебирал документы в архиве… Ха, а если так подумать, я еще толком и не рыцарь, а так – мальчик на побегушках. И все-таки даже мне с моего низкого положения видно, насколько неслаженно работает Орден – здесь никто не умеет составлять списки! Освободится время, и я переберу часть документации и перепишу заново. Вместе со мной также поступила Джинн. Вот кто точно рад быть кем угодно, лишь бы среди рыцарей. Эта девушка в каждой бочке затычка, хотя никто не нуждается в ее совете: она отчего-то считает, что знает лучше, как мне сражаться и как проводить патрули, а ее надменный взгляд и излишняя привязанность к Дилюку раздражают похуже, чем все бессмысленные поручения вместе взятые. Он может болтать с ней, Барбатосом клянусь, часами и ни разу не зевнуть, пока я стою рядом и умираю со скуки! Дилюк служит в Ордене дольше нас всего на полгода, но его уже сильно уважают, а старшие по званию считаются с ним, как с равным. Капитаны отмечают его невероятные успехи в бою и пророчат будущее магистра. Ну что ж, если Дилюк станет магистром, то мне придется стать каким-нибудь капитаном, чтобы не оставаться позади. Даже звание капитана та еще морока, но я так скажу: если в отряде кому и прислуживать, то только самому себе! Кажется, после вступления в Ордо Фавониус мой запал несколько поутих, а Дилюка, наоборот, вспыхнул с новой силой. Он трудится не покладая рук, но светится от счастья каждый раз, как принимает похвалу. Редкие минуты отдыха он тратит на тренировки с манекенами, а мне остается только лениво наблюдать за его отточенными движениями и взмахами сильных рук. Я стараюсь утащить его на крышу Штаба и посмотреть на город с высоты, но он вечно отнекивается, оправдываясь чем-то вроде: «Я должен стать сильнее». Кому должен-то? Не понимаю. Какие-то заносчивые новобранцы сказали, что Дилюк «высокомерный аристократишка, которому место в рядах рыцарей досталось по блату», и я не стерпел и вставил: «Если завидуете его успехам, то лучше молчите, а не позорьтесь перед другими рыцарями». Тогда-то на меня и посыпались тонны оскорблений, но мне глубоко плевать на всех этих глупцов и разгильдяев, неспособных приложить и десятой доли тех усилий, что ежедневно прикладывает Дилюк. Из-за этого случая я практически ни с кем не общаюсь. А еще, кажется, местным не особо нравятся моя «экзотическая» внешность и, выражаясь словами Аделинды, «специфичное чувство юмора и острый язык». Ну и пускай! Я здесь не ради пустых знакомств и идиотских званий! Передо мной стоит гораздо более важная задача. Мои поиски только начались: архивы Ордена – это целые лабиринты из свитков, древних пожелтевших записей и рассыпающихся в пыль книг. Приходится постоянно придумывать все новые и новые оправдания для архивариуса, чтобы объяснить мое пребывание там. Я узнал много интересной информации, касаемой защиты города и скрытых подземных туннелей, но ни единого упоминания Кхаэнри’аха или Кхемии. До сих пор не понимаю, почему отец решил, что тайна нашего проклятья скрывается в стенах Мондштадта, но я обязан довериться ему, потому что другого пути для нас, увы, нет. Остался последний момент, о котором я не хочу, но должен рассказать: магистр оправдал все мои самые страшные ожидания. Я никогда не встречал более хитрого и расчетливого человека, чем он, и никогда не видел, чтобы ублюдка такого масштаба превозносили как святого. Конечно, дурные слухи вырываются из его кабинета и змеями проползают в наших казармах, но капитаны быстро пресекают любой намек на недобросовестность Эроха. Один новобранец, чье имя я благополучно выкинул из головы, покинул Орден через месяц после вступления. Он был невероятно хорош собой: белые густые локоны, голубые глаза, тонкие запястья – непонятно, как вообще попал в рыцари. Не знаю, что тогда случилось в кабинете магистра, но, думаю, ничего хорошего. Я почти не вижу Эроха, но, когда в коридоре случайно встречаюсь с ним взглядом, внутри меня стягивается тугой комок. Мне не нравятся блеск в его глазах и холодная рука на моем плече. Мне не нравится, как он смотрит на меня, когда мы остаемся наедине. Не знаю, сколько еще смогу игнорировать все эти отвратительные намеки, но главное, чтобы Дилюк никогда ни о чем не догадался. Я не хочу предавать его надежды о благочестивости рыцарей. Эрох же не посмеет лезть к сыну своего друга, верно?» «16.03.**10 Дорогой дневник, Как же я устал от постоянных переживаний. О Барбатос, разве я не намучился достаточно? Меня тошнит от самого себя. Я сыт и хорошо одет, с крышей над головой и верным другом рядом, но чувствую себя как рыба, выброшенная на сушу. Иногда мне кажется, что я падаю в бездну, из которой нет выхода, потому что я проиграл эту жизнь заранее. Проиграл, когда родился в забытом Богами месте. Я хочу говорить, но не умею. Я люблю свою семью, люблю Дилюка, люблю Аделинду, но не могу поведать им о той боли, что прогрызает меня изнутри и ломает кости. В последнее время совсем не могу плакать, только глаза сухие и в горле стоит не сглатываемый ком. Может, это мое долгожданное спасение – смириться с судьбой? Если мне суждено предать Дилюка, кто я такой, чтобы противиться своему будущему? Я лжец, который ненавидит ложь. Я ненавижу каждое свое слово и каждую злую шутку, которая вырывается из меня. Я ненавижу сарказм и ненавижу притворство, которыми полнится Мондштадт. Может проблема в том, что я просто разучился общаться как нормальный человек. Может я несу за собой лишь ненависть и разрушение. А, может, проблема всегда была лишь во мне самом, а не в каком-то там проклятье? Спасибо за то, что ты есть у меня, дорогой дневник. Кто бы еще выдержал такой сеанс самобичевания, как не ты? Хотя я и не чувствую долгожданного облегчения, и, честно говоря, не верю, что смогу когда-нибудь почувствовать себя свободным вновь, но мне стало легче дышать. Забавно, не правда ли? В городе свободы я стал самым несвободным человеком. В ближайшее время мне выдадут задание за пределами мондштадских стен. Надеюсь, оно будет связано со слаймами или похитителями сокровищ, а не с хиличурлами. Хочется верить, что это поможет отвлечься от дурных мыслей»

