Кошмар.

Яге стало легче согласиться с тем, что лучше он потратит деньги на бензин и прокатит сильнейшего по округам города, нежели потом будет тратиться на любые другие препараты воимя его спокойствия. Или, в крайнем случае, на место под землёй – слетавшие слова про "сдохнуть" и "сдохнуть попозже" заполнили салон автомобиля, когда обещанная бутылка с водой оказалась в руках у Годжо. Во всяком случае, директору было известно о любви Сатору к ночным поездкам. Может, это смогло бы помочь тому расслабиться и почувствовать себя на градус спокойнее. Выбора-то не было, что ему, взвинченного Годжо в техникум везти? Ну уж нет, пускай в себя приходит. Спасибо и на том, что окончательно Сатору себя не отпустил, первое время просто задумчиво валялся на заднем сидении, а потом включил убогую музыку на своём мобильнике и загадочно смотрел в окно. Наблюдал сильнейшими глазами за проезжающими машинами, царапал ногтями обивку, но это полностью устраивало. Пусть выдохнет – Яга считает, что ученику непременно нужно позволить прийти к окончательному решению касательно Гето. — О, там бар вижу по пути. — В какой-то момент слышится чуть громче, чем неразборчивые бормотания. — Ты не пьёшь, Годжо. — Вкрадчиво напоминает Яга, даже не думая перестроиться на ряд к съезду в тот самый бар. — Плохо. Кажется, единственное, что было дальнейшей разумной репликой в салоне. Около часа они наматывали круги по дороге, с размеренной скоростью и молчанием. План был хорош – Годжо успел и глаза сомкнуть, и рот приоткрыть, когда стало совсем тошно от сковывающих мыслей, в попытке уснуть – до момента, как не затрезвонил телефон в кармане. Всё хорошее когда-нибудь кончается, думает Яга, а всё плохое начинается, когда слышит этот грёбаный звонок десятый раз. Годжо сбрасывает в полудрёме. Мегуми и Кугисаки названивали ему в час ночи – когда Яга остановился на перекур возле леса. В пол второго ночи – когда Сатору решил хоть краем уха прислушаться. В три ночи – когда Годжо, наконец, выслушал и про «пальцы-пакт-итадори-придурок» и «мы-в-центре-автобус-не-ходит-что-делать», на этом решили и закончить свою внеплановую ночную поездку. Пришлось забирать детей из центра, когда на улице уже светало, ибо заехали они достаточно далеко. Никто их на замерзание не бросит, ночи сейчас холодные. Судьба, смеявшись, напомнила ему о детях в момент, когда он ни о ком кроме Гето и его предположительной жизни думать не мог. Быть может, всё не так плохо, если Яга рулит в центр, чтобы их забрать, а собственная рука неконтролируемо листает книжку контактов в телефоне, стараясь найти там несуществующий контакт – не находит. Единственное спасение – это отсутствие любой коммуникационной опции с Сугуру. Годжо не может себя сломать преждевременно. Такие вольности ему непростительны. Утро, теперь, наступает через боль и отражается в покрасневших глазах. Обнимает рассветом чёрный ниссан и дует ветром через приоткрытое окно машины. На заднем сидении тесно, немного неловко, за счёт появившихся двух особей тревожного пола – Яга не пускает на переднее даже членов семьи, ни то, что Годжо. Вспоминая отголоски ночи, в середине которой в телефон Сатору начали надрачивать с двух операторов и спамом сообщений о страшном и неконтролируемом Сукуне, Сатору стало намного легче. Легче вынырнуть одной ноздрёй из болота, в которое утягивали руки воспоминаний и скорби – сильнейший не маленький, он понимает, что нынешнее важнее прошлого. Про себя предполагает, что делает это лживо, ибо "понимать" и "заставлять себя понимать", к сожалению, разные вещи. Всё время с загрузки новых пассажиров в ушах гнездились только чужие, перебивающие друг друга, голоса, яростно доказывающие абсолютную неспособность какого-то Итадори Юджи постоять за какой-то там техникум. Сатору не может наскребать себе хоть малую частичку стыда, совсем не слушая их. Какой-то там Сукуна может быть опасен и бла, бла, бла-а...а о чём они говорят, всё таки? — И вы только подумайте, он же там с ума сойдёт с этим Сукуной! Зазнается и на его сторону перейдёт. — У Кугисаки голос всё ещё дрожит от холода и поверхностного волнения, когда она подпихивает Мегуми, чтобы тот тоже сказал. — Он же и вправду дружелюбный, возьмёт и решит, что Двуликий ему друг новый.. — Фушигуро сидит посередине, поэтому может говорить почти вплотную к Годжо, если бы его привычный пофигизм не разделял их с учеником прочной стеной. — И что? —  Бурчит сенсей, поглядывая на учеников искоса. Те уже давно поняли, что прервали своим присутствием что-то сокровенное. Хоть и правда было стыдно, беспокойство за судьбу техникума они оставить не могли. Шестью глазами можно было наблюдать, что детям страшно, но как же тяжело делать вид, что Сатору после ожившего Гето что-то ебёт. И Сукуна, и Юджи, и техникум со всеми его прихвостнями – почти в кишечнике сидят, надавливая на все остальные органы. — Это серьёзно угрожало вашей жизни? Или твоё доверие к Итадори тебя подвело, Мегуми? — Нет! Вовсе нет, я за него тоже волнуюсь..  пойми, сенсей, мы же знаем, чем может обернуться это.. если не контролировать.. — Фушигуро с прямолинейности Сатору всегда испытывал дискомфорт, а при Нобаре оно зародилось ещё большим позором. Так уверенно доказывал, что Юджи можно доверять безусловно, а сейчас в этом доверии засомневался даже Годжо. — Юджи может и не знать, что согласится на что-то плохое.. — Вы говорите про это седьмой раз, а я снова отвечаю, что Сукуна вам ничего не сделает. — Уверенно твердит сильнейший и весь цирк становится не воспринимаем, голову снова заполняет эта сраная вина и желание сбежать, чтобы найти встречу с запретным. — Пакт – это неоспоримая сделка, нарушить которую невозможно даже под предлогом смерти. Не бывает такого, чтобы судьбоносный пакт нарушался. Это бред. Годжо правда абсолютно без разницы, несмотря на то, как он ценит и любит Мегуми. Как ему важно и совсем не хочется терять уважение Нобары. Это же, блин, такая мелочь.. все эти игрушки с пальцами Сукуны и новоиспеченный сосуд в комплекте. Никак не сравнится с любовью к Гето. Никак не.. Стоп. Бред. — А в Юджи я никакой угрозы не вижу. — Сатору переступает через себя, продолжая говорить. Нужно отвлечься, нужно успокоиться, нужно забыть на время, просто отложить до подходящего. Зато Мегуми видит в сенсее отрешённость. Что же случилось страшного настолько, что смогло пошатнуть привычную улыбку и снобские повадки Сатору? Если вглядеться, то можно увидеть, что он не заинтересован в теме, хоть убей. Приведи миллион аргументов – он не забеспокоится на счёт Двуликого, от того Фушигуро и замолкает. Он обязательно спросит, что произошло, а Сатору ему расскажет без лишних ушей – в этом он уверен. — Может есть какой-то способ в этом убедиться, а? — Кугисаки предлагает варианты извне, привлекая к ответственности уже всех сидящих в машине, а не Юджи. — Типа, проверить Итадори на то, что он точно не вытворит какую-то.. хрень. Сатору вопросительно смотрит на девушку, повернув голову и приподнимая брови. Директор, что было удивительно, не вставил и единого слова, окунувшись с головой в вождение и радуясь, наконец, что внимание Годжо было переключено на другие вещи. — Рано ещё убеждаться. — Сильнейший не испытывает и малейшего желания заниматься бесполезными вещами, которые, сука, не Гето. Но нужно думать, думать и думать, не вести себя как последний козёл в поле, не игнорировать оставшихся любимых людей. Годжо вздыхает, разрывает пелену мыслей о лживо почившем насильно, с ощутимо болезненным сглатыванием. — Единственное, что мы можем сделать с Сукуной, чтобы не волноваться  – убить. И Юджи умрёт тоже. Мегуми эти слова впитывает и прикрывает глаза, рассчитывая на то, что всё разрулится само и ему не придётся убеждать всех повторно в том, что жизнь Итадори – важна. — Да чем вы слушаете, не Сукуну я имею ввиду! — Настаивает девушка, упираясь аккуратными ладонями в бедро Фушигуро, который на это заявление кашлянул. — Это же Итадори тот сраный пакт заключил! — Хочешь убить Итадори? — Сатору скучающе продолжает разговор, лишь бы перестать себя за отрешённость гнобить, лишь бы не считать себя сволочью и немного затем, чтобы подумать о дальнейшей жизни с Сукуной. Ну и Юджи – на фоне своего двойника уж точно не вызывал никаких претензий, но с ним тоже впору было ужиться. Может, это только для него – мелочи? — Да нет же! — Тянет Нобара, не останавливается недовольно бурчать. — Даже если он мне грубит, я не имею ввиду это. — Как бы невзначай жалуется, но возвращается к основой теме. — Мы не можем узнать, когда и как в сосуд попадают пальцы, но и бегать за ним, как нянька, тоже никто не будет.  