мерзость

Обычно для Йоханана в тягость нахождение на Даргонусе: сплошные приемы, светские разговоры, усиленные попытки благородных домов подыскать ему невесту — в общем, слишком много хлопот, от которых человеку, большую часть времени проведшему в армии, выкрикивая приказы, или в походах Вольного Торговца в обнимку с винтовкой, хочется просто сбежать. Однако, несмотря на душащий официоз великолепного дворца фон Валанциусов, сегодня день особенно приятный, и он рад побыть в собственных владениях, наблюдая, как они прихорашиваются ко Дню Святого Друза. Слуги в десятый раз моют полы, света становится больше, даже сервочерпа поскрипывают и пощелкивают челюстями куда дружелюбнее. Не то чтобы среди его подданных так много друзианцев (хотя, конечно, имеются), не то чтобы Йоханан так уж сильно чтит что-то, кроме собственных интересов, но ему нравится сама идея праздника. Начало нового исчисления года, время новых начинаний и свершений. Он давно не ребенок, однако ему передается ощущение предвкушения чего-то приближающегося… Конечно, жизнь сто раз напоминала ему, что это «новое» может быть не только хорошим, но и воплощенным кошмаром. Йоханан реалист, именно поэтому он проводит предпраздничные дни в своих покоях, по глаза заливаясь рекафом, чтобы сохранять хоть немного бодрости, и разбираясь с годовыми отчетами от многочисленных управляющих колоний. Если не сделать это сейчас, то когда? Ему проще заниматься чем-то, проще контролировать. Знать, что все идет именно так, как он задумал. Даргонусу нужен этот праздник после стольких потрясений: и смерть леди Теодоры, и налет друкари, и многочисленные заговоры… Йоханан знает, что Империум предпочитает контролировать людей с помощью веры, но он также видел, какие чудеса преданности могут проявлять те, кому дали немного надежды на светлое будущее. Они могут себе это позволить — и с моральной, и с финансовой точки зрения, — но ему приходится признать, что, помимо этого железного расчета и практического взгляда Лорда-капитана, есть еще кое-что. Его собственная надежда. Абеляр тоже не оставляет службу даже в эти дни, однако рад времени, которое может провести на Даргонусе с семьей. Кассия пропадает в библиотеке, но она куда лучше освоилась в светской болтовне, и Йоханан несколько раз замечает ее в компании таких же смущенных ее видом и наивным разговором дам, но за ней по пятам по приказу Вольного Торговца следует Кибелла, и никто не смеет обидеть леди Навигатора. Джай наверняка уединяется где-то с амасеком и кем-нибудь посимпатичнее из придворных. Ирлиет медитирует в тихом месте. Арджента молится Императору; повторять свои клятвы Золотому Трону в новом году — славная традиция, радостно рассказывает она. Ульфар, если что и повторяет, так это тосты. Хейнрикс несколько раз помогает с бумагами, куда больше искушенный в бюрократии благодаря долгой службе в Инквизиции, но он один из немногих, кого близящийся праздник практически не меняет. Даже механический голос Паскаля звучит повеселее, а в видениях Идиры нет ничего ужасного, чем обычно грозит им варп. Маражая что-то давно не видно — обычно это значит проблемы. Йоханан привык к тому, что друкари на Даргонусе не рады, но у придворных огромный опыт в притворстве, так что они все старательно скалятся в улыбках. Сомнительная свита и еще более странный фаворит. Йоханан не пресекает слухи, хотя Абеляр, полыхая от жажды защищать честное имя фон Валанциусов, предлагал вмешаться. Сплетни всегда будут ходить, так пусть они хоть будут обоснованными, а не чьими-то фантазиями, которые… кто знает, куда могут зайти. В задумчивости Маражай смотрит, как вешают прожекторы в тронную залу. Для Йоханана не тайна, что друкари больше нравится, когда трон исцарапан, а плитка на полу разбита и закопчена. Маражаю не нравится чистая, выхолощенная красота имперской архитектуры, ему дай волю — все зальет кровью. — У друкари бывают праздники? — спрашивает Йоханан в приливе любопытства. Когда все дела наконец-то улажены, а отчеты подчиненных проверены, остается только доставать свиту неудобными вопросами — а уж это у него получается замечательно. На лице Маражая — брезгливое странное выражение. — Ну, какие-нибудь памятные дни? Ирлиет упоминала, что эльдары хранят память о Падении… — Спектакли Арлекинов? Детские развлечения. Для друкари настоящий праздник — это резня, — скалится Маражай. — Предлагаешь устроить бои? Боюсь, местная публика не оценит. — Их бы самих на арены… Послужили бы хорошим кормом для сслитов. Несмотря на ворчание, Маражай косится