***

Перед статуей Барбатоса стояла монахиня и каждые пять секунд выпускала изо рта густые клубы дыма. Они вились и, подхватываемые ветром, уносились высоко в небо, пока столпившиеся вблизи прихожане с опаской посматривали на необычную особу в облегающем платье, которое было совершенно несвойственно послушницам Анемо Архонта. Но ее саму, похоже, не особо интересовало, на какое святое место она посмела посягнуть своим откровенным видом. – А, вот и ты, – сказала, как плюнула сестра Розария. – Зачем меня вызвали? – грубее, чем хотелось бы, спросил только подошедший Дилюк. – Я думал, что проблемы с пострадавшими от Порчи уже решились. – Понятия не имею, – пожала она плечами. – Моя задача только провести тебя внутрь. Розария кинула окурок на каменную плитку и придавила его острым каблуком. Стоящий возле статуи рыцарь одарил ее таким презрительным взглядом, которому могли бы позавидовать даже Лоуренсы – извечные любители попрекать жителей Мондштадта за любой косой взгляд в их сторону. На небе было облачно, а в воздухе витал запах прошедшего дождя. Этот май выдался холодным, но Дилюк почти не замечал дрянной погоды: он все больше времени проводил в поместье, занимаясь договорами, отчетами и налогами, и все больше времени уделял беспокойному сну, в котором из раза в раз тонул в Сидровом озере и пытался дотронуться – осмыслить все то, что вывалилось на него за эти дни. Он даже пропустил несколько смен в таверне, и горожане, заметившие закрытые двери одного из известнейших питейных заведений Мондштадта, быстро начали распространять самые невероятные слухи о его хозяине, которые дошли вплоть до того, что господин Рагнвиндр в очередной раз покинул город и оставил знаменитую Винокурню на попечение своих сотрудников. В какой-то момент Дилюк понял, что если продолжит столь же упорно игнорировать действительность, то вернется к тому отсутствующему состоянию, в котором пребывал после смерти отца. Он благоразумно рассудил, что сейчас было не то время, чтобы скрываться в стенах Винокурни и баюкать старые раны. Ему хватило прошлого опыта. В конце концов, если не получается учиться на чужих ошибках, то почему бы не начать учиться на своих? Через несколько дней пришло очередное письмо с печатью Ордо Фавониуса, но отправителями были не Варка и даже не Кэйя. Дилюк крайне удивился, распечатав конверт и обнаружив на нем подпись – кто бы мог подумать! – главного алхимика Ордо Фавониуса. Хотя он и был знаком с Альбедо и несколько раз встречался с ним за пределами Мондштадта, он еще не имел чести работать с алхимиком бок о бок и не знал практически ничего об этом человеке, сумевшем за короткий срок сколотить карьеру капитана исследовательской группы. – Выглядишь скверно, – кисло заметила Розария, когда они подходили к дверям Собора. – Плохо спал, – промямлил Дилюк. Это была откровенная ложь, и монахиня насмешливо хмыкнула, словно попрекала его, но вслух ничего не произнесла. Развивать разговор с этой гнусной особой у Дилюка не было ни малейшего желания, поэтому до палаты они дошли в напряженном и терпящем молчании. Как Кэйя мог свободно общаться с этой дамочкой и даже позволять себе заигрывания – настоящая загадка. Собор был самым величественным зданием в округе: его богато украшенные своды, декорированные вековой росписью, уходили высоко в небо. В городе, да и за его пределами, ходили слухи, что церковь Барбатоса скрывает потайные катакомбы, ведущие далеко за пределы Мондштадта, таинственные комнаты с сокровищами и секретные подразделения Ордо Фавониуса. Дилюк, будучи рыцарем, не раз посещал Собор и прекрасно знал, что кроме древнего архива и лазарета с больными, в нем не было больше ничего, заслуживающего хоть капли внимания. Вообще-то, он не любил посещать лазарет. Справедливости ради, никто из рыцарей не любил посещать лазарет, потому что это неминуемо означало только одно: либо ранен твой товарищ, либо ты сам. Несколько раз Дилюк калечился на заданиях и в сражениях с хиличурлами, но те травмы, вылеченные целебной магией, заживали столь быстро, что ему не приходилось проводить в лазарете дольше часа. И все же стоячий запах спирта и белые стены с потрескавшейся от времени штукатуркой навсегда стали ассоциироваться с лечебницей Ордо Фавониуса. В тишине медицинских покоев они прошли мимо кроватей, заставленных белоснежными ширмами. Дилюк разглядел в щели меж ними двух мужчин, сидящих друг на против друга и перекидывающихся картишками. На первый взгляд казалось, что им лет пятьдесят, но задорные улыбки и смешливые взгляды на лицах, полных жизни, выдавали в них юношей. Дилюк поспешно отвернулся и поплелся вслед за Розарией, которая вела его куда-то вглубь коридоров, пока их не окликнул тихий голос. – Господин Дилюк? Он не часто видел Альбедо и практически ничего о нем не знал, за исключением проскальзывающих в «Доле ангелов» слухов о гении нынешнего главного алхимика Ордена. Альбедо появился в Мондштадте через год, как Дилюк покинул город, и им так и не представилось случая познакомиться по-настоящему, как подобает в приличном обществе. – Просто Дилюк, – он пожал протянутую руку в плотной перчатке из огнеупорной ткани: все алхимики носили такие. – Я бы хотел обсудить с тобой кое-что, касающееся Глаз Порчи. Если не возражаешь, мы могли бы пройти в кабинет и… – Я могу идти? – перебила его Розария, стоящая рядом и со скучающим видом разглядывающая их парочку. Альбедо встрепенулся, как будто до этого момента не замечал ее присутствия, и вежливо кивнул. – Да, благодарю за помощь, сестра. Монахиня одарила его ничего не выражающем взглядом и скрылась за ближайшим поворотом – стук каблуков по мрамору еще долго отскакивал от стен коридора. – Я думал, кабинеты капитанов располагаются в главном корпусе Ордена, – заметил Дилюк. – Это мой временный кабинет, – объяснил Альбедо, отпирая лакированную деревянную дверь. – Отсюда удобнее следить за состоянием больных. Ситуация серьезная, поэтому Ордо Фавониус был вынужден прибегнуть к помощи алхимии, а я решил не упускать шанс изучить такое необычное явление, как Глаза Порчи. Кабинет алхимика, заставленный не распакованными коробками