Мемуары сэра Кэйи

Судьба точно решила сыграть с ним злую шутку и из раза в раз продолжала сводить его с теми людьми, которых он уже давно вычеркнул из своей жизни. Жестокая ирония: если Ордо Фавониус предает Дилюка, заминая дело об Урсе, то за ним предает и Кэйя, бросая в одиночестве переживать боль утраты; если Дилюк находит спрятанный дневник бывшего братца, то этого самого братца в его жизни становится ощутимо больше, чем следовало бы предателю и лжецу. Одна лишь мысль о том, что им придется работать вместе, сводила с ума и заставляла в панике наворачивать круги по кабинету и долго-долго искать за что зацепиться глазу, чтобы вылить желчь, рвущуюся изнутри. Он бесцельно выводил кривые узоры на клочках пергамента, а потом рвал их на мелкие куски и сжигал в ладонях. Его охватила бессмысленная злость, потому что обвинить в собственных промахах было некого. Но Дилюк не был бы собой, если бы отказался от этой авантюры с расследованием. Варка хочет, чтобы он играл по его правилам? Хорошо, пусть будет так, до поры до времени он на стороне рыцарей. Работать с Кэйей? Если сохранять нейтралитет и избегать намеков на их общее прошлое, то Дилюк согласится даже на такое предложение. Да, скрепя сердце, но согласится. А глухую ненависть, зарождавшуюся в душе, он утихомиривал одним единственным доводом: это все ради блага Мондштадта. Ведь это мечта Дилюка – защитить всех, пусть и ценой своих личных интересов. И пока стрелка часов неспеша двигалась к цифре одиннадцать, а посетителей таверны становилось все меньше и меньше, Дилюк думал только о том, как одновременно вести расследование, заниматься бизнесом, заменять Чарльза в баре и по ночам защищать Мондштадт. Его глаза устало слипались, и голову обволакивал тяжелый туман, когда входная дверь наконец отворилась и в помещение вошел капитан кавалерии. Кэйя, расплываясь в наглой улыбке, сел за барную стойку и сделал заказ: – Одну «Полуденную смерть». – Обойдешься, – неожиданно зло ответил Дилюк и, нахмурив брови сильнее (хотя, казалось бы, куда еще сильнее), продолжил. – С этого момента и до окончания расследования в моем баре ты больше не купишь алкоголя. – Зачем такие серьезные меры? – наигранно обиженно пробубнил Кэйя. – Неужели, ты боишься, что я буду вести переговоры с Фатуи будучи подшофе? – Я боюсь, что рыцари Ордо Фавониуса, как всегда, проявят свою некомпетентность и дадут преступникам сбежать, оставляя обычных граждан разбираться с последствиями их необдуманных решений, – отчеканил Дилюк, доставая из-под барной стойки два стакана и наливая в каждый темный виноградный сок. – А теперь расскажи все, что знаешь о пострадавших и их Глазах Порчи. Кэйя брезгливо посмотрел на пододвинутый к нему бокал и поджал губы. – Ох, если бы ты налил мне хотя бы вина без выдержки, наш разговор мог бы пойти намного плавнее, – он печально вздохнул и облокотился локтем о барную стойку, складывая подбородок на ладонь. – Ну, что ж, полагаю, тебе уже известно, что пострадавших всего трое? Дилюк, не глядя в его сторону, кивнул, и Кэйя продолжил: – Один из них заявил, что Глаза Порчи они получили неделю назад от рыцаря по имени Ганс, и после тщательной проверки… Дилюк подозревал, что за тщательной проверкой имелось в виду «поручил своим подчиненным посмотреть списки всех рыцарей в Ордене, а сам в это время пил вино в соседней таверне». – …оказалось, что никакого Ганса нет и никогда не было. Понятно, что кто-то, притворившись рыцарем, продемонстрировал чудодейственные свойства Глаза Порчи и предложил нашей троице самим опробовать новое изобретение прямиком из Снежной. Наверняка, он сказал что-нибудь в духе: «Ваши капитаны скрывают это от вас, потому что не хотят, чтобы такая сила была у каждого». Дилюк фыркнул, но был вынужден согласиться, что пока рассказ звучал более чем логично, а Кэйя, на первый взгляд, даже не пытался скрыть какие-то важные сведения. Но он все равно продолжил оставаться настороже. Просто на всякий случай. – За эти семь дней они успели взять около двадцати заданий за городом, из которых пять были особо крупными лагерями хиличурлов, после чего… – Притормози-ка, – прервал его Дилюк. – Двадцать заданий? Почему так много? – Что, информаторы не доложили нашему некоронованному королю, что количество хиличурлов за стенами Мондштадта заметно выросло? И даже «Полуночный герой» не заметил этого? – Кэйя ухмыльнулся, встречаясь взглядом с рассерженным Дилюком. В глазах капитана заплясали азартные огоньки. – Нынче у рыцарей много работы, даже с учетом всех тех, кто вернулся с экспедиции. Позволю себе предположить, что именно этот факт и стал причиной того, почему наша троица захотела воспользоваться Глазом Порчи. – Удивительно, но под моим руководством все спокойно справлялись своими собственными силами, – позволил себе язвительную колкость Дилюк. Кэйя ничего не ответил на очевидную провокацию и, заметно наморщившись, отпил немного виноградного сока из стакана, после чего высунул фиолетовый язык и произнес негромкое «Бе-е». Мужественная попытка выпить столь презираемый им