Мемуары сэра Кэйи

«07.11**06 Дорогой дневник, Сегодня потренироваться не получилось: на улице весь день шел ливень вперемешку с градом. Люк разозлился – он даже отказался от обеда и весь день просидел в комнате. Я долго стучал в дверь его спальни, просил спуститься хотя бы на ужин. В конце концов он не выдержал голода и вышел к нам. Мастер Крепус тогда сказал, что мы благотворно влияем друг на друга, и это на самом деле так: когда Люк рядом, мне не хочется злиться, бояться темноты или вспоминать о возложенной на меня миссии. Когда он рядом, я не хочу плакать. Такое было со мной только возле мамы. От Люка в груди тепло и хочется улыбаться – поэтому сегодня я не расстроился, когда он сказал, что мне нет дела до тренировок. "Кэйя, ты слишком беспечен". Это неправда, конечно. Я жду и боюсь вступительного экзамена, но три года? Это же так долго, зачем изводить себя? Дилюку нужно больше отдыхать, а то станет занудой похуже Джинн. Вечером мы сидели на нашем любимом месте, в гостиной возле камина, и читали старую мондштадскую легенду про рыцаря Рустана, который погиб из-за катаклизма пятьсот лет назад. В книге не раз упоминался Кхаэнри’ах, и я спросил Люка: «Что ты думаешь об этой стране?». Мне до сих пор грустно вспоминать его ответ: «Кхаэнри’ах – злодеи, которые решили уничтожить мир. Они были глупцами и эгоистами, захотевшими погубить Богов. Ты знаешь, что из-за них старый Мондштадт был разрушен и на его руинах доблестные рыцари Ордо Фавониуса выстроили новый город?». Нет, я не знал. Я даже не представлял масштаб бедствий, которые принесли мои предки. В записях библиотеки сохранились книги по истории Тейвата, в которых я вычитал, что пятьсот лет назад Бездна чуть было не поглотила весь мир, но Семеро Архонтов остановили ее. Было много погибших: сотни, тысячи, десятки тысяч, но… Я все равно не понимаю: почему Селестия прокляла ни в чем неповинных людей Кхаэнри’аха: рабочих, служащих, рыцарей, крестьян? Ведь они не владели алхимией и не решали судьбу страны. Так почему? Почему мои друзья превратились в монстров? Они никого не убивали. Мы родились уже после катаклизма. Чем они заслужили такую смерть? В чем они виноваты? Почему они, моя мама и отец, – почему я должен расплачиваться за это? Почему?»

***

– Венти. Бард, стоявший посреди тропы и подкармливающий дикого лисенка, обернулся и приветливо замахал рукой, испугав при этом зверька. Его косы, с синим на кончиках, разметались по ветру, словно семена одуванчиков, а зеленый берет чуть съехал на бок, и цветок сесиллии, воткнутый в прядь, держался исключительно на одних лишь листьях, скрепленных с головным убором. – Привет-привет, Мастер Дилюк! Возвращаешься на Винокурню? – Да. – Тогда нам по пути. Хочешь спою тебе песню про героя, который сражался с вампирами, лешими и драконами и сопровождавшем его барде? Кажется, его звали Германн… Или Гернальд… Или, подожди… – Я не хочу песен, – отрезал Дилюк. Венти выпятил губу и покачал головой. Кажется, для него подобное заявление было равносильно смертельному оскорблению. Лира, еще секунду назад бывшая в его руках, растаяла в воздухе. – Как жаль, мой друг, что ты сегодня глух К историям, рассказанным в ночи. Возможно, сердце стонет под оковами Немыслимой, чудовищной тоски? Дилюк промычал что-то нечленораздельное и Венти звонко рассмеялся в такт пробегающему мимо них ручейку. За его смехом послышалось басистое кваканье лягушек, и какая-то шустрая цапля вытащила из воды добычу и одним махом заглотила ее. – Я спросил: тебя что-то гложет? Ты выглядишь так, словно проглотил венчик туманного цветка и запил его отваром из грибов филанемо. Кстати, не советую их есть: после можно надолго засесть в ближайшем сортире, и не выбираться из него несколько дней. Дилюк тяжело вздохнул. Интересно, Венти ко всем так лип, или только к нему? Но все-таки он готов признать: тоска засела в его груди уже как несколько дней, и он не мог нырнуть с головой в работу и притупить ноющее беспокойство. Во многом потому, что именно в работе и крылся корень его проблемы. – Если я расскажу, ты обещаешь не петь по дороге? – Ха-х! – бард рассмеялся. – Ну так уж и быть, сегодня не польщу тебя своим музыкальным сопровождением. Выкладывай. Дилюк задумчиво прижал палец к подбородку, а бард терпеливо ждал, оглядываясь на окружавший их пейзаж. Спускались сумерки – вот, вдалеке послышался первый сверчок. Башни Мондштадта хватали последние лучи заходящего солнца, отражаясь на зеркальной глади Сидрового Озера. На деревьях уже зацвели закатники и от них пахло свежестью прошедшего дождя и пряной сладостью распустившейся зелени. Весна дышала, нежно касаясь слуха шелестом травы и пением вечерних птиц, но даже столь поэтичная погода не могла привести Дилюка в чувства. – В последнее время я задумываюсь о своем предназначении, – тихо начал он. – Семейный бизнес не давит на меня, но и не приносит особой радости. А вот защита Мондштадта… Правда ли это то, что мне нужно? То, чего я всегда хотел? Мой Глаз Бога, моя мечта – защищать свой народ, дорогих мне людей, но вся эта бессмысленная вражда с Ордо Фавониус, бесконечные сражения с хиличурлами, Орденом Бездны, Фатуи – это совсем не то, чего я ждал. Я уже давно не питаю такой ненависти к рыцарям, и… – «к Кэйе» хотел закончить он, но так и не решился признаться. – Мог ли я просто стать заложником своего образа? И если это так, то что мне делать теперь? Дилюк взглянул на Венти и обнаружил на его губах теплую улыбку. В глазах Архонта теперь отражался не юный бард, свободный и беспечный, живущий по воле ветра, а старое, умудренное жизнью существо, которое многое успело повидать за прошедшие тысячелетия. В этот момент Дилюк отчетливо ощутил, какая временная пропасть была меж ним и его собеседником. – Ты взял на себя слишком большую ответственность, и она съедает тебя, – мудро