мерзость

Маражай не любит быть наедине с Кассией. С девчонкой вообще мало кто общается на корабле, кроме Йоханана, поэтому она остается в одиночестве… в обществе книг и птиц, которые не всегда выживают. Птицы-однодневки, так он их стал называть. Йоханан старается навещать ее по мере сил, но заботы Вольного Торговца не позволяют уделять столь пристальное внимание каждому в свите, поэтому их встречи становятся все более мимолетными. За прошедшее время Кассия должна была повзрослеть. Раздор в доме Орселлио многому ее научил, хотя вынесенный Элине приговор, на взгляд Йоханана, был излишне мягок. Но она все еще остается юной девушкой, знающей о суровом мире вокруг в основном из куртуазных романов. Романы-то они обычно и обсуждают; возможно, Кассия оборачивает в проблемы героев собственные беды и размышления, но Йоханан в любом случае всегда рад ее выслушать и поговорить, отвлечься от контрактов и столкновений интересов разных фракций. В последнее время Кассия сторонится его. Возможно, это потому что в каюте Лорда-капитана обосновался друкари, который хозяйничает где ему хочется. Йоханан не возражает, ему всегда было одиноко в этой огромной каюте. В чем имперцам не откажешь, так это в гигантизме. — Она думает, что влюблена в тебя, — дразнится Маражай, отвлекая от бумажной работы. — Глупости. Кассия умная девушка, ей некогда таким заниматься. — Я и не говорю, что она правда что-то… чувствует, — фыркает Маражай. — Она просто считает, что это похоже на один из ее глупых романов, вот и все. Начиталась всякой дряни про нежности, вот ее и понесло. — Ты не читаешь романов, почем тебе знать? — Ну, уши-то у меня есть! — Йоханан усмехается, притягивает его ближе за ворот, задевает дрогнувшее острое ухо. О да, еще как есть. — Вчера она тебе пыталась намекнуть, а ты так ничего и не понял, — закатывает глаза Маражай, он пьяно улыбается, когда Йоханан скользит пальцем по скуле и привычно кладет руку на его тонкое горло. — Она тебе принесла книжицу, в которой написано про любовь юной наследницы рода и ее наставника. А потом они там имели друг друга на столе. Брови Йоханана взлетают вверх. Признаться, вчера он слишком устал для разговоров о литературе (тем более, о светской литературе Империума, никогда не отличавшейся яркими сюжетами), но это он точно бы не пропустил. — Не бывает там такого! — А зря, я бы написал. — Это все разврат, — смеется Йоханан. — А в книгах все должны любить только Бога-Императора. Платонически, разумеется. — Люблю, когда ты богохульствуешь, мой грешный мон-кай, — мурлычет Маражай, смех дрожит в горле под пальцами. — Иан, ты или души, или к бумагам возвращайся. — Я думаю, — вздыхает он. Иногда служба Вольного Торговца заключается в умении размышлять. Йоханан уже сотню раз отправился бы в объятия смерти, если бы не остановился и не подумал. Кассия прежде не проявляла столь ярких чувств, но тогда она совсем была неопытна и не знала, что может себе позволить, а что нет. Быть может, появление Маражая на нее повлияло. — Уже планирует спасать тебя из лап чудовища? — усмехается Маражай. Он, так и не дождавшись решения, устраивается у Йоханана на коленях, как навязчивый кот. — Я бы на твоем месте не заглядывал ей в глаза, мало ли. Маражай любит рисковать, но с варпом он не шутит. Навигатор его немного пугает, но он старается это не показывать, ведь неловко бояться хрупкой девушки. Кассия может доставить проблемы, но отнюдь не такие, на которые рассчитывал Йоханан, когда брал ее на корабль. С штормами в варпе она справляется неплохо, но вот с собственными чувствами… — Она мне как дочь, — неловко объясняется Йоханан. Он слышал, эльдары ценят детей, потому что они редко у них появляются. Маражай будто бы понимает: — И ты не хочешь ее потерять? Позволь совет, мой Лорд-капитан. Иногда прямота лучше всего. Меня всегда забавляло то, до каких крайностей может довести неисчерпанная страсть. Я играл с теми, кто был слабее