напиток слегка смягчила немилость Дилюка, и он позволил себе сесть подле рыцаря за барную стойку и пробежаться взглядом по его загорелому лицу. Его брат… изменился. Он отметил про себя, насколько остры стали черты лица Кэйи, пришедшие на замену легкой подростковой припухлости. Тонкая шея, на которой красовалась подчеркивающая ее золотая застежка, слегка блестела от капелек пота, а ярко-красные от сока губы складывались в едкую и уже успевшую стать привычной усмешку. Длинные полуопущенные ресницы, тяжелые веки – за годы путешествий он нигде и никогда больше не встречал такой яркой внешности. Но больше всего Дилюку нравился его глаз: зрачок, острый, как кошачий, и своей скрытой хитрецой напоминающий лисий прищур. Он был голубым, но если присмотреться внимательней, то можно было разглядеть все оттенки синего и бирюзового, с вкраплениями маленьких белых точек, напоминающих звезды на ночном небе. Не то, чтобы Дилюк так часто думал об этом... Просто признавал, что заявление «единственный глаз Кэйи ужасно красив» – это не комплимент, а факт. – Ну и? – прозвучало из пустоты. – Что? – переспросил Дилюк, выдернутый из пелены полудремы. – Твое мнение, – терпеливо повторил Кэйя. Он изучающе и совершенно бесстыдно разглядывал позволившего себе на несколько секунд расслабиться Дилюка, отчего тот, к своему величайшему стыду, слегка покраснел, но тут же сделал вид, что поправляет волосы, и скрыл розовые щеки за густыми прядями. – Здесь все очевидно, – ответил он, придя в себя и выпрямив спину. – Глаза Порчи – разработка Фатуи, им нести за нее ответственность. У них была возможность – усиление активности Ордена Бездны – и у них был повод – посеять смуту в рядах рыцарей, как они сделали во время гражданской войны в Инадзуме. Здесь не о чем говорить. Кэйя усмехнулся, покачал головой и прикрыл единственный целый глаз. – Кто бы мог подумать, что ты станешь таким скучным взрослым. – Что? – Дилюк едва заметно напрягся. – Это еще к чему? – А к тому, что Фатуи совершенно точно никак не связаны с этим делом и, более того, сейчас на нашей стороне и также хотят поймать преступника, – самодовольно улыбнувшись, промурлыкал Кэйя. – Просто представь себе, как это удобно: у Ордо Фавониуса и Фатуи назревает конфликт на фоне событий с Ужасом Бури, международный авторитет Снежной заметно падает, и нужно всего лишь зажечь одну единственную ма-а-аленькую спичку и бросить ее в чан с маслом, чтобы пламя пожара окончательно разрушило наши и без того шаткие дипломатические отношения. Серьезно, Дилюк, – Кэйя всплеснул руками. – Если бы я не знал о твоем отношении к Глазам Порчи, то сделал бы главным подозреваемым тебя. Дилюку, в отличии от Кэйи, было не до шуток. Он так привык во всем видеть след Фатуи, что совершенно не подумал, что кто-то сможет воспользоваться этим недоверием и обернуть его в свою сторону. Версия Кэйи была убедительной, как бы не хотелось признавать обратного, и он скрипя зубами согласился. – Тогда что ты предлагаешь? – Во-первых, – начал Кэйя, придвинувшись к барной стойке и опершись о нее спиной. – Нельзя дать слухам расползтись за пределы Ордо Фавониуса. Со всеми рыцарями уже проводятся «воспитательные» беседы о вреде Глаз Порчи, а обычным горожанам пока ни к чему знать об этой разработке, чтобы не возникло паники и лишних слухов, которые могли бы сыграть на руку нашему преступнику. – Ты сейчас говоришь от своего лица или просто пересказываешь мне то, что сказал Варка? – Ха-ха, – рыцарь хитро улыбнулся и чуть поджал тонкие губы, – Я не вижу смысла в таком, м-м-м, деликатном деле не прислушиваться к опыту более сведущего человека. Во-вторых, – он поднял руку и показал цифру два. – У нашего преступника, вероятно, есть некоторый запас Глаз Порчи. Не знаю, интересовался ли ты когда-нибудь или нет, но их не так легко добыть: при смерти обладателя они немедленно изымаются и передаются в дальнейшее использование, и при этом не перестают терять своих магических свойств. Полагаю, нам следует еще раз побеседовать с Фатуи и узнать, не пропадал ли у них в последние несколько месяцев какой-нибудь ценный груз. – Это все, конечно, интересно, – прервал его Дилюк. – Но пока вы дождетесь ответа от Фатуи, пока будете подавлять слухи, может пострадать кто-нибудь еще, а у вас нет ни имени, ни внешности, ни подозреваемых. Проще всего произвести обыск в казармах и ввести меру наказания для тех, кто будет прятать у себя Глаза Порчи. – Нет, – спокойно возразил Кэйя. – Это ни к чему. Наш враг, скорее всего, уже покинул Ордо и сейчас находится в городе, а привлекать горожан… Магистр не пойдет на такое. Слишком много шума из ничего: пока что никто не умер. – Пока что? – повторил Дилюк, вопросительно подняв брови. – Успокойся, я же сказал: все под контролем. Пройдет неделя, другая и вскоре все забудут об этом деле, а наш недруг увидит бесплодные труды своих стараний и опустит руки, – непринуждённо ответил Кэйя, махнув рукой. – Поэтому для меня настоящая загадка, что побудило тебя заняться этим расследованием, учитывая твои довольно натянутые отношения