Мемуары сэра Кэйи

«09.03.**06 Дорогой дневник, Ты заметил, что я нечасто обращаюсь к тебе? Все дни проходят однообразно, ведь я не занимаюсь ничем, кроме учебы, и очень скучаю. Дилюк меньше играет со мной – теперь все свободное время он уделяет тренировкам с двуручным мечом (точнее с его деревянной имитацией). Я могу подолгу наблюдать за его ловкими движениями, за двуручником, разрезающим воздух, за напряженным взглядом, который, буквально, считывает каждое шевеление противника, но я не нахожу удовольствия в этом молчаливом ожидании. Думаю, иметь мечту и строго идти к ней – огромное счастье, но что делать тому, кто заплутал на этом пути? Может, то вина Дилюка или моего собственного развитого чувства справедливости, но я начинаю воображать о карьере рыцаря. У них есть престиж, честь, уважение горожан, к тому же я не заметил, чтобы рыцарь бедно одевался или мало ел. Мне неизвестно, сколько еще я пробуду в Мондштадте, но уже пора было бы задуматься над моим будущим занятием, ведь я твердо решил больше не быть обузой для семьи Рагнвиндр. К тому же, есть еще одна причина, почему мне следует быть ближе к Ордену, но я пока что не могу тебе ее поведать. Я подошел к Мастеру Крепусу и попросил позволить мне присоединиться к тренировкам Дилюка. У него было непроницаемое лицо, но, кажется, он немало удивился такой просьбе и объявил, что хочет лично проверить мои способности. Вероятно, он считал, что раз я выгляжу слабым и немощным, то и силы во мне нет. Однако я тренировался задолго до того, как попал в Мондштадт, и отец часто говорил мне: «Твой дух и твоя плоть сильны и станут только сильней. Воспользуйся этой силой с умом». Я знаю свое преимущество – ловкость и быстрота реакции, – так что деревянный двуручник оказался слишком неудобным для меня: я то заваливался назад, то падал на ровном месте. А вот одноручный меч подошел идеально. Это даже битвой назвать было нельзя, просто минутный спарринг, но Дядя Крепус остался доволен моими способностями и разрешил присоединиться к тренировкам. Тогда я признался, что собираюсь пойти вслед за Дилюком и стать рыцарем. Он молча выслушал и кивнул головой, одобряя такое решение. С завтрашнего дня начнутся тренировки. Волнуюсь, но жду с нетерпением. Дилюк, сейчас ты сильнее и выносливее меня, однако уже скоро я не только догоню, но и перегоню тебя, будь уверен».

***

Проходили неспешные, относительно спокойные дни: Глаз Порчи не объявлялся, Орден Бездны поутих, и Дилюк было поверил в правдивость слов Кэйи: «Пройдет неделя, другая и вскоре все забудут об этом деле…». Но то было лишь затишье перед бурей. И Дилюк смог убедиться в этом сам, когда в одно ничем не примечательное утро услышал новость: на Спрингвейл напал отряд хиличурлов, есть пострадавшие и много тяжело раненых. А потом подтвердились его самые страшные подозрения – у тех людей были Глаза Порчи. Новость скрыть не удалось, и она быстро, словно цунами, накрыла город волной паники и ужаса. Горожане столпились на главной площади перед статуей Анемо Архонта и каждый в эту секунду понимал, что Ордо Фавониус больше не справляется с защитой города, и нападение Ордена Бездны на Мондштадт вопрос времени. Джинн – олицетворение всего самого лучшего в рыцарях (как заверяли ее самые преданные поклонники и хотел бы верить сам Дилюк) – встала перед народом и одним повелительным жестом призвала всех к тишине. – Граждане Мондштадта! Я знаю, что сейчас все взволнованы и напуганы теми ужасными событиями, которые произошли в Спрингвейле, но я прошу вас выслушать меня не как бывшего Действующего Магистра, но как человека, которому вы можете доверять. Это правда, что нападения Ордена Бездны усилились, – произнесла она и в толпе послышались испуганные вздохи и несколько недовольных выкриков. – Но вам совершенно не о чем волноваться, потому что каждый рыцарь Ордо Фавониуса поклялся ценой собственной жизни защищать Мондштадт и его окрестности. Прямо сейчас наши товарищи за пределами стен уничтожают лагеря хиличурлов, и вскоре на земле Анемо Архонта вновь станет безопасно и мирно. Прошу вас, не поддавайтесь панике: в такие тяжелые минуты я бы хотела в каждом из вас видеть опору друг для друга, а не врага. Не бойтесь, Орден Бездны никогда не одолеет нас, потому что любое зло, несправедливость и бесчестие неизбежно проигрывают добру и правде. По толпе пробежался одобрительный гул, и Джинн позволила себе легкую полуулыбку. В конце концов за все свои старания она была вознаграждена любовью жителей Мондштадта, а это сокровище стоило всех бессонных ночей. Внезапно из толпы вышел человек, в котором, по надменному взгляду и вычурной одежде, можно было без труда узнать Шуберта Лоуренса. – Почему вы, капитан Джинн, позволяете себе молчать о том, что в лазарете прямо сейчас находятся умирающие старцы, которые еще вчера были молоды? Неужели достопочтенные рыцари не желают раскрыть тайну столь необычного перевоплощения? Эола бросила гневный взгляд в его сторону и видимо приготовилась осадить аристократа в своей излюбленной, угрожающей манере, но Джинн, подняв ладонь, пресекла любые ее попытки повздорить с дядей. – Вы правы, господин, я не успела рассказать про то, что случилось с нашими друзьями, – Рыцарь Одуванчик высоко подняла вверх руку и продемонстрировала всем собравшимся светившийся слабым сиянием Глаз Порчи. – Я хочу, чтобы каждый из вас запомнил то, что видит! Этот предмет напоминает обычный Глаз Бога, но не дайте вашим глазам обмануть вас, ведь это – Порча, несущая зло. По незнанию наши друзья воспользовались им, и эта вещь высосала их жизненные соки, превратив в столетних старцев. Они защищали свой дом, и мы не вправе винить их, но я прошу каждого из вас не пытаться воспользоваться Глазом Порчи, потому что он неизбежно принесет за собой лишь смерть и мучение. Толпа загудела, громко переговариваясь и выкрикивая какие-то отдельные фразы, которые невозможно было разобрать в общем шуме. Их страх наконец приобрел форму и теперь они с испугом смотрели на горящий красным светом Глаз и боялись, что капитан Джинн в любой момент может упасть замертво, пораженная его проклятьем. Первым, перекрикивая шум толпы, возразил все тот же Лоуренс: – А почему, достопочтенные рыцари, вы не упоминаете, что Глаз Порчи – это разработка Фатуи? И если она настолько опасна, то почему Фатуи все еще в городе и продолжают творить свои гнусные дела? Из рядов рыцарей вышел человек в маске и темной одежде, которая