А этот придурок и сосиску от пальца не отличит, серьёзно! — Я предположил, что мы можем выдать ему второй.. как бы на пробу, чтобы узнать, возможно ли это почувствовать. — Мегуми неожиданно открывает рот, на что его осматривают сразу все. Вопросительно приподнимает бровь. — Вообще-то, родной мой, являясь сосудом Сукуны, его прямая обязанность – кушать пальцы. Что же будет, если изменений, как таковых, я в нём не почувствую? — Годжо протягивает длинную руку за спинками задних сидений,  очередным тяжким вздохом сопровождая своё высказывание. — То, что вы так боитесь неизбежного, когда ему придётся поглощать их все двадцать, немного глупо, понимаете? — Та длинная рука достаёт до макушки Нобары, аккуратно поглаживая, по отцовски. — И, между прочим, Юджи поступил не так плохо. Пакт и правда делает Сукуну безопасным. Так что, можно сказать, он и тебя спас, Нобара. Кугисаки хмурится, вздёргивая носик, всё недовольничает показушно. Не понимает совершенно, чего все так заладили с этим спасением, если перед ним он обрёл всех на погибель. Это как бросить в воду того, кто не умеет плавать, чтобы потом спасти. В голове закрадывается догадка, что все это понимают, но вовсе не хотят оглашать, чтобы этому дурачку Юджи было не так обидно. Бедный, блин, нашёлся, как же бесит! — Он же даже не маг.. в нём той силы, как во мне балерины. — Сбавив пыл, девушка продолжает вредничать. Почему-то не хотела рассказывать и воспоминать про утреннюю гимнастику тех двоих, ибо не так плохо Юджи двигался. Просто раздражает, так ещё и парень – они Нобаре всегда странные попадаются. — А, вдруг, он прямо сейчас какие-то планы строит, там,  покушение на людские жизни, типа, отомстить за Сукуну.. вдруг он ему мозги промыл? — Так, дети мои, я вас ценю безгранично, но я устал повторять. Никаких планов никто не строит, а если построит, то они развалятся.. я же сильнейший. — Сатору мысленно старается прикинуть, насколько это возможно, и насколько эта фраза неуверенно прозвучала. То, что Рёмен точно постарается промыть мозги, ещё не значит, что у него получится. Итадори парень сильный и духом, и телом, если не расплакался после беседы про казнь и пальцы. Как бы то ни было, Нобару всё равно нужно успокоить – Годжо изначально взял ответственность только на себя за освобождение Сукуны. — И почему вы сами не поговорите с Итадори? Оба ученика отводят взгляд, отрицая такой вариант подавно, а Годжо в этом видит странный подтекст. Намёк, что-ли. Сосуд Двуликого – статус достаточно резонный для того, чтобы перестать считаться с настоящим именем Итадори Юджи. Это как с сильнейшим, если грубо выразится – обложку смотришь, страшно, а внутренности уже дело второстепенное. Сатору не любил сравнивать себя с кем-то, но больно ему не понравилось, что за спиной Юджи его тоже воспринимали не "Юджи", а "сосуд Двуликого". Разозлило почему-то. — Так, я понял. Значит будем позориться все вместе.. — Годжо лениво копошится в кармане, достаёт свой телефон под волнительными взглядами студентов. Пока ищет чат с Юджи, подумывает, что стоит, всё таки, попробовать скормить ему второй палец, но сделать это без Двуликого под рукой. Изменения стоит засечь исключительно в Юджи. Когда гудки на громкой связи проходятся по салону машины и Мегуми, и Нобара в миг на Сатору глядят, как на предателя, но останавливать дерзости не находят. — Доброе утро, Итадори Юджи! *** В горле, честно сказать, першит. В голове першит, в мыслях першит, но спросонья Юджи очень хочет быть честным во всём; где только не застревают эти чёртовы першинки, когда Итадори с усилием старается открыть глаза. Разноцветными точками зрение мылилось, картина на место не становилась, а рук он не чувствовал – одна из них лежала под чем-то тяжёлым и тёплым. Воспоминания о блужданиях в лесу были перед взором, как на поверхности, будто и не просыпался он вовсе, а просто прикрыл глаза. Только ноги теперь совсем не мёрзли из-за прохладной росы в траве, грелись о ближайший тёплый предмет, как под толстенным одеялом. Телу было очень комфортно, несмотря на затёкшие руки. Из сна постепенно выводили мысли о произошедшем. Почему проклятие решило его пощадить, всё-таки? Первым предположением было, что оно так не решало, а его что-то спугнуло. Просто сон спонтанно сменился другим, таким же осознанным, но впредь не пугающим. Возвращаясь к мысли о животных, с которыми Итадори всю происходящую чепуху пытается сравнить, он думает, возможно, появилось нечто страшнее, чем то отродье. Представить страшно. На матрасе было как-то тесно, словно он лежит совсем не один, что заставило приоткрыть сонные глазёхи, да проверить, что так к нему тепло прижималось. Проморгался, двинул на пробу рукой, на что Сукуна тронуто дёрнул плечом. Да ну, бред. Юджи спит ещё, наверное. С какого такого перепугу полосатый на его матрасе оказался, кровати своей что-ли мало? – думает парень спросонья, мысленно материт по рефлексу, а потом убирает ногу с чужих, просторно развалившихся ног. Не жалко, конечно, но что, извините, произошло? Что, господи, забыла его нога на двух Рёмена? Теперь глаза сами собой открываются, в шоке некотором, но этим будят до конца. Итадори показалось, наверное, что это именно он так своевольно решил оплести Сукуну руками во время сна, как обычно делал с одеялом, но ни черта не прояснилось, каким образом тут оказался на месте одеяла Сукуна. Это как получилось-то? Юджи в растерянности. Хотя, нет, он – в ахуе. Всё таки осознаёт, что не матрас-то под ними вовсе, а ублюдская кровать! Сукуны кровать! Даже руку затёкшую из-под него вытащил и привстал на локте, чтобы убедиться в фальшивости происходящего, но сном то не оказалось. Оказалось, зато, а потом и отразилось неким смущением на лице Юджи – кимоно с чужих плеч сползло, давая рассмотреть и понять, насколько гармоничны татуировки на них, – что это реальность. Двуликому, видимо, тоже стало не жалко кровати. Какое великодушное утро. Удалось сопоставить моменты в равенстве, провести прямую через кривые, чтобы аргументировать резкую пропажу кошмаров. Это он ещё и лунатить начал, получается? Заполз со своей стороны поближе к ингибитору всех, помимо себя, проклятий, но почему не получил хотя бы подзатыльника? Не верилось, что сейчас Сукуна спит, или спал в тот момент. Основательно не верилось, даже опровергалось – чтобы король проклятий не почувствовал, что ночью к нему кто-то прилёг? Полнейший бред, просто громоздкая бредятина, что в голове не укладывается. Рядом с Сукуной, ведь, никакая нечисть рядом не стоит, вот и убежало это чудище подальше. Зато для Юджи в его близости место нашлось, что приятно удивляло, не смотря на прежние моменты её проявления. Близость.. такое странное слово, которым можно описать их совместный сон. Неловко тормоша руками по простыне и растягивая в смущённой улыбке поджатые губы, Итадори смотрит в чужой затылок с каким-то трепетом. Однозначно не может решить, что думает на счёт этого, но поступку возмущаться сил не находит. Двуликий ведь сказал, что не будет помогать, но и не запретил помочь себе самостоятельно. По крайней мере, вовсе не возразил такому действу, если парень реально сюда сам залез. Король, чтоб его, проклятий – позволил тепло прижаться к себе и выспаться. Нифига не правдоподобно, но Сукуна точно физически ощутимый и не выдуманный. Определённо знал, что Юджи проснулся, но по какой-то причине делал вид, что спит. На кровати валяться тепло и уютно, теснота не смущает, наоборот, раскрепощает желание остаться в ней ещё на несколько часов. Ещё и Рёмен не язвит, не возражает совсем, судя по расслабленным конечностям. Интересно было бы узнать, признак ли это доверия, или просто безразличие, из-за которого Сукуне так легко подпускать к себе так близко. Вопреки всем растущим интересам, Юджи впервые чувствует шаг к исполнению своего долга – Рёмен, ведь, правда потеплел. Во всех смыслах, кстати, ибо ну очень уж хочется обнять вновь, хоть и инициатором поползновений Юджи никогда не был. Специально, что-ли, подпустил, потому что в тот раз понравилось? Так ещё и помог. А как отреагировал ночью, тогда? Парень глубоко вздыхает, старается тихонько лечь обратно, коль такой шанс ему выпал и Сукуна совсем не против. По правде, стоит встать и уйти