заключил Венти. – Просто отпусти ее. Даже если твой Глаз Бога – это буквально желание защитить всех, оставь это и позволь свободному ветру править твоей жизнью. Никто ведь не мешает отступить, если, ну знаешь, – он задумчиво указал пальцем в небо. – Колокол окажется слишком тяжелым. – Если я сдамся сейчас, когда столько отдал, – это перечеркнет все жертвы. Дилюк изредка, но вспоминал, как постоянно отказывался от игр с другими детьми, когда готовился к экзамену в рыцари. Или как упорно шел к своей цели стать капитаном, игнорируя коллег по службе и их попытки завязать дружбу. В конце концов, он даже отверг Джинн, к которой испытывал романтический интерес. Чувства мешали и притупляли – и он отринул их, не давая жалости захлестнуть себя. А рядом оставался только Кэйя, незримой тенью следовавший за ним. – А если ты не сдашься сейчас, то перечеркнешь собственную жизнь. – Благоразумно возразил Венти. – Но кто, если не я? Разве можно доверить Ордену защиту города после того, как они не смогли защитить даже моего отца? – Но Мондштадт как-то справлялся те четыре года без тебя и никуда не делся. У нас были и есть наша доблестная магистр Джинн, Эола, Кэйя… Да, Кэйя. Он ведь остался в Мондштадте, не сбежал и не спрятался. Защищал город, дослужился до капитана кавалерии и получил признание горожан. Доделал то, что не завершил Дилюк. – Как раз он и навел меня на все эти мысли. Тогда я не знал, что ответить, но сейчас просто испытываю необходимость изъясниться. Или оправдаться. Но почему, Бездна его побери, я должен кому-то что-то доказывать? – Дилюк сжал переносицу и зажмурил глаза. – Черт. Может он вообще тогда просто бредил или шутил? Или и то, и другое, а я всерьез прислушался к этой нелепице? – Иногда нужно просто, ну знаешь, – Венти подмигнул. – Это самое… Дилюк непонимающе уставился на барда. – Что нужно? – Поговорить. – Чего?! – Поговорить – это же так просто! Казалось бы, человек здесь ты, но в человеческих чувствах я понимаю побольше твоего, – Венти довольно улыбнулся своей шутке и покачал головой. – Дилюк, если тебя что-то беспокоит, это не нужно держать в себе: разговаривай, спрашивай, никто не осудит – даже он. Я думаю, Кэйя наоборот обрадуется твоей честности. Дилюк впервые задумался об этом всерьез – поговорить с братцем о собственных чувствах. Но одно неосторожное слово, и он закрылся бы вновь, как раковина, почувствовавшая угрозу извне. Они уже уяснили, что Кэйя не умел быть честным, так почему Дилюк должен был быть таковым? А, с другой стороны, что ему терять? Оставалось понадеяться, что он не сможет разочароваться в Кэйе ещё больше. – И мне станет легче? – Да. – Но я же говорю сейчас с тобой и ничего не меняется. – Дилюк нахмурился и сжал губы. – Возможно, потому что это не единственное, что тебя волнует. Есть кое-что еще, правда? Правда. Другой вопрос – что это за «правда»? Было что-то такое, с чем он никак не мог разобраться, но оно напрямую касалось Кэйи и – увы – пока что не облагалось в слова. Да и в мысли тоже, надо признаться. И даже если бы он смог подобрать нужные эпитеты, чтобы выразить свое душевное состояние, на грани отрицания и безумия, то точно не захотел бы кому-нибудь о нем поведать: это чересчур личное, слишком интимное для слуха посторонних. Хотя, Венти точно мог сложить об этом песню, но Дилюк бы испугался ее услышать. – Я сам еще до конца не понимаю своих чувств, – честно признался он. – Вот тебе мудрость архонта, – серьезно заявил Венти, поправив спадавший с волос берет. – Обрати свой взор вглубь себя и найди причину тоски. Рефлексируй, раскопай корень проблемы, общайся с корнем проблемы. Потому что все гораздо проще, чем кажется. Даже в полной неразберихе одно дуновение ветра может развеять туман, и ты сумеешь найти отклик в сердце там, у кого ищешь. Дилюк от удивления даже запнулся о лежащую на дороге ветку. – А как ты?.. – Как я что? – невинно спросил бард и захлопал длинными ресницами. Кому скажешь, не поверят, что перед ним Архонт – скорее чертенок прямиком из Бездны. – Неважно, – промычал Дилюк и, под звонкий смех Венти, распрощался со своим путником на перекрестке за Спрингвейлом. Венти ушел – а мысли, которые возникли в голове после разговора с бардом, бесконечно переплетались и роились, словно пчелы в улье. У Дилюка были правила, которые возникли тогда же, когда возникло его нестерпимое желание покинуть Мондштадт – сбежать туда, где его никто не знает. Он даже составил небольшой список у себя в голове: 1. Не извиняться первым, но только не в случаях, когда он один виноват в сложившейся ситуации; 2. Не говорить о своих чувствах, даже если он не может спать и есть из-за переполнявших его эмоций, а такое, увы, бывает у особо чувствительных владельцев Пиро Глаза Бога; 3. Не заговаривать с Кэйей о прошлом. По необъяснимому стечению обстоятельств, за прошедшие несколько дней он умудрился нарушить все правила и, стоя на пороге комнаты, сдающейся в большом особняке старого Гёте, он собирался нарушить все заветы вновь. И все-таки, Дилюк не был уверен до конца, что слова, которые произнесутся сегодня, дойдут до ума несносного капитана кавалерии. Деревянная дверь, выкрашенная в черный, и горшки с цветами, стоящие возле окон, от которых вечно несло голубиным пометом, навевали воспоминания – подчас даже приятные. У Дилюка тоже была здесь комната, как и у любого другого капитана в Ордо Фавониус. Обычные рыцари, если им негде было жить или служба не позволяла вернуться домой, ночевали в казармах по десять-двенадцать человек: Дилюку приходилось там спать, но вонь была столь жуткая, что он не мог заснуть по несколько часов и на следующее утро вставал с больной головой. Потом, в шестнадцать лет его сделали капитаном и выделили комнату в особняке Гёте: пока он служил в Ордене, он мог использовать ее так, как считал