Кошмар.

— Сукуна, это что было?! — Итадори не стесняется упереться двумя руками в косяк двери, ибо Двуликий её, как всегда, не закрыл. Не вовремя прибежал; у Сукуны едва ли кость от члена отлегла и в голову упёрлась. — Почему я слышал твой голос там?! Двуликий хмыкает, издавая тихий и монотонный вздох, со стороны спокойнейшим выглядит, когда с пят до макушки Юджи растянуто пожирает глазами. – не осматривает. Посредством того взгляда Итадори хмурится. — Без понятия, пацан. — Не смотри на меня так. — Итадори складывает руки на груди, а затем подходит ближе. Тело ёжилось неприятно, ведь во время быстрого шага по коридору становилось так же беззащитно и мутно в голове – что-то там вопило, заставляло приближаться к доминирующему над ужасами существу – Сукуне. — Что это было? — Ты не умер. — Констатирует очевидный факт Рёмен, таким образом отвечая на вопрос. Голову приподнял, задирая нос, чтобы слегка возвыситься над Юджи. Нравилось, как тот исподлобья хмурится. — И даже лишил меня возможности читать твои чувства. Собственное желание заиметь эту абилку вновь по телу струится, будто бы показывая ему ощущение борьбы с ранней зависимостью. Мысленно бросил курить – а там ты даже не замечаешь, что зависим основательно и бесповоротно. А пацан в этом всём, как героин, с первого подхода загнал иглу в самую кость. Много же противоречий в душе проклятой, в мыслях королевских – не смотря на все предыдущие сравнения, всё равно хочется ближе. Сукуна плотно припадает ладонями к чужим ушам, не допуская проникновения в них посторонних звуков, на что парень дёргается. Не сопротивляется – ему не страшно, потому что цель этого действия понятна. Самому интересно услышать необъяснимый голос в голове ещё раз. Сукуна губами не шевелит, только.. «..но если у меня появится желание ещё раз почувствовать тебя изнутри – я смогу тебя открыть вновь..» ..только уголки губ приподнимает, когда его голос нашёптывает в голову угрозы, да поглаживает большими пальцами немного колючие волосы на чужих висках, чуть-чуть царапает, но так, что на раскрасневшемся лице это чувствуется подобно наждачной бумаге. Парень слова услышал, тем же сраным бархатом, дразняще-рычащем, до мурашек и стиснутой челюсти доводящим. У Итадори правда не хватает самообладания, чтобы запретить Сукуне, буквально, думать в его голове. Заменять его мысли собственными, путаться, что именно его проклятие имеет в виду, произнося исповедью блядского суккуба: «..вкушать более не снаружи, а впиваться в самое-самое нутро твоего вкусного трепета, облизнуть твоё обнажённое сознание, целиком проглотить душу..» — Су.. — Хотел ли Юджи проругаться, или позвать оппонента по имени, закончить у него не получилось – из вежливости не перебил поток похабного словесного гипноза. Тот не вытискивался мыслями владельца головы, не подвигался под давлением чужих красных, сука, лампочек, светящих одновременно тускло, но до того ослепляюще, что свои собственные приходится прищурить. Двуликий литературными выдумками заливает, по коже гладит и на реакцию смотрит, с лицом таким, словно и не его слова сейчас звучат кульбитным басом в ушных перепонках Юджи. Как будто правда гипнотизировал. Ладони плавно ластят шею, невесомо трогают плечи. — Маленький.. — Изо рта тоже срывается, портит всё восприятие звука в ушах, как иллюзию, перенаправляя фокус Итадори ниже, на губы. Замечает очевидное смущение в золотых глазах, с присущей агрессией выискивающих план побега. — Жалкий, даже на такое ведёшься. — Сукуна пользуется моментом ступора, одной когтистой ручонкой цапает полоску по чужой кофте вниз, притягивая к себе ближе за шею второй рукой. — А от этого заведёшься.. — Быстро огладил ниже пупка,  пальцами накрывая очертания чужого члена, а потом исчез за спиной, оставляя его в этой проклятой ванной комнате во второй раз. Ответил разом на все утренние вопросы, заявляя эдакой махинаций, что выбрать не Сукуну в этом контексте – не является опцией для парня. Теперь ясно, в какую именно сторону идут их отношения, даже дураку. — Сейчас постучат, открывай. И правда, стучат. Стучат так же быстро, как сердце под костями. Юджи успел промотать всю свою жизнь от и до, завершить акт перерождения и реинкарнации души из тела обратно в тело. Мысли о проклятии в коридоре и о странных побочках от второго пальца смылись из головы; его, блять, протрясло от последнего жеста, как контуженного. В голову лёгкой