с рыцарями. – Это не твое дело, – чересчур грубо, чем хотелось бы, ответил Дилюк. Кэйя только улыбнулся. Его, казалось, вовсе не смущали ни грубый тон собеседника, ни общий негативный настрой их разговора. Что это было: отсутствие собственного достоинства, слепое невежество или желание нарочно позлить его? Дилюк не смог бы ответить на этот вопрос. Кэйя – тайна за семью печатями. – Варка сказал, что у тебя есть какие-то ценные сведения о Глазах порчи… – как бы невзначай сказал рыцарь, покручивая на пальцах прядь синих волос. Дилюк допил остатки виноградного сока и вытер губы тыльной стороной ладони, не особенно заботясь о пятнах, которые могли остаться на рубашке. – Процесс старения можно частично откатить назад, если воспользоваться целительной магией элемента противоположного тому, что носит Глаз Порчи. Каждому ребенку известно, что лед растает от огня, огонь потушится водой, а вода замерзнет ото льда. В этом суть противоположных элементов. Своеобразные «камень-ножницы-бумага», только уже не для игр, а для битв. Дилюку всегда казалось странным, что самые сильные реакции, такие как пар и таяние, состоят из несочетаемых между собой элементов. И, тем не менее, самые могущественные союзы также рождаются из противоположностей: пока меч бьет врага, щит прикрывает, пока один говорит и отвлекает, другой молча наблюдает и оценивает, пока у него в руках был тяжелый двуручник, помощь одноручного меча, который ловко отбивал все самые неожиданные атаки, была очень кстати… – В соборе эти сведения пригодятся, – потирая глаза, зевнул Кэйя. – Ита-а-ак, господин Дилюк… Уже решил, как мы будем работать? Будешь ходить со мной хвостом допрашивать рыцарей? Или устраивать переговоры с Фатуи? Только учти, они не обрадуются обществу человека, который вел против них персональную вендетту в течение четырех лет. – Я не буду с тобой работать… – Ого, вот это заявление! – …но ты будешь докладывать мне все подробности хода расследования, – закончил Дилюк. – Здесь, в баре, в понедельник, среду и пятницу после десяти я буду ждать твоего отчета. Дважды в неделю. Можно в устной форме. Улыбка сбежала с заносчивого лица Кэйи. Он растерянно и с некоторой долей надежды, что тот просто решил так несмешно разыграть его, посмотрел на Дилюка, но заметив во взгляде напротив привычное напускное равнодушие, слегка наклонился к своему собеседнику и задал один единственный вопрос: – Какая мне с этого выгода? Дилюк даже опешил от такого. – Я только что выдал важную информацию, которая поможет спасти жизни ваших людей. Что тебе еще нужно? – Ты только что предложил мне самому вести расследование, а затем просто отчитываться перед тобой о моей работе. Так, будь любезен, ответь: зачем мне еще один начальник? – А что тебя не устраивает? – все также недоумевая переспросил Дилюк. – Я буду знать, что Ордо Фавониус не отлынивает от своих обязанностей, а ты будешь работать один, как и хотел. На самом деле была другая, более веская причина: Дилюк считал, что в любом деле победителем выходит тот, кто обладает информацией. А информация из первых рук – это еще более ценная вещь, от которой просто не выгодно отказываться. Когда он поймет, что настал момент действовать, то сможет одним резким ударом переломить все ходы противника без помощи Ордо Фавониуса. И не придется жертвовать наращенной годами независимостью. – А с чего ты взял, что я буду давать тебе правдивую информацию? – парировал Кэйя. – С чего ты взял, что в моих интересах работать с человеком, который открыто противостоит Ордену? Или ты считаешь, что я не смогу пойти и потребовать у Варки немедленно отказаться от нашего сотрудничества? «Блефуешь, гад, я же был в кабинете вместе с тобой» – подумал Дилюк. – Мне показалось, или Варка не шибко доверяет вам, сэр Кэйя? Сегодня утром у вас был крайне натянутый диалог. Кэйя притих и поджал губы. Он выжидающе посмотрел на Дилюка, даже не пытаясь как-то возразить или опровергнуть его слова. – Вряд ли магистр прислушается к вашему мнению. Или, выражаясь, его словами, «у вас уже нет права выбора». Это была победа всухую. Кэйя склонил голову, не решаясь выдавить из себя ни слова, но уже через пол минуты манерно поднял руки вверх и приторно улыбнулся: – Твоя взяла! Я согласен на эти условия. Даже слишком легкая победа. Похоже, между Кэйей и Варкой действительно был какой-то серьезный конфликт. Оставалось надеяться, что он никак не скажется на только-только зарождающемся расследовании. Кэйя протянул руку, желая обменяться рукопожатием, и Дилюк уже собирался поднять свою, но в последнюю секунду его одернуло непонятно откуда взявшееся отвращение. Он искренне понадеялся, что Кэйя ничего не заметил или принял его жест за обыкновенное равнодушие, но в лице того промелькнуло едва заметное разочарование, которое тут же сменилось дурацкой ухмылкой. Он опустил руку и встал со стула, направляясь к выходу. – Спокойной ночи, Мастер Дилюк, – произнес Кэйя, покидая таверну. Дилюк только кивнул головой, даже не подумав о том, что рыцарь никак не мог заметить его прощальный жест.