от греха подальше, ибо такая акция была очевидно одноразовой и не подразумевала под собой осознанные ласковые обнимашки. Произошла, как чистая формальность и работающий способ по избавлению от проклятой техники. Не хочется с кровати вставать, в общем, тоже по правде. Какой из истин услужливо подчинился Юджи можно понять и по наглому жесту – он чуть оттянул подушку из под чужой головы, чтобы лечь по-удобнее. То, что и на это Двуликий не скинул его обратно на матрас, поражало, как снегопад по лету или сахар солёный, снова рушит настройки мира. Удивительное поведение, совсем Сукуне не свойственное. Ну, по правде говоря, Итадори тоже не свойственно просыпаться с кем-то в обнимку, а потом принять это сдуру, ложась обратно. Сегодня на дотошно честном. Только вот обнять по новой, признаться, зассал. Это же странно, нет? Вся вчерашняя муть по дороге в техникум его и так к спешным выводам привела, мол, нравятся ему эти жесты двузначные, но со своей стороны и подумать не мог, что на утро это подтвердится. Всё таки нравится, как не крути. Даже если странно и неправильно – всё равно приятно. Спокойно и радостно, словно находящийся рядом сонный Рёмен даёт душе соединиться со своей второй частичкой, сделать сознанию хорошо от этой мысли, необдуманно поддаться рвению, наконец, перестать упираться и оправдываться ненормальностью. Зачаровывает. От этого и страшно. Юджи преследует ощущение, что им управляет душа, а не он сам, потому что признавать связь самостоятельно ему не хочется. Что он себе подумает, что Двуликий ему нравится? Успел за несколько дней так повлиять? Критинизм основательный, ещё хуже, чем громоздкая бредятина – такое даже прямолинейного и открытого Итадори озадачит. Чем он нравиться может, мутным прошлым? Устрашающим оскалом? Может тем, что он людей ни во что не ставит? Или тем, что угрозой для мира является? По словам того же Мегуми его и видеть посмертно опасно; об отношениях выше вражеских никто заикнуться не мог. Буквально собрал в себе все самые мерзкие качества, которые Юджи в людях ненавидит. Почему же именно Итадори стал той некасаемой частью основного потока ненависти в Сукуне, если парню обещали несравнимые с нормальной жизнью условия? Как выразился Сатору, вроде, не ясно, что хуже – жить с Сукуной или умереть. А тут.. тут ему хорошо вдыхать чужой запах непривычный, по-домашнему уютно видеть, что рядом с ним какая-никакая опора находится. Даже в пример, вон, взять: когда Юджи было страшно из-за кошмара – рядом был. Когда по коридору следовал – по-своему волновался. Когда стряпню его ел, тоже радовался. И с Урауме ситуация странная получилась – парень так и не понял, в чём сверхсекретность их ночной вылазки, но даже там Рёмен (Юджи уверен) не дал бы его обидеть. А Фушигуро ему дал леща, когда неровное слово вылетело на нервах. И в подвале, в тот раз, пихнув ему ключи в руки, тоже не был готов поддержать. Нет, стоп, принижать Мегуми – уровня ниже не бывает, он ему в принципе жизнь спас. И ему, и Сукуне, и себе, хотя не обязан был. Но ведь это первый раз, когда к Юджи относятся с такой.. намеренной осторожностью, несмотря на то, что давно могли бы воспринять мусором. Особенно, если всех подобных Юджи созданий, – людей, – король проклятий измерял по ценности насекомых. Первый раз, когда парню негласно заявляют, что он этого отношения достоин. Так кажется. Таким это видится со стороны. Так это приятнее воспринимать. Какой же ужас, Юджи уже стыдно. Почему так хочется равнять Двуликого на других, складывая друг с другом, как с бумаги переводной, чтобы всё больше и больше отличий заметить – Юджи не понимал. Возможно, ему просто нужно попробовать то, что хочется, чтобы выяснить, насколько всё на самом деле ужасно? Насколько же отличия ему по душе? Да, тот грубоват порой, однако и понять это можно.. если столько лет жить с одним только убеждением, со всеми этими официальными отношениями, то явно забудешь, как проявлять заботу в случае симпатии. Очень помогало, что Итадори может ощущать ответы изнутри – если бы не это, он бы не смог сейчас думать о неумениях Рёмена. Он и не знает другого способа, кроме как мрачно подкатывать и играть на нервах – как не глянь, всё равно человек, просто нелюбимый. Ойкнуло в голове, потому что о последнем думать было лишним. А если ему понравится обнимать Сукуну? Типа, прям, правда понравится, а не как на кухне в прошлый раз, чтобы угодить. Это же, наверное, как за стеной нерушимой, как за огромнейшим щитом находиться. Можно ли будет рассчитывать на скидку в дурдоме, если это окажется таковым? Если не понравится, будет неловко. Тем более, что Двуликий, сволочь, не спит – его чувства  умиротворяют, совсем немного колят в рёбра, как обычно и бывает на таком близком расстоянии, но при этом не делают больно. Сластью разливаются и кутают в комфорт изнутри, делая Юджи на ступень счастливее. Значит, Сукуне тоже сейчас нравится? Сейчас, наверное, первый раз, когда парню это кажется потрясающе милым. Главное, чтобы романтизация короля проклятий не вошла в привычку, иначе окружение запрёт в подвал и его – Итадори себя чувствует больным. Сукуне нравится обниматься с ним по обоюдному согласию на мягкой кровати, не имея при этом цели вытянуть те чувства, ради которых он приставал раньше – очень длинная симптоматика болезни. И потянулся было рукой туда же, где её при пробуждении обнаружил, но заступорился, сглатывая. Что, вот так взять и обнять? В чём вообще это выразить после, сказать очередную хуйню? Как оправдать свои поступки, если ими правит только ребяческое желание сохранить этот момент подольше и не бояться показать свою.. попытку подружиться? Да не хотел бы он по дружбе так обниматься – тут и дураку ясно, что в другое русло отношения идут. Всё с каким-то подтекстом. Но ведь и подтекст лишь развлекательный, да? Не серьёзный, временный, во имя коллективной инициативы не страдать от разделённой души и быть как можно ближе. Итадори всё зависает с рукой в воздухе над боком Двуликого, думает, выискивает в себе полочки из «за» и «против», чтобы не волноваться. Очень некстати всплывают в голове друзья – им бы такое понравилось? Входило бы это в рамки «усмирения Сукуны», если затрагивается щепетильное чувство симпатии к вышеназванному? Откуда она взялась-то, симпатия эта? Когда Рёмен чересчур заметно выделил его среди других? Или, когда под руку подставился, чтобы ему приятно сделали? А, может, когда ревновал к Годжо, сумел показать, что ему хочется держать Итадори себе и самолично защищать? Может быть. А если даже такое может быть, то и руке на чужой бок разрешено. Юджи позволяет себе осмелеть, когда прижимается со спины вновь, (мужик он или кто, в конце концов?) дотрагивается носом основания шеи и почему-то считает, что ему нужно за это оправдаться. За то, что буквально всем телом прислонился, довольно промычал и по-удобнее просунул ногу. Сукуна, впервые, подал признак жизни раздражённым цоканьем. — Ты просто тёплый.. — Тихим низким шёпотом в шею слетает, таким строптивым, на должном уровне виноватым. Юджи-то знает, что за черту не зашёл, ибо точно так же обнял, как во сне. Ничего, по его мнению, не поменялось, но ощущения подсказали иное – под дых необоснованным возмущением дало, отчётливо указывая на недовольство. Голос немного проседает. — ..