болью дало, что заставило пытку стать ещё и физической. Это был первый настолько откровенный сдвиг чужой руки. Сукуна к нему не подкатывает, он его открыто, зараза, дразнит и соблазняет, не имея при себе ни грамма совести. Ни малейшего понятия о том, как плачевно такое сказывается на пострадавшем вначале от пальца, потом от стресса, а после и голосовых выходок, Итадори. Момент словно несколько часов длился; на задней стороне век ещё отпечатывались алые радужки, когда он моргал. — Подонок.. — И не говорит больше ничего, только воздух хватает. Нравится, ему, видите ли, Король Проклятий. И махинации эти нравятся. Осознавать это больнее, чем на самом деле Рёмена ненавидеть. А с другой стороны это раздражает, потому что это слишком действенный способ заставить Юджи не думать ни о чём, кроме Сукуны. Мысли в кулак, – не яйца, потому что окончательно встанет – и пойти узнать, кто стучал в дверь. Вряд-ли Годжо решил ему продолжить глаголить о несуразности внешнего вида – этот вопрос они уже закрыли. Так как глазка в двери не обнаружилось, (а ранее никакого внимания на это обращенно не было), пришлось открывать без предварительной уверенности. Ну, так же неуверенно и нахмуриться. — Курица..? — Петух. — Приветствует-кривляет Кугисаки, неумело отводит взгляд и не хочет смотреть в золотые глаза. Не то, чтобы ей шибко стыдно, просто не по её привычке приходить с миром в комнату Юджи. Парень в ожидании косится на девушку. Прежнее обомление спало, словно Нобара была ингибитором всех замечательных пубертатных эмоций, только лишь несправедливое недовольство вызывала. — Ещё что-то скажешь? — Выйди за порог и скажу. Ого, вот оно как. Итадори, с одной стороны, догадывается, что просто так сюда Нобара не загуляет, только если донос информации был достаточно важным, а с другой, на её условиях выпираться из безопасной зоны (около Сукуны) ему не хотелось абсолютно. И видеть её не хотелось. И ещё много чего, но мысли в кулак он всё таки взял. Дверь за спиной закрывает, в неком отвращении держит дистанцию от рыжевласой. Та не торопилась говорить, только щёку кусала, взаимно отдалилась на шаг. — Если ты считаешь меня сволочью, так и скажи. — Кугисаки, наконец, подняла голову ввысь. Перестала сутулиться и, по всей видимости, старалась высмотреть обиду на чужом лице. Юджи не понял. — Что, прости? — Ты злишься на меня? — Нобара перефразирует, глядя с впервые очнувшимся интересом к Юджи, как к сокоманднику. — Только честно. — Я тебя не понимаю, а не злюсь. — Итадори вжимается лопатками в дверь позади, глядит на девушку. Мурашки бежать начинают снова, рефлекторно, стоит унюхать морозный воздух. — Именно поэтому я пришла объяснить. — Нобара же совсем не выглядит так, будто вышеупомянутое замечает – никакого холодного воздуха, никаких морозных эффектов зловещего коридора. — Годжо, почему-то, считает меня слишком придирчивой.. я бы не хотела с тобой враждовать. — Нобара собирает частички гордости, когда у неё выходит сместить внимание Юджи с кошмаров техникума на себя. Начала с поверхностных фактов. — Я бы просто тебе не доверяла. Ты тут остался только потому, что Мегуми тебя ценит. Я хочу спросить напрямую: мне есть, чего бояться? — В вашем техникуме всегда есть, чего бояться, это даже я понял. — Итадори чешет затылок, глубоко вздыхает, стараясь не обращать внимание на маячившую за спиной Нобары тень – она выглядела совсем неестественно, хоть и весомых отличий Юджи назвать не мог. Лежала на лакированном ламинате слишком чётко, имела свои очертания и, будто бы, собственное лицо. Парень наверняка гиперболизировал, но всматриваясь в тень – вынужденно ловил встречный взгляд. — Теперь ты его часть, во всяком случае.. — Кугисаки манерно мотнула юбкой, когда переносила вес с одной ноги на другую – те ныли после их ночного путешествия, и приходилось переминаться на месте. — Ты не ответил мне по делу. — Тебе нечего бояться, Нобара. Я вижу, что для вас всех это.. странно, типа, не иметь никакого представления о Сукуне. И.. страшно, в какой-то степени, но моя цель – такая же, как и у вас. Помочь людям. — Юджи мнёт задумчиво язык зубами, говорит серьёзно, что может заставить Кугисаки ему поверить. Выпрямляется, а затем слышит из сознания: «..