***

«18.08.**05 Дорогой дневник, Август в Мондштадте просто невероятен. Я никогда не видел столько звезд на небе! Дилюк теперь каждую ночь зовет меня поискать его созвездие, говорит: «Раз у меня есть Глаз Бога, значит, где-то горят мои звезды». Пока нас еще не поймали, но я почему-то думаю, что если Дилюку за ночные вылазки ничего не сделают, то меня могут серьезно наказать. Но он так воодушевленно об этом говорит, что я просто не могу отказаться. А сегодня мы встретили созвездия дракона, кицунэ (это такая инадзумская лиса) и нарвала. Дилюк сказал, что его созвездие будет либо феникс, либо орел, но точно какая-нибудь благородная птица. Интересно, а смогу ли я получить Глаз Бога? А если получу, что это будет за созвездие? Хотя, я и так знаю – павлин. Он был изображен на нашем семейном гербу». «20.08.**05 Дорогой дневник, Сегодня ничего необычного не произошло, только ко мне подошел Дядя Крепус и объявил, что с сентября я буду учиться вместе с Дилюком у частного преподавателя. Раньше никогда не посещал школы, потому что меня всему учили мама и папа. С мамой выучил два языка: наш родной и тейватский, а с отцом учился охотиться и сражаться на мечах. Мы добывали уток и лесных кабанов. В Мондштадте мои навыки охоты никому не нужны, а еду мы покупаем в Спрингвейле. В этом доме большая библиотека, состоящая из таких книг, о которых я раньше никогда не слышал. Взял почитать «Цветы для принцессы Фишль» и «Меланхолию Веры». Не нашел ни одной книги про Кхаэнри’ах (даже грустно), но нашел пару книг о хиличурлах. Немного полистал и посмеялся с некоторых трактовок автора: из его слов выходит, что хиличурлы – это такое первобытное общество, которое неспособно создавать искусство или делать запасы продовольствия. Да уж. Днем мы с Дилюком были на виноградниках и ловили кристальных бабочек: это такие элементальные существа, оставляющие за собой полупрозрачную пыльцу. На родине таких нет. Охота на кристальных бабочек в чем-то сложнее охоты на диких кабанов, потому что кабаны не могут улететь от тебя. Когда я наконец поймал кристальную бабочку, то обнаружил в руках лишь ее ядро, а крылья словно растаяли в воздухе. Мы собрали десяток сердцевин. Интересно, что с ними можно сделать? Дилюк сказал, что их используют алхимики. А я думал, ядро можно сварить и съесть. Ближе к вечеру небо покрылось грозовыми тучами. Ливни в Мондштадте сильные, яростные, а ветра сбивают с ног. Если бы весной меня не подобрал случайный прохожий, я бы замерз насмерть. Никогда не смогу привыкнуть к местной погоде. Мы с Дилюком весь вечер сидели внизу возле камина. После того, как он получил Глаз Бога, от него всегда веет приятным теплом. Не обжигающим, как огонь, а, скорее, как теплая печка или нагретая лежанка. Я прикрыл глаза и лег ему на колени, но так и не смог уснуть. Не могу спать пока кто-то рядом. Зашел дядя Крепус и спросил, сплю ли я. Я промолчал. Тогда он сказал Дилюку: «Как хорошо, что вы сдружились, и теперь он наконец начинает нам доверять». Я пытаюсь. Знаю, что мне никто не желает зла, но сердце говорит другое… Мне просто стыдно, что я никогда не смогу оправдать ваших надежд. Простите меня. Простите, что я такой трус. Мне правда очень жаль. Хотел бы я родиться в Мондштадте... Через несколько минут встал и ушел в спальню. Пока пишу текст, глаза дико слипаются и в голове тяжело. Надеюсь, ливень будет недолгим, не люблю грозу». Дилюк захлопнул дневник и посмотрел в окно. Там тоже шел ливень, непроглядный, грузный, как раз такой, который терпеть не мог Кэйя. Где-то через полгода после их знакомства он начал приходить к Дилюку по ночам и прятаться у него от кошмаров, которые особенно сильно донимали его в грозу. Маленький Кэйя со всеми его слабостями и переживаниями казался настолько человечным и живым, что Дилюк каждый раз с трудом отрывал глаза от дневника. Его образ, светлый и незамутненный теми ужасными событиями, которые Кэйе из прошлого еще только предстояло пережить, всегда был и остается для него лучиком света. Первый друг, первая ответственность, первая опора. Дилюк никогда не забудет, как брат перевязывал ему раны и клеил пластыри, когда он в очередной раз разбивал коленки; как они вместе ловили рыбу на самодельные удочки, используя вместо приманки лесные ягоды и орехи, или как тайком собирали сладкий виноград, пачкаясь в липком лиловом соку, а Аделинда потом всякий раз отчитывала их за испорченную одежду. Теперь, когда Дилюку в руки попал этот дневник, он точно мог сказать наверняка: Кэйя не всегда был той сволочью, которой предстал перед ним в день смерти отца. Время было позднее, но сон все никак не приходил. Дилюк лежал на кровати, сверля взглядом потолок, пока дождь глухо стучал по оконным стеклам. Сказались события сегодняшнего дня – он был весь как на иголках и метался от воспоминаний о Глазах Порчи к воспоминаниям об их общем с Кэйей детстве. Через несколько часов бесконечного обмусоливания проблем он все-таки забылся беспокойным сном, который тут же превратился в очередной кошмар. Кэйя стоял вдалеке и смеялся, а Дилюк снова увязал в липкую грязь посреди озера. Он шел, едва перебирая ногами, зная, что никогда не сможет дотронуться до синей прядки, свисающей с плеча, или поблескивающей в ухе серьги, но продолжал идти, ведомый каким-то одному ему известным упрямством. Дилюк схватил рукой воздух, и его снова затянула бездонная пропасть, в которой также утонул глухой, зловещий смех.