не удобно? Сукуна под этим тоном вдохнуть забыл – что-то пришибло конкретно от сей подобных манипуляций. Конечно, он не спит, очевидно, притворяется, но из принципа не собирается отвечать или возражать. Не верилось, что Итадори реально не катапультировал себя с кровати при первом же открытии глаз, а показал своё одобрение отсутствием негативных чувств. И на сон не сбросишь, и себе навязать отвращение не сможешь. Двуликий это ненавидит. Просто не выносит ощущение этой взаимности, хочет хотя бы не чувствовать её физически – снова в его душу ползут ручёнки чужой души, как-то там командуют атомами, чтобы те, в свою очередь, разрывали молекулы чёрствости и всякого гнева на кусочки. Невозможно сопляка оттолкнуть, как не пытайся. И доказывал ещё, сволочь, что не провоцирует. Спрятал бы свою малолетнюю задницу подальше, ибо не с огнём уже игрался, а с ядром земли-матушки тешился. Одно дело лечь нормально, если спать дальше вздумал, а тут свои лапы распускает бездумно, ещё и нарочно! Подонок смелый. Дай бог, чтобы рот ещё раз не открыл. Знал бы, чего Сукуне стоило минут тридцать не двигаясь лежать, лишь бы не прекращалось умиротворённое сопение сзади, не шевельнулся бы. Сопляк даже не удостоился поинтересоваться, каким таким образом всё к сегодняшнему утру пришло, даже в мыслях не нашёл подозрений на счёт той глобальной катастрофы, которую спровоцировал своим ночным чмоканьем и утренними прикосновениями – Двуликому они въелись в подсознание так, словно их наличие это аксиома здешних реалий. Сукуна в одну сраную ночь стал обессилен против них, как бы не воображал себе любой отпор в этой ситуации – впервые ему было на самом деле удобно на этой безотрадной кровати, до радости нравится. Впервые не он старается подсунуть сосуд ближе, а его самостоятельно обнимают. Почти мерзость, если между мерзостью и влечением не будет разницы. Чтобы не отвечать, приходит к решению всех проблем – не заморачиваться о происходящем вовсе. Сложить огромный болт на собственные сомнения и, наконец, получать удовольствие максимальное, коль обретённый образ и чувства это позволяют. Пока Итадори не догнал, что воистину решил объять короля проклятий по собственному желанию, подписав этим пожизненный приговор к лишению свободы и независимости, Двуликий готов потратить крупинку времени на притворный сон. Судя по стечению обстоятельств, у Юджи изначально стояла галочка с подписью под документом, говорящем «буду всеми способами отдавать себя королю проклятий». Чем только думает, глупый и удобный человеческий ребёнок, когда убирает руку на пару секунд, чтобы выдать краткое: — Я запутался-я.. — Голос перетекает в зевок, когда паршивец потягивается на кровати, растянуто мычит и тянет руки за голову. Сукуна ощущает спиной, как перетекают в теле мышцы, как обдаёт секундым холодом в месте, где соприкасались ранее их тела. Раздражает. Потому что Сукуна запутался тоже, что совсем ему не под стать. И голос раздражает, и незаконченность раздражает. Руки чешутся испепелить что-то живое и чувствительное, чтобы не только Двуликий страдал. Только не Юджи – в голове сигналит, – его испепелить нельзя. Не хочется. Не желается. И это тоже бесит. Вот бы сейчас все непривычные и лишние волнения в обрыве внутренностей сошли на нет, сменяясь чем-то привычным, не таким человеческим. Теми же важными, между прочим, вещами – Кендзяку-то никто никуда не девал. Собственными пальцами – их тоже никто не спешит приносить на блюдечке, хотя Сукуна знает, что некоторые из них сейчас совсем не далеко от него. Может, даже, на территории техникума. Итадори же не понимает, боится он своей реакции или нет, но молча лежать с Рёменом было волнительно колюче – так трепетно, по-дурацки. А вдруг ещё живот заурчит, может, вздохнёт криво, рукой неправильно дёрнет. Как неловко. И страшно немножко – ему, по планам местных старейшин, нужно будет убить Двуликого, а не страдать по нему. — Сукуна, блин. — Юджи не может со своими мыслями мириться, только ещё немного отодвинуться. Почувствовать, как матрас рядом с ним пружинит во время того, как сожитель оборачивается. Зенки у Сукуны заспанные, ранее вовсе не открывавшиеся, а взгляд сам упёртый. — Я не знаю, что мне делать.  — Что хочешь. — Звучит то ли на отъебись, то ли с вызовом. Для Рёмена тянется скучающим послевкусием, ведь оторвали от мыслей и от полудрёма приятного. — Тебя мама не учила, что, прежде чем делать, нужно подумать? — Да я думаю.. — Парень сводит всю атмосферу на нет, когда под голову руки засовывает, в потолок глядя. На Сукуну со всех ракурсов уже насмотрелся, авось и ещё насмотрится. Если попалась возможность поговорить ртом вслух, а не вести монолог в одиноком чайнике тире голове, (который спросонья не варил), то Итадори этим воспользуется. — И нихрена не выходит. Вокруг одного и того же крутится, а мне результат не нравится. — Какой результат? — Интересуется Сукуна, вникая в детский лепет краем уха. Намного больше интересовал кадр, который удалось оценить глазами – на шее его ночные отпечатки остались, не сильно красные, больше розоватые. Двуликий поспешил себя удивить, ибо ни разу не видел, чтобы от его губ вместо укусов до мяса оставались только миловидные точечки. — Что я, типа, променял добро на зло. Ну или со стула с пиками на другой пересел.. пересаживаюсь, точнее. В самом процессе. — Выходит объяснить скомкано, словно вырвалось из длинного контекста и недр сознания. Предположениями вытеснялось, словно было убеждение в том, что за честность он получит какую-нибудь плюшку в виде соглашения или категорического отказа. Юджи откровениями делиться всегда умел, когда его слушали внимательно, а выяснить и переварить происходящее он мог только с чужой помощью. Поставить, так сказать, точку. — Вот проснулся я с тобой и.. с одной стороны, все возможные правила этим нарушил, а с другой, ничё в этом плохого не увидел, пока копать в себя не начал. — Ого. — Ему абсолютно всё равно. По крайней мере до момента, пока Итадори не может сказать вслух то, к чему сам Сукуна пришёл той ночью. Где же эти ожидаемые вопли о неправильности и извращенстве? Руку под головой сгибает, рассматривая горло сопляка чуть ближе. — Да. И вот эти твои слова про сосуд, когда про подкаты говорили.. ты же имел ввиду, что к тебе можно лезть именно сосуду? — Юджи перебирает варианты вслух, попутно шевелит ногой где-то внизу. Вопрос выходит не совсем понятный, всё равно не расфасует мысли Итадори по полочкам, но ему хочется спрашивать с лёгким намёком, а не прямолинейно. — Я ж, вообще-то, обнял не потому, что ты король проклятий, а я сосуд. А потому что ты Сукуна, а я Юджи. — Сосуду. Я говорил, что не убью тебя за это, а не "можно". — Рёмен и грамма своего безразличия не теряет, обрезает все возможные попытки пацана залезть глубже. Может, где-то на той глубине, валяется и другой ответ, который Юджи услышать не заслужил и в ближайшее время не заслужит – то сокровенное останется таковым внутри Сукуны. Парень тяжело вздыхает, с огорчением прикусывая язык. Либо Сукуна не понял, что именно подразумевало разделение себя на Юджи/сосуд, либо намеренно проигнорировал. Тяжело. Поспешные выводы про собственные заслуги канули в Лету, и поток мыслей выливался в неё же. Всё перебилось таким скупым ответом, как будто Двуликий специально хотел соорудить плотину между ними, не дав протечь ей в своё "личное". — Почему ты не оттолкнул меня? — Напрашивается вопрос в голове, произносится с замешательством. Двуликий оттягивает нехотя взгляд с горла, фыркает такому вопросу идиотскому. Представил, как отталкивает Итадори, и сам в это не поверил. — Я тебя и притянул. Итадори глаза расширяет, блымая ими в потолок, а потом и в Сукуну. От этого его мировая картина превращается в шлак из черновиков, сверху перекрывается чистым листом. Путается он теперь не только в своих мыслях, а и в чужих. Та самая Лета, в которой канули поспешные выводы, рисует на лице совершенное непонимание. — Погоди, то есть это ты меня сюда затащил? — Уточняет растерянно Юджи, мельком указывая на кровать и собственное место зенками. — Нет, пришли злые духи и перенесли на крыльях ужаса тебя ко мне. — Парирует шуточно, протягивает когтистую ладонь к открытому животу и щекотно гладит. — Ты ныл во сне, меня это бесило. — А разбудить? — Парень втягивает живот, среди чужих эмоций находит эдакий азарт. Дожили – теперь и поглаживания считаются не таким уж и запретным действием. — Ты бы пожалел, что проснулся. — Сукуна клацает зубами, улыбается, но его актёрство никем не оценивается. Итадори ёжится под цапнувшими когтями, наблюдает, что теперь думать не зная, лёгким испугом отделывается, когда Рёмен к лицу приближается. Дышать аж стало тяжелее. — И сейчас бы пожалел, если бы не.. Рингтон телефона звонкой трелью проходится по комнате, спасая парня от предварительно угрожащего "если бы не..", и Юджи в ответ только наспех скидывает чужую руку со своего живота и сползает с кровати, выдыхая. Сукуна с наглости прищурился, но, так уж и быть, позволил судьбе определить, кого же он будет намеренно ненавидеть. Кто ж в такие моменты звонит? Требуется несколько секунд, чтобы обозначить, откуда доносится звонок. Телефон вибрировал под подушкой на полу, издавая приглушённый рингтон на последних процентах. Дотянуться до него не составило труда, по привычке принять входящий вызов, присев на холодный, по сравнению с кроватью, матрас. Парень проигнорировал, что номер был неизвестный – без разницы, если спасло от очередной выходки Двуликого. — Ась? — Коротко спрашивает, изначально не строя ожиданий, кто бы это мог быть. Мог и Мегуми, хотя тот обычно ограничивается сообщениями. Могли и с больницы, хотя дед бы его предупредил, если бы собрался умирать. Голос из трубки кажется слишком звонким. — Доброе утро, Итадори Юджи! — Заразительная улыбка Годжо пронзает через мобильную связь, передаётся подлетающими нотками в тоне. — Как спалось, пальцеед наш великий? — Кто..? — Юджи сначала про пальцееда не догоняет, с подозрением хмурит брови, а потом, игнорируя негодование Сукуны, продолжает. — А-а.. ну, — Момент с пробуждением кадрами наслаивается, всеми цветами радуги мелькая, а потом и вовсе заставляет смутиться. Рёмен снова бесится, подлинно злится и этого не стесняется. — Вроде нормально, не жалуюсь. — А Сукуна? — Жалуется на вас. Пока что, только мысленно..