не оправдывай меня, паршивец.» — И мы с Сукуной не в состоянии навредить кому-либо, я справлюсь со своей задачей. — Заканчивает фразу на выдохе, намеренно игнорирует мнение Двуликого на этот счёт, неконтролируемо совмещает их с Сукуной в "мы". Итадори не хочет заиметь врагов прямо в том же месте, где ему, конечно, тяжело, но безопасно. Он в последнем не уверен, но врагов в любом случае не хочет. Девушка вглядывается в искреннее лицо собеседника, со всем желанием не может найти в нём и грамма лжи. Даже прищуриться себе позволяет, наклонив рыжевласую голову ближе к Итадори. Дистанция сокращается достаточно быстро, прежде чем Юджи это отмечает. — Не доверяй мне, Итадори Юджи. Я постараюсь довериться тебе, но ты – не рассчитывай на меня. Пока что. — Она сделала выводы в голове, которыми делиться было выше её самомнения – не видела смысла нагружать и без того глупую и тяжёлую голову парня. Лёгкая улыбка озаряет её вечно недовольное личико, когда Итадори слова маринует, старается перевести с "женского". — И постарайся уж не лажать, петушок.. — Девушка игриво подпихивает его в живот, не убирая с лица симпатичную улыбку. «.. флиртует, сучка.» — Уж постараюсь, курица.. — Юджи в ответ натягивает такую же улыбку, совсем не знает, как реагировать на спонтанно дружеские жесты. Ещё и со стороны женского пола – Кугисаки, хоть и сущностью была сильна, всё равно виделась хрупкой. Вот она – женственность во всей красе. Понятное дело в ответ не бьёт, фыркает только, глаза закатывая. — Есть ещё кое-что, теперь уже по делу. А то была чистосердечная акция перемирия. — Кугисаки, впредь перебравшись с враждебного тона на вменяемый, кивнула в сторону и ненавязчиво предложила: — ..прогуляемся? Юджи глупо промаргивается, переваривая предложение, даже смутиться умудряется. Это его девочка гулять зовёт?! Серьёзно..? — Не, прости, я себя овощем чувствую. Только что палец съел, между прочим! Знаешь, какая гадость? — Он морозится сразу же, неловко отводит взгляд. Дабы не оскорбить и не заставить Нобару волноваться, ловит правильный лад настроения и грамотно увиливает от этого приглашения, якобы "уже-забыл". Та в свою очередь понимающе кивает, будто была в том кабинете и всё знает. — Ты хотела сказать ещё что-то? Пёстрый взгляд угрожающе мелькает в чужих карих глазах, с лёгкой обидой воспринимая отказ, напоминает собой тоненькие иголочки. — Годжо-сенсей передавал, что, если тебе хочется начать занятия сегодня, ты можешь сходить в тренировочный зал. Авось и явится кто из сокурсников. — Итадори издаёт довольное "о!", а у Кугисаки интонация на маленький, незримый тон меняется. — Знаком тут с кем-то ещё? — Да я как-то не замечал тут остальных учеников.. скрываются, наверное. — Юджи уже держит руку на ручке двери, якобы намекая на конец разговора, потому что в коридоре как было неприятно находиться, так и осталось. Он удивлялся, что никто этого чёртового холода не замечает. — Это тебе повезло. Оба друг другу со вздохом кивнули, с ощутимой неловкостью находя это последними словами, распрощались, помахав ладошками. Итадори глянул ей в спину, автоматически на задницу и ноги. Так, чисто на оценку. В комнату заходил с мыслью о том, что, ну, а вдруг ему потом нужно будет в крайней необходимости описать, как выглядит задница Нобары. В альтернативной вселенной, где его точно не осудят за фотографическую память на красивые булочки. И Сукуна. Вот что-что, а мимику Двуликого он фотографической памятью не опишет, максимум – уточнит, что у него привычка заглядывать в душу, минимум – отметит, что Рёмен частенько дует нижнюю губу, если о чём-то долго думает. Сейчас вот уселся посередине кровати, одну ногу под подбородок поставив, с неясной эмоцией смотрел на зашедшего Юджи. Картина маслом, и как раз потому, что вспомнить и воспроизвести чужие черты практически невозможно, если не всматриваться с полуметра – они все мылятся, словно воспоминания о Рёмене самостоятельно пытаются убрести из головы Юджи. Удивительная у Сукуны внешность, – иронично, – совсем на внешность парня не похожая. Итадори аккуратно перебирает ногами ближе, не знает, куда себя деть, чтобы чувство неловкости сошло на нет. Для Сукуны хоть бы хны – те реакции сопляка теперь даже не остаются в его памяти, не поддаются влиянию собственных чувств и никак настроение не поднимают. Логично, что и оправдываться эмоциональным голодом Двуликий теперь не сможет. Решать нужно было, как же для самого себя оправдать желание одного конкретного человека. Двуликий этого не понимал. — Нобара приходила. — Невзначай начинает Итадори, присаживается на краешек кровати, на