нужным. Неудивительно, что, когда Кэйя достиг высокой должности, ему выделили точно такую же комнату. Вот только где рыцарь жил после того, как с позором был выкинут из поместья, но еще не стал капитаном? Неужто, в тех душных казармах? Дилюк вдруг почувствовал недовольно заворачивающийся в животе сгусток: ведь это он выгнал Кэйю из дома, в котором тот прожил восемь лет, без денег, без одежды, без всего – на растерзание городским улицам. И все-таки, рыцарь не злился – или, по крайней мере, умело скрывал обиды. О-о, это он умел, как никто другой. Даже Дилюк за годы странствий не смог научиться так же виртуозно владеть искусством лжи, как им владел его братец. Однажды Кэйя с совершенно невинным видом доказывал кладовщику Эрнесту, что несколько бутылок вина, пропавшие из только привезенной партии, были выкрадены младшими горничными поместья и «не стоит поднимать шум из-за такой мелочи, вы же не хотите, чтобы Мастер Крепус сделал вам выговор?». Почему тот поверил – до сих пор загадка, но вино в этот день было особенно вкусным и дурманящим, поэтому Дилюк не задавал лишних вопросов. Он постучал в дверь три раза. Оттуда послышался шорох, топот чьих-то босых ног и звук проворачивающейся щеколды. Из-за двери показалась маленькая девочка с белыми хвостиками, торчащими по бокам, и внушительным красным беретом, который все равно не мог скрыть острых эльфийских ушей. – Ой! – воскликнула она и неловко скрылась за дверным проемом. У Кли всегда был такой невинно-очаровательный вид, что любой бы увидел в ней сущего ангела, пока не столкнулся бы с разрушительной мощью ее «сокровища». – Кли, кто там пришел? – спросил голос откуда-то из глубины квартиры, и вскоре показался Кэйя в растянутой до середины бедра рубашке и просторных темных штанах, о наличии которых у него не знал, скорее всего, никто в Мондштадте. Кэйя удивленно уставился на гостя, но не успел сказать ни слова, как Дилюк, пытаясь скрыть улыбку от увиденного, воскликнул: – Ты что, можешь носить нормальную одежду? Смятение на его лице быстро приобрело оттенки раздражения, и Кэйя скованно почесав затылок, бросил взгляд куда-то в сторону. – А что не так с моей обычной одеждой? – А ты себя видел? Ходишь как павлин ряженный, еще с этим дурацким вырезом, на который вечно пялятся все кому не лень. – Дилюк не успел вовремя прикусить язык, и Кэйя довольно и хитро улыбнулся. – Тебя смущает, что так много людей смотрят на меня, Мастер Дилюк? – Вот еще, кому ты нужен…– пробубнил тот, пересекая дверной проем. Квартиры, сдаваемые для Ордо Фавониуса, отличались несвойственным мондштадским жителям минимализмом, и там, где любой уважающий себя господин повесил бы картины или фотографии, находилась пустая голая стена, выкрашенная в бежевый цвет. Как в лазарете, подумал Дилюк. Помимо стула, кровати, шкафа и письменного стола в комнате не было ничего, что намекало бы на ее обитаемость. Но Кэйя всегда умел создавать уют там, где он просто не должен был появиться – по крайней мере на совместных с ним миссиях Дилюк даже в холодных пещерах далеко от Мондштадта чувствовал себя как дома. Кли проследовала за ними в комнату, прячась за ногой Кэйи и неловко перебирая висевшую на рюкзачке за спиной игрушку. «Додоко – вот как ее зовут» – припомнил Дилюк. Кэйя улыбнулся своей маленькой спутнице и мягко потрепал ее за торчащее ушко. – Эх, не хотел отдавать их так рано, но что поделать? Там, на кухне, в нижнем ящике стола лежат шоколадные конфеты, твои любимые. – Конфеты? – переспросила Кли и, дождавшись одобрительного кивка, воодушевленно шмыгнула из комнаты в сторону маленького помещения, которое здесь принимали за кухню. Вскоре оттуда до них донесся тихий шелест оберточной бумаги и звук закипающего чайника. Кэйя выставил Дилюку покрытый черной, облупливающейся краской стул, а сам уселся на смятое одеяло, лежащее на кровати. По бесчисленному количеству чашек возле постели и общему, болезненно-затравленному виду хозяина квартирки, Дилюк предположил, что тот несколько дней провел лежа, мучаясь от жажды и спазмов, вызванных ядом, и в очередной раз попенял самого себя, что не догадался навестить больного раньше. Особенно после того, как тот, не сказав ни слова, сбежал из таверны. – И-итак… что случилось? – спросил Кэйя, откидываясь головой на подушку, прислоненную к стене, и вперившись заинтересованным взглядом в Дилюка, который с любопытством рассматривал его жилище. Тот от неожиданности вздрогнул и озадаченно поднял бровь. Кэйя вздохнул и потянулся к кружке с водой, стоявшей возле кровати. – Ты же пришел за чем-то, верно? Вот я и спрашиваю, что случилось. Дилюк растерялся, но быстро понял, к чему клонил Кэйя, и не мог не признать: все их отношения и диалоги за последний год сводились лишь к одному – кому-то от другого что-то нужно. Так что не было ничего удивительного в том, что Кэйя первым делом подумал: произошло нечто из ряда вон выходящее, раз сам Мастер Дилюк снизошел до посещения его маленького обиталища. – Я просто пришел проведать тебя, – легко ответил он. – Ты ушел, ничего не сказав, и от тебя не было никаких вестей четыре дня. Я забеспокоился, что тебе стало хуже, – Дилюк почувствовал, как щеки слегка налились румянцем, а рука, одергивающая рукав его рубашки, предательски дрогнула. – И что расследование может пострадать. Кэйя, выглядевший в начале его слов весьма удивленным, под конец только разочарованно хмыкнул, и в его смешке почудилась горечь, от которой Дилюк устыдился. Все-таки, главной причиной, почему он вообще пересек порог этой квартиры было состояние ее хозяина, а не желание как можно быстрее вернуться к делу о Глазах Порчи, но он не нашел в себе сил признаться в этом. Кэйя сложил руки за голову и сонно прикрыл глаза. На смуглое лицо лег мягкий солнечный свет, пробивающийся в комнату сквозь неплотно прикрытые занавески, но даже