со странными, гудящими приборами, представлял собой увлекательное зрелище, способное заинтересовать любого неискушенного в магии человека. В центре комнаты стояло несколько придвинутых друг к другу столов, на которых расположились склянки всевозможных размеров, – иногда пустые, иногда наполненные жидкостями непонятного происхождения, – потертые свитки, украшенные древними печатями, несколько мерных весов и предметы, назначение которых для Дилюка оставалось загадкой. В глаза ему почти сразу бросилась огромная металлическая таблица элементов, прибитая к стене, и наклеены тут и там листки бумаги со странными закорючками, которые он принял за алхимические символы. – Прошу прощения, не успел прибраться, – Альбедо убрал с ближайшего стула стопку документов и переложил ее на свободный краешек стола, а сам занял хлипкую табуретку возле стены. – Полагаю, ты хочешь знать, зачем я пригласил тебя в Собор? Дилюк уселся на стул и молча кивнул. В руках Альбедо словно из ниоткуда материализовались блокнот и ручка. – Как я уже говорил, ситуация оказалась серьезней, чем мы думали, поэтому во избежание дальнейшего распространения заболевания, мне поручили особое дело – изучения принципа функционирования Глаз Порчи, – Альбедо чуть наклонился в бок и открыл ящик стола, из которого полился ядовито-красный свет. – Вот один из немногих уцелевших экземпляров, – он достал устройство и повертел его в руках перед глазами Дилюка, по спине которого тут же пробежала толпа мурашек. – Нам с тобой не опасно находиться вблизи Глаза, но на большинство людей он оказывает крайне негативное влияние. Однако теперь мне известно, что существуют исключения, – Альбедо откашлялся в кулак и слегка нахмурился. – Сэр Кэйя рассказал, что у тебя был собственный Глаз Порчи, которым ты успешно пользовался несколько лет. – Вот как. Дилюк нетерпеливо барабанил пальцами по лежащей рядом папке с документами. То, что Кэйя рассказал столь важную деталь его жизни постороннему человеку, стало для него неприятным откровением. Конечно, он предпочитал не распространяться о настоящих причинах гибели отца, и все же иногда правда выскальзывала из его рук. Дилюк мог только надеяться, что Альбедо умел хранить чужие тайны как свои собственные. Алхимик не сразу почувствовал образовавшееся в кабинете напряжение, но, когда осознал сказанные слова, досадливо вытянул лицо. – Меня не интересует, каким образом Глаз попал к тебе, – поспешно заявил он. – Сэр Кэйя ясно дал понять, что это дело меня не касается, и я не намерен лезть в ваше с ним прошлое. Извини, если сложилось впечатления, будто я пытаюсь тебя шантажировать. – Все в порядке, – облегченно выдохнул Дилюк. – Просто это не то, о чем следует распространяться. – Разумеется, я все понимаю и обещаю, что весь сегодняшний разговор останется только между нами. Давай вернемся к теме. Значит, – он сделал какую-то пометку в блокноте. – Ты использовал Глаз Порчи и при этом остался целым и невредим. Были какие-то недомогания? Боли в голове? Галлюцинации? Дилюк попытался вспомнить первые свои попытки овладеть силой Глаза Порчи. Сначала это был крайне болезненный опыт: цепи каждый раз намеревались обратиться против хозяина или вовсе распасться на отдельные звенья, расползавшиеся по земле словно ядовитые змеи. Позже ему удалось достичь некоторого мастерства в этом искусстве, и он ловко орудовал новым устройством, тогда еще не подозревая о возможных неблагоприятных последствиях. Глаз Порчи – его зло, его проклятье, – стало на время спасением и путем в новую жизнь. Когда устройство разбилось вдребезги, Дилюк не долго горевал о потере, и в каком-то смысле даже был рад этому: словно наконец простился с мечущимся между землями Тейвата странником. – Нет, – ответил он после порядком затянувшейся паузы. – Когда я приноровился, пользоваться им стало так же легко, как Глазом Бога. – Интересно, – Альбедо сложил пальцы на подбородке и задумчиво кивнул своим мыслям. – Насколько мне известно, Предвестники Фатуи пользуются и Глазом Бога, и Глазом Порчи одновременно, но при этом остаются здоровыми и, скажем так, не подвергаются преждевременному старению. Эксперименты Снежной по большей части нацелены не на создание чего-то нового, а на «совершенствование», если так можно выразиться, чего-то старого и не принадлежащего к миру смертных. Глаз Порчи по сути своей является имитацией Глаза Бога. Исходя из полученных мною знаний, можно сделать вывод, что наличие Глаза Бога каким-то образом полностью или частично нейтрализует негативное влияние Глаза Порчи, поэтому ни вы, ни я практически не ощущаем исходящей из этого ящика скверны. Дилюк мысленно согласился с ним и вынужден был признать, что доверяет капитану исследовательской группы гораздо больше, чем того следовало их неблизкое общение. Альбедо не был связан с устоявшимся в Ордене бесчестием и неравенством, он не застал Эроха и «позорного» ухода Дилюка, когда все рыцари ополчились против него. Более того, складывалось впечатление, что Альбедо было глубоко плевать на все внутренние разборки в Ордо, и интересовали его лишь исследования, алхимия и тайны прошлого. Дилюк глубоко уважал людей, преданных своему делу, хотя и находил их подчас довольно скучными собеседниками. Но это точно было не про Альбедо – тот умел интересно рассказывать о таких вещах, от которых он бы уже давно крепко спал на уроках истории. – Значит, моя теория подтвердилась, – алхимик сделал еще одну пометку в блокноте. – В таком случае перейдем к следующему вопросу. Дилюк, если я правильно понимаю, ты так же, как и я, занимался исследованием Глаз Порчи, – он слегка прищурился и склонил голову в сторону. – Возможно, ты припомнишь что-нибудь такое, что поможет мне лучше понять природу этих устройств? Дилюк, недолго думая, перебрал в голове все самые необычные столкновения с Фатуи и вспомнил про деревню-эксперимент, чей расцвет и падение видел собственными глазами. Он быстро пересказал эту невеселую историю, не щадя алхимика и не пытаясь избежать особенно неприятных моментов, касающихся гниющих посреди улицы трупов, выпадающих зубов и тонких прядей волос, висевших