***

Новая рабочая неделя – новая череда документов, соглашений, налоговых вычетов… Дилюку иногда казалось, что он не серьезный владелец огромной винной индустрии, а клерк в штабе Ордо Фавониуса, на которого свалились все архивные документы и письменные отчеты за последние несколько лет. А ведь вечером этому несчастному клерку еще надо было выйти на смену в бар. От одной только мысли об этом хотелось зарыться с головой в кипу бумаг и уснуть прямо в ней хотя бы на недельку-другую. Где-то в полдень прилетел ястреб и постучал острым клювом в окно. Дилюк впустил его и забрал маленький клочок бумаги, прицепленный к когтистой лапе, на котором было написано всего три слова: «пока не найден». Сплошная морока, думал Дилюк, перебирая документы. Обычно его люди работали куда быстрее, так что столь длительная задержка казалась инородной и настораживающей. Куда мог запропаститься Эрох? Неужели в конце концов предал и своих сторонников в Снежной и сбежал в какой-нибудь далекий Натлан или на берега Инадзумы? Но если это так, то об этом рано или поздно прознал бы Ордо Фавониус, но про бывшего магистра не слышно ничего уже четыре года, словно он провалился сквозь землю. А что, смеялся про себя Дилюк, вполне рабочая теория! Предал всех и вся и ушел скитаться в какой-нибудь далекий Кхаэнри’ах, где его точно никто не сможет привлечь к суду: ни мондштадцы, ни Фатуи, ни сами Боги. Прячется и дожидается дня, когда все уляжется, чтобы потом вернуться как ни в чем не бывало и продолжить творить свои грязные делишки. Впрочем, думать об этом не имело смысла, и Дилюк справедливо рассудил, что ему следует подождать новых вестей, а не пытаться разгадать загадку с исчезновением, а потому на клочке бумаги черкнул всего одно слово: «Продолжайте». С кипой документов в конце концов помог разобраться Эльзер, и вдвоем они за пару часов заполнили все необходимые отчеты, а после обсудили возможность заключения новых контрактов с поставщиками из Инадзумы, в которой наконец сняли ненавистный всеми указ Сакоку. В таверне же весь вечер практически никого не было, за исключением искателя приключений Стэнли, который как обычно напился в стельку и ни на что не реагировал, а только продолжал бессвязно повторять собственное имя. Ближе к одиннадцати появился Кэйя, как всегда сияющий и непринужденный, но только Дилюку показалось, что он неестественно бледен, – хотя на смуглой коже сложно было определить бледность, – и от того будто бы болезнен, однако больше ничего в его облике об этом не говорило. Он даже не вызывал одним своим видом гнев, но Дилюк списал это на собственное слегка приподнятое настроение. – Хороший день, чтобы налить мне стаканчик вина, да, Мастер Дилюк? – А расследование уже завершилось, сэр Кэйя? – Ах, я думал, ты забыл, – вздохнул он и тепло улыбнулся, от чего по рукам Дилюка пробежала приятная, колючая дрожь. – Тогда просто стакан воды. Эту просьбу бармен исполнил быстро, и Кэйя, осушив бокал до дна, приступил к «отчету». – Я поговорил с Фатуи: два месяца назад на границе Ли Юэ и Сумеру у них пропал груз, который состоял примерно из пол сотни Глаз Порчи. Звучит не внушительно, да? Но даже такое количество может представлять для нас угрозу, а для них и вовсе обернулось позором, поэтому они предпочли замять свой промах и не обращаться к местным властям для поисков, – Кэйя едва заметно дернул уголком губ. – Можешь представить, каких усилий мне стоило выбить эту информацию? Они вообще не думают башкой и продолжают своими показаниями рубить сук, на котором сидят, и все мол ради чести и сохранения каких-то великих тайн, которыми владеют. Смешно! И грустно. С этой Синьорой по крайней мере можно было разговаривать, хотя она была той еще стервой, царствие ей небесное, если Селестия, конечно, приняла ее, в чем я искренне сомневаюсь… – Значит, наш преступник располагает еще сорока семью Глазами Порчи? – перебил его Дилюк. – Плюс-минус десять, точно сказать не могу. Я думал, тебя заинтересует другое. Кража ведь произошла так далеко от Мондштадта и, знаешь, на какие мысли это наводит? – дождавшись, когда Дилюк заинтересованно кивнул, Кэйя продолжил. – Обычные граждане редко бывают в тех местах, а, следовательно, нам нужно искать кого-то либо из торговцев, либо из приезжих, либо из Искателей Приключений, либо из странствующих бардов. Все логично. – Просто великолепно, это та-ак сужает наш круг подозреваемых, сэр Кэйя. – Саркастично вторил ему Дилюк. Кэйя, ничуть не задетый подобной колкостью, только пьяно (не выпив при этом ни капли алкоголя) улыбнулся и продолжил: – Зря ты так! Знаешь, как в народе говорят: маленькими шажками к большой цели. Кстати, о целях: я должен передать тебе благодарность от лица всех пасторов собора Барбатоса. Они целый день ломали голову, как помочь бедным умирающим рыцарям, пока