на Йоханана, как будто хочет задать свои вопросы. Он говорит, что ему плевать на мон-каев и его верования, и уж ему не стоит рассказывать про героическую смерть Друза, не оценит, а только посмеется, но простое любопытство никуда не деть. — Подарки? — вскидывает бровь Маражай. — Не обязательны, но… это наш способ выразить привязанности. Йоханану кажется, что Маражай понимает: он приносил трофеи, он вручил многие поделки друкари, которые несут и боль, и удовольствие. Поводов у него не было, он просто показывал, что может отдать все и всего себя. Кассия приносит картину, глядя в пол, на щеках алеет смущение. Она наверняка думает, что это неприлично, но Йоханан просто обнимает ее за дрогнувшие плечи, и грозная леди Навигатор всхлипывает, как маленькая девочка. Абеляр преподносит клинок, Джай подсовывает ядовитый игломет — практичные подарки у них в ходу. Свита одарена доспехами и оружием, щедрой платой и вечером, на котором они могут пить сколько захотят. Ульфар сочиняет висы, и это тоже неплохой подарок, даже если поэзию в карман не положишь. Главное — смутное ощущение тепла, которое остается после их слов. В прошлом Йоханан предпочитал сохранять дистанцию между собой и солдатами, да иного от офицера Астра Милитарум и не ожидали, не требовали. Близость тех, кого ведешь в бой, оказывается… приятной. Они здесь не только ради высшей цели или выгоды, но и ради друг друга. Амасек колет язык. Идира хохочет, и даже звяканье варпа в ее смехе на портит никому настроение. — Идем, у меня тоже есть подарок, — шипит Йоханан Маражаю, который уже заскучал к концу вечера, поняв, что Хейнрикс — слишком благодушный в праздник — не откликается на его грязные шутки и подколки. Маражай подчиняется — как и всегда. Однако в каждом жесте сквозит нетерпение, он покорно наклоняется, когда Йоханан манит его ближе в покоях. Выдвинув ящик стола, он ловко выхватывает иглу, смачивает в рюмке амасека, принесенной с собой, а потом игла неожиданно впивается в изящно изогнутую бровь Маражая. Тонкое лицо друкари вздрагивает — шок, боль, наслаждение… Маражай поскрипывает зубами, когда игла проворачивается обратно и на ее место встает серьга с шипастыми концами. — Вот теперь симметрично, — довольно говорит Йоханан, глядя на боевую раскраску друкари поверх шрамов поперек другой брови. Маражай, привалившийся к нему, смеется: — Тебе стоило попросить — я бы исполосовал себе лицо как тебе нравится. — Без инициатив, пожалуйста, — офицерским тоном командует Йоханан. Стирает выступившие капли крови большим пальцем, пробует на язык — солоно. — Хочешь еще? Маражай — прищурившись, оценив про себя, не ловушка ли это, — медленно кивает. — И уверен, что заслужил? — Плохие друкари не получают подарки? — он издевается, но все-таки в глазах, потемневших от сладости боли, мелькает… опасение. Правил этой игры Маражай не знает, поэтому остается только ощетиниться: — Я единственный в этом дворце, кто видит тебя настоящего. Твою… тщательно сдерживаемую жестокость, которой позавидовали бы многие из моего кабала. Ты сам не позволяешь себе вскрыть всех этих надоедливых придворных и не разрешаешь мне, и если я был недостаточно хорош… — То это значит, что у меня есть представления об ответственности. И поэтому командую я, — прохладным голосом осаживает Йоханан, цепляется пальцами за пирсинг в ухе и дергает, чуть не разодрав. Маражай мастерски умеет портить легкомысленное праздничное настроение, но… чего еще от него ожидать. — Ты хорошо справляешься, — вздыхает Йоханан. — Прекрасный боец. Над дисциплиной… мы поработаем. — Составляешь список дел на будущий год? — Разумеется. И тебе там отведено не последнее место. Маражай скалится — ну, давай, попробуй. Нож мелькает стремительно, успевает рассечь бледную кожу друкари, когда Маражай уворачивается. Подсечка — проклятые длинные ноги! Йоханан утягивает его с собой на пол, вцепляется — не оторвешь, они перекатываются, и Вольный Торговец чудом оказывается сверху, нож дрожит над распахнутым глазом, и только подставленное запястье Маражая удерживает его на весу. Йоханану слишком нравятся синие пронзительные глаза друкари, чтобы покушаться на них всерьез, но — он вспоминает слова Джай — в отношениях главное оставлять интригу. — Драка — это тоже традиция? — уточняет Маражай, показывая всем своим видом, что полностью доволен их положением. Возможно, это Вольный Торговец попался в ловушку — руки оплетают его, нож чиркает по брови, и он оказывается в удушливом захвате. Какая… досада. — Нет, — хрипит он, — но может ей стать.