резко контрастировала на фоне светло-голубых, зеленых и коричневых тонов одеяний мондштадцев. Он представился Виктором из Снежной и после недолгой паузы заявил: – Фатуи не несет ответственности за произошедшие инциденты. Толпа буквально взорвалась. Послышались новые выкрики, в которых теперь отчетливо проскальзывали оскорбления, кто-то грозно поднимал руки вверх, потрясая кулаками, а кто-то даже успел кинуть парочку тухлых овощей в сторону Виктора. Дилюк молча наблюдал за этой картиной, прислонившись спиной к ограждению площади. Бедная, в конец растерявшаяся Джинн, всеми силами пыталась утихомирить разъяренную толпу, но даже ее авторитет не был во власти исправить то, что натворил Лоуренс. Дилюк хотел бы пожалеть ее, но въевшаяся ему в кожу неприязнь к рыцарям не позволяла встать на защиту Ордо Фавониуса. Напротив, он считал, что вся эта критика, – разгоревшееся пепелище, – вполне оправдана и давно ждала момента, чтобы вспыхнуть и окончательно рассорить народ Мондштадта. И разве он не предупреждал, что ситуация серьезней, чем хочет казаться? Дилюк как раз спускался по лестнице, когда взгляд его приковала к себе фигура, прислонившаяся к каменной стене и с интересом подбрасывающая в воздух монетку, которая всякий раз ловко исчезала в ее длинных, изящных пальцах. Их взгляды встретились, и Кэйя мягко улыбнулся, подманивая Дилюка к себе. «Я что ему собака какая-то?» – подумал тот, но все равно подошел ближе. – Ну и как тебе это представление на площади? – весело спросил Кэйя, пряча монету в карман узких брюк. – Отвратительно. – Мне тоже понравилось! Особенно участие Лоуренса, хитрый старый черт, так и знал, что он не просто так простоял в толпе «простолюдинов» с добрых полчаса… А речь Джинн в конце! «Неизбежно принесет за собой лишь смерть и мучение». Ах, как это знакомо! Дилюк невольно содрогнулся: как раз о чем-то таком он читал вчера в дневнике Кэйи. Глупое, дурацкое совпадение. Ведь совпадение же? – Надеюсь, ты не просто так позвал меня? – переводя тему, спросил он, когда они неспеша спускались по лестнице, ведущей в сторону скверика с круглым фонтаном. – Я не сижу сложа руки, господин Дилюк, что бы вы обо мне не думали. Хотя зацепок так мало, и они такие незначительные, что хочется сдаться, кое-что уже сейчас можно сказать наверняка: например, преступник действует один и действует крайне неопытно. Иначе зачем бы он показывался перед всеми жителями Спрингвейла, демонстрируя свою внешность и предлагая чудодейственный Глаз Порчи? Да-да, ты не ослышался, мне уже известна его внешность, – Кэйя пошарил рукой где-то за вырезом на груди (так, стоп, он что хранил там какие-то вещи?!) и вытащил сложенный вдвое листок. – Вот, смотри, практически идеальный портрет нашего Повелителя Порчи! Дилюк хотел было высказать по поводу этого идиотского прозвища, но внимание его привлек изображенный на плакате человек. Внешность преступника была крайне заурядной: короткие черные волосы, самые обыкновенные серые глаза, на лице то ли борода, то ли щетина, то ли синяк – черт разберешь эту печать. Темный плащ накинут на плечи (или это такая рубашка?), лицо и не молодое, и не старое, просто лицо как лицо. И только одно возражение было у Дилюка… – Сэр Кэйя, – тихо начал он, едва сдерживая порыв ударить себя ладонью по лбу. – Так выглядит половина Мондштадта. – Разве? – переспросил тот. – Никогда не думал, что все наши жители на одно лицо. Я так не выгляжу. И ты так не выглядишь. Видишь, мы двое уже точно не преступники! – Издеваешься? – Нет, просто размышляю вслух. А, и еще кое-что, – он сел на скамью и похлопал рядом с собой, приглашая Дилюка составить ему компанию, но тот остался стоять на месте. – Думаю, наш преступник опасается прятать Глаза Порчи в Мондштадте, потому что, во-первых, их могут обнаружить, и во-вторых, дома их не спрячешь, ведь они буквально источают «порчу». Они схоронены где-то за городом, скорее всего в одном из заброшенных храмов. Имеет смысл заняться обыском… Ну, имело бы, если бы мне выделили хоть одного подчиненного, – Кэйя расстроенно махнул рукой. – Перемещаться за городом становится все опасней, а значит, они спрятаны где-то недалеко. В одном из заброшенных храмов. Или все-таки в пещере? А может, закопаны под какой-нибудь яблоней рядом с сокровищем малышки Кли? – Ты издеваешься? – повторил в конец разъяренный Дилюк. Его терпение не было безграничным, и речь Кэйи он дослушивал, сгорая от переполнявшего его гнева. – Это вся информация, которую тебе удалось достать? Один неполноценный портрет и одна неоправданная гипотеза? Кэйя больше не выглядел дружелюбно-расслабленным и заметно напрягся, пряча глаза в сторону. – По крайней мере, я занимаюсь хоть чем-то, Мастер Дилюк. – Холодно парировал он. – Чем-то? И ты еще смеешь называть это расследованием? – ладони Дилюка сжались в кулаки, и вокруг вдруг стало на несколько градусов жарче. – А может, стоило бы больше времени уделять положенной на тебя ответственности, а не алкоголю, пустым интрижкам и собственному раздувшемуся эго? Ты не думал, что пока ты предаешься безделью, люди будут страдать и умирать дальше? Не думал хоть раз позаботиться о благе Мондштадта, раз называешь себя рыцарем? Тебя жизнь вообще ничему не учит?! В ярости Дилюк забылся: напрасно он пытался воззвать к чужой совести, давя на больные точки. От Кэйи не ускользнул тонкий намек на смерть Мастера Крепуса, и на губах его тут же расцвела гадкая, ядовитая улыбка, от которой нестерпимо захотелось расколоть зубы. Только непонятно, свои или чужие. – Я, помимо этого расследования, выполняю свои обязанности капитана кавалерии, параллельно развлекаю Варку, выслушивая его глупые обвинения, и пытаюсь уничтожить хотя бы малую часть того кольца, которым окружил нас Орден Бездны. Да, я не такой великолепный, как ты, – яростно плюнул он, пресекая любую попытку Дилюка возразить, и едкая улыбка на его лице постепенно сменилась гримасой ненависти. – И не спешу на каждом углу сообщить, сколько добрых дел ежедневно делаю для Мондштадта, и как все вокруг обязаны мне своим крепким, беспробудным сном. Я не выхожу каждую ночь сражаться с Орденом Бездны, спасая красивых дам из лап чудовищ, чтобы потом они томно воспевали дифирамбы в мою честь, и не считаю себя праведником, чтобы обвинять всех вокруг в пороках, которыми не обделен сам, но, знаешь, я хотя бы никогда не бросал собственный город и родной дом ради какой-то выдуманной мести, которой!.. Кэйя