— Итадори бросает быстрый взгляд в его сторону, сразу же отворачивается, стоит четырём недовольным окам уставиться в ответ. Парень даже думает о том, чтобы поблагодарить Сатору за звонок, но как сформулировать эту благодарность не придумывает. «Спасибо, что не дали Сукуне сделать что-то такое, от чего я точно покраснею и сдохну.» — ..а чего звоните-то? — Хотел узнать, какие планы у тебя на сегодня. — Годжо, по звукам, едет в машине. На фоне кто-то просигналил и за этим последовал медленный скрежет стекла по резине – он закрыл окно. — Ты сейчас в общежитии? Итадори мнётся с ответом. Планы? Он ещё старые не до конца закончил, а там всего-лишь еды было до общежития донести, чтобы друзей не обворовывать. — В общаге, да. — С неким смятением отвечает, поднимается с матраса и медленно, под наблюдением Сукуны бредёт по комнате к уборной. Взгляд у последнего колкий, по правде неприятный. — Значит, смотри, на меня тут жалуются, что ты сговорился с Двуликим и без нашего ведома поглощаешь проклятые артефакты. — Расслабленно в трубке звучит, заставляя Итадори на месте встать, глянуть то на пол, то в стену, словно пытаясь там выискать собственную трезвость ума. Далее следует: — А ещё проявляешь агрессию в сторону женского пола. — Чего, простите..? — Юджи сдвинул брови, сразу же догадываясь, какие такие жалобы и от кого поступили, но не мог к этому вписать Мегуми. Совсем в голове не укладывалось, что там у них за ночь произошло, если его уже в преступники вписали. Утреннего разговора с Сукуной не хватило, так на него решили ещё и нажаловаться, чтобы с толку сбить. — Чё за бред, ало, я вчера.. — Всё, всё, я знаю, что бред. Просто они на меня смотрят, сидят, как на бездаря. Якобы всё не контролируется и за вами никто не следит.  — Сенсей усмехается, оглядывая двоих зачинщиков беспредельного звонка, сейчас краснеющих и отводящих взгляд неловко. Итадори блымает глазами, честно не зная, на кого больше злиться – на Двуликого, который собственным недовольством только раззадоривал мальчишеский гнев, или на Нобару, которая явно в этом замешана первостепенно. — Вот я и продемонстрировал, что в таких случаях легче прямо спросить. В лицо, идиоты, не у меня, а у Юджи! Горя луковые, блин..  — Ну, извините, это с горяча.. — На заднем плане девчачий голос послышался, совсем сонный и уставший. Что же они там делали всю ночь, если этот звонок только в полдень поступил? И почему они сразу не спросили про эти планы, Сукуну, что-ли, испугались? Так он, ведь, под пактом – думает Юджи. — В общем, сейчас я буду тебе портить оставшийся выходной и кое-что проверять. — Уже откинувшись на спинку сиденья, Годжо потирает больную голову. Пришло время, мол, заморочиться нынешними делами, чтобы не вдаваться в прошлое. — Когда приедем, жду тебя, по возможности, одного, в тридцатом кабинете. Через.. — Глянул на часы, пожевывая губу. — Пол часа. Юджи упёрся спиной в холодную стену, громко вдохнул воздуха, чтобы проконтролировать желание начать разбираться по телефону. Во всём сейчас разобраться сулило, однако, тихо угукнув, Итадори вновь отложил все недосказанности. Сбросил вызов, снова подошёл к матрасу и кинул туда мобильник. Волосы потрепал, а потом заметил всё такой же агрессивный, но теперь и пытливый взгляд с кровати. Парень смотрит в ответ, словно помощи ожидая, но от короля проклятий можно только обратное получить – стреляющее желание оправдываться и принять свою вину. Вот и не ясно, с какого чёрта такие побуждения появляются, но с Двуликим никогда не почувствуешь себя наравне. На голову выше во всём, кроме роста. Итадори уже и привык, что вопросы задаёт не он, поэтому рот открывает первый, не дожидаясь очередного. — Годжо звонил. — Я слышал. Взгляд не становится менее навязчивым, всё равно требует последующих объяснений. Итадори каким-то полушарием мозга понимает, что отпрашиваться у Рёмена пойти куда-то в одиночестве – полный детский сад, даже стыдно. Сколько лет он жил без подобных неловкостей, а тут будто пихает его кто-то в очередной раз оправдаться, словно нужно ему сейчас всё пересказать и спланировать, перед тем, как уходить. И ситуация эта вся с совместным сном совсем добивает, топорщится в голове. Прежде, чем Юджи вновь тяжело вздохнёт, Сукуна фыркает. — Лжец из тебя голимый, поэтому просто старайся не открывать рот, когда встретишься с ним. — Двуликий диктует правила, по которым Юджи нужно будет себя вести, чем озадачивает – как он вообще разговор услышал? — Имена забудь, про челюсть помни, а всё остальное – сколько влезет рассказывай. — Это ты, типа, меня отпускаешь? — Парень в ступоре промаргивается от того, как легко оказалось это согласие получить. Понятное дело, что рассказывать о проклятии, их ночном похождении и этих страшных снах – табу, но детали в виде чужого снисхождения и тёплого обращения тоже, вроде как, нельзя говорить. Складывает руки под грудью, стараясь найти закономерность в чужих реакциях. — И из-за Годжо не бесишься? — Именно. — Кивает. С полубока впредь пялится на поджатую руками грудь, чем немного смущает. — Ты всё равно выберешь мою сторону, если утром со мной говорил Юджи, а не сосуд. С той спокойной интонацией, с которой это произнёс Сукуна, стало совсем не по себе. Прав, что-ли, раз возразить не хочется, да и объясняет всю муть его утренней задумчивости. Это что, выходит, Двуликий это правда решил к сведению взять? И это получается, что Итадори ляпнул это серьёзно? И это получается, что у них всё взаимно? — Как и ты, тогда, если этой ночью меня притянул Сукуна, а не король проклятий. — Парень отвечает, что думает, приподнимает голову, как бы осуждая эту мимолётную искренность. — Переходишь границы, говоря это про меня. — Двуликий тоже, собака, не отрицает, только ёрничает. Носом дёргает, делаясь чересчур покладистым на этот момент, портит очередной угрозой. — Челюсть, кстати. — Мне кажется, что этап с челюстью мы уже прошли, нет? — Итадори это уже надоело, серьёзно, раз пришли уже к выводу, что никто никого сдавать не будет, зачем эти формальности. Пусть и выразилось это, сука, прямолинейным «я обнимаю тебя, а не сосуд обнимает двуликого», в любом случае проталкивает их на следующий этап личного. Челюсть тут точно ни к чему. Рёмен делает вид, что задумывается, сплывает с кровати и приближается в один шаг,  разом весь матрас переступая. Намеренно заставляет за собой следить, но ничего из ряда вон выходящего не делает – в глаза заглядывается. — Могу взять посущественнее, — Когда Юджи дёргается, реагируя так на нагло распорядившиеся руки, что раздвинули в стороны его собственные, Двуликий прилегает ближе. — Откушу тебе соски, — Шепнул низко в губы, переходя, видимо, любые границы чужого личного пространства. Пока Итадори сказанное осмыслял и планировал отддёрнуться в ужасе, Сукуна рассмаковал имя ласковым полутоном. — Юджи.. В какой цвет окрасилось лицо – хотелось видеть чуть дольше, чем ту мимолётную секунду, в которую пацан рефлекторно отпихнул и на всякий случай вдарил по рукам, чтобы быстрее смыться в ближайшую комнату и более этого похабного выражения не видеть. В голове стало жарко, а подсознание, как на зло, не хотело выкидывать злосчастный оттенок пошлости, непозволительной фантазии. Мерзкий Сукуна! Поразительно омерзительный, просто умопомрачительно противный! И говорили же нормально, без всего этого, боже.. Юджи себе еле место нашел, пока дверь захлопывал и на ключ закрывал, судорожно дыша. Настолько острая реакция на приставания его настигла впервые, сравнилась отчасти с той, которую он испытывал при «мере предосторожности – лапать его горло», только в тот раз он сбегал из ванной, теперь сбегал из комнаты. Сразу же