Рёмена не смотрит. — Сказала, не хочет со мной враждовать. Сукуна разговор слышал весь и даже подавал признаки жизни в сознании – Юджи это знал, но молчать намерен не был. Мечется, видно. Двуликий на парня искоса поглядывает, видит напряжённые плечи, смущённо поджатые руки, которые тот в колени упёр. И парень не улыбается – не даёт повода засмотреться в щенячьи глаза, даже не оборачивается. Он испытывает неловкость от Сукуны? Стыдится своей реакции? Придурок. Королю Проклятий до одури не нравится, бесит, раздражает, что его пацан смеет испытывать такое рядом с ним. Только говорить об этом не хочет, будет похож на канючущего плаксу. Хотя, если Двуликому дать право задуматься над тем, сколько же бессмысленной бредятины озвучивает пацан, то ему стало бы стыдно, что без умолку трепетающий о фигне идиот так в душу запал. Запал в душу..? — А ещё про тренировку сказала, что сегодня мож- — Сопляк. — Перебивает Сукуна, глазами прожигая чужие лопатки, — Я скажу один раз, и больше ты от меня ничего подобного не услышишь никогда. Юджи сначала замирает, затыкается, потом поворачивает голову к Рёмену. В глазах тех щенячьих что-то боязное промелькнуло, от чего Двуликому захотелось потянуть мелюзгу за шиворот, одновременно с этим дать по роже. — Не бойся меня. — Слетает на полном серьёзе, и только когда уже озвучивается, Сукуна осознаёт, насколько тупо это было. Наблюдая за округлившимися глазами, а затем и той самой полуулыбкой, которой стараются скрыть желание засмеяться, замялся. — Точнее, блять.. — Когти всё таки впиваются в шиворот чужой кофты, тянут ближе, роняя того спиной в кровать, а затем подтаскивая к себе. — Я запрещаю тебе делать эту неуклюжую, испуганную морду. Тебе я не сделаю больно. — Прямо сейчас делаешь.. — Итадори ворочается, вредничает, потому что с шиворота рука сползла на шею, горячими пальцами проникла под ткань кофты и легла на плечо, оставив за собой красные полосочки на коже от ногтей. Юджи чуть двигает головой, чтобы умостить её на бедре Рёмена – посчитал, что можно. — Ты меня понял? — Переспрашивает Сукуна, смотрит унизительно до момента, пока парень ему в ответ не пфыкает. У последнего медленно начинало заходится сердце. Снова этот взгляд и снова невозможно улизнуть от вопроса, хотя Итадори понял, что имел ввиду Двуликий. — Наверное.. — Юджи ладошку на плече считывает за успокаивающий жест. В мыслях проносится смелое: "А что такое, Сукуна? Что, хватит тебе недосказанности?", но глядя в сосредоточенное полосатое лицо, получается сказать только мягкость: — Ты сейчас говоришь о твоих идиотских приставаниях? Я их не боюсь. Полосатое лицо сосредоточенность теряет, хмурится, а рука на плече начинает скорее отдавать жаром, а не тепло успокаивать. Для Сукуны в этом смысле всё просто – если Итадори не радуется, значит боится. И говорить Рёмен об этом ненавидит, именно по причине того, что банально разучился/не разбирается в человеческом наборе эмоций. А сейчас, когда рядом с лежащим к душе человеком, функцию их чувствовать на себе уничтожил второй палец, (а, возможно, приглушил) он совсем не понимает реакций сопляка. Значит, сейчас он врёт, если говорит, что не боится. — Моё отношение к тебе – лучшее из всех возможных. Речь идёт о моей внимательности и терпении. — Двуликий смотрит припечатывающе. Чёрт его дёрнул всё таки открыть рот, потому что Юджи видимо недооценивает ту прямоту, которую ему сейчас разжёвывают. Парень ловит себя на мысли, что, возможно, иногда и замечал за собой привычку ускользать от неприметных жестов чужой приязни. — Ты боишься моего внимания. — Это не страх, это.. инстинкт самосохранения, не знаю. — Итадори позволяет себе опустить глаза ниже, в сторону чужой ладони, чтобы разглядывать кольца татуировок у запястья. Вот что-что, а такой эмоционально-погруженный в разговор Сукуна его пугал больше, чем остальная чепуха. Или не чепуха это? Юджи тяжело признавать, что ему не чудится снисходительность с чужой стороны. — Бля, а ты бы не шугался? — Я бы убил, но не тебя. Мы об этом уже говорили. — Рёмен продолжает надавливать, физически и морально. Он не может объяснить по-другому, что, в сравнении с остальными, он выделил Итадори жирным красным фломастером с пометкой «осторожно, хрупкое». — Я решил, что ты должен меня за это благодарить правильным поведением. Убеждаться в неуклюжести Сукуны на теме человеческих чувств – уже привычно. Не удивляет, лишь