осекся, ошарашенно прижимая пальцы к собственным губам. Он понял, что сказал лишнее даже раньше, чем это осознал Дилюк. Злость, еще секунду назад бушевавшая в них морским штормом, мирно улеглась и превратилась в неспешно бегущие волны. Дилюк грозно молчал, мыслями уносясь все дальше и дальше в прошлое, пока Кэйя, наконец, не прервал напряженную паузу. – Прости, сказал, не подумав. Дилюк бросил на него нечитаемый, напряженный взгляд и тяжело вздохнул. – Забудь. – Нет, правда, я не хотел говорить такое… – Кэйя, – повторил Дилюк чуть громче. – Просто забудь. Больше слов не последовало, и вскоре Кэйя под предлогом неотложной бумажной работы покинул тихий скверик с круглым фонтаном, оставляя Дилюка наедине с его призраками прошлого. Ежеминутный порыв злости – и их отношения снова стремительно катятся в бездну. Но если еще месяц назад Дилюк бы просто проигнорировал эту ссору, ссылаясь на излюбленное «он мне больше никто», то сейчас был готов признать, что не хочет терять те едва заметные плоды, которые принесла им возможность работать вместе. Кэйя не появлялся в таверне несколько дней, и он предположил, что тот просто избегает встречи. Дилюк чувствовал, что недостаточно сильно обижен, чтобы не желать видеть нерадивого братца, но также был слишком горделив, чтобы первым просить прощения. И пока продолжались их глупые прятки друг от друга, события, связанные с делом таинственного «Повелителя Порчи», с каждым днем принимали все новые обороты. Ордо Фавониус объявил Охоту на Глаза Порчи, и уже через несколько часов те, кому не повезло приобрести устройство Фатуи, добровольно сдавали их в Орден. Пострадавшие были, но слабость и повышенная сонливость не являлись настолько серьезными симптомами, чтобы начать бить тревогу. Те, кто находился на грани жизни и смерти, волновали куда больше: сестры круглосуточно молились перед статуей Анемо Архонта, прося о скором выздоровлении, лекари неустанно трудились, практически не прерываясь на еду и сон, и даже сестра Розария, которая очень любила отлынивать от работы, в эти дни не появлялась в таверне, где считалась почетным завсегдатаем. Что касается самих Фатуи, то завидовать им точно не приходилось: куда бы не пошел человек из Снежной, его всякий раз просили покинуть заведение или угрожали вызвать рыцарей. Даже в «Хорошем охотнике» отказались обслуживать подданных Царицы, хотя терпению местной хозяйки могла позавидовать любая монашка, а вот в «Долю ангелов» вход Фатуи был запрещен всегда: один из немногих приятных бонусов, которыми, как владелец таверны, обладал Дилюк. Ордо Фавониус, надо отдать им должное, не терял времени и работал на износ: из города выезжал один отряд за другим, но хиличурлов едва ли становилось меньше. Рыцари, которые находили время посетить таверну, выглядели уставшими и изможденными, что, как отмечал про себя Дилюк, не поднимало общий настрой горожан. Казалось, эти дни Мондштадт жил в молчаливом ожидании неизбежного нападения, которое могло произойти как от Ордена Бездны, так и от всюду гонимых Фатуи. Дилюк отчасти поддался этому напряжению, и потому его смены за Полуночного Героя стали продолжительней и во многом мучительней из-за выросшего объема работы, но он все равно выкраивал время, чтобы прочитать хотя бы несколько записей из дневника Кэйи. Воспоминания о детстве, об их светлой, еще незамутненной обидой и злостью дружбе ложились бальзамом на душу, и он находил в них отраду и какое-то одному ему ведомое утешение. «15.05.**06 Дорогой дневник, Мы продолжаем тренировки. Отборочный этап в рыцари можно пройти только с четырнадцати лет, а это значит, что у нас еще целых три года впереди. Правда, Дилюк считает, что даже этого времени может не хватить, и потому каждый день с раннего утра до позднего вечера выжимает из себя максимум, тренируясь с соломенными чучелами и деревянными стендами. Он даже приступил к изучению теории! Я стараюсь не отставать, но в глубине души знаю, что одного моего запала не хватит для соперничества. Однако, это не значит, что я не могу стать хорошим партнером в спарринге – каждый день мы сражаемся на мечах пока один из нас не сдастся: заблокировать, сделать выпад, провести серию атак, затрагивающих слабые точки человеческого тела… Все это довольно скучно, если задуматься. Надеюсь, рыцарская жизнь не будет состоять из одних только боев. Сегодня Мастера Крепуса посетили два господина из Мондштадта: один назвался Варкой, другой – Эрохом. У Варки голубые, словно пронизывающие насквозь глаза, и в них невозможно долго глядеть, а также пышные усы и небольшая щетина на подбородке. Я почти не запомнил черт его лица, но и он не обращал на меня никакого внимания, больше заинтересовавшись навыками Дилюка. А вот у Эроха – будущего кандидата на пост Магистра Ордо Фавониуса – маленькие бегающие глазки, напоминающие крысиные, и длинный, тонкий нос. Забавно, но в его внешности мне больше всего запомнился перстень с голубым камнем на среднем пальце левой руки. Он заметил меня, когда я возвращался в дом с тренировочной площадки, и проводил странным, заинтересованным взглядом, от которого по спине пробежал электрический ток. Отец часто говорил: «Первое впечатление – всегда самое правильное», а мама возражала ему: «встречают по одежке, а провожают по уму». Наверное, мне не стоит так категорично смотреть на Эроха. Да, пожалуй, оставлю свои подозрения при себе. Мастер Крепус же представил его как честного, благонадежного человека…» (У Дилюка на несколько секунд появилось непреодолимое желание плюнуть на пол и грубо выругаться) «…который достоин стать следующим Магистром. И Варка, и Эрох положительно отозвались о нашей мечте вступить в Ордо Фавониус, и кто-то из них (к сожалению, не могу вспомнить, кто) обронил: – А ведь и ты, Крепус, тоже когда-то хотел стать рыцарем! Как повезло, что сын исполнит твою мечту! Дилюк просиял от счастья, а Дядя Крепус гордо выпятил грудь. Я оставался в стороне, не смея поднять глаз, и молча наблюдал за нашими гостями, пока Эрох не обратился ко мне с вопросом: «Откуда ты родом, Кэйя?». Я ответил по давно заученной схеме: «Мое поселение находилось между Натланом и Сумеру, но после землетрясения деревня разрушилась, и нам пришлось искать новый дом». Эрох хмыкнул и преувеличенно печально произнес: «Какой кошмар». Каждое его действие ядовито, как змеиный укус или жало скорпиона. И почему, черт возьми, у меня такое ощущение, что он не поверил ни единому моему слову?!»