их разум окончательно не стерся в труху, но после твоей рекомендации дела пошли значительно лучше. Думаю, еще недельку-другую в лазарете, и болезнь уйдет. Дилюк тяжело опустил голову. – Она никогда не уйдет. Потерянные годы не вернет никакая магия. Как я и сказал: «Процесс старения можно частично откатить назад», но не предотвратить полностью. И даже это еще не худшее, что могло бы произойти с ними... После этих слов повисла настолько гнетущая атмосфера, что захотелось если не взвыть, то хотя бы тихо под вежливым предлогом удалиться из таверны или спрятаться за ближайшим столиком. Но Кэйя остался сидеть на месте, упорно всматриваясь в лицо Дилюка и выискивая там что-то ясное лишь ему одному, что унесли за собой годы скитаний и странствий в далеких землях Тейвата. Печаль, тоска, утраты и лица тех, кого уже не вернуть, – идеальный коктейль, подходящий к образу загадочного Полуночного Героя. В конце концов Кэйя решился прервать затянувшуюся паузу. – Как дела на Винокурне? Дилюк выпал из минутного оцепенения и, не задумываясь ни о чем, ляпнул: – Нормально. – Нормально? Ни хорошо, ни плохо, а просто нормально? – А что, обязательно должно быть хорошо или плохо? – грозно переспросил он. – Эй, ну не кипятись! – ответил Кэйя, махнув ладонью. – Нормально – это тоже прекрасное состояние. Я могу о нем только мечтать, а если бы сейчас в моем бокале было одуванчиковое вино пятилетней выдержки, то я бы с удовольствием выпил за то, чтобы у всех всегда все было «нормально»! Дилюк закатил глаза, но все-таки решил плеснуть немного вина в бокал. Лишь в качестве исключения. – Больше не получишь. – Ах, благодарю вас покорно, чудесный Мастер Дилюк, за столь любезное подаяние бедному, несчастному… – Прекрати паясничать и пей. Кэйя выпил, облизнул мягкие губы и весело улыбнулся. Теперь его взгляд игриво бродил по таверне и то и дело останавливался на висящих на стенах картинах, в особенности тех, на которых были изображены горы и виноградники. Что-то в них, должно быть, и навело его на следующий вопрос. – А как дела у Аделинды? У Эльзера? – Не думал, что тебе вообще может быть интересно, как у них дела, – нехотя ответил Дилюк, но в душе оценил попытку Кэйи завязать хоть какой-то осмысленный диалог, не построенный исключительно на колкостях и сарказме. – Аделинда все также работает на Винокурне, выращивает сесилии в саду и занимается вышивкой по вечерам, а Эльзер отвечает за часть документации и продолжает искать новых поставщиков. Все, как всегда. – Я рад, что у них все нормально. Особенно у Аделинды, благослови ее Барбатос. При этих словах Кэйя действительно сложил руки в молитвенном жесте, больше ради насмешки, и у Дилюка совершенно случайно всплыло в воспоминаниях, что именно главная горничная когда-то много лет назад подарила его брату дневник. Вообще-то, она всегда больше тяготела к нелюдимому мальчику-сиротке, чем к кому-либо еще в их доме. Может, из той жалости, которая присуща всем женщинам Мондштадта, когда они видят оставшихся на произвол судьбы беспризорников, а может потому, что Кэйя никогда не принадлежал к клану Рагвиндров и в нем не текла «особенная» кровь, которой так любят кичиться аристократы. – Она скучает по тебе, – не подумав, ляпнул Дилюк и тут же пожалел о сказанном, увидев печаль, отразившуюся на лице рыцаря. Это было слишком, слишком близко к тому разговору, которого он активно пытался избежать все эти годы, и потому решил как можно скорее переменить тему. – А как дела у капитана кавалерии, который наконец обзавелся кавалерией? Кэйя положил ногу на ногу и облокотился локтем о край барной стойки, нахмурив брови. – Никак! К черту все! Лошадьми позволяют пользоваться лишь единицам и только если задание находится далеко за пределами города. И какой тогда прок от них, если стоят без дела и едят наши припасы? Варка, конечно, называет это «заслуженным отдыхом» потому, как лошади прошли огромный путь от Мондштадта до…– он запнулся, не решаясь закончить фразу, но Дилюк понял, что имелось в виду «Кхаэнри’ах». – Но я думаю, магистр не выдержит и скоро сорвется в очередное путешествие, поэтому лошадьми никому не позволяют пользоваться, чтобы, не дай Барбатос, те не повредили себе что-нибудь. Сорвется, разумеется, после того, как разберется со всеми проблемами в городе. Кэйя вдруг крепко зажмурился и схватился за переносицу, потирая ее кончиками пальцев. Бледность кожи стала видна еще отчетливей, а на лице отразилась слабая боль, не слишком явная, чтобы начать волноваться, но и не слишком невзрачная, чтобы просто проигнорировать ее. – Нездоровится? – вежливо поинтересовался Дилюк, подразумевая очевидно мигрень. Рыцарь махнул рукой, мотая головой из стороны в сторону. – Просто много работал. Дилюк никогда бы не поверил, что Кэйя может много работать. Вечер плавно перетек в ночь, а