он не смог скрыть болезненной бледности его кожи. – Ах, вот оно что. Со мной все в порядке, как видишь: повалялся несколько дней в постели, Джинн приходила проведать и немного подлатала мой шаткий желудок, – так что уже завтра выйду на службу и продолжу докладываться тебе про наше дельце. Надеюсь, рыцари не успели наворотить всякого, пока я тут отлеживался… Дилюк молча уставился на Кэйю и краем глаза заприметил, как легко и почти незаметно подрагивали его пальцы. Он встал со стула и приблизился к рыцарю почти в плотную, хватая своими скрытыми за перчатками ладонями его. Как и ожидалось – до сковывающего ужаса холодные, почти заледеневшие руки, которыми этот самый рыцарь уже завтра хотел держать меч. «Совсем себя не бережет» – подумал Дилюк. – Что ты делаешь? – пробормотал Кэйя, но руки вырвать не попытался: Дилюк же медленно грел чужие пальцы Пиро Глазом Бога и смотрел как те под его напором постепенно теплели, а кожа приобретала яркий бронзовый оттенок, больше свойственный вечно ухмыляющемуся капитану кавалерии. – Это от отравления, да? – Кэйя кивнул и вновь с подозрением уставился на Дилюка. В эту секунду он чрезвычайно сильно смахивал на дикого недовольного кота, которого силком притащили в дом и заставили греться у камина. Хозяин подсовывает мисочку с молоком, а кот ждет, когда сможет в одиночестве съесть принесенное ему угощение. Тема ядов в жизни Дилюка по праву занимала отдельную полку и, хотя, будучи юным и зеленым он никогда не стремился лезть в эту грязную науку лжецов и убийц, в зрелом возрасте ему волей-неволей пришлось столкнуться с ней. В особенности из-за того, что его попытался отравить временный попутчик, который затем дорого поплатился за свою наглость и сейчас покоился где-то в Снежной под слоем вечной мерзлоты. Тот яд, созданный из смеси иноземных растений и порошка кристального костного мозга древнего чудовища, был призван убивать быстро, но вовремя освобожденные от него желудок и кишечник помогли избежать жестокой участи. Позже в далеком Сумеру Дилюк приобрел несколько книг о ядах и провел долгие одинокие ночи над чтением. Хотя полученные знания ему так и не пригодились, он все равно мог без лишней гордости назвать себя специалистом в этой отрасли человеческой смерти. Еще через минуту Дилюк наконец-то отпустил руки Кэйи и уселся обратно на стул. Повисла неловкая пауза, прерываемая иногда разговорами Кли на кухне – кажется, та мило беседовала со своей игрушкой. Кэйя молчал, недоверчиво вперившись взглядом в Дилюка, а тот только прятал глаза за локонами волос и с интересом разглядывал невероятно занимательный узор на ковре, который сейчас казался гораздо привлекательней перспективы провести еще один сеанс неловкого диалога о прошлом. Он готов был проклясть нерадивого братца за его острый язык: когда не надо, тот лезет со всевозможными советами и неуместным, пошлым юмором, а когда надо – молчит словно воды в рот набрал. Но Кэйя терпеливо ждал, как будто чувствовал предстоящее откровение, и в конце концов Дилюк не выдержал и, тяжело вздохнув, произнес: – Насчет того ночного разговора…– он запнулся, не зная, как правильно подобрать слова, но тут его грубо оборвали. – Подожди-подожди, какого разговора? Я что-то говорил? – Кэйя цыкнул и положил ладонь себе на глаза. – Вот черт… Совсем ничего не помню. Заранее скажу: все что наговорил ложь, неправда и пустые провокации, и тех анемо-слаймов во время службы в собор запустил не я, клянусь своим правым глазом! – Анемо-слаймов? – недоуменно переспросил Дилюк. – Нет, ты про них ничего не говорил. А зачем ты запустил в собор слаймов? – Говорю же, это не я! – Кэйя не выдержал и рассмеялся, забавно прикрыв рот рукой. –Но они так весело дули на монашек и сбивали прихожанам шляпки... Если бы служащие видели себя со стороны, они бы простили меня. Такой переполох Мондштадт не забудет еще долго! И главное, все кричали: «Монстры, монстры!». А ведь тут как посмотреть – анемо-слаймы живут на землях Барбатоса, почему же они не могут посетить собор его имени? Дилюк хмыкнул и закатил глаза. Он сразу представил толпу монашек с вздымающимися от потоков ветра юбками и кучку прихожан, ловящих в воздухе свои шляпы. Раньше Кэйя обходился маленькими проделками: спрятать тренировочный двуручник за одним из кустов винограда, украсть несколько печений с кухни или выбраться ночью из поместья, чтобы вместе посмотреть на звезды. Но прошли годы, он вырос – и шалости его тоже выросли, и Дилюк внутренне содрогнулся от мысли, что сейчас на кухне сидит прямая воспитанница рыцаря, которая как губка впитает все его наставления. Возникшая в голове картина не смогла перебить другую мысль, вертевшуюся у него на языке. Действительно ли Кэйя не помнил ночного разговора? Он был отменным лжецом, и определить врал он или нет не представлялось возможным. Но если все-таки врал – получается, стыдился того, что произнес? Того, о чем думал, но никогда не посмел бы сказать вслух, если бы не дурманящий яд, влившийся ему в кровь? Дилюк отмахнулся от этих глупых домыслов и продолжил. – Ты обещаешь, что выслушаешь меня и не прервешь, пока я буду говорить? Кэйя заинтересованно кивнул, а Дилюк начал свой рассказ, опуская некоторые подробности той ночи и свои собственные мысли. Например, он точно не собирался упоминать, как рыцарь клял его и в бреду пытался отпихнуть руку Дилюка, которой тот всовывал ему таблетку. В голове внезапно всплыл тихий голос, надрывно спрашивавший его: «Почему ты ненавидишь меня?», но Дилюк постарался не думать об этом. Под ложечкой засосало, а в груди зажглось что-то мерзкое и болезненное. Краем сознания он понимал, что сейчас решалась судьба их отношений, и окончательный выбор оставался за Кэйей, но от этого знания становилось только хуже. Где-то в комнате еле слышно тикали часы, отсчитывающие минуты молчания в