***

Кэйя появился только в пятницу, в самый тяжелый день и в самый загруженный час: он вошел в таверну, неспеша оглядывая толпу возле барной стойки и присматривая себе укромный уголок. Стул возле бармена освободился, и он тут же протиснулся вперед, занимая место на первых рядах. Пока Чарльз занимался складом и разгрузкой свежей, только поступившей партии вина, Дилюк один за другим готовил алкогольные коктейли. Он лишь украдкой бросал взгляд на бывшего братца, отметив про себя удивительную вещь: Кэйя выглядел… абсолютно спокойным и равнодушным ко всему на свете, особенно на контрасте с другими рыцарями Ордо Фавониуса, которые уже неделю не находили времени на обед и сон. Может, в общей суматохе он чувствовал себя как рыба в воде? В любом случае, у Дилюка не было времени отвлекаться на такие мелочи, и поэтому он довольно равнодушно отнесся к его неожиданному появлению. Когда очередь дошла до Кэйи, тот мягко, растягивая фразы, произнес: – Могу ли я и сегодня выпить бокал вина? Дилюк смерил его нечитаемым взглядом и отрицательно качнул головой. Он достал из-под стола бутылку виноградного сока и наполнил стеклянный стакан до краев, старательно не замечая печальный вздох Кэйи. У Дилюка уже начинали неметь руки от постоянного контакта с холодными коктейлями, но он не мог дать себе времени на передышку. Через десяток минут людей возле барной стойки стало значительно меньше: большинство вышли с напитками на улицу, часть заняла первый этаж, второй же оставался пустым – если не считать пьяных вусмерть искателей приключений и просторабочих. Стул, который облюбовал Кэйя, был накрыт его меховой накидкой – видимо, чтобы не занимали. Рыцарь вернулся чуть позже, окидывая взглядом редеющую толпу и занятого Дилюка. Он отпил немного виноградного сока и, поморщившись, отодвинул его в сторону. – Я же просил приходить после одиннадцати! – не отвлекаясь от разлития вина, громко сказал Дилюк. Шум толпы он почти не перекричал. – Ничего нового я тебе не сообщу: преступник залег на дно, а все остальное о Глазах Порчи ты знаешь сам, – произнес Кэйя, приблизившись вплотную к бармену и задумчиво глядя куда-то поверх его головы. – Сегодня я здесь лишь как посетитель. Дилюк промолчал – его отвлек новый поток гостей. Одному подавай красное полусладкое, второму – «Полуденную смерть», третьему виски. Он машинально хватал с полок бутылки и наливал именно то, что просили, не думая ни о чем постороннем. На самом деле такая монотонная работа ужасно изматывала, но и по-своему расслабляла: не нужно применять мыслительный процесс, чтобы заполнять документы, не надо рисковать жизнью и можно не контролировать мысли, которые змеями расползались в его голове. А сон после тяжелого рабочего дня особенно приятен – распаленный мозг не видит кошмаров. Наконец, толпа начала расходиться, столики забиты до упора, а кто-то даже стащил стулья с верхнего этажа. Запел бард Альфред – нечастый гость «Доли ангелов», обычно, здесь выступал Венти, – и голос его, мягкий и басистый, заполнил каждый уголок таверны. Он был красив, мелодичен, и радовал слух, но слова песни казались надуманными и пустыми. Венти в этом плане превосходил всех. Дилюк иногда думал: а если бы личность «юного» барда раскрылась, насколько бы сильно увеличился поток посетителей таверны, желающих посмотреть на самого Архонта Ветров? Хотя, скорее всего, стены бы не выдержали всех зевак и ротозеев, так что этой тайне стоило навсегда остаться нераскрытой. Дилюк протирал прозрачный бокал и вслушивался в текст песни, когда взгляд его ненароком скользнул по Кэйе – и остановился на нем, словно приклеенный. На обычно смуглом лице выступила болезненная бледность, а на лбу – холодный пот. Рыцарь сидел, прижимая одну руку ко рту, а вторую к корсету, облегающему талию. Взгляд был напряженным и бровь изогнулась под каким-то совершенно странным углом. Заметив пару глаз, сосредоточенно изучающих его, Кэйя посмотрел в ответ и произнес: – А сок, что ты мне налил, случайно не протухший? – Исключено. – Ответил Дилюк, но сам на всякий случай проверил дату упаковки и попробовал содержимое на вкус. – Но отчего-то же тогда мне так херово? – просипел Кэйя, болезненно щурясь. Он отодвинул стакан в сторону и снял с плеч боа, положив его себе на колени. – Гребанный сок, так и знал, что он и станет причиной моей смерти. – Да причем тут сок? – возразил Дилюк, но Кэйя уже махнул рукой, и встал со стула, неестественно сгибаясь в спине. Он ничего не ответил и, продолжая прижимать руку ко рту, медленно направился на второй этаж, где находился туалет. Никто не обратил на него внимания – все были поглощены игрой барда на лире и рассказами какого-то древнего Искателя Приключений о его путешествии в Сумеру, где один, вероятно, очень настойчивый митачурл откусил тому руку. Дилюк хотел было позвать Чарльза поработать за стойкой вместо него, а сам отправиться в след за Кэйей, но тут к нему подошел Стенли, – как всегда пьяный в стельку, – и попросил для своих компаньонов несколько бутылок белого полусладкого, которое пришлось искать на складе таверны. Он провозился там пять минут, и нашел товар в самом темном углу древнего шкафа, заваленного кучей пожухшего тряпья. Когда Дилюк наконец отвязался от посетителя и кликнул помощника, ему пришлось еще несколько долгих секунд пробираться через толпу пьяниц, отплясывающих прямо посреди зала. Особенно напористые намеревались заехать рукой в лицо, но он ловко лавировал меж ними, упорно идя к лестнице. Он искренне понадеялся, что к тому моменту, пока дойдет до Кэйи, «гребанный сок» не станет причиной гибели рыцаря. В туалете было три кабинки и только одна оказалась занятой – как раз из нее доносились характерные отхаркивающие звуки. Дилюк осторожно, чтобы не