меня… Наблюдал, как они сгорают. Но такие игры с Навигатором могут всех нас погубить, — серьезно говорит Маражай, взглянув в глаза. — Пусть лучше она потеряет веру в те глупости, что вы зовете любовью, чем твой корабль загорится изнутри во время очередного прыжка. Наверное, Маражай прав. Надо бы с ней поговорить. *** Кассию он находит в ее каюте, она сидит перед холстом и легко касается кистей, как будто не может выбрать, которой нанести последний штрих. Поглощенная своей работой, Кассия словно не замечает вторгнувшегося к ней Вольного Торговца, хотя Йоханан уверен: она знает обо всем, что творится на каждой палубе. Кассия оборачивается к нему через плечо. — Вам нравится картина? — бледно улыбнувшись, спрашивает Кассия. Йоханан смотрит на всплески алого среди черноты, будто забившая кровь. Ядрено-красные следы, словно оставленные диким зверем. Картина эта до того не свойственна Кассии, которая обычно выбирала радужное многоцветье, что он немного теряется. — Я с Маражая рисовала, — словно бы смутившись, говорит Кассия. — Мне казалось… он тебя пугает, — удивляется Йоханан. — Он опасен. И несдержан. Я не понимаю его… я и других людей редко понимаю, но его — особенно. Но и в опасности можно увидеть что-то красивое, не так ли?.. Как наблюдать за пожаром. С безопасного расстояния, — добавляет Кассия, оставаясь той же разумной девушкой, которую он знает. — Я была… очарована им поначалу, вы знаете? — Что, прямо серьезно? — глупо переспрашивает Йоханан. — Он очень загадочен, согласитесь? В нем есть эта… темная тайна. Но не волнуйтесь. Я знаю, что это ни к чему не приведет, это все глупости. Йоханан уверен, что Кассия на самом деле не хочет знать тайны Маражая. Особенно те, где друкари проворачивает нож в его плече и рокочет от наслаждения, слизывая кровь. Видение мелькает так быстро, что его невозможно удержать. Ох, Маражай, ты все-таки просчитался в знании порока. Вовсе не скромный Вольный Торговец заставил воображение Кассии разыграться. — Но я лишь наблюдатель. Навигатор. К тому же, — скромно потупившись, говорит Кассия, — я уважаю вас. Немного успокоившись, что это явно не будет тот разговор, где заламывают руки и признаются в любви, Йоханан присаживается на мягкую кушетку рядом с Кассией, смотрит на мольберт. Он пытается угадать что-то знакомое, что-то, что цепляет его каждый раз. Кассия тем и отличается от остальных, что способна смотреть в самую суть, как бы насквозь. Насквозь ложных масок, даже насквозь плоти. Вглядываясь в сложное переплетение линий и мазков, Йоханан думает, что начинает понимать. Рисунок не обретает форму портрета, нет, нечто просто звенит в нем, читается. Он узнает жажду крови, ярость, неутолимое отчаяние — все то, что Йоханан увидел на арене Коморры. Он все еще считает, что там узрел Маражая настоящего. С тех пор он видел разные его грани: наглец среди других друкари, бешеный пес, излучающий презрение, с его командой, верное чудовище наедине… Удивительно, но Кассия из всего этого смогла уловить именно то, что когда-то привлекло Йоханана и заставило задуматься о союзе. — Похоже, — наконец, смеется он. — Покажешь ему? — Быть может. Однажды. Маражай оценил бы картину, написанную кровью врагов, еще не остывшей, липко-красной, какого цвета никогда не добьется самая умелая смесь оттенков, но попытка не пытка, как говорится. Маражай не умеет любоваться своей красотой, на зеркала он почти не глядит и поначалу не мог взять в толк, почему Йоханан глазеет. Для него это отчасти казалось унижением, как и «мон-кайские лобызания» — поцелуи, которые он не то чтобы полюбил, скорее, просто смирился, принял как часть той боли, что они давали друг другу. Что ж, Йоханан нередко задумывался, что Маражай и правда красив. Хищная грация зверя, быстрые движения. Он совсем непривычен для имперцев, которые воспевают другую мужскую красоту, суровую, широкоплечую, мощную. Йоханан, который никогда сам не мог тому идеалу