напряженной тишине, а Дилюк все боялся поднять взгляд и увидеть холодную насмешку, искривляющую лицо рыцаря. Но Кэйя не улыбался и не ухмылялся. Он даже не был разозлен или опечален. Его лицо долго оставалось нечитаемым. – Значит, Полуночного Героя больше нет? – спросил он. Дилюк кивнул, не до конца осознавая все произошедшее. – Хорошо. Это твой выбор, и я не вижу смысла ему препятствовать. Если ты считаешь, что для тебя лучше оставить защиту Мондштадта на попечение рыцарей – пусть так, – медленно ответил Кэйя. – Но даже не вздумай в один прекрасный день вновь появиться под личиной защитника – на этот раз я не обещаю, что не сдам тебя Ордену. Дилюк остался удовлетворен таким ответом. Впервые за несколько дней он смог вздохнуть свободно, хотя эта свобода еще оставалась неполноценной – ничего не было решено окончательно, но мысли о плохом на время перестали отягощать его. – Чай будешь? – спросил Кэйя, вставая с насиженного места. – Я не планировал так долго задерживаться, – признался Дилюк. – Да и Кли, кажется, не очень меня любит. – О чем ты? Кли любит всех. Дилюк вспомнил, как при прошлой их встрече девочка спрашивала его только об одном – почему у него такие хмурые брови, а он, непривыкший общаться с детьми ее возраста, не мог придумать ничего лучшего, кроме как молча уставиться в угол комнаты. Кэйя заметил его смятение и улыбнулся, пытаясь разрядить обстановку. – Не беспокойся. Она будет общаться только со мной и никак нам не помешает. И вообще это солнце, а не ребенок, пока у нее в руках не оказывается никаких опасных вещей. Дилюк как-то слабо верил в это, но послушно поплелся на кухню. Кли при их появлении отсела на стул возле окна и продолжила разворачивать бумажные обертки конфет. У Дилюка не было ни желания, ни опыта, чтобы попытаться поддержать с ней диалог, поэтому он молча уселся на соседний стул и стал дожидаться свою кружку чая. Через пару минут перед ним стояли бокал, над которым повисла струйка пара, и миска, наполненная каким-то сухим печеньем. Кэйя, прислонившись спиной к раковине, повернул голову к Кли и спросил: – Так что ты там говорила о путешествии в Инадзуму? Она сразу оживилась и с неприкрытым интересом продолжила свой рассказ, начало которого Дилюк не застал. – Там была девушка, которую звали Ёимия, и мы нарисовали целую книжку, представляешь? Ёимия такая добрая и славная, даже разрешила мне потрогать ее сережку – она круглая и похожа на игрушку на новогодней елке! А еще, еще там была госпожа Яэ Мико, которая издает маму, и она разрешила издать мою книгу вместе с ее! Правда здорово? Ой, подожди, – Кли прервалась и начала рыться в рюкзачке, висевшем у нее за спиной. – Я покажу тебе нашу книгу! Она такая замечательная, и там такие красивые рисунки, – мы вместе с Ёимией рисовали! А еще Братик Альбедо сказал, что из меня выйдет отличная художница! Кли тараторила так много, что Дилюк готов был поверить: еще чуть-чуть и заболит голова, и без того нагруженная всякой чепухой. – Ого, и вправду очень красивые рисунки, – сказал Кэйя, с неподдельным интересом разглядывающий подсунутую ему книгу. – Альбедо хорошо с тобой позанимался. Дилюк, иди сюда, посмотри. Дилюк встал и подошел ближе. Из страниц книжки на него смотрели красочные рисунки, изображавшие, как он догадался, пейзажи Инадзумы. Там же была нарисована Кли и ее любимая игрушка Додоко, рядом шла какая-то девушка с яркой улыбкой на лице, Итэр и его спутница малышка Паймон, а также главный алхимик Ордо Фавониуса – и по совместительству названный брат рыцаря Искорки – Альбедо. Пока Дилюк разглядывал иллюстрации, он краешком глаза заметил, что Кли перестала бояться его и с гордостью стояла рядом, явно ожидая похвалы. – Очень интересные рисунки, – произнес Дилюк и неуверенно улыбнулся. Кли откинула голову и гордо выпятила грудь. Она показала еще несколько иллюстрированных страниц, а затем уселась обратно на стул и принялась за недоеденные конфеты. Кэйя вернулся к завариванию чая и начал подмешивать в свою кружку какие-то травы. Поймав на себе вопросительный взгляд Дилюка, он тихо пояснил: – Это лекарственные. Дилюк кивнул и продолжил смотреть за тем, как рыцарь заливал отвар кипятком и добавлял туда несколько ложек сахара. – Кэйя, – дивясь собственному мягкому тону, начал Дилюк. – Почему ты ушел из таверны и не разбудил меня? Кэйя поставил на стол чашки и сел по правую руку от Дилюка. Он безучастно посмотрел на настенные часы и спустя несколько секунд ответил: – Ты был сегодня честен со мной, и я должен отплатить тем же. На самом деле, я не хотел уходить так рано, не поблагодарив тебя и не извинившись за все причиненные неудобства. Но…Как бы это объяснить? – спросил Кэйя, будто бы обращаясь к самому себе. – Не люблю, когда обо мне заботятся, понимаешь? Мне привычней самому справляться с трудностями, особенно с такими незначительными, как отравление. Дилюк нахмурился и покачал головой. – Ты всегда был таким безрассудным, – хмуро начал он. – Всегда отказывался принимать помощь, даже если позарез нуждался в ней. Мне хватило твоих болезней, когда мы еще были подростками. И, если ты считаешь, что мне в тягость помочь тебе, когда ты в затруднительном положении, то ты полный дурак, сэр Кэйя. Кэйя внимательно посмотрел на Дилюка, ища в его словах подвох, а затем внезапно рассмеялся и прислонил ладонь к щеке. – Что-то не меняется с годами, верно? – произнес он, но прежде, чем Дилюк успел бы что-нибудь ответить, продолжил. – Ладно, забудь об этом. Лучше скажи: ты заметил, что за последние дни активность нашего преступника несколько поутихла? – А можно?.. – Дилюк указал головой на Кли. – Не переживай, я не собираюсь говорить ничего сверхсекретного, – ответил Кэйя. – Я только хотел навести тебя на кое-какие мысли. План нашего Похитителя Порчи… – Повелителя, – машинально поправил