на одеждах заболевших. – Прекрасно, – глухо ответил Альбедо и тут же встрепенулся. – То есть, ужасно, разумеется. Но известно ли тебе что-то про материал, из которого Фатуи изготавливают свои устройства? – Не думаю, – Дилюк нахмурился и снова погрузился в воспоминания. – Хотя… В Инадзуме я встретил группу исследователей из Снежной, которые обосновались возле скелета древнего чудовища. Возможно, когда-то это существо было огромной змеей. Те исследователи ковырялись в его останках и уносили добытые кости в глубь своего лагеря, но мне не удалось узнать, с какой целью они проделывали эту работу и… – Значит, я был прав! – воскликнул Альбедо и, под удивленным взглядом Дилюка, пояснил: – Дело в том, что Глаза Порчи делают из останков древних Богов, погибших во время Войны Архонтов. Понимаете, останки столь могущественных чудовищ часто подвергаются эрозии, из-за которой оскверняется окружающее их пространство. То, о чем вы говорили – змей Оробаси острова Татарасуна – это пример Архонта, не подвергшегося правильному захоронению. Его останки невероятно могущественны и невероятно опасны для обычного человека, но, если суметь правильно воспользоваться скверной… – Альбедо задумчиво постучал ручкой по блокноту и отвернулся в сторону, принявшись разглядывать алхимическую таблицу. – Все еще остается загадкой, каким образом им удалось запечатать столь мощную силу в этом маленьком устройстве. Обычной алхимией такого не сделаешь. Альбедо внезапно встал, прошел к двери и повернул в замочной скважине ключ. Его взгляд переместился на стену, и он вновь застыл напротив алхимических элементов. Комната погрузилась в неуютную тишину. Через несколько минут он, словно вырванный из непроницаемого сна, наконец очнулся и тихо спросил: – Ты когда-нибудь слышал о кхемии? – Кхемия? – переспросил Дилюк. – Нет, никогда. – Это один из запечатанных видов алхимии, который чаще всего практиковался в Кхаэнри’ахе, – от этого слова Дилюк невольно дернул рукой, но поспешно скрыл свой жест за желанием поправить покосившийся сюртук. – Знания об этом искусстве канули в небытие, и многие великие ученые современности даже не подозревают о том, что такая наука существовала вовсе. Кхемия – удивительная форма алхимии, не похожая ни на одну другую. Она стала для страны без Богов невероятным чудом, приведшим нацию к расцвету, безграничным знаниям и богатствам, – Альбедо вздохнул. – И в то же время, погубила Кхаэнри’ах. Древнюю алхимию предпочли забыть, как страшный сон, однако у меня есть серьезный повод подозревать, что Фатуи каким-то образом сумели воспользоваться ей и создать из проклятых останков Архонтов устройства, известные всему миру как Глаза Порчи. Дилюк скривился в лице. Он хотел не думать про Кхаэнри’ах хотя бы в моменты, когда занимался проблемами, касающимися Фатуи, но проклятая страна всякий раз словно тенью нависла над ним. Ему по злому смешно: многие предпочли забыть о ней, а он вынужден всякий раз содрогаться, когда слышит хоть одно упоминание Династии Черного Солнца. – Я не знал этого, – начал Дилюк. – Но, если кхемия погубила Кхаэнри’ах, то зачем в Снежной пытаются возродить ее? – Кхемия не была создана для того, чтобы приносить человеку вред, – в очередной раз приступил к объяснениям Альбедо. – Когда-то алхимия была чудом, доступным в каждом доме. Она использовалась в медицинских и бытовых целях, с помощью алхимии возводили города, дворцы и мосты, а на бесплодных землях выращивали овощи и фрукты. Но в какой-то момент глаза людей застила пелена ненависти и тщеславия – кхемия стала оружием войны. «Землю не возделывают инструментами — за неё сражаются железом и кровью» – таковы были слова последнего короля Кхаэнри’аха Ирмина, – Альбедо опустил голову, и Дилюк почувствовал всю мощь охватившей его тоски. Он мог только догадываться, почему для алхимика эта тема оказалась настолько тяжелой. – Стоила ли эта тщеславная попытка возвыситься над Селестией всех тех загубленных и обреченных на страдание жизней? Или, все-таки, они просто доказали нам неизбежную истину – с Богами спорить смысла нет? На лице алхимика проскользнула тень глубокой печали, но уже через секунду оно вновь стало таким же равнодушным ко всему происходящему. – А ты многое знаешь про Кхаэнри’ах, – осторожно подбирая слова, заметил Дилюк. – Почему? Альбедо мягко и практически незаметно улыбнулся и встал с табуретки. – Издержки профессии, наверное, – повел он плечами, но Дилюк уловил в его тоне какую-то недосказанность. – На самом деле Кхаэнри’ах не остался просто некрасивой страницей в учебнике истории. Это древняя, могущественная цивилизация, и ее влияние даже сквозь века будет ощущаться в Тейвате и за его пределами. А пока мы будем пожинать плоды катаклизма и учиться на ошибках наших предков. Знаешь, как говорят в Сумеру: страна жива, пока живо ее наследие. Дилюк удивленно поднял брови. – Ты ведь говоришь о хиличурлах? – В том числе. Альбедо двинулся в сторону стола и принялся наводить марафет, всем своим видом давая понять, что разговор окончен, но Дилюк не спешил уходить. У него оставался еще один важный вопрос, который он не особо хотел, но должен был задать. Когда бы еще удалось выловить этого вечно занятого алхимика? – Я сильно обязан тебе, – Альбедо стоял возле старого шкафа и раскладывал по полкам стеклянные колбы. – Со стороны может показаться, что я не узнал ничего нового, но мне крайне важно было подтвердить свои теории. Теперь, со всеми полученными знаниями, мы можем попытаться противостоять угрозе со стороны Фатуи. Разумеется, было бы лучше, чтобы эта угроза никогда нас не настигла, но с этими Глазами Порчи невозможно что-то говорить наверняка. Кто знает, что ждет нас завтра? – Действительно, – вторил ему Дилюк, не спешивший покидать насиженного места. – Кто знает? Альбедо провернул ключ в замочной скважине обратно и спрятал его в кармане халата. – Если когда-нибудь вам понадобится моя помощь, вы знаете, где меня найти. Дилюк несколько раз глухо прокашлялся и нервозно потер руки. – Вообще-то ваша помощь нужна прямо сейчас. Альбедо поднял бровь и на секунду замер, сжимая в руке стеклянную