принялся смывать хотя бы с красного лица остатки смущения, потому что от внутреннего позора не отмоется – как же ласково его имя на чужих устах звучит, настолько, что заставило на миг обомлеть и сглотнуть. И снова тот апеттит его, по чувствам передаваемый, так на нервах скакал и не вписывался, как будто только и ждал, чтобы проявиться яркой животной эмоцией. — Какие, вообще, нахуй, соски?! — Возмущённо спрашивает сквозь льющуюся воду Итадори, когда холодная вода не справлялась с тем, чтобы остудить лицо. Ответа, конечно, не получил, но явственно разозлился, что подобное повлияло так существенно. И думал бы он спокойно, что ему эта симпатия проявляемая кажется, лёжа на своём матрасе и терпеливо выслушивая пакостный лексикон Сукуны, так нет, тут никак не оправдаешь. Никак не возразишь тому, какой искрой в голову даёт, когда такое происходит, даже завидной репутацией не отделаешься, когда не от отвращения коленки дрогнули. И это он только по имени его назвал! Теперь и сомневаться было глупо, что нравится. А потом уже, стоя в ванной, наконец допереть, какой сущности Сукуна больше под стать – сволочь или мразь. Паскуда или скотина – тоже подходит, потому что Итадори поднимает взгляд и невероятный натюрморт его в зеркале встречает, вместе с мокрым от воды лицом: точечно расписанная картина художника, убого запятнавшего девственную шею. Мелкими лунками от зубов сопровождалась по кругу нежно-розового засоса, что в глаза бросился мгновенно. — Сукуна! Доносится из ванной, сразу заставляет Рёмена весело в ликовании улыбнуться. Пусть знает, что влекут за собой неумелые провокации и произнесенные слова. *** — Вы сами пойдете? — Уточняет у сенсея Мегуми, когда они вылезают из припаркованной у порога техникума машины, оставляя Яге только грязь в салоне и никакого внимания. Директору даже не гневно из-за этого, он точно не будет заморачиваться – студенты и их сенсей справятся сами, вспоминая то, как об этом стойко заявлял Годжо. — Ага, Юджи тоже пойдёт сам. — Сильнейший вытягивается в полный рост, как только в неспавшие глаза ударяет солнце без защиты тонированного стекла, вспоминает про новые очки. С переносицы опускает чуть ниже, якобы для большей красоты. — Надеюсь, по крайней мере, что у него получится. — А если нет? — Ну, значит нет. — Беспристрастно соглашается со всеми условиями Годжо, смотрит на техникум пристальными глазами. Что-то ему казалось в нём изменилось, сразу про опасное подумалось, но нет – Сатору не видел и не слышал незнакомого присутствия. Слава богам, что опаски его студентов не оправдались. — Я разберусь, а вам стоит перед Юджи извиниться. Тебе, Нобара, если дух нравственной девушки захватил тебя не до конца. — Тоже мне, нашли виноватую. — Нобара поправляет волосы, когда вылезает из машины, хлопнув за собой дверью. Яга не говорит ни пока, ни до встречи, просто очень хочет спать и поскорее увезти себя и машину подальше от суеты. За спинами слышится, как заводится машина и камешки под колёсами стучат, когда та, немедля, отъезжает. Идут по дорожке, как казалось, медленно, но за Годжо и его длинными ногами едва успевали. Сатору размышляет о том, что если сильнейшему хватит сил запихнуть палец в Итадори, но не хватит запихнуть свои переживания о Гето в задницу – никакой он не сильнейший. Судьбой начерчено быть таковым. Только тренировка, которую он спланировал вчера вместе с третьегодками, сейчас пойдёт коту под хвост из-за предположительного поглощения пальца – лучше он заранее посмотрит на реакцию итадориного организма. Рядом идёт встревоженный Мегуми, конечно, заметивший поджатое состояние сенсея. Места живого внутри него не было, как будто все привычные жесты в Годжо насмерть утрамбовали и расплющили. — Передай Маки и Тодо, что сегодня тренировки не будет. — Сатору преждевременно засекает вопрос на лице Фушигуро, поэтому объясняет. — Я хотел посмотреть, какие у Юджи физические способности после школьной физры, но сегодня не выйдет. — Почему он не может пойти на тренировку сам, если вы заняты? — Нобара протискивает носик в разговор. — Думаю, Маки точно справится с ним. — Потому что Сукуна тоже захочет, ему наверняка скучно. — Сатору пожимает плечами. Направляется в тот же, иронично, подвал, чтобы найти там скрытую от всей нечисти коробочку с пальцем. Ребятишкам хочет отсалютовать, но они прилипают взглядом к нему, словно совсем им не ясны мотивы сильнейшего. — Ну и что? — Нобара с Мегуми по сторонам идут, выпитивают информацию и вглядываются в тёмное стекло очков. — Я хочу это проконтролировать. Сукуну нужно научить, кого трогать можно, а кого нет. — Последнее, что говорит Годжо, а потом машет обоим на прощание. Прежде чем исчезнуть в подвале, кратко кивает Мегуми, так напоминая про Маки и Тодо. Потом оказывается в одиночестве. До встречи с Юджи осталось минут десять, совсем скоро он уже придёт в тот кабинет, а Годжо вручит ему презент в виде пальца, чтобы после этого выделить время на собственные нужды. Как стало известно, единственная нужда Годжо – Гето. Как он выжил? Почему не появился? Почему ничего не сказал? Это же буквально разрушило его нынешнюю жизнь. Лучше бы он был слепой и тупой, не увидел, что могила свежей землёй присыпана. Лучше бы не портил те знания, с которыми существовал последние годы. Часики тикают так медленно, словно времени у сильнейшего навалом, поэтому, как только тот распечатал спрятанную шкатулку, не торопился выходить из подвала. Иронично, что палец был запечатан прямо напротив той же комнаты, в которой они планировали держать Сукуну. Знал он, интересно, или не смог заметить? Сатору с этой мысли бы посмеялся. Если бы времени прошло чуть больше, чем несколько часов, а Итадори бы не успел заключить с ним пакт и вызволить из прочных оков, то Двуликий этот палец бы точно заметил. Это было изначально временным решением, Рёмен бы выбрался и самостоятельно, но почему же Юджи решил ускорить этот процесс? Выгода – говорила Нобара. Добрая душа – говорил Мегуми. По лицу розовласого можно было строить тысячи теорий, зачем тому понадобилась свобода Рёмена. Однако Годжо, всего-лишь из интереса, решает закопаться глубже. Он не считает Юджи глупым и совсем опрометчивым – поэтому вариант с доброй душой отметает, такая доброта ни к чему в их мире. Выгода – звучит легче, объяснимо. Парень же говорил, что раньше увлекался подобными страшными штуками, невесть какими предметами и духами, вот и выпала ему возможность увлечься этим в серьёз. Сатору хмыкает. Не шибко Итадори в этом был заинтересован, раз своих прошлых друзей умудрился забыть так быстро, хоть то и были его единственные соратники по делу. А люди – существа не привыкшие действовать в одиночку. В исключение тому сам сильнейший. Давно уже не сравнивает себя с обычными людьми, коль так можно назвать Юджи. Необычный – наверное, такое прилагательное подходит ему как нельзя лучше. Такая завидная адаптация к новым условиям и сила духа – совсем не обычные качества, которые может в себе иметь человек, чья жизнь не предназначалась для таких вещей в прошлом. Забавно. Может, у него даже получится продержаться чуть дольше, чем было предположено старейшинами. Большие ставки, конечно, ставить было рано, но Сатору, почему-то, хочет в его успех верить. *** Техникум выглядит изнутри хорошо. Презентабельно для глаз и достойно для учебного заведения. Юджи этому наспех придаёт значение, потому что отсчитывает номера кабинетов и ничему другому внимания не уделяет – голова и так забита утренним полу конфликтом полу разговором, который приводил в замешательство все цельные нервные клетки. Ну, типа, если смотреть на ситуацию со стороны, это просто был извращённый поступок идиотского Сукуны, не сравнимый по принесённому ущербу с остальными его проделками в прошлом. — Ты, бля, совсем поехавший! — Парень гневно ходит по комнате, пытаясь натянуть кофту выше горла, чтобы через воротник не высовывались границы розоватого полукруга. Вышел из уборной спустя какое-то время, с желанием врезать Рёмену между глаз, заодно и разобраться, хотя-бы немного, что за этим всем стояло. Желание присосаться к его шее – не могло же оно с ни черта появиться, повод должен быть, или отмазка, как принято у людей, когда они накосячили. — Какого чёрта это вообще такое, зачем?! — А мне нравится. Сукуна, кажется, не человек. По скотски не признаёт, что совершил что-то наглое, даже бровью не поводит. Стыда в нём кот не плакал – кот бы сразу помер