он. – Да-да, Повелителя. Итак, план нашего глупого и не слишком опытного преступника состоял в том, чтобы подорвать и без того шаткое доверие к Фатуи, и заставить Ордо Фавониус под напором общественного негодования разорвать все дипломатические отношения со Снежной. Но что происходит сейчас? Фатуи все еще в городе, волна народного гнева спадает на нет, а Орден не особенно спешит рвать связи. Дилюк не придал бы этому значения, если бы не слова Кэйи, но теперь он действительно вспомнил: уже больше недели в городе не происходило ничего из ряда вон выходящего, даже граждане постепенно начали позволять Фатуи, как раньше, пользоваться магазинами и торговыми лавками. Только рыцари все еще без перерывов сражались с Орденом Бездны и совсем перестали посещать его таверну. – Понимаешь, о чем я? – спросил вновь воодушевившийся Кэйя. – План, с виду такой продуманный, дал глубокую трещину, которая привела к его окончательному краху. Я даже могу назвать причину всего этого – наш вернувшийся магистр Варка и пополнения в рыцарских рядах. Как бы я не восхвалял Джинн, но, если бы на ее долю свалилось такое опасное бремя, она вряд ли бы смогла удержать недовольство горожан, и Фатуи давно оказались за пределами Мондштадта. Однако сейчас на кресле сидит Варка и не позволяет этим событиям влиять на деятельность Ордо Фавониуса. Таким образом, Фатуи помогают отбивать атаки Ордена Бездны, Глаза Порчи пропадают из поля зрения горожан, а наш преступник больше не решается взяться за их распространение. – То есть, ты хочешь сказать, – начал Дилюк. – Что мы победили? – Мы победим, когда оставшиеся устройства будут уничтожены, а преступник схвачен. Но сейчас с уверенностью можно утверждать только одно – время на нашей стороне. Кэйя хотел сказать что-то еще, но взгляд его внезапно переместился на Кли, которая тихо сидела в углу и пила свой чай, внимая каждому его слову. – Солнышко, – Дилюк вздрогнул от неожиданно теплого голоса, которым заговорил рыцарь. – А разве тебе не пора обратно в Штаб? Тот, кто привел тебя сюда, наверняка уже скоро вернется. – Меня никто не приводил, – пробормотала Кли и опустила голову. – Я сбежала. – Что? Кли, ты же знаешь, что нельзя нарушать правила, установленные Джинн, а Джинн наказала тебе не гулять одной. За пределами Штаба сейчас опасно. И, если уж надумала ее не слушаться, – добавил он. – То делай это незаметно и не подставляй своего наставника! – Но-но…– начала оправдываться она. – Я тебя так давно не видела, а у Лизы и Альбедо не было времени меня отвести! Братик Кэйя, не злись, я уже не маленькая и могу спокойно гулять сама, где захочу. – Ну-ну, не маленькая. А выглядишь как восьмилетний ребенок. – Разве Кли не эльф? – резонно заметил Дилюк. Кэйя потупился и задумчиво посмотрел на нее. – А ведь и правда. Как странно, я никогда не задумывался об этом, и никто ничего не упоминал. Кли, сколько тебе лет? Она уже открыла рот, чтобы ответить, но тут же закрыла его и с подозрением уставилась на Кэйю. – Братик Кэйя, Лиза говорит, что неприлично спрашивать у девушки, сколько ей лет, и что я могу не отвечать на такие вопросы. Кэйя выпучил глаза, а затем звонко рассмеялся, и от этого доброго смеха в груди у Дилюка разлилось что-то теплое, и на лице появилась сердечная улыбка. – Хорошо, можешь ничего не отвечать, все равно это не имеет значения. Иди в комнату и собирай свои карандаши, пока они не закатились куда-нибудь под стол, а потом решим, что с тобой делать, несчастье ты мое. Кли выбежала из кухни, а Кэйя, дождавшись, когда она скроется за поворотом, опустил голову, прижимая ее к холодной поверхности стола, и зажмурил глаза, прячась от солнечного света, льющегося из маленького окошка. – Что с тобой? – настороженно спросил Дилюк, отставляя недопитую кружку в сторону. – Слабость, – тихо ответил Кэйя. – Накатывает волной и никуда от нее не убежишь. Послушай, пока меня окончательно не разморило: не хочешь позже прогуляться до ближайших от Мондштадта храмов и поискать Глаза Порчи? Это, скорее всего, бесплодные поиски, и ты вовсе не обязан соглашаться на них… – Я согласен, – не раздумывая, ответил Дилюк. – Отлично. Тогда обговорим этот вопрос при моем следующем, м-м, посещении таверны, если я вообще когда-нибудь до нее дойду, – слабо пробормотал Кэйя. Дилюк не удержался и подошел к нему, кладя на спину горячую ладонь и медленно поглаживая выпирающие лопатки. – Ты меня совсем усыпить хочешь? – пробубнил рыцарь. – Или я похож на кота? И вообще, мне еще Кли вести до штаба: не хочу, чтобы она вечером одна разгуливала по городу. – Не надо, – мягко сказал Дилюк, но ладонь со спины не убрал, продолжив медленно водить по холодной рубашке. – Я отведу ее сам. А ты иди отдыхай, а то рыцари завтра вместо своего капитана получат вялого павлина с большим самомнением и ледяными руками. Кэйя издал звук, похожий не то на смешок, не то на болезненный стон, и поднялся со стула. Он шел, опираясь рукой о стену, и явно прикладывал огромные усилия, чтобы не свалиться на пол, но от предложенной помощи в виде поданной руки отказался. Добравшись, наконец, до комнаты, он ничком упал на кровать и тут же укутался в теплое махровое одеяло. – Дверь на щеколде, – очевидно из последних сил бормотал Кэйя. – Закроется сама. Кли, иди с дядей Дилюком и слушайся его всю дорогу, поняла? Кли кивнула и подошла к рыцарю, накрывая своей маленькой ладошкой его. – Выздоравливай, братик. Кэйя улыбнулся и неспеша погладил ее по голове. Дилюк, стоявший в проходе и наблюдавший эту нежную сцену, неожиданно почувствовал резкий укол ностальгии. Почему беспомощный и слабый Кэйя вызывал в его душе такой сильный отклик, он не то, что сказать не мог, – даже не понимал. И не особо стремился понять. Дилюк подумал, что не может молча уйти, не попрощавшись с хозяином квартиры, и, стоя в дверном проеме, брякнул: – Увидимся! Кэйя