бутылку, наполненную какой-то мутной жидкостью. – Я слушаю. – Понимаешь, это немного деликатный вопрос, и он касается третьего лица… Но, я клянусь, ничего такого, на что тебе было бы не удобно отвечать, – Дилюк смутился, не зная, как подступить к интересующей его теме. – Я бы хотел обсудить кое-что, касающееся нашего общего знакомого – сэра Кэйи. – О-о, – удивился Альбедо. – Неожиданно. С ним что-то случилось? – Нет, с ним все в порядке, просто я пытаюсь… Я могу рассчитывать, что этот разговор останется между нами? – попутно спросил он, пытаясь скрыть свою излишнюю, непонятно откуда взявшуюся беспокойность. – Да, конечно, – кивнул Альбедо. Не хотелось обсуждать Кэйю за его спиной, но не было достаточной храбрости спросить его лично, а Альбедо не выглядел как человек, способный осудить его или понять предвзято. Дилюк надеялся, что ожидания совпадут с реальностью. – Я пытаюсь восстановить былые связи, – честно признался он. – Когда-то мы были друзьями, и я очень некрасиво обошелся с ним. Откровенно говоря, мы оба наворотили достаточно дел, чтобы на всю жизнь остаться заклятыми врагами. Вернувшись в Мондштадт, я понял, что совершенно не знаю нынешнего капитана кавалерии. Дело в том, что… – Дилюк нервно закусил губу. – Пока что я не уверен, что между нами все проходит гладко. Иногда я совсем не понимаю Кэйю, словно мы говорим на разных языках. Раньше у него не было никого ближе меня, но теперь все по-другому, и я больше ни в чем не уверен. – Я не очень хорошо разбираюсь в таких вещах, – произнес Альбедо. – Но, если ты действительно хочешь все исправить, то Кэйя обязательно пойдет навстречу. Он не тот человек, который будет держаться за старые обиды. – А ты считаешь его своим другом? Альбедо вдруг замялся и слабо пожал плечами. – Наверное, в каком-то смысле нас можно назвать друзьями, но я не уверен… – Расскажи мне о нем, – тихо произнес Дилюк, легко дотронувшись до рукава его халата. – Кто такой сэр Кэйя теперь? Он не любил прибегать к манипуляциям – обычно слова, сказанные прямо, работали лучше любой хитрой уловки, да и Альбедо не выглядел как человек, способный уловить намек. Алхимик отпрянул в сторону и закрыл глаза, явно о чем-то глубоко задумавшись. Человеку ученому и далекому от общества легче говорить о науке алхимии, а не о науке человеческих душ, и от того его попытка помочь Дилюку казалась еще более искренней. – Думаю, – начал он слегка севшим голосом. – Сэр Кэйя тот образец рыцаря, который ответственно подходит к своей работе. В Ордене он пользуется большой популярностью и завидной славой, а также входит в список сильнейших рыцарей наряду с капитаном Джинн, – Альбедо возвел глаза к потолку. – Если говорить о нем, как о друге, то… Он определенно хороший друг. Правда, иногда, ведет себя немного странно, а еще много пьет и часто не договаривает какие-то важные вещи. Еще Кэйя мало говорит о себе и своих чувствах, но всегда интересуется моей личной жизнью, и в любой момент готов помочь в эксперименте или взять Кли на попечение. Они очень хорошо ладят. «Кэйя всегда был таким, – пронеслось в голове Дилюка. – Хотя я всегда принимал это как данность» – Не похоже, что он чем-то отличается от себя прошлого, – заключил он. – Может что-нибудь еще вспомнишь? Альбедо нахмурился, припоминая интересные факты о личности сэра Кэйи, а затем с крайне довольным видом щелкнул пальцами и произнес: – Кэйя любит позировать. – Что-что? – переспросил Дилюк, полагая, что неправильно расслышал. – Он любит позировать, когда я рисую, – Альбедо отвернулся к шкафу и принялся рыться на верхней полке, заставленной кучей бумаг. – Ну где же она… А, вот! Он протянул Дилюку плотную папку с рисунками. – Мои наброски Кэйи. Только на обложку не смотри, это неудачная шутка… Нет! Послышался глухой шершавый звук, и с полки посыпались неаккуратно сложенные листы бумаги. Часть оказалась на других полках, часть провалилась в щель меж столом и стеной, но остальные полностью покрыли пол вблизи шкафа и превратили его в белое полотно, покрытое набросками, пейзажными зарисовками и алхимическими расчётами. Альбедо кинулся собирать листы. – Помочь? – приподнимаясь со стула, спросил Дилюк. – Не надо, посмотри пока эскизы, я тут сам… Ох, еще и под шкаф забились… Убедившись, что его помощь никак не облегчит задачу алхимика, – даже, наоборот, усложнит ее, поскольку кабинет был небольшого размера, и пол не предполагал наличие двух ползающих по нему людей, – Дилюк раскрыл толстую папку и принялся рассматривать первый открывшийся его взору рисунок. Но было бы что рассматривать: кружок, ремешок, повязка – и это Кэйя? Дилюк улыбнулся – как точно автор передал все его основные черты! – отложил рисунок в сторону и завороженно уставился на следующий. Полсотни, а то и больше, с технической точки зрения идеально выполненных эскизов оказались перед ним, и с каждого смотрел всегда разный Кэйя: с легкой улыбкой, задумчивой миной, а иногда со сквозившей даже свозь бумагу печалью. Его лицо, изображенное то в анфас, то в профиль, то в три четверти, очерчивалось четкими, выверенными линиями, словно художник работал не с портретом, а со скульптурой. Дилюк зачарованно перелистывал эскизы, на которых Кэйя всегда выглядел так, словно сошел со страниц сказок о рыцарях: его очаровательная улыбка и легкие ямочки в уголках губ, его смешливо прищуренные глаза, которыми он одаривал, казалось, только одного его, и длинные медовые ресницы – все вызывало неподдельное восхищение. Альбедо оказался художником высшего сорта – из тех, что видят суть, а не оболочку. По одним только этим рисункам можно было с уверенностью заявить: капитан кавалерии любил свое тело и прекрасно знал его преимущества. Дамы всех положений шептались о нем, девушки пугливо прятались или неловко краснели, и даже парни иногда не преминули отметить его нечеловеческую красоту. Уж Дилюк знал об этом, – сам не раз слышал подобные разговоры в тавернах, – но упорно игнорировал их, не желая признавать, насколько сплетники были правы. Дилюк отложил еще с десяток эскизов в сторону, вытащил следующую работу и поперхнулся от удивления, занявшись