стабилизирует представление Юджи о нём, как о падшем человеке. Двуликий, может быть, впервые к кому-то привязывается, требует этого взамен, судя по словам. Остаётся то самое «но», которое мешает Итадори поддаться соблазну показать, как нужно себя вести: никто не уточнял, хочется ли самому Итадори это начинать. Начинать относиться к Двуликому, как к особенному, если именно это он трактовал, выделяя слова «но не тебя.» — За то, что ты меня не убьёшь? — Без задней мысли спрашивает Юджи, удобно вытянув ноги вдоль кровати, чтобы щиколотки слегка выглядывали за её бортик – не в обуви же лезть. Уточняет, чтобы ближе ознакомиться с тем выбором, который он не делал. — Или за то, что ты считаешь меня особенным? Сукуна вскидывает брови, будто это очевидно. В то же время нагло. Если бы на фоне перманентно не играло желание распластать кусочек чужого тела на своём языке, он бы смог назвать чувство рядом с Юджи спокойствием. Это было сравнимо с Урауме, только если того он ценит, как преданного помощника и устойчивую к любым замашкам Сукуны личность, то Итадори занимает место ближе к душе, причём не только образно. Даже если путь к сердцу через желудок – душа к нему гораздо ближе всяких органов. Двуликий обдуманно кивнул, чем заставил того в коротком смешке фыркнуть, прямиком в ребро чужой ладони, когда она берётся за поглаживание груди в районе сердца. — Неплохой ответ, Сукуна, долго думал? — Итадори, наконец, расплывается в улыбке, смущённой от прикосновения, расслабляется всем телом и поднимает взгляд ввысь – в красные, необычные радужки. Собственную ладонь кладёт так, что с чужой её разделяла только ткань кофты – поверх руки на сердце. — Когда же ты будешь думать перед тем, как говорить.. — Сукуна вздыхает, безнадёжно, словно не осталось больше терпения, но, впредь, терпение кончается не убийством. Конец его выражается лишь громоздким скепсисом на морде и показушным движением свободной руки, в жесте "фу на тебя." — Бездарь. — Зато особенный. — Юджи впервые тянется сам – смелеет, кончиками пальцев перемещается по идеальной коже от запястья вверх, к локтю, игриво пощипывает, забираясь под широкий рукав кимоно. — Даже не потому, что сосуд. Сукуна не отвечает. Только смотрит, выстраивая между ними тишину, перебиваемую только дыханием и отчётливым стуком чужого сердца. Хотя, на счёт последнего, это наверняка лишь импульс, передаваемый через прикосновение к сонной артерии – кажется, что бьётся звучно, но это лишь ощущения. Не прерывая зрительного контакта, сопляк чувственно вздрагивает от тихой, незаконченной мысли, что проникла в голову назойливым шёпотом. «Хочу тебя..» — Хочу тебя убить. — Рёмен на вид кажется равнодушным – оказывается, пиздец, как тяжело понять его эмоции без фичи на обострённую эмпатию. Парень может определить чужую притихшую душу лишь потому, что ещё жив, и так же продолжает возлегать головой на его бедре. Рука Сукуны невесомо хватается за горло парня, ощущает внутренней частью контур кадыка, трогает аккуратно, обводит большим пальцем узор мелкого засоса. — И я хочу. — Наглеет Юджи, проезжая указательным по бицепсу, оплетает прохладной ладонью чуть выше локтя, но там останавливается. Переступает этим жестом через себя, потому что хочется трогать в ответ. У парня неконтролируемо учащается дыхание, когда взгляд напротив становится слишком цепким – возможно, слетевшая в голову фраза была обрезана специально. От этого в лёгкую дрожь бросает, ибо и собственный ответ меняется под этим углом, не даёт не покраснеть в очередной раз. Лицо Сукуны выглядит красиво и интригующе. Интересно, каким же было оно в прошлом, когда внешний вид не менялся под образ сосуда. Недавнее появление второго пальца означало несколько вещей – то, что Юджи идеально выполняет свою роль, и то, что даже отсутствие причины быть друг к другу рядом не является аргументом этого не делать. В груди так не колит – лишь греет, вдохновляет. Пальцы так не дрожат – лишь неосознанно рвутся теснее к телу, трогают сами по себе. Итадори в принципе забыл отдавать себе отчёт в происходящем, когда оба замолчали, но губы автоматически облизнул, когда чужие слегка поджались. Жест от рубиновых глаз никак не скрылся, подначил словно, однако Рёмен, понаблюдав за сразу же замельтешившим Итадори, отвернулся. Ограничил и отшил любую попытку, сам же понимая, как дразняще подобное выглядит – не ошибся, – Юджи ощутимо глубоко вздохнул, а руку