испугать, постучал в дверь. – Кэйя? Ты там? В ответ ему донеслось нечленораздельное мычание и новый поток вырывающихся наружу остатков питья (и, скорее всего, обеда рыцарей). Дилюк брюзгливо поморщился и отступил на несколько шагов в сторону. – Что с тобой? – А ты сам как думаешь?! – рявкнул Кэйя вместо ответа и несколько раз болезненно прокашлялся. – Гх! Какая-то тварь подмешала мне отраву, вот что! У Дилюка внутри все напряженно застыло, а в холодной голове мысли завели непрерывный хоровод. Кэйя сказал "отраву". Неужели кто-то откупорил бутылку до Дилюка? Нет, исключено, она точно была закрыта, и, к тому же, невозможно предугадать, кому достанется напиток. «Значит, – размышлял Дилюк. – Что-то подсыпали прямо в стакан». Сам собой напрашивался вопрос: как? В зале полно народу, Кэйя держал стакан в руках… Нет, секундочку, он же отходил как раз тогда, когда возле Дилюка собралась самая большая толпа посетителей, а сок стоял нетронутым на барной стойке, и кто угодно мог… Из всей толпы посетителей… Кто-то встал возле его места, и, пока все отвлеклись… Ну как, как Дилюк мог не заметить, что кто-то берет стакан, стоящий прямо возле его носа?! – Я могу тебе как-то помочь? – осторожно спросил он, но не столько из вежливости, сколько из искреннего желания исправить собственную оплошность. В его баре попытались убить посетителя – нет, не просто посетителя, а Кэйю – куда он, черт возьми, смотрел? – Разве что волосы подержать, – промычал рыцарь и захлебнулся в новом потоке желчи. Его хриплое, сбившееся дыхание эхом отскакивало от стен туалета. Дилюк стоял рядом, не смея уйти на случай, если Кэйе все-таки понадобится помощь чуть большая, чем подержать тонкую прядь волос на весу. Послышался звук слива, и защелка двери громко скрипнула. Кэйя вышел из кабинки, даже не поглядев в сторону Дилюка, и несмелой походкой направился к раковинам. Шум холодной воды немного отрезвил бармена от секундного оцепенения: он изучающе оглядел Кэйю, который чуть ли не целиком опустил голову под струю, умывая бледное, болезненное лицо. Даже издалека Дилюк видел, как дрожали его руки и блестел холодный пот, выступивший на шее, и продолжил корить себя за то, что позволил этому случиться. Кэйя не был самым скандальным жителем Мондштадта, но неужели даже у него были враги, которые решились бы на убийство столь изощренным способом? Или недоброжелатель хотел просто подмочить ситуацию капитана кавалерии, выставив его законченным алкоголиком (не то, чтобы Дилюк сам его таковым не считал в некоторые периоды их общения)? Ведь яд, слава семерым Архонтам, не был смертельным, и это доказывал изнуренный, но все-таки живой и дышащий Кэйя, который, потирая тяжелые веки, ополаскивал лицо холодной водой. Но было еще одно предположение, которого Дилюк страшился больше всего: могло ли отравление быть связано с их нынешним расследованием? – Я уверен, – тихо сказал рыцарь, прижимаясь спиной к гладкой холодной стенке туалета. – Что это сделал человек, который распространяет Глаза Порчи. Может, цель была не убить, а вот припугнуть, показать, что он следит за мной? – Кэйя хмыкнул, но на напряженном лице это было больше похоже на выражение муки, словно он в любой момент готов свалиться в обморок. На лбу снова выступил пот. – Как я до дома-то дойду?.. – Никак, – отрезал Дилюк. – Переночуй в таверне, на третьем этаже. – Ну вот еще… – пробормотал Кэйя, медленно сползая по стенке вниз на не слушающихся ногах. Дилюк успел поймать холодную руку и перекинуть себе через плечо, а рыцарь слабо дернулся в сторону и тихо запротестовал, приговаривая: – А если меня увидят другие посетители? Что они подумают о капитане, который напился настолько, что даже не может стоять на ногах?.. Дилюк, придерживая Кэйю за талию, направился к выходу. – На втором этаже почти никого нет, а те, кто остались, пьяны настолько, что не смогут отличить нас друг от друга. Кэйя неопределенно хмыкнул и безвольной куклой повис на плече Дилюка, не в силах продолжать спор. Когда они зашли в зал, он резко закрыл глаза, щурясь от желтого электрического света таверны, бьющего прямо в лицо. В затхлом воздухе душного помещения витал запах спиртного и винограда, а с улицы доносились песнопения пьяниц и балагуров, которые праздновали окончание рабочей недели. Никто не обращал на них внимания, благо туалет находился рядом с лестницей, ведущей на третий этаж. Дилюк отпер дверь, которая отделяла ее от основного зала и вошел внутрь. Подниматься по лестнице с человеком, еле-еле перебирающим ноги, – трудная задачка, но вполне выполнимая для того, кто привык орудовать тяжелым двуручным мечом, и за несколько минут им удалось преодолеть это препятствие, хотя Кэйя то и дело норовился свалиться на бок или повиснуть на деревянных перилах. Дилюк молился всем Архонтам Тейвата, чтобы никто из посетителей не догадался обратить взгляд в их сторону. Удача была на его стороне, и вскоре они оказались в маленькой комнатушке, служившей Дилюку и спальней, и рабочим кабинетом, и всем остальным, для чего в особняке предполагались отдельные помещения. Иногда, в особенно трудные смены, когда сил не было даже переодеться в нерабочую одежду, Дилюк оставался ночевать здесь и всегда радовался, что много лет назад убедил отца поставить в комнате односпальную кровать. К ней он и подвел Кэйю, позволяя тому улечься на белые простыни. – Что за гадость он мне подмешал? – хрипло пробормотал рыцарь, накрываясь махровым одеялом, лежащим возле кровати. – Почему от нее хочется выблевать все органы?.. – Вот вода, – Дилюк поставил на стойку рядом прозрачную бутылку. – Может быть, стоит позвать лекаря или кого-нибудь из Собора? – У них и без меня работы по горло, – промычал Кэйя. – Отосплюсь – все само пройдет… Голос его стал глуше, и