кашлем. Альбедо, все еще ползающий на коленях в поисках затерявшихся под шкафом документов, обернулся и обеспокоенно спросил: – Что случилось? – Ничего, просто…– Дилюк еще раз откашлялся, попытавшись придать своему голосу уверенность, и поспешно вытер губы тыльной стороной ладони. – Он позировал тебе голым? – Ох, ну, – Альбедо смущенно вздохнул. – Я забыл, что эти эскизы тоже там. Но это нормальная практика для художника приглашать обнаженную модель и здесь нет ничего постыдного. Мне нужно было подучить анатомию для одного заказа из Ли Юэ, а Кэйя так удачно предложил свою помощь, – алхимик беспомощно обвел эскизы взглядом. – Надеюсь, он не будет против, что ты видел эти рисунки. Людям свойственно стесняться своей наготы, а я их так показываю… Дилюк молча перебирал листы. На эскизах не было никаких откровенных сцен или соблазнительных, – на его взгляд, разумеется, – ракурсов, но от них веяло чем-то сокровенным и личным. Он не знал, что Кэйя настолько похорошел за эти годы: плотные мышцы, осиная, словно женская талия и при этом хорошо заметный пресс. На некоторых рисунках он оставался в одном корсете, и темная полоса ткани выгодно подчеркивала его необыкновенно утонченную фигуру. Соблазнительные бедра так и манили дотронуться до карандашного наброска – проскользнуть сквозь лист бумаги и вернуть тот момент, когда Кэйя стоял и с такой очаровательно-невинной улыбкой ждал, пока художник мягкой, скользящей линией очертит каждый уголок его тела. Дилюк отвлекся от созерцания рисунков, проверил Альбедо – тот как раз складывал папки обратно на полку – и бесшумно сложил один особенно удачный эскиз себе за сюртук. Ему не было стыдно за воровство. Мозг, а за ним и совесть, благополучно отключились на эти минуты, поэтому он со спокойной душой сложил все работы обратно и передал алхимику. – Они невероятны. – Спасибо, – поблагодарил Альбедо. – Кэйя крайне удачная модель. Ты тоже мог бы попозировать мне, если есть желание. – Пожалуй, воздержусь, – отказался Дилюк и попытался припомнить, на чем они остановились. – Давай вернемся к теме разговора. У сэра Кэйи есть еще друзья, помимо тебя? – Хм, – алхимик задумался. – Эта девушка Розария часто выпивает с ним в таверне. Кэйя рассказывал, что она учила его пользоваться Глазом Бога. – Неужели? – Если я правильно помню, Кэйя случайно заморозил целый коридор в Ордене, и после этого сестру Розарию пригласили проконсультировать его в вопросах управления Крио-стихией. Меня тогда еще не было в городе, но эту историю в Мондштадте знают все. Дилюк на несколько секунд застыл, но быстро придал лицу непроницаемое выражение. Безусловно, целью Альбедо не было задеть его, но он все равно почувствовал глубоко в душе немой упрек. Глупо, конечно, получилось: он хотел узнать Кэйю получше, а оказалось, не знал даже того, что было известно всем. – …люди одной стихии хорошо понимают друг друга, так что неудивительно, что Кэйя до сих пор тесно общается с сестрой Розарией. Дилюк еле заметно скривился в лице и понадеялся, что «тесно общаются» не означало ничего большего, кроме дружбы. – Полагаю, Джинн и Лизу тоже можно назвать его подругами, – нехотя добавил Альбедо. – Вот как? – удивился Дилюк, вспоминая, как тот описывал Джинн в дневнике. – Это не со слов Кэйи, но мне кажется, они неплохо общаются, – Альбедо говорил неспеша, и Дилюк предположил, что тот не был до конца уверен в своих словах. – Он как-то обмолвился, что Джинн сильно помогла ему несколько лет назад, и он обязан ей, с его слов, «по гроб жизни», но лучше тебе спросить непосредственно ее. И, боюсь, это все, что я могу сказать, – уклончиво закончил он. – Спасибо, – Дилюк протянул ему руку и погодя добавил. – Для меня это очень важно. – Надеюсь, у тебя все получится. Кэйя никогда не говорил этого прямо, но он глубоко ценит ваше общение. Может быть, даже слишком. Альбедо замолчал на полуслове и больше ничего не произнес. Дилюку показалось, что на его лице проскользнула какая-то странная тень, но он не мог сказать наверняка. Они вышли в коридор. Всей своей спешкой алхимик ясно давал понять, что у него не осталось времени на вежливые беседы и прием гостей. Он быстро попрощался и скрылся в дверях лазарета. Дилюк огляделся по сторонам, проследил удаляющиеся вдаль стены коридора, и с совершеннейшим спокойствием осознал, что не знает, в какой стороне выход. Возле соседней двери о чем-то увлеченно беседовали две монахини, но он не хотел привлекать к себе лишнее внимание, поэтому подошел к окну и облокотился о подоконник, вглядываясь в серое, густое небо. Смутная тоска охватила его после ухода Альбедо: алхимик не был самым дружелюбным человеком в городе, но даже от его присутствия становилось чуточку теплее. Он уже привык быть один: в бизнесе сам себе хозяин, в поместье – главный человек, в Мондштадте – важная шишка, но всегда обособленная от других. В одиночестве были свои безусловные плюсы, но в минуты отчаяния они все казались бессмысленными. Ему было тошно проживать эти дни и молчать о ноющей боли – правде, открывшейся в кабинете Варки, – но рядом не было человека, который захотел бы подставить свое плечо. Пришлось учиться жить заново, полагаясь только на самого себя: вставать с постели, чистить зубы, принимать пищу, вкус которой он практически не ощущал, и бороться с опустошающим грудь одиночеством. Дилюк мог бы пойти к Кэйе – мог, да не пошел. Он хотел верить, что ему просто было страшно неосторожным словом испортить их отношения. Но в глубине души знал: главная причина скрывалась в самом рыцаре, потому что Кэйя – ох, Дилюк опять на это повелся, – все еще прятал какие-то секреты. – Какой же я дурак, – сказал Дилюк себе под нос. – Столько лет пробыл в одиночестве, чтобы одиноким не быть. – Что это ты там бормочешь? Дилюк дернулся и чуть не заехал ладонью в нос Кэйе, но тот успел вывернуться и отшагнуть в сторону. – Эй-эй, полегче! – Ты подкрался ко мне, – Дилюк перевел напряженный взгляд на рыцаря и опустил руки, готовые в любой момент дать отпор. – Зачем? – Я не подкрадывался, – принялся оправдываться тот. – Кто виноват, что ты такой невнимательный? Дилюк отвел недовольный взгляд