от обезвоживания, судя по количеству довольствия на лице Рёмена. Ботинки по полу шаркают, пока Итадори осматривает дверь тридцатого класса. Ума приложить не может, как подозрительно выглядит его ладонь на воротнике – машинально придерживал, всё думая над объяснениями, если кто-то заметит. Что ему, блин, придумать, что он скрытно бегал на свиданку с какой-то девочкой? Ну да, супер, Сукуну с собой прихватил, чтоб свечку подержал. Какая же задница. Возможно, это даже сыграет на руку каким-то образом, если Юджи вовремя возьмётся за голову и освободит мысли от навязчивого позыва оставить такую же красоту на шее Двуликого. Смыл бы эту мысль с себя чем-то кислотным, чтобы выжечь и больше не спотыкаться об неё раз за разом, стоит гневу смениться другой эмоцией – её хотелось спихнуть так, мол это подсунул Сукуна. А врать не выходит. Итадори не умеет. — И был бы ты хотя бы женщиной! — Юджи не выносит чужого довольного лица, улыбчивого взора четырёх глаз, совсем не придаёт значение тому, что Сукуна происходящему умиляется. Впитывает все эмоции до самого дна, будто фольгу от йогурта облизывает, до самой последней капельки. — Извращенец конченый.. и это пока я спал?! Двуликий в подтверждение кивает, наевшись чужим гневом сполна, удостаивает сопляка чести видеть, что доволен и гневом, и смущению Юджи. Всё оно в один коктейль смешивается, а бармен у него щедрый – льёт за непрошенные чаевые полную чашу разнообразных чувств. — Что мне с этим делать-то теперь.. блин, — Итадори вздыхает, руками упирается в бортик кровати, неглядя на Рёмена у стены старается мыслить спокойнее. Не к этому ли шло? Парень ведь сам пришёл к тому, что друзей из них не выйдет, но нахрена было делать это так.. показушно. Словно специально. — На видном же месте, придурок. Опасная плавная походка уже сулит за собой что-то постыдное, особенно, если лицо у Сукуны выражает эту опасность ухмылкой. Той самой, засранской, пагубно влияющей на мирно стучащее сердце. Засосы сойдут быстро, учитывая регенерацию паршивца, что досталась от Рёмена, а ситуация останется у него в памяти — вот, что ценно. — Хотел не на видном? — Произносит игриво, становясь неподалёку от парня, наклоняется к нему, выражая подлинную заинтересованность. Шестиглазый решил встретиться с Юджи вовремя, так, что можно было нечаянно показать, кому трепать розовую макушку совсем не позволено – Сукуна пометил свою собственность, так сказать. Обозначил эдаким кощунством над ребяческой шеей, каким именно образом он хочет владеть конкретным человеком. Хотелки, которые исполнялись по мере их появления, постепенно возвращались на круги своя: «захотел – получил» начинало работать. Сукуна этому радуется без задней мысли, хоть что-то осталось неизменным, да и сопляк не сильно дуется. Вкусно стесняется, корча недовольное лицо. — Вообще не хотел! Рука уже ложится на дверную ручку, немного тормозя, тянет за неё со странным предчувствием и подготовленным сценарием. Юджи примерно представляет, какие вопросы ему будут задавать, старается продумать варианты, о чём можно рассказать. Магазин? Автобус..? Может, чай.. Да уж, мозги ему, конечно, запудрили хорошенько, только смущало одно, что больно они приятно пудрятся. Не влюбленность точно, она бы по-другому ощущалась, чем-то окрылённым и свободным, как обычно бывает. Не сопровождалось бы мыслями о том, как тепло нежиться с кем-то в постели, и как это автоматически выходит называть «нежиться». Король Проклятий, чтоб его за ногу, за руку, за голову и в котёл по-хорошему, душе очень импонировал. Сукуне, ведь, нравится. Может, даже, сам Юджи нравится. Итадори чувствует и сейчас, как навязчиво это тешит его самолюбие. Дотешился, блин. Точно ведь специально сделал так, чтобы видно было. Смущало второе – это "нравится" было, относительно, взаимным. Юджи ведь сам так решил, а с какого перепугу перестал оспаривать – не понял. Реально мозги пудрит, сволочь. Отойдя на такое большое расстояние и вправду становится легче думать, не когда у тебя буквально под рукой лежит тот, о ком ты рассуждаешь так, а-ля на ромашке гадаешь. Нравится, не нравится, нравится, не нравится, нравится.. В кабинете его встречает, кто бы мог подумать, Годжо-сенсей. С привычной улыбкой, со странной коробкой и сидя на учительском столе. Взгляд тут же на неё падает, потому что вызывает очень знакомое ощущение – Итадори приходилось чувствовать силу Сукуны раньше, примерно так же, как когда он увидел палец впервые. Там точно он. Рёмен будто чётко выгравировал внутри своего сосуда контур и природу своей энергии, чтобы отличить ему её было проще простого, пусть она и в коробке, защищённой очередной печатью. Когда парень заходит внутрь, а дверь закрывается, Годжо тут же начинает говорить. — Так, ну, эффектом неожиданности пугать не буду, — Сатору сразу открыто показывает коробку, трясёт ей немного, давая Юджи время, чтобы пройти в сам кабинет и сесть на парту напротив учительской. — Тут палец Сукуны. — Годжо пытается навеять плюс-минус подходящую доверительную обстановку, не спугнуть, при первом же появлении Юджи в техникуме, как студента, а не как простого посетителя. Конечно, начать тему так откровенно, как он это любит, было затеей напролом, пока мальчишеский мозг ещё не успеет продумать ответ, но Годжо решает ещё и сблефовать. — Напугаю следующим: я знаю, что именно вы оба скрываете. Итадори промаргивается, потом ещё раз, потом до боли кусает себя за язык. Сам прекрасно понимает, что врать не умеет, что если рот сейчас откроет – полнейшую хуету озвучит, ибо только что думал о ней, но стойко корчит тупое лицо. Ещё и в классе немного душно, потому что в закрытые окна падают солнечные лучи, чем согревают помещение. Мысленно вдохнуть и выдохнуть – единственное, что остаётся сделать, чтобы не привлечь внимание шести глаз. Годжо-то прозорливый, ложь отличать от правды умеет, а суетливость Итадори может предательски выдать с потрохами их никчёмный план по хранению тайны. Волнуется, если честно, не так за предположительное наказание со стороны техникума, как за откусанные соски. Но, ведь, табуированными были только имена? Думать долго нельзя, сразу поймёт, что это ложь. — Да я сам не шибко понимаю, что мы скрываем. — Даже не соврал, если брать в то скрываемое их непонятные, блин, кошки-мышки. Юджи по-дурацки чешет затылок, задумчиво смотрит на Сатору. Тот к нему наклоняется, будто обнюхивает, ничерта не понимает по выражению лица, потому что оно вовсе не меняется – как выглядело неприякаяным и глупым, так и остаётся. Только странным было, что парень намеренно поджимал кофту под грудью, чтобы та прикрывала воротником шею. Сатору теперь сомневается, что может предположить скрываемое, но взглядом уверенно подначивает, вынуждает говорить честно и ясно. Аура у него такая – доверять хочется, но немного опасно и себе дороже. Юджи так и не понял, кто ему в этой истории по-настоящему является союзником, особенно после утреннего звонка с подозрениями. — Не скрываете, значит. — Годжо анализирует по чужим повадкам, собирался ли соврать парень, но, простите, его хлопающие глаза и задумчивый вид настолько глупо смотрелись, что подозревать стало стыдно. Тут с Сукуны больше толка будет – сильнейшему легче понять себеподобного, нежели несмышлёные плямканья ртом Итадори. — Не скрываем. — Юджи немного сутулится, разочаровываясь, когда неловкий разговор не закончился на одном вопросе. Сглатывает, вспоминает ту историю с неудавшимся чаепитием, стараясь всё сожаление к тому чаю испытать по новой и сменить тему на что-то более приземлённое. Вряд-ли ему удастся совсем избежать интересов Годжо, что-то да придётся рассказывать, но в первую очередь показать свою невинность. — Ну.. мы как-то раз чай взяли из шкафчика, зелёный, в пакетиках.. и чашки не помыли потом. Не вкусный он был. Впервые его добродушная честность и неумение врать стали плюсом, когда эмоции подстроились именно под эту ситуацию. Спасибо, что сейчас он спектра эмоций Сукуны не ощущает так сильно, – не смог бы сконцентрироваться на своём собственном. Хоть и пустует это место внутри, специально выделенное для рёменовских агрессий и наглостей, парню на самом деле легче быть собой. Для сильнейшего неловкости не существует в принципе – смысл продолжать блефовать просто напросто пропадает. Юджи даже не волнуется, судя по привычно расслабленной позе и озадаченной мимике. Тот словно из своего образа идиота не выходил никогда, хотя