секундно напряг. Забыли. — Когда ты выходил в коридор, ты видел тени? — Голос звучит теперь в потолок, чтобы больше их глаза не пересекались. — Видел, но.. — Юджи еле ловит перевод темы головой, формулирует на ходу, а затем планирует уйти от Рёмена чуть подальше, чтобы не только Сукуна так нагло отворачивался. — Неправильные. — Понятно. — Двуликий опускает голову, не даёт парню уйти, обхватывает руками за спиной и резко, забивая на обувь, падает с ним на подушку. Крепко прижимается под грудью, почти душа, проигнорировал возмущённое мычание. Юджи ёрзает в чужих руках, кряхтит в стальной хватке, когда чужой нос тыкается в горло, побуждая снова покраснеть, послушно вздрогнуть и несколько раз цокнуть. Пускай, если это эдакие объятия, где Сукуна жадно вдыхает его запах и тесно прижимает. — А что именно понятно? — Спросить выходит очень зажато, но в голосе не слышно недовольства, чему Сукуна с удовольствием лакомится, облизывает губы и наслаждается взаимными объятиями – теперь взаимность не была так очевидна, от того набрала ценности и желанности. — Он следит. — Рёмен гладит подбородком чужую грудь. — Не пойму, за кем. — Кто? «Кендзяку. Вся аномальная активность значительно упала сегодняшним утром.» — А.. а ты знаешь, почему? Сукуна мотает головой. Может только предположительно выявить, после каких событий смягчилась агрессия проклятия в сторону Юджи. Когда вернулся сильнейший, а так же те неучи. «Может, ему нужен Годжо. Точно не ты.» — Если уж такая возможность.. может, объяснишь мне подробнее? — Юджи сразу становится интересно, когда речь заходит за сенсея. Неужели они как-то все взаимосвязаны? И этот самый Кендзяку, это приятель Сукуны? Или нет? — Я уже пообещал не говорить никому. — Под угрозой откушенных сосков. — Бурчит в подмышку Двуликий, хватку не ослабляет, всё так же жмётся, слиться хочет. Юджи ещё раз позволил себе попытку отпихнуть, но силы к этому совершенно не приложил. — Противный же ты, всё таки.— Шепчет Итадори, вытягивая ноги, одну закидывает поверх чужих двух. — Так, расскажешь? «Нет. Тебе это не нужно.» — Ну ты.. « ..а соски откушу» Итадори инстинктивно подрывается, хватает чужое лицо руками, отодвигает от себя, как может, но как только замечает отсутствие попытки приступить к действию, успокаивается и его осматривает. Ему, может быть, кажется, что Сукуна смотрит иначе. Ещё кажется, что сегодня что-то, помимо вмешательства пальца, изменилось. — Ты знаешь, что людям нужно знать друг друга хотя бы.. какое-то время, чтобы смотреть вот так? — Итадори не понимает, что подразумевает Рёмен под этим прищуром, наполненным едкой, звериной нежностью. Его взгляд можно сравнить с тёплым, но ужасно ключим одеялом, которое оставляет после себя неприятное жжение по всему телу, только здесь, в глазах Сукуны, оно обжигает ещё и внутренности, минует кожу. И ему не стыдно, конечно же, ему совершенно не совестно смотреть именно так. — В этом столетии за взгляд нужно платить временем? — Фыркает Двуликий, поудобнее устраивает свои руки за чужой спиной и расслабленно жмётся обратно. — Дебилизм. — За всё нужно платить временем, оно же не стоит на месте.. просто некоторые вещи ценны именно потому, что в них было вложено много времени. — Итадори задумчиво вздыхает, всё таки обнимает Сукуну в ответ. — Вот я, например, не могу так быстро определиться, испытываю ли я настоящее желание отдавать всё своё время.. тебе. — Мне и не нужно твоё время. Оно никому не нужно, кроме тебя, сопляк. Уж тем более - мне. — Сукуна прикрывает глаза и, когда прижимается ухом к чужой ключице, слушает ровное сердцебиение. — Именно поэтому мне абсолютно похуй, сколько времени прошло с момента знакомства до момента, когда я тебя захотел. — ..убить? — С надеждой продолжает Юджи, а его моментально исправляют. — Просто захотел. — Рёмен отсчитывает ещё несколько ударов сердца, и только тогда, когда скорость стуков увеличивается, отползает по кровати дальше, выпутывая свои руки. — Вы говорили о тренировке. Знаешь, где зал? Юджи задерживает дыхание, чтобы не выпустить из себя громкий возглас возражения. *** Волосы вьются на концах. Закручиваются полукругами, ломаются, но отреза́ть их вовсе не хочется. Кендзяку любуется собой в зеркале, полностью обнажённый оглядывает, остались ли какие-нибудь некрасивые повреждения после хоронения тела. По-хорошему, его должны были бальзамировать, но никто из магов в то время не посчитал это