в сторону и недовольно сжал губы. – Ладно, извини, – пробубнил он. – Я здесь по делам. Был по делам, но мне уже пора уходить. – И поэтому ты стоишь на одном месте и пялишься в окно? – промурлыкал Кэйя и хитро улыбнулся. – Ой-ой, неужели, Мастер Дилюк заблудился и ждет, пока храбрый рыцарь проведет его до выхода? – Молчи – за умного сойдешь, – беззлобно сказал Дилюк и отлип наконец от подоконника. – Так, где выход? – Не хочешь куда-нибудь сходить? – спросил Кэйя вместо ответа. – У меня есть хорошие новости по поводу нашего Порченного Повелителя. Что тебе больше нравится «Хороший охотник» или «Кошкин хвост»? «Доля ангелов» сегодня почему-то закрыта, – он разочарованно вздохнул. – Жаль, что я нигде не вижу ее хозяина, который бы смог объяснить, почему моя любимая таверна работает теперь день через день. А ведь там такое прекрасное вино! Тебе бы точно понравилось. – Если прекратишь паясничать, мы пойдем в «Хорошего охотника». Кэйя щелкнул пальцем и широко улыбнулся. – Заметано! Как раз по пути расскажешь, как прошло твое свидание с главным алхимиком Ордо Фавониуса. Дилюк подвис, не понимая, откуда Кэйя мог знать об этой встрече. Но, прокрутив в голове их внезапную встречу в лазарете, который они оба предпочитали избегать, осторожно спросил: – Так ты искал меня? Рыцарь одарил его снисходительной улыбкой и лукавым блеском в глазах и открыл дверь, ведущую к лестнице. Через несколько минут они благополучно покинули собор Барбатоса и направились вниз, к рыночной площади, где располагался ресторан «Хороший охотник». Кэйя весь путь трещал без умолку, переключаясь то на «гнусную, никак не желающую стать майской» погоду, то на дела в Ордене, которые «всегда требуют вмешательства капитана, хотя их способен выполнить рядовой рыцарь, не обделенный хоть капелькой мозга». Несколько раз он поздоровался с проходящими мимо патрулями, два или три раза гладил уличных кошек, но ни на секунду не прерывал своего монолога. Дилюк молчал, наслаждаясь звуками его голоса – кто бы знал, что он успел по нему соскучиться, – и с каждой секундой все больше и больше отдавался бодрому настрою Кэйи. Они заняли столик на улице и заказали у Сары, владелицы ресторана, большую порцию цыпленка в меду и овощной салат. При взгляде на еду Дилюка снова помутило, и хорошего настроения как не бывало. Он еще несколько минут брезгливо поковырялся в тарелке и отодвинул ее в сторону. – Фто такое? – спросил с набитым ртом Кэйя, – Не фкусно? – Я не голоден, – ответил Дилюк и потянулся к стакану с водой. – Ну во-от, – затянул Кэйя. – А я надеялся, что на сытый желудок ты подобреешь. Он последовал примеру Дилюка и отложил столовый прибор в сторону и, подложив под подбородок руку, начал свой рассказ: – Моя исследовательская группа дала первые плоды: вчера в пещере недалеко от Спрингвейла обнаружился мешок с еще дюжиной Глаз Порчи. И знаешь, что самое интересное во всем этом? – Кэйя, не дожидаясь ответа Дилюка, продолжил. – В мешке оказались частицы порошка, которым чистят струны музыкальных инструментов! Кэйя замер, ожидая от Дилюка какой-то определенной реакции, но тот далеко не сразу осознал эту новость. – И что это значит? – Дилюк, я знал, что твои дедуктивные способности достаточно скудны, но не настолько же, – разочарованно вздохнул рыцарь. – Наш преступник музыкант, а музыкант, перемещающийся с места на место и зарабатывающий на жизнь путешествиями, – это бард. – Ну-ну. Ты не можешь знать наверняка, не принадлежит ли порошок какому-нибудь другому человеку, играющему на музыкальных инструментах. – Глупости, – фыркнул Кэйя. – Я еще в самом начале стал подозревать бардов, а здесь такое невероятное совпадение. Попадание прямиком в яблочко! Ты знаешь, что я не верю в случайности, а сейчас моя прославленная интуиция подсказывает, что я двигаюсь в правильном направлении. – Ну, допустим, – Дилюк закатил глаза и прикрыл лицо ладонью. – И что наш детектив будет делать дальше? Допросит каждого барда в этом городе? – Вычислю мотив, – Кэйя закрутил прядь волос на пальце и оттянул в сторону. – Мне кажется, целью нашего преступника было отомстить Фатуи. У меня есть предположение, – дикое, конечно, – что это как-то связано с похищенными из Монда год назад детьми. – Это только предположение. У тебя ничего нет. – Давно ты стал таким скучным? – пробубнил Кэйя. – Говоришь прямо как Варка. «Не болтайте чепухи, сэр Кэйя, капитану не престало полагаться на интуицию». А на что тогда полагаться, если на руках нет ничего? Дилюк нахмурился, вспоминая давешний разговор с магистром, и отвернулся, принявшись разглядывать вазу с цветами возле стойки официантки. – Нет, правда, что случилось? – послышался тихий голос. – Ты сам не свой: в таверну не выходишь, в городе не появляешься, а теперь даже не хочешь со мной разговаривать. Я думал, – запнулся Кэйя. – Я думал, что все изменилось. Дилюк поднял на него тоскливый взгляд и тяжело вздохнул. – Я был у Варки, – он судорожно сглотнул поступающий к горлу ком, но на молчание сил больше не было. – Он мне все рассказал. Рассказал, что инцидент с Урсой подстроил Эрох и что ты знаешь об этом. И без того слабая улыбка на лице Кэйи померкла и превратилась в застывшую гримасу. Единственный целый глаз останавливался то на соседнем столике, то на нетронутой тарелке, то на волосах Дилюка, которые так не кстати выдернулись из хвоста и теперь торчали в разные стороны, словно солома в тюке. Наконец он замер на бокале, где отразился блик от едва-едва показавшегося солнца, и Кэйя ровным, ничего не выражающим голосом спросил: – Что ты будешь делать теперь? Дилюк почувствовал, как дрожь пробежала по всему телу и руки заныли от неприятного холодка, не то фантомного, не то от Крио-стихии Кэйи. Он прикусил щеку и неловко пожал плечами. – Я не знаю. Я не знаю, что мне делать. Я ведь годы убил на то, чтобы найти подонков, подсунувших Глаз Порчи, а оказалось, что главный подонок сидел в Мондштадте и… – он запнулся на полуслове, впервые за долгое время почувствовав, как почва уходит из-под ног. В ушах гулко отдавалось собственное бешено стучащее сердце. – Что мне делать? – Ты отправишься