соответствовать, окончательно разлюбил его в Астра Милитарум. Там он казался мальчишкой рядом с воинами. А теперь… увлеченно рассматривает друкари, что напоминает тонкое ядовитое насекомое. — Я рад, что не взял тебя с собой на Коморру, — признается Йоханан, глядя на картину. — Твое полотно напоминает мне о мире друкари. — Коморра впиталась в него, он принес немного к нам… И будет нести всегда. Мне неловко, что я отвлекаю вас, Лорд-капитан, — говорит Кассия, осекшись. — Вы и так заняты работой и многими другими трудами. Я чувствую себя лишней, а это грустно. Думаю, оттого я и искала себе… что-то. — Мне жаль! — быстро говорит Йоханан. Стыд окатывает его холодной водой. — Правда, Кассия, я виноват. Я ведь обещал позаботиться о тебе, взял на свой корабль, под свою ответственность, а потом вот так оставил. Клянусь, ты можешь приходить в любое время, когда я свободен. Кассия улыбается, чуть отвернувшись. Возможно, она старается скрыть проступившее торжество: конечно, ей нравится, когда ей уделяют время. Кассия всегда чувствовала, что и впрямь стала особенной для Лорда-капитана, что позволял с ней откровенные разговоры. Он всегда был искренним, потому что не умел иначе, не любил обманывать. Йоханан бывал жесток к врагам, таким его сделала армия, однако в другое время он старался оставлять это как можно дальше, быть другим, добрым и справедливым… И старался научить этому Кассию, которой больше не на кого было опереться. Теперь, когда войны прекратились, Йоханан тосковал по ощущению безумия, власти, желания. Он видел это во сполохах алого на картине, читал то же желание в Маражае. Возможно, из них двоих худшим чудовищем был именно Йоханан, ведь друкари нуждались в жестокости, чтобы отойти подальше от края, за которым прячется Та, Что Жаждет, чтобы продлить свою жизнь такой кровавой ценой. А Йоханан был всего лишь человеком, которому нравилось причинять боль. Чему он мог научить Кассию? С Маражаем он мог быть искренним, таким, каким его никто не видел… Тот командир, что остался на полях сражений с еретиками и полубезумным орочьим народом. Его воскрешенный лик Йоханан мог рассмотреть среди красок картины. Могла ли Кассия?.. Что ж, он или признает эту картину шедевром, или прикажет ее сжечь, третьего не дано. — Я многому научилась на корабле, за что я благодарна, — говорит Кассия. Ее голос уже не такой дрожащий и надрывный, как в первые дни, когда выбралась из лаборатории на Эурак V. — Мне хотелось подарить вам что-то значимое, что-то настоящее, как эта картина… Все это еще слишком сложно для меня. — Все в порядке, — уверяет Йоханан. — И не нужно этих объяснений, они до неприятного похожи на прощания. Знаю, что однажды нам придется расстаться, чтобы ты исполняла долг перед своим домом, но до тех пор ты мой друг и гость. Он хочет коснуться ее плеча — Кассии так редко кто-то касается, — когда она по-детски повисает у него на шее. После мятежа Элины они ограничились несколькими сухими словами, слишком много было дел. Но теперь… Йоханан не может сдержать мягкую улыбку, погладив ее по волосам. Несмотря на огромную силу, что ведет его корабль, Кассия остается всего лишь девочкой. — А Маражай уже успел там что-то про нас придумать… — Что придумать? И ресницами хлопает. То ли правда не догадывается, то ли успешно притворяется. Что бы Йоханан еще понимал в этих чистых и невинных леди… Он неловко улыбается, отстранившись: — У Маражая и спроси, — говорит он. — Возможно, он сможет рассказать тебе что-то, что не могу я. Скажу прямо: он далек от нежных чувств, но тоже может быть интересным собеседником. Он, как и я, к твоим услугам. Кассия глядит, сомневаясь. Она считает Йоханана самым умным и доверенным своим человеком на корабле, а это значит, что слово его — закон. Даже если они в результате этих расспросов сгорят в варпе, виноват в этом будет не Йоханан. Всегда можно сказать, что проклятый Маражай не умеет держать язык за зубами.