веко медленно опустилось, прикрывая сухой синий глаз. Черты лица разгладились, Кэйя задышал размеренно и глубоко, – Дилюк несколько секунд вслушивался в его дыхание, и, наконец, покинул комнату, оставляя рыцаря наедине с собой. Бармен спустился в зал, медленно оглядывая посетителей: их стало значительно меньше, и даже бард Альфред покинул таверну, оставляя на столе выпитую и, разумеется, неоплаченную бутылку. За дальним столиком сидели Искатели Приключений во главе со Стенли, пьяно рассказывающим очередную байку про Пепельное море; возле лестницы выпивали купцы из соседних стран, Ли Юэ и Сумеру, которые особенно сильно выделялись своей чересчур, по мнению Дилюка, броской одеждой, явно указывавшей на их национальную принадлежность. У окна стояли обычные граждане Мондштадта, в одном из которых узнавался Нимрод – вечно бегающий от жены пьяница; рядом с барной стойкой пила самая тихая из всех компания рыцарей Ордо Фавониуса, которые неслышно обсуждали что-то и каждый раз вздрагивали, стоило кому-либо подойти ближе. Мысль напрашивалась сама собой: мог ли преступник быть среди них? «И да, и нет» – решил Дилюк. Скорее всего «Повелитель Порчи», как только совершил свое маленькое дело, тут же покинул таверну, не желая привлекать лишнее внимание. Но все же он был в нескольких шагах от Дилюка, возможно, сидел за барной стойкой, и искоса поглядывал на бармена, проверяя, не потерял ли тот свою хваленую бдительность, а в карманах его штанов позвякивал еще не напитавшийся жизненной силой Глаз Порчи… Одна только мысль об этом приводила Дилюка в бешенство. Он вернулся за барную стойку, и уже через час проводил последнего, подвыпившего посетителя, который все намеревался запнуться о какой-нибудь неудачно вставший перед ним стул. – Сегодня останусь в таверне, – произнес Дилюк, закрывая входную дверь. Чарльз кивнул, передал хозяину ключи и, попрощавшись, покинул бар. Дилюк посмотрел на пустые бутылки, оставшиеся на столах, и перемешанные в хаотичном порядке стулья. Где-то на полу валялась шелуха от семечек, на стуле висела забытая шляпа, а на стенах болтались покосившиеся от постоянных толчков картины. Дилюк поморщился и глубоко вздохнул. Пусть с этим разбираются уборщицы – на сегодня с него хватит физического труда. Он поднялся наверх, в голове прикидывая, что спать придется на кресле или вовсе постелить на полу то тряпье, что найдется в старом шкафчике. Односпальная кровать не вместит двоих, хотя Дилюк и так не захотел бы лечь бок о бок с Кэйей. Не от того, что тот больной, просто… Кэйя, да еще и так непозволительно близко? Будто попытка возродить давно утраченное доверие, дружескую близость, которую они потеряли в годы разлуки. Раньше Дилюк, засыпая рядом с братом, обнимал его и утыкался носом в мягкие волосы, но сейчас этот жест казался неправильным, непозволительным и слишком интимным. И, о Архонты, он был уверен, что если ляжет с Кэйей, то точно во сне вновь, как в старые времена, прижмется к нему вплотную, обвивая ногами чужие ноги и пальцами рук обхватывая чужие холодные пальцы, так приятно остужающие его собственные. А как он потом на утро посмотрит ему в глаза? Нет, это никуда не годится. И плевать, что Дилюк серьезный деловой человек, избавленный – как он сам хотел верить – от душевных мук и способный трезво оценивать вещи. Нет, правда – плевать, иногда нужно позволять себе отдаваться глупым переживаниям, вести себя как влюбленный подросток, который... Влюбленный?.. Неважно. Нет, право слово, неважно. Дверь громко скрипнула, и Кэйя вскочил с кровати, ошарашенно озираясь по сторонам. Волосы, влажные от пота, липли ко лбу и вырисовывали мудреные узоры: завитки, спирали, ветки – должно быть, он метался во сне, мучаясь от слабости и боли. На щеках играли багровые огоньки жара, а глаз мутно и до крайности растерянно смотрел в ту сторону, из которой шел звук. – Прости, не хотел тебя пугать. – Тихо сказал Дилюк, прикрывая за собой дверь и направляясь в другой угол комнаты. Он открыл окно, чтобы пропустить немного свежего воздуха – и почти сразу закрыл, когда холодный, пронизывающий насквозь ветер влетел в него и коснулся теплых щек своими ледяными пальцами, оставляя на них мерзлый след еще не до конца освоившейся весны. Барбатос сегодня что, не в духе? – Хоть немного полегчало? – спросил Дилюк, доставая из ящика стола аптечку. – Да… Не знаю, голова кружится, – хрипло ответил Кэйя. – И хочется пить. Дилюк вытащил жаропонижающий порошок и насыпал его в стеклянный стакан, наполненный кипяченой водой. Она запенилась, зашипела и приобрела темный, кроваво-розовый оттенок. – Пей. Кэйя, – что было для него удивительно, – не задавая вопросов, послушно выпил все содержимое и вновь повалился на кровать, укутываясь в одеяло и зарываясь головой в мягкую подушку. Его Глаз Бога, лежащий на тумбочке, слабо сиял голубоватым свечением, и от того лицо рыцаря казалось еще более вялым и чахлым, чем было на самом деле. – Прости, тебе негде лечь… – Все в порядке. Дилюк открыл шкаф и заглянул внутрь. На полке лежало старое запасное одеяло, одна жесткая подушка и где-то внизу притаился пыльный матрас – лучше, чем ничего. Он достал все барахло и вывалил его возле кровати, расстилая на полу своеобразную лежанку. Кэйя, словно зачарованный, молча следил за каждым его движением. Наконец, Дилюк потушил тускло горящий светильник, и комната погрузилась во мрак, нарушаемый лишь завыванием ветра и стоном крыш соседских домов. Где-то вдалеке еще раздавались пьяные песнопения и нетрезвые выкрики, но они становились все глуше и слабее, и вскоре полностью затонули в бушующем на улице шторме. Кэйя несколько раз прокашлялся и тяжело вздохнул. – Л-люк…Дилюк, – тихо позвал он. – Что? – Теперь-то ты уверен, что наши враги не