полная луна освещала дорогу, ведущую от Мондштадта до Винокурни. Обычно, когда была его очередь дежурить в таверне, Дилюк предпочитал ночевать в городе, на третьем этаже заведения, но сегодня он решил вернуться в особняк, чтобы выспаться и как следует отдохнуть. С тех пор, как возвратился Варка, Полуночный герой перестал появляться на улицах ночного Мондштадта, поскольку искренне понадеялся, что большее количество рыцарей равняется большему количеству решенных проблем. Видимо, зря надеялся. Впереди в сотне метров от Дилюка виднелся лагерь хиличурлов – свежий, выстроенный будто бы за несколько часов: кривой забор, две хлипкие башни и тренировочные стенды. Он достал тяжелую Волчью погибель и направился в ту сторону, где сидели стрелки. Огромный огненный феникс с воем пронесся вперед и унес за собой трех несчастных хиличурлов, оказавшихся на его пути. Митачурл бросился в сторону птицы, но с возгласом полным боли отдернул руку; в воздухе запахло паленой шерстью и горелой кожей. «А ведь они испытывают боль как настоящие люди» Деревянный щит воспламенился быстро, и митачурл отбросил его горящие останки в сторону, готовясь с размаху толстым лбом врезаться в Дилюка, который уже закончил разбираться со стрелками и в три резких выпада положил конец его несостоявшейся атаке. Монстр с громким болезненным стоном повалился на землю и больше не подавал признаков жизни. «А что чувствуешь ты, убивая своих проклятых сородичей?» Один удар, второй, десятый – и скоро от лагеря остались пылающие останки, над которыми медленно поднималась струйка дыма. Дилюк, тяжело дыша, воткнул клеймор в землю и принялся вытирать горячий пот, выступивший на лбу. Внезапно, вдалеке раздался громкий звериный крик, и из-за скалы выбежала новая стая хиличурлов с гидро- и крио-слаймами позади. Он обвел группу монстров пустым, ничего не выражающим взглядом и, вытащив меч, создал еще одного пылающего красным заревом феникса. А потом еще, и еще… Та ночь была бессонной.

***

«17.10.**05 Дорогой дневник, Есть вещи, о которых человеку стоит знать, есть также вещи, которые знать нежелательно и есть вещи, о которых лучше не думать. Например, все эти полгода, что я провел в поместье Рагвиндров, я старался не думать о том, зачем Дядя Крепус приютил меня и позволил стать частью его семьи. Не пойми неправильно, я рад жить в этом доме и не представляю, что было бы со мной, если бы наши пути не сошлись, но меня не отпускают сомнения: он ведь наверняка преследует какие-то свои цели. Что я должен чувствовать? Должен ли я относиться к нему, как к своему отцу только потому, что он приютил меня? Возможно, я нужен здесь лишь для того, чтобы развлечь его единственного сына? Или, что еще хуже, Дядя Крепус уже давно догадался, откуда я?.. В любом случае, я знаю только то, что ничего не знаю, и даже это знание убивает. Я не раз задавал эти вопросы Аделинде, но она лишь качала головой и повторяла, что «Мастер Крепус пожалел бедного осиротившего ребенка и захотел подарить ему дом над головой. Вы для него как сын». Нет. Это ложь. Я не слепец и вижу, что к Дилюку он относится с большей любовью, а я… Я никогда не смогу назвать его своим отцом. Хотя бы потому, что мой настоящий отец все еще жив. Сегодня был странный день, выделяющийся из череды однообразных и скучных октябрьских дней, большую часть которых мы проводим, уча арифметику и географию. Лоуренсы – один из трех самых почитаемых кланов Мондштадта – устроили званый ужин, на который были приглашены все «сливки общества» – так их назвала Аделинда. Мастер Крепус настоял на том, чтобы я пошел вместе с ними в качестве его «приемного сына», и я не посмел возразить, хотя, признаюсь, так сильно нервничал, что взмокли ладони. Дилюк заметил мой унылый вид и начал приободрять меня рассказами о своей подруге Джинн, которая тоже была там. Дом, где проходил ужин, больше напоминал вычурный роскошный дворец из сказок; слуги, одетые в строгие черно-белые костюмы, встретили нас у входа и проводили в зал, в котором размещалось два стола – взрослый и детский. На ужине присутствовало так много людей: богатые купцы, несколько знаменитых кланов Мондштадта, но ни одного рыцаря Ордо Фавониуса. Как позже объяснил Дилюк, Лоуренсы и рыцари – давние идейные враги, которые находятся в постоянной конфронтации (это дурацкое слово тоже сказал Дилюк). За маленьким, детским столом сидели я, Дилюк, его подруга Джинн и Эола Лоуренс. Джинн происходит из клана Гунхильдр – клана, который веками неразрывно связан с рыцарским делом и ведет свое начало от рыцаря Львиный Клык и рыцаря Одуванчика. У нее есть сестра, но она еще слишком маленькая, чтобы присутствовать на таких серьезных мероприятиях. Не могу сказать, что Джинн мне не понравилась, но и водить дружбу с ней я бы не стал: она слишком активная и помешенная на