ничего не ответил – видимо, уже спал. Всю дорогу до штаба Кли шла рядом и ни на секунду не умолкала. Темы ее разговоров сменялись так же быстро, как штиль над морем сменяется штормом: в одну секунду она рассказывала о своей матери Алисе, которая путешествовала где-то за пределами Мондштадта и писала «Путеводители по Тейвату», а в другую пересказывала все, что происходило с ней за прошедшую неделю, включая такие незначительные события, как прием пищи и сон. На подходе к штабу Ордо Фавониуса Дилюк уже начал жалеть, что предложил самолично отвести Кли обратно к рыцарям, но перед его глазами тут же вставала картина измученного постоянной слабостью Кэйи, и он поспешно прикусывал себе язык. У дверей Ордена стояла Лиза и беспокойно вышагивала круги. Она размышляла о чем-то вслух и не сразу заметила их парочку, но когда подняла взгляд, то тут же изумленно всплеснула руками и напустила на себя рассерженный вид. – Кли! Разве Джинн не предупреждала тебя, что нельзя сбегать из-под нашего присмотра? Ты же знаешь, моя милая, как опасно стало на улицах Мондштадта. Зачем ты заставляешь нас волноваться? – пристыдила она свою маленькую послушницу. – И не совестно тебе, негодница? Кли потупилась, склонив голову, и попыталась спрятаться за ногой своего спутника, но тот не дал ей это сделать и отступил на несколько шагов в сторону. Она с такой надеждой посмотрела на Дилюка, что он был вынужден отвернуться, чтобы не столкнуться со слезами разочарования в глазах эльфийки. – Дилюк, спасибо, что привел ее. Если бы не ты, мне бы пришлось начать поиски по всему Мондштадту и привлечь и без того загруженную Джинн, – сердечно изъяснилась Лиза и попыталась даже приобнять Дилюка, но тот резко одернул руку и сохранил дистанцию между ними. Она ничуть не обиженно улыбнулась, но снова посмотрела на Кли, и улыбка быстро померкла, сменяясь сдвинутыми к переносице бровями. – Чего ждешь, юная леди? Ты знаешь где находится одиночная камера. Кли понуро прошмыгнула в Штаб и скрылась за массивной деревянной дверью. Дилюк с удивлением отметил, что она не выглядела чересчур расстроенной – очевидно, наказание в виде одиночной камеры стало для нее привычным делом. Лиза медленно проводила ее взглядом и повернулась обратно. – Где ты ее нашел? – Дома у сэра Кэйи, – ответил он. – Пришла навестить. – Ах, конечно, как я сразу не догадалась. Она ведь столько раз просилась сходить к нему, – заключила Лиза и задумчиво прижала палец к подбородку. – Наверное, учитывая ее благородные намерения, мне стоит послабить наказание. Дилюк молча стоял и ждал, пока библиотекарша наконец попрощается и вернется обратно в Штаб, но та явно не спешила разрывать их скудный диалог. Взгляд ее был направлен куда-то на стекла Ордена, покрытые старинными витражами, изображающими сцены рыцарских боев. На улицу опустились сумерки, и вскоре зажглись первые фонари, бросающие желтый электрический свет на мощеные камнем дороги. Дилюк надеялся вернуться домой до темноты, и уже собирался покинуть свою собеседницу, как тут Лиза внезапно остановила его вопросом: – А как там сэр Кэйя? – Нормально, – просто ответил он. – Но все еще не пришел в себя. Ему требуется больше отдыха. – Оно и понятно, отравление серьезное. Джинн пришлось приложить немалые усилия, чтобы избавить его организм от яда. Никогда бы не подумала, что что-то такое может случиться с капитаном Ордо Фавониуса. Дилюк невесело хмыкнул, но едкие комментарии решил оставить при себе. Сегодняшний день был слишком хорош, чтобы портить его какими-то глупостями, вроде спора о компетенции местных рыцарей. Лиза пристально посмотрела на Дилюка, и от нее повеяло лукавством и нескрываемым торжеством, которое выражала вся ее расслабленно-самоуверенная поза. Она улыбнулась и невинно, словно пыталась скрыть свой двусмысленный вопрос за банальным невежеством, произнесла: – Ах, не сочти за грубость, но означает ли помощь Мастера Дилюка в расследовании сэра Кэйи, что ваши странные, натянутые отношения наконец-то дали трещину и собираются стать чем-то более дружеским? Дилюк заметил хитрые искорки в ее глазах и, сам не понимая от чего, глубоко рассердился подобным отношением к его чувствам. – Наши отношения с сэром Кэйей касаются только нас двоих. – Сказал как отрезал. – Не кипятись, милашка, мне не хотелось обидеть или как-то задеть тебя. И потом, я не собираюсь распространяться о чем-то столь интимном. Дилюку очень не понравилось, какой акцент она сделала на последнем слове, но он упорно молчал, продолжая сверлить библиотекаршу недоверчивым взглядом. – Я просто рада, что вы наконец-то нашли общий язык, – проворковала она. – Хочешь верь, хочешь нет, но я по-своему волнуюсь о нашем капитане. Конечно, он выглядит беспечным и легкомысленным молодым человеком, однако, кто знает, что несут в себе пародии шута и какие тайны скрываются за его масками? – она рассмеялась, довольная придуманной метафорой, которую, видимо, посчитала остроумной. – Знаешь, ведь Кэйя так расцветает в твоем обществе. Я уже успела соскучиться по этим его глуповатым, неуместным шуткам, которые сыплются из него, как цветы. – О чем ты? – недоуменно переспросил Дилюк. – Он всегда такой, и я тут не при чем. – Он всегда такой рядом с тобой, – Лиза помахала указательным пальцем перед его лицом. – Конечно, он много болтает, но далеко не со всеми сэр Кэйя становится похож на живого человека, а не на конструкт, призванный выполнять обязанности капитана кавалерии. Она улыбнулась и, махнув на прощание рукой, вернулась в Штаб, оставив Дилюка в полнейшем замешательстве сражаться со всеми невнятными подтекстами, скрывающимися за ее поведением. Солнце уже спряталось за горизонтом, оставив алую полосу света на краю неба, и только желтый свет фонаря продолжил освещать одинокую фигуру, стоявшую посреди опустевшей улицы вечернего Мондштадта.