Сатору знает, почти наверняка, что мозги у него работают хорошо. Может, просто не так, как у других. Не верил в то, что кому-то за такую мелочь, вроде не помытых чашек, может быть неловко, но повода это опровергать совсем не находит – Итадори, к личному удивлению, реально оказался добрым чересчур. — Ладно, тогда, расскажи, как вчера прошёл день. — Годжо присаживается обратно на своё законное место – учительский стол, меняет тему так же открыто. Упирает в него ладони и задумчиво поглядывает в окно. Разве в техникуме всегда было так светло в это время суток? Солнце пробивается слишком уверенно для этой поры. — Меня ведь не было, а интересно. — Вчерашний день.. длинный был, но какой-то сумбурный. Знаете, странно это, осознавать, что гуляешь с каким-то дофига опасным проклятьем? — Человеком. Сейчас-то уж точно, раз даже «погулять» вышло. Чудеса какие.. — Я бы и согласился, но всё равно стрёмно. Зачем только уточнил, чтобы он рядом находился, не понимаю.. — Юджи включает в себе режим ябеды. Если ему строго настрого нельзя задевать детали, которые совершенно точно опустят репутацию и сохранность, как минимум, Сукуны, то он с радостью выдаст своё личное мнение. Его говорить не запрещал никто. По привычке начинает слегка жестикулировать руками, от чего и воротник, собака, слазит. Кофта-то размером больше, совсем не на Юджи, тут и приковываются глаза сильнейшего к заметным следам. — У меня, по ощущением, появился мерзкий страший брат, которого держали в заперти, а потом на улицу вывели. — Вот как. — Сатору хочется выйти. Вдохнуть воздуха, а потом зайти и забыть про то, о чём подумалось мгновенно. — А на шее, дорогой мой, что? У Итадори пропадает последняя возможность убежать и сочинить бред. Сраная, сука, жестикуляция. Раньше бы мог ещё сказать, что простудился, мол, горло болит, но теперь это даже за оправдание катить не будет. «Это не то, что вы подумали, сенсей!» – такие себе шуточки. Убежать ли ему нужно? На подмогу загорается идея, как грамотно убрать из слова «у», и добавить приставку «из», если уж этот идиотский засос заметили. Избежать вопросов об упущенном времени с Урауме, о котором было строго настрого запрещено говорить, а так же утаить всё важное, выставив совсем другие сведения, о которых Сатору не мог догадаться. Выставить за самое главное происшествие – дурацкий засос. — ..очень-очень мерзкий старший брат, — Юджи давится своим же языком, неловко плямкает ртом. Убеждает себя, что он сам не знает, что за чепуха и каким образом она оказалась на его шее – уже успел попсиховать и покричать в закрытой ванной, мол, вот и забыл. Хоть как-то предоставить ложь, как правду. — Я даже оттереть старался, — Совсем опрометчиво. По крайней мере, судя по заступорившемуся лицу Сатору – он очень умело перевёл тему. Невольно, конечно, но кого волнует, если всё можно спихнуть на Сукуну. Думает, что так ему и надо, не смотря на своё рвение всех защищать, решает заключить— ..он, типа, немного собственник в плане всяких.. вещей. А я, как бы, единственная, в его понимании, вещь. Его вещь. — Паскуда. — Сатору почему-то хочется забить и на палец, и на приказ старейшин. Юджи, хоть и с недавних пор, но всё равно является его студентом, которого уважать нужно хотя бы за то, что он не испугался принять свою судьбу, пусть та и плачевна. Ну, не может же это правда быть чем-то пошлым.. не мог же Сукуна опуститься настолько..— Это серьёзно что-ли..? — Я так и сказал, ага! Кажется, что любые отношения, косвенно касающиеся Сукуны, должны соблюдать правило о возрасте согласия лет в пятьдесят. Но маги до такого возраста доживают редко, а то и совсем в детстве погибают – на магов спрос большой, как у людей, так и у проклятий. Потерять подобный образец человека, которому стало под силу подчинить волю короля проклятий, пускай и манипулятивно, упускать было нельзя, даже если бы Итадори ему сказал, что его всё устраивает в Сукуне, как в партнёре. Годжо дерьма уже навиделся в достатке, с которым пятна на чистой коже – сущий пустяк, но грань дозволенного пересекала маленькая деталь – Юджи, подонок малолетний, не возмущается. Точнее,  даже не старается избавить себя от Сукуны. Сильнейший погрузился в раздумья, стараясь выяснить, что в его жизненных ценностях превышает цену – мораль или выгода. Но такие мысли, опять же, приравнивают Итадори к «сосуду Двуликого». Когда же речь зайдёт про человечность? Когда речь зайдёт про то, что ему, ко всему прочему, восемнадцать будет «скоро»? Условности, конечно, соблюдены – никому не упёрлось доказывать, что в теле семнадцатилетнего мальчика оказался тысячелетний король проклятий, который, вообще-то "перерезал много вас, людишек, в своё время, а теперь распускает свой рот, куда глаз упадёт." Даже со стороны суда – судить бесполезно. Если бы внутри Сатору существовала судебная система, которая строилась по законам моральных интересов, он бы запечатал Сукуну обратно в подвал. Как приходится заметить, подвал пустует, как и внутренности сильнейшего – не ему судить, но он осудит. На всякий случай, чтобы не считать себя сволочью. Тему отпускает, якобы так быть и положено. — Знакомый палец? — Сатору впредь не опускает глаз на чёртову ошибку человечества, в виде засоса на ребяческой шее, коробочку открывает, кивает на неё, призывая рассмотреть.  — Сейчас ты будешь это есть, но приятного аппетита не пожелаю. — Прям целиком? — Глупые вопросы Итадори скоро сделают из Годжо настоящего учителя – ощутил себя так, будто первый день в колледже учителем работает. — Я ж тогда на нервах проглотил.. — Слушай, мне правда уже надо торопиться, — Поджимает временем, когда палец оказывается в руках Юджи. — Быстренько справимся тут, а потом уже будешь жалеть. Юджи не может не согласиться – он здесь живой и здоровый только потому, что смог согласиться со своей участью сосуда. И пальцы жрать. Смотреть на уродливую реликвию, поджав губы, под наблюдением сильнейшего учителя. Мог ли Сукуна в тот раз не соврать, а на самом деле предупредить, что после второго пальца его может не стать?  Но он же.. как назло заполнял голову лишь хорошими сторонами, настолько прискорбно было расценивать Двуликого а-ля нового друга. А Сатору торопится. Итадори сквозь свои сомнения наблюдает за сенсеем, а тот выглядит так, словно думает вовсе не о ныне происходящем. У Юджи давненько развилась хорошая эмпатия, даже через чёрные очки, которые Годжо не снял в помещении, виделись синяки и муть голубизны – отвлекало от того, как ноготь пальца царапал изнутри горло. Главное отвлечься, представить что кушает что-то вкусное, обратить внимание на то, как мгновением выступили желваки на не выспавшемся лице. Итадори через силу проглатывает, словно таблетку, не запивая, ибо нечем, и не закашливаясь, ибо незачем – проклятый предмет словно впитался в слизистую горла, не давая себе проникнуть дальше, исчез бесследно, оставляя за собой бешеную тахикардию и нескрываемую дрожь. Парень выглядел так, словно у него началась горячка, а всё из-за острой горечи в груди. Накрывало постепенно, осознанию не позволяя прорваться через плотный слой неверия – Итадори что-то потерял, а потом вновь приобрёл. Целым себя почувствовал. А затем, в спонтанном страхе, постарался ощутить в себе Сукуну, как это получалось ранее. — На тебе место живое пропало, неужто умер? — С интересом спрашивает Сатору, переключаясь со своих мыслей на ученика. Аккуратно закрывает коробочку, а та за этим действием рассыпается в длинных пальцах, растекается густым пеплом, пачкающим учительский стол. Итадори глядит бездумно, оторопевше. Его только что лишили единственного оружия, единственной страховки, которая позволяла понимать Двуликого – теперь у них нет этой грёбанной ментальной связи. Теперь у Юджи нет ни козыря, ни секрета в рукаве. Габелла. — Вы почти угадали. — Отшучивается, нервно стискивает руки в кулаки, мысленно матерится. В уши отчётливо вливается бархат, такой заигрывающий и  сопернически отталкивающий. « — Ах, вот оно, для чего тебя белобрысый позвал.. » Юджи вскакивает с парты, осматривается, в поиске источника знакомого голоса, но находит только прищур Годжо. Тот даже очки приподнял от резкого выпада, прикусил себе язык, ожидая пока Юджи объяснится самостоятельно, однако тот лишь торопливо махает руками, указывая на выход. — В туалет очень нужно! И дверь захлопывает. Сатору не верит, но отпускает. Сукуна зловеще смеётся в отражение, перебирая когтями по раковине.