всем, что связано с рыцарями. А вот ее родители, напротив, произвели на меня неоднозначное впечатление: весь вечер они старались находиться по разные стороны зала, чтобы не сталкиваться друг с другом. Дилюка и Джинн связывает общая мечта – стать рыцарями Ордо Фавониуса и дослужиться до звания магистра, и только об этом они говорили весь вечер. В какой-то момент мне стало тошно их слушать, и я начал наблюдать за Эолой Лоуренс. Эта девочка, странно притихшая, имела высокомерный, надменный вид, но не казалась противной. В какой-то момент мне даже стало ее жалко. Глупо, наверное, но, возможно, принадлежность к клану Лоуренсов обязала ее быть той, кем она быть не желала? Ужин продолжался уже несколько часов, и большая часть народу разбрелась по залу, составляя группы из трех-четырех человек. Я ужасно устал и направился в сторону Дяди Крепуса, чтобы узнать, когда мы поедем домой. Он стоял возле окна и беседовал с каким-то почтенным господином и дамой в пышном платье цвета морской волны. Я подошел к ним и дотронулся до руки опекуна, задавая вопрос: «Долго ли еще будет длиться прием?». Почтенный господин ужаснулся и вскрикнул: «Мальчик! Где твои манеры? Неужели ты не знаешь, что нельзя перебивать старших?!» Пока я был готов со стыда проваливаться под землю, Дядя Крепус отвел меня в сторону и объяснил, что званые ужины не длятся дольше десяти часов вечера. Уходя, я услышал, как почтенный господин повторял: «Этого мальчишку нужно срочно учить манерам, Крепус». Интересно, посмел бы он сказать такое, если бы вместо меня подошел Дилюк? А проходя мимо кучки напыщенных, словно индюшки, дам, я услышал гадкий шепот, направленный в мою сторону, но разобрать смог только несколько слов: «Подкидыш, еще и инвалид…». Весь оставшийся вечер не отходил от Дилюка и больше ни с кем не заговаривал» «18.10.**05 Дорогой дневник, Я все еще думаю о вчерашнем дне. Не могу забыть о том, что услышал. Я никогда не хотел становиться подкидышем, сиротой, нахлебником или кем-либо еще, и я никого не заставлял заботиться о себе. Но, как видишь, мои желания редко совпадают с реальностью. Сейчас меня охватывает дикая злость, когда я думаю обо всех этих аристократишках, сидящих в своих замках-дворцах и свысока глядящих на простой люд. Там, где я жил раньше, не было классовых делений, неравенства, вражды и «голубой» крови. Там не было и званых ужинов, балов и прочей бесполезной чепухи, которую так любят в Мондштадте. Дорогой дневник, я ведь совсем ничего не рассказывал тебе о том, как жил раньше! Надо наверстать это упущение. Званых ужинов, как я и упомянул ранее, у нас нет, но зато есть вечерние посиделки. Мы собираемся всем поселением у кого-нибудь в доме, приносим еду, питье и поем друг другу песни: о любви, о храбрости, о счастье, которого там почти не водится. Да, мы поем о том, что по-настоящему важно и ценно, и о том, что может в любой момент покинуть нас. Мы поем о жизни. Помню, первые месяца в Мондштадте я ужасно удивлялся: почему люди так волнуются, когда говорят о чьей-то гибели? Почему с таким презрением и ненавистью обсуждают хиличурлов? И только потом я осознал: в Тейвате проклятья нет. Проклятье, смерть, мука – для меня все было едино. Когда я оплакивал тех обреченных, матушка гладила мои волосы и приговаривала: «Не бойся смерти, Кай, потому что смерть – это перерождение в новую, прекрасную жизнь». Она говорила, что за все наши страдания мы станем счастливыми и ничем не обремененными людьми, лишенными муки проклятья. Но что мне до этого призрачного будущего, в котором я уже не буду тем, кем являюсь сейчас? Когда мой глаз впервые пронзила острая боль, я понял, что это конец и что я не готов мириться со своей судьбой. Я не умру так. Я хочу бороться за свое настоящее! Так вот, возвращаясь к посиделкам… Мы все собираемся за одним огромным столом: и здоровые, и прокаженные, и умирающие, которые могут в любой момент обратиться в чудовищ, но мы никого не отталкиваем до самого конца. Песням нет конца и края, потому что они основа, сама суть нашей жизни. "Стань моей душою, птица..." – ну вот, а дальше не помню. Когда вернусь, обязательно попрошу маму спеть ее еще раз. Никто не строит планов о будущем, никто не надеется, что нас спасут от проклятья; мы все живем мирно и тихо до того момента, пока оно не настигнет нас. И даже тогда все смиренно ждут своей кончины, не робея и не страшась смерти. Вот он, мой народ, такой прекрасный и сильный духом до самого конца! Я люблю их, Селестии не ведомо, как я их люблю. Богам, способным только на разрушения, никогда не понять моих чувств. Надеюсь, когда-нибудь вернуться и обняться с каждым из них, особенно с Хильдой, моей маленькой сестренкой. По ней я скучаю особенно сильно. А еще я думаю… Было бы ужасно здорово познакомить их с Дилюком, моим первым настоящим другом»