***

«02.04.**07 Дорогой дневник, Буду краток: мне пришло первое письмо спустя почти два года жизни в Мондштадте. Отец предупреждал, что письма будут поступать редко, и после прочтения их в обязательном порядке нужно сжигать. Не верю, что кто-нибудь когда-нибудь доберется до этого дневника, потому что мой тайник хорошо спрятан, но все-таки чутье подсказывает, что не мешает быть осторожным. Однако я пишу сюда об этом не просто так – мне больно настолько, что разрывается голова и дрожат руки. Отец написал, кто обратился в чудовищ погиб, и там был малознакомый старик и единственная моя сверстница, которая… нет, я не могу писать это, как какой-то отчет. Хильда же была такой маленькой, такой здоровой и сильной духом, так почему именно она? Это просто чудовищно, что ей пришлось пережить такие муки. Я вижу ее голубые глаза-звездочки перед собой, и у меня горло сводит от судорог и стоит мерзкий, не сглатываемый ком. Она протягивала ко мне руки и заставляла поднимать ее к ветвям деревьев, чтобы достать яблоки; она сбегала со мной из дома, чтобы посмотреть на руины, а потом выгораживала нас обоих перед взрослыми, и теперь я узнаю, что моя Хильда мертва? Нет-нет, хватит, я не хочу оставлять в дневнике пятна слез. И все-таки мне тяжело. От меня как будто оторвали кусок плоти и оставили заместо зияющую пустоту. Я терял родных и близких всю жизнь, но Хильду я отпускать не хочу. Два года разлуки, я надеялся, никак не сказались бы на нашей дружбе, и я искренне верил… Что мы когда-нибудь найдемся. И все же она ушла первой. Помимо этих двух крайне прискорбных новостей (проклятье, слезы все-таки потекли), отец также... ...следует продолжать искать ключ к снятию проклятья. Я делаю все, что в моих силах: в библиотеке Рагнвиндров нет ни единого упоминания об алхимии Кхаэнри’аха, в библиотеке Ордо Фавониуса я практически не бываю, а записи из архивов и секретных отделов мне недоступны. Пока недоступны. Вот почему мне нужно стать рыцарем: если это даст хоть малейший шанс приблизиться к поиску того, что моя семья ищет уже не одно поколение, я буду впахивать, как проклятый, но сдам этот чертов экзамен. Что я пишу… Впахивает как проклятый у нас Дилюк, а не я – мне же остается молча наблюдать за его успехами. Он научился прекрасно владеть копией двуручного меча и перешел к силовым тренировкам: я вижу, как меняется его тело, обрастая уже заметными мышцами. Но мне не хватает его упорства и выдержки – иной раз меч выскальзывает из рук, хотя он едва ли весит пятую часть своего двуручного аналога. Иногда я не замечаю удары, направленные на меня, и не успеваю уклониться. Например, сегодня Дилюк еще долго извинялся за огромный лиловый синяк, оставленный на моей правой руке, но я не был в обиде – сам виноват, понимаю. На самом деле, недавно я заметил, что слишком сильно привязался к Люку: мы постоянно вместе, и рядом с ним я чувствую такое умиротворяющее спокойствие, которое едва ли чувствовал в Кхаэнри’ахе на родине. Мне знакомо понятие некровного родства, ведь все наше поселение было одной большой семьей. Хильда не была мне родной, но относился я к ней, как к сестре, и все-таки к Люку мне хочется тянуться не как к брату, а как к близкому другу. Интересно, испытывает ли он такие же чувства? Обычно, я стараюсь не думать об этом, потому что меня пугают собственные мысли. Иной раз я подолгу смотрю на его тренировки и не могу отвести взгляд – так красиво и невозможно он сражается, словно сама Пиро стихия обрела человеческий облик и вышла на поле боя. Иногда он ловит мои восхищенные взгляды и улыбается мне в ответ, а я смущаюсь и подолгу брожу меж виноградников, чтобы успокоить сбившееся дыхание. На самом деле, этих чувств нужно бояться: я не хочу привязываться к Люку и не хочу, чтобы он привязался ко мне – нам обоим будет больно, но сейчас мы рядом и, наверное, это самое главное. Я хочу в это верить. Пожалуйста. О Барбатос, я ребенок проклятой страны, но могу ли я рассчитывать на твое снисхождение? Так страшно смотреть в будущее, но я вынужден идти вперед и надеяться на лучшее. In hac spe vivo. Ну вот, я опять роняю слезы. Пожалуй, схожу к Аделинде и попрошу снотворного, чтобы не видеть сегодня сны. Я так боюсь встретить мою маленькую сестренку в кошмарах, но я знаю, что виноват перед ней, потому что не успел найти способ снять проклятье. Спи спокойно, малышка Хильда, тебе больше не нужно страдать»