нужным. Обратная техника позволяет исцелить даже отмершие нервные окончания, восстановить рост волос, а так же дать ему возможность стать, только на вид, здоровее. Впрямь красиво, уточнённые черты лица придают ему общей строгости. Как нравится Кендзяку. Даже большие уши с тоннелями идеально сочетаются на контрасте с остальной физиономией. Гето умел выглядеть красиво и ухоженно. Не хотелось портить чужие черты лица уродским шрамом на весь лоб, однако пришлось. Не без помощи Урауме, конечно. Отель, случайно лёгший на руку Кендзяку, пришлось снимать по принципу "хочешь спрятать – прячь на самом видном месте". В самом центре Токио. Персонал ненавязчив и почти невидим, всегда оставляет гостя в полной тишине. Коридоры узкие и длинные, освещённые мягким приглушённым светом, создавая требуемую атмосферу интимности. Маленький ватный диск разглаживает тональный крем по контуру шва, резкими вбивчивыми движениями поправляет тон лица, давая коже выглядеть чуть свежее. Кендзяку видит на своём лице смерть. Никакое тело не может восстать из мёртвых, какие бы усилия ты не применял по отношению к нему, всё равно останется этот синий, убогий оттенок вен на лице и всему телу. Когда ватный диск летит в мусорку под раковиной, Кендзяку набирает ледяной воды в тонкие ладони, мочит поверхность кожи от груди до живота, потом проходится по плечам. Это освежает сознание. С двери раздаётся короткое «тук-тук». — Заходи, Урауме. — Голос, для самого ещё не привычный, звонкий. Совсем не такой послушный, как голос прошлой девушки, бывшего вместилища Кендзяку. Дверь в уборную открывается, затем в неё входит Урауме, с чистой одеждой для своего временного хозяина. Сукуна-сама сказал не лезть, пока он сам не соизволит позвать своего компаньона – сейчас им нельзя высовываться, так как он не обладает достаточным количеством пальцев.  — Спасибо. — Выражается коротко, забирая из чужих рук различные тряпки. Медленно натягивает на себя длинную майку, напоминающую больше платье, нежели отельный комплект одежды. Поверх накидывает широкий, махровый халат. — Зачем вы следите за сосудом Сукуны-сама? — Урауме ненавязчиво, с привычным холодом и  спокойствием интересуется, наблюдая за расползающимися тканями по чужому телу. — Я ни за кем не слежу. Он делает это сам.. — Кендзяку оставляет свет в ванной включенным, когда выходит, вальяжно проходит щуплыми ногами по отельному ковролину и присаживается на пуфик у низкого столика с закусками и саке. Урауме ему следует, становится поодаль. — Возможно, Кошмару интересна сущность Итадори Юджи. В чём я его поддерживаю. Тонкие пальчики обхватывают кувшин с горячей жидкостью, со всей осторожности наливают его в сакадзуки до самых краёв, а затем отставляют, позволяя саке немного остыть. — Он – совсем не наша цель. Сукуна-сама будет против любых не оглашенных вмешательств в его сторону.  — Урауме наблюдает, пытливо смотрит за действиями Кендзяку. По его мнению, нынешний план размывался с бешеной скоростью, меняясь чем-то, что могло бы зацепить Господина. Пусть никто и не давал Урауме поручения зарыть свой курносый нос в планы Кендзяку, он всё равно немного переживает. — Всё может быть. Но, зная Сукуну, он побесится десяток лет и перестанет. — Он вытягивает руки вверх, хитро улыбается и осматривает свежее сашими, принесённое персоналом считанные минуты назад. — И, Урауме, дорогой, у нас с тобой нет общей цели. То, что Рёмен оставил тебя под моим крылом, не значит, что я жду от тебя помощи или советов. Тем более.. — Кендзяку снимает с запястья оставленную резинку, завязывает привычную гульку на затылке. Монотонно продолжает, игнорируя судорожно пробежавших мурашек от произнесённого имени: — Мне важен лишь Сатору Годжо во всей этой игре, но если Итадори станет фигурой для манипуляций им, то.. — Это сосуд Сукуны-сама. — Настойчиво напоминает Урауме, ненамеренно перебивая. Стойко держит лицо, но аккуратно сложенные за спиной руки сжимаются в кулаки. — Вы обещали не затрагивать Господина. — Юджи, в первую очередь – моё создание. — Кендзяку в улыбке прикрывает глаза, хватая пару палочек, раззевает потом рот, чтобы с удовольствием сунуть в него рыбный деликатес. — Я носил его прямо здесь.. — Его свободная рука проглаживает живот, а затем ближе к груди. — А грел собственным сердцем. В моём праве использовать его так, как мне вздумается. Не обязательно напрямую.  Слова скатываются с чужого языка, подобно быстрой проверке на доверие к Урауме. Кендзяку намеренно уточняет, что его не волнует позиция и мнение Сукуны. Якобы ставит перед его компаньоном выбор – продолжить сидеть в уютном, тёплом отеле, без угрозы быть пойманным шаманами, или скитаться по округе Токио, пока Сукуна не соизволит его позвать. Настенные часы тикают. Урауме в момент не выдерживает. Холодное ко всему лицо становится невыносимо разъярённым, меняя физиономию и придавая взгляду того самого оттенка, который сияет в глазах Сукуны при злости. Это ведь не первый раз, когда Господина упоминают в роли очередной пешки, иногда мешающей. Кендзяку находит удивительным, что повадки его старого друга так незаметно передались его последователю. Даже мило. — Он в курсе? — Последний вопрос от парня, на который Кендзяку облизывает губы. Растекается удовлетворённой улыбкой, будучи уверенным в том, что никуда Урауме не уйдет. Не сможет рисковать своей безопасностью, когда верхушка магов вся на ушах. Не смотря на это, он всё равно злится. — Отвечай, он в курсе того, что это твой ребёнок? — Кендзяку приходится помотать в отрицании головой. В беловласой голове что-то категорически запрещает уточнять дальнейшие подробности. Это, словно, никак не должно касаться обычного повара-служителя, но в любом случае колышит. Бесит. Несправедливость и привязанность к Сукуне растапливает прежнее терпение: Урауме плюёт на пол и выходит из помещения в длинный коридор, не забывая захлопнуть за собой дверь. Ему точно нужно остыть – считает Кендзяку, когда кладёт второе сашими в рот. Пускай. *** Годжо впервые ощущает себя после бессонной ночи изнемождённо. Лежит на своей огромной кровати, не раздевшись и даже не стянув обуви. Было бы от себя противно, если бы на то остались силы – совсем не привычные ощущения для сильнейшего. Не может понять, как его долголетние убеждения треснули в один миг, оборвались тонкой леской, когда перед глазами мелькнула свежая земля. И всё очевидно было, кристально. Сугуру в жизни не выберет вернуться к нему после стольких лет, которые его "любимый" терзал себя мыслями о том, как же принять отказ от любви и смерть человека. Даже в мыслях не было попробовать вернуться, начать сначала, ибо сразу навалилась уйма хлопот, проблем с головой и отсутствие возможности отложить их в дальний ящик. Логично, выходит, что место в дальнем ящике занял Гето. Дураку понятно, а уж для Сугуру – элементарщина. Когда получилось слинять из техникума в свой просторный дом неподалёку, вокруг встала огромная тишина, никаких обязательств не появилось. И, в тёмной комнате, это ужасающе давит на голову – мысли кричат, концентрируются в одно взрывоопасное вещество, от которого нервные клетки умирают в первую очередь. Сатору свои руки распластал вдоль одеяла. Иронично вспомнил, что торопил Итадори фразой о том, что у него есть дела. — Прости, Сугуру, у меня дела сегодня.. давай в следующий раз? Время идёт, а привычка всё та же. Пускай Юджи и не нуждается в нём и наличие у сенсея каких-то там дел его никак не заденет, но самого Сатору этот момент зацепил. Неужели он правда каждый раз увиливал от собственной любви таким образом? Конечно, тогда в голове были ребяческие мысли о том, что после начала отношений одного единственного раза признания в симпатии будет достаточно, а потом оно само пойдёт, но сейчас это кажется настолько глупым бредом. Что он так считал. Что он был в этом уверен. Но, в конечном итоге, комкая ткань одеяла, Сатору в очередной раз убеждается в собственных ошибках, думает о том же самом, о чём думал десять лет назад. В то время он был на другой кровати, в другом доме, совсем недавно потерявший возможность поговорить с Сугуру ещё раз, а сейчас он лишён абсолютно всего. Лишь один крохотный и назойливый шанс, эфемерная возможность увидеть его вновь. Сатору поднимается в позу сидя, снимает очки и нервно швыряет их, куда рука дёрнулась. Злится на самого себя, ухватываясь за край дорогущей ткани на форме, а она трещит под силой пальцев. Губа до крови прикусывается, переводя внимание сознания на боль физическую, в попытке отринуться от мыслей, навязчивых и жестоких. Он бы мог поймать Гето, заставить выслушать его, на репите и безостановочно повторять, как любит. Слепить из собственного сердца тому искусственное, чтобы тот ощущал, как оно бьётся каждый раз, стоит любимому образу восстать перед глазами. Стоит обожаемому голосу произнести что