мстить? Дилюк проигнорировал вопрос. – Варка сказал, что ты первый заподозрил его вину. Почему ты ничего не рассказал мне? Кэйя отвел взгляд в сторону и ткнул вилкой в лист салата – тот ожидаемо упал со столового прибора и свалился обратно в тарелку. Он еще несколько раз повторил это действие, но быстро бросил попытки и, последовав примеру брата, почти брезгливо отодвинул тарелку в сторону. Кэйя молчал, стеклянным глазом уставившись на соседний столик, пока Дилюк внимательно следил за его подрагивающими ресницами. Время – тягучая патока – тянулось медленно и в какой-то момент просто перестало идти. Дилюк с холодящим душу ужасом осознал, что Кэйя вдруг стал похож на себя прошлого – как в ту ночь, когда пришел рассказывать правду, не жалея ни себя, ни своего брата. Он хотел дотронуться до его руки, сказать что-нибудь ободряющее, неважно что, лишь бы вновь услышать звонкий голос. Но было тихо. Дилюк судорожно думал, перебирая в голове все возможные варианты, как вывернуть разговор в нужное русло и не повздорить на пустом месте, пока внезапная догадка не пронзила его, заставив в который раз взглянуть на Кэйю, но разглядеть в нем нечто новое. «Неужели он боится, что я оставлю Мондштадт?» Все оказалось так просто, но стало так сложно. – Я не уйду из города, – твердо заявил Дилюк. – В ближайшие пару месяцев точно. Четырехлетнего путешествия вполне хватило, чтобы разобраться в причинах гибели нашего отца, а теперь я вернулся и самостоятельно положил на свои плечи груз ответственности за семейный бизнес, с которым не смогу просто так расстаться. Я не собираюсь бросать город, даже ради мести такому ублюдку, как Эрох, – Дилюк покачал головой. – Я ненавижу его больше, чем кто-либо еще в Тейвате, но его смерть не стоит того, чтобы посвящать этому жизнь. По крайней мере, я этого не хочу, значит, этому не бывать. Кэйя резко выдохнул и попытался улыбнуться, но улыбка получилась кривой, словно лицо свело судорогой. – Хорошо. Я рад, что ты останешься. Все так глупо вышло, да? – хихикнул он. – С этим Эрохом. О Барбатос, я опять чуть все не испортил, просто уму не постижимо. – О чем ты? Дилюк спросил осторожно, но сам внимательно следил за водой в стакане, покрывшейся тонкой коркой льда. – Ни о чем, просто… Смешно ведь, да? – Кэйя забарабанил пальцами по столу. – Я ведь знал и скрывал от тебя. Отец погиб из-за этого человека, и он должен быть наказан, а мне просто стало так тяжело говорить. Нужно было хотя бы попытаться написать письмо или отправиться за тобой, пока ты еще не покинул Мондштадт, а я поступил, как последний трус – спрятался и забросил службу на эти три чертовых месяца, будь они прокляты. Думал, все пройдет само собой. Жизнь меня ничему не учит, да? – он снова нервно хихикнул, оставляя на поверхности стола мягкий узор инея. – Я тебе, наверное, уже сильно надоел со своим враньем, правда? Нужно было рассказать раньше. Вообще про все. Дилюк напряженно смотрел в глаз, покрывшийся сухим блеском. Он столько лет не видел названного брата таким взволнованным и уже успел забыть, как это пугало его в детстве. Кэйя зарылся руками в волосы, оттягивая синие пряди в сторону, и уставился пустым взглядом на полностью оледеневший стакан. С губ постепенно сходила нервная улыбка, но на смену ей пришло что-то холодное и безучастное ко всему происходящему, словно лицо, лишившись эмоций, оставило после себя маску изо льда. Он мог провести в таком состоянии часы и не замечать ничего и никого вокруг. В далеком детстве несмышлёным мальчишкой Дилюк предпочитал оставить его таким наедине, дожидаясь пока новообретенный друг сам справится со своими проблемами. – Кэйя, прекрати. Я не злюсь, – сказал он тихо и положил свою ладонь поверх его. От контраста температур побежали мурашки, и Кэйя вздрогнул всем телом, возвращаясь в реальность. – Все это просто так внезапно свалилось, – продолжил Дилюк. – И я все еще перевариваю услышанное от магистра, но поверь, я не злюсь. По крайней мере на тебя. Рыцарь на несколько секунд отлип от созерцания пустой тарелки и поднял глаз. Зрачок сузился, как у кошки, дрожал, но больше не блестел пугающим блеском, только смотрел с такой глубокой печалью, от которой у Дилюка что-то тоскливо заныло в груди. Во времена службы в Ордене стоило ему коснуться его руки своей, как Кэйя тут же успокаивался и покорно внимал каждому его слову. Часто, глядя на спокойного и умиротворенного Кэйю, Дилюк успокаивался и сам и долгое время не замечал, как сильно они были зависимы друг от друга. Видимо, его слова и поступки до сих пор оказывали на них обоих сильное влияние. Это чувство – на пару секунд – но подарило Дилюку новую надежду. Кэйя больше не улыбался, но и не выглядел так, словно его вели на казнь, поэтому Дилюк неспеша убрал ладонь и спрятал ее под столом. Ему не хотелось, конечно, отпускать от себя Кэйю, но, если бы они еще дольше держались за руки, это могло бы показаться подозрительным. – Ну вот, правду узнал ты, а успокаивать пришлось почему-то меня, – Кэйя мягко, но немного вымученно улыбнулся. – Странно, что тут еще все не горит, – он снова перешел на шутливый тон. – Где же твой знаменитый запал? Или уже спалил всю Винокурню, а на Мондштадт пороху не хватило? Дилюк фыркнул и придвинул к себе тарелку обратно. Эта черта – менять настроение как по щелчку пальцев – его ужасно бесила, но хотя бы доказывала, что Кэйе стало лучше. – Знаешь, что я думаю? – спросил рыцарь, приступая к салату. – Я думаю, что тебе нужно развеяться. Много сидеть дома и много думать вредно для организма, уж мне-то известно. Что тебе больше по душе: общение с детьми, общение с женщинами или битвы? – Что это за выбор такой? – спросил Дилюк, отрезая от медового цыпленка кусок. – Алкоголь ты не пьешь, – сказал Кэйя, загибая первый палец. – Купаться еще холодно, путешествия для нас не подходят, а на Винокурне делать нечего. Ну? Будут еще идеи? – Я соглашусь на все, что ты предложишь, но если ты сообщишь заранее, что это будет. – Вот еще, – фыркнул Кэйя, уводя у него под носом особо сочный кусок. – Узнаешь, когда придет время. Дилюк улыбнулся и приступил к долгожданному обеду