Фатуи? Дилюк несколько опешил от такого внезапного заявления. – Это с чего бы? – переспросил он, поворачиваясь лицом к кровати, на которой лежал рыцарь. – Кто-то подсыпал отраву и этот кто-то не Фатуи, потому что все знают, что Фатуи нельзя появляться в «Доле ангелов». А если бы даже Фатуи появился, то точно не остался бы без внимания других посетителей. – Он мог сменить форму. – Исключено, – возразил Кэйя. – Фатуи нельзя выходить из гостиницы «Гете» в нерабочей форме. Я интересовался. – Незаметно прошмыгнул мимо своих. Или, они все в сговоре. – Нет, – опять возразил он и прокашлялся несколько раз. – Во-первых, каждый Фатуи должен расписываться в том, куда и с какой целью выходит из отеля, а во-вторых, они сейчас активно помогают рыцарям в уничтожении следов Глаза Порчи. Вряд ли, их цель – запутать нас, уж слишком не похоже на их обычный ход действий и…– Кэйя зевнул, прикрывая рот рукой. – А-ах, и вроде они даже занялись особо смелыми хиличурлами за стенами города… Дилюк подцепил его зевок и сонно зажмурил глаза. – Хм, тогда, может, ты и прав. Молодец. Кэйя хрипло рассмеялся, и ему вторил вой ветра за окном. – О пресвятой Барбатос, и чем я заслужил такой комплимент от самого скупого на комплименты жителя Мондштадта? – Можешь считать это слабым утешением за сегодняшний форс-мажор, – ответил ему Дилюк, не возмутившись, вопреки своему обычному отношению к подобным шуткам. – И, к тому же, я виноват, что допустил попытку отравления в собственном баре. Прости меня. Наверное, даже Богам Селестии неведомо, как тяжело Дилюку признавать ошибки, особенно перед тем, кто и сам одна большая ошибка в его жизни. Кэйя, выслушав его маленькую попытку оправдаться, поступил самым наилучшим образом из возможных – промолчал. Комната наполнилась тишиной и уютом – мрачным, конечно, но по-своему привлекательным. Когда Дилюк в последний раз спал в одном помещении с Кэйей? Когда еще осторожно вслушивался в его дыхание, проверяя, не становится ли тому хуже? Кэйя болел редко, но, если подцеплял где-нибудь заразу, весь дом стоял на ушах. Особенно тяжело было когда они еще оба служили в Ордене – тогда он впал в горячку и бредил три долгих, мучительных дня, которые Дилюку казались вечностью. Лекарь, не давая никакой надежды, прямо сказал: «Эту лихорадку может не пережить». Будучи капитаном в Ордо Фавониус, Дилюк не мог подолгу отсутствовать на службе, но все равно потребовал выдать несколько отгулов и днями и ночами сидел возле постели Кэйи: смачивал лоб, поил с ложечки водой, отказывался от еды, боясь оставить его хоть на минуту… Дыхание смерти тогда особенно сильно ощущалось в воздухе, но она не смогла дотянуться своими костлявыми пальцами до поместья Рагнвиндров – еще было не время. Дилюк и сейчас не до конца понимал, что хуже: сидеть возле постели умирающего, когда каждая секунда может стать последней, или держать в руках тело человека, который еще несколько минут назад был здоров как бык и рассказывал тебе о своих планах на будущее. Хотя бы сейчас с Кэйей все было в порядке – по крайней мере, умирать тот точно не собирался. Это слишком скучно для него – уйти в мир иной вследствие отравления виноградным соком. Такому человеку надобно погибнуть в самый разгар битвы, насадившись на меч противника, героически защищая родину – и чтобы потом посмертное звание героя Мондштадта, дети, плачущие над его могилой и венок из одуванчиков и сесилий на надгробном камне. Но Мондштадт – не родина Кэйи. Захотел бы он за него умереть? «Какие страшные мысли могут посещать человека перед сном» – отчужденно подумал Дилюк. Ветер неистово бил по стеклам, а по окну барабанил дождь. Непогода ощущалась и за стенами таверны: в комнате ежились от холода. Ну вот почему, когда в жизни Дилюка происходят какие-то важные события, всегда идет дождь? Он точно не любимец Гидро Архонта. – Дилюк… – Ну что еще? Давай спи, поздно уже. – Я хотел узнать… Эти Глаза Порчи, они настолько опасны, что ты решил обратиться к ненавистным рыцарям? Или, все-таки, тут личный мотив? – Странный вопрос, – задумчиво произнес Дилюк, мыслями возвращаясь в тот день, когда впервые услышал о пострадавших. – Наверное, и то, и то. – Что же ты видел, раз так нервничаешь? Что-то похуже, чем?.. Вопрос не был сказан до конца, но Дилюк и так все понял. «Чем смерть Крепуса?» Слезы, предсмертная агония, горы трупов… Народ стенка на стенку, и все друг против друга. Чего проще, стравить две враждующие стороны и раздать им Глаза Порчи? Те, кто остались в живых, обращали свой гнев в сторону Фатуи, с горящими от ненависти глазами, разбитыми судьбами, уничтоженными домами. Только мертвецы уже ни на кого не гневались. – Много чего. – Не расскажешь? – Не сегодня. – Почему? – Потому что тебе давно пора спать. – А тебе не пора? Почему ты здесь? – В каком смысле? – переспросил Дилюк. – Почему не в маске совы и не с плащом за спиной? Неудачный день для Полуночного героя? Или ждешь, когда я засну, чтобы опять не спать всю ночь и травить хиличурлов за стенами? «Это что насмешка? Инстинкт самосохранения потерял?» – подумал Дилюк и открыл слипающиеся от усталости глаза. На потолке едва заметно плясали пятна света уличного фонаря и полз какой-то жук, пожелавший укрыться от ночного холода. Кэйя снова зашелся в хриплом кашле и непроизвольно застонал. – Потому что ты болеешь, и я за тобой приглядываю. – Тебе что же, плевать на тех дамочек, которые сегодня нарвутся на слаймов возле городских стен? А хиличурлы, которые осмелели настолько, что строят лагеря прямо возле торгового тракта? А как же горожане сегодня уснут, если?.. – Кэйя, ложись спать, – перебил его Дилюк. В другой ситуации он бы уже давно выставил рыцаря за дверь, но сейчас тот был болен и не похоже, что соображал, какую чушь несет. – …Если ты не выйдешь сражаться с нечистью. Или сегодня тебе не надо всех спасать, как обычно? Долг притупился? Лезвие не режет? – Я не понимаю, о чем ты. – Все ты понимаешь, братец. Или забыл? Тебя приучили защищать Мондштадт ценой собственной жизни. Больше не переживаешь за незнакомцев? – Если хочешь что-то сказать, – начал Дилюк, стремительно теряя терпение. – Говори прямо и прекрати паясничать. – Я видел ту надпись, которую ты оставил на доске «Кошкиного хвоста». Ты правда думал, что я не узнаю твой почерк? Или, наоборот: оставил специально, чтобы хоть кто-то тебя услышал? Дилюк промолчал. Он уже успел забыть, как ему однажды, после очередной ночной вылазки, приспичило излить поток мыслей на доску объявлений таверны-конкурента. Даже поговорить не с кем – ну в самом деле, не рассказывать же Аделинде о том, как он скучает по временам службы в Ордо Фавониусе? – Зачем тебе на самом деле это расследование? – тихо спросил Кэйя. Дилюк вымученно вздохнул. – Потому что я видел, что бывает с людьми, которые пользуются Глазами Порчи и я не хочу, чтобы в моем городе кто-то еще пострадал от них. – Пф-ф, – фыркнул Кэйя. – Через месяц, год или пять лет Глаза Порчи все равно появились бы в Мондштадте, а люди, даже зная о последствиях, все равно бы пользовались ими. Ты хоть представляешь, сколько человек ежедневно молится Барбатосу, прося собственный Глаз Бога? – Дилюк все еще молчал, больше ошеломленный поведением Кэйи, чем возмущенный его словами. – Это даже неважно кто и с какой целью распространяет Глаза Порчи. Это вообще все неважно! – громогласно объявил он. – Болезнь, работа, борьба – какое нам до всего этого дело? Это где-то и не с нами, и то, что мы знаем об этом, вредит только нам. Мир не станет лучше, если мы вмешаемся и мир не рухнет, если мы уйдём. Вот, сейчас, например, что для тебя по-настоящему важно? – Найти преступника. – Врешь. Тебе абсолютно нет дела до этого преступника. Температура в комнате подскочила на несколько градусов. Дилюк тяжело вздохнул. Кажется, еще чуть-чуть и чаша переполнится, но он давно приучился держать язык за зубами. Он не опустится до его уровня. Правда, зачем злиться на этого юродивого? – Не все такие эгоцентричные как ты, сэр Кэйя. – Ха! Чушь! Просто все лебезят и унижаются друг перед другом, а я открыто показываю всю гнильцу. И ты, Мастер Дилюк, между прочим, главный эгоист в этом городе. Кэйя точно бредил. Яд имеет свойство разжижать мозги? Может, дать ему снотворное, чтобы наконец успокоился? Дилюк встал, выпутался из одеяла и приблизился к ящику с аптечкой, когда Кэйя продолжил: – Ты просто хочешь потешить собственное эго, вот что! Хочешь нравиться всем – стать героем-одиночкой, спасителем, мессией, но ты не такой. Ты обычный человек, как и любой из нас. Как ты хочешь спасти всех, если даже… «Если сейчас он скажет про отца, я точно слечу с катушек» – отрешенно подумал Дилюк, сжимая пальцами холодный край стола. Он не заметил, как застекленели его глаза. – …не можешь спасти самого себя? Дилюк опешил и обернулся. Крио Глаз Бога беспорядочно мигал голубым светом, а рыцарь лежал с полуприкрытым глазом – щурился; волосы хаотично разбросаны по кровати, а на лбу снова выступил холодный пот. Он метался на подушке, поворачивая голову из стороны в сторону – это выглядело нездорово и крайне жутко. Невольно Дилюк вспомнил всех умалишенных, которых встречал на своем пути. Он не на шутку испугался – неужели Кэйе становилось только хуже? Дилюк вытащил таблетки, одна из которых была сильнодействующим снотворным, а другая – жаропонижающим, и буквально силой впихнул их ему в рот, не давая себя оттолкнуть беспорядочно метавшимся из стороны в сторону рукам, а затем открыл полупустую бутылку, стоявшую возле кровати, и приблизил горлышко к бледным губам. – Давай запивай, тебе же будет лучше. – Не смей меня игнорировать! – зло прошипел Кэйя, но воду все равно принял. – Ложись спать. – Грозно приказал Дилюк. – Почему я должен тебя слушаться, дьявол-искуситель? Сколько еще ты моей крови попьешь? – Спать. – Просто признайся, что все еще мечтаешь оправдать несбывшиеся надежды отца и хочешь стать тем, кем он стать не смог!.. – Кэйя, черт тебя дери, просто спи уже! – рявкнул в конец разъяренный Дилюк и направился к окну. Он прижал лоб к холодному стеклу, пытаясь умерить сбившиеся дыхание. Звук дождя, вой ветра, биение сердца – все стало глуше, как будто сознание отдалялось от него. «Наверное, сейчас я от усталости упаду прямо здесь» – подумал Дилюк. Но ноги держали крепко, а руки вцепились в подоконник мертвой хваткой. Только стекло немного вспотело. – Почему…Почему ты ненавидишь меня? – тихо спросил Кэйя. Его голос звучал отдаленно, будто между ними была стена. Воздух комнаты сгустился от беспорядочно падающей и поднимающейся температуры. – Я не ненавижу тебя. – Опять врешь. Я прекрасно вижу все твои мысли. – Кэйя, хватит, – умоляюще произнес Дилюк. – Я устал. Между нами сложные отношения, но это точно не ненависть. Ты и сам прекрасно знаешь, почему мы не можем просто общаться как нормальные люди. Комнату охватила секундная тишина, прерываемая тихим сопением и шуршанием мягкой простыни. – Я уже ничего не знаю, – дрогнувшим голосом пробормотал рыцарь и повернулся на бок, укутываясь в одеяло с головой. Он болен – даже злиться не получается, только раздосадоваться на собственное нелепое поведение. Зачем слушал весь этот бред? Зачем позволил взбесить себя? Но Кэйя, надо признать, умел как никто другой резать его без ножа. Хозяин таверны еще несколько минут простоял у окна, пока не услышал размеренное дыхание позади – больной наконец уснул. С полчаса Дилюк следил за состоянием Кэйи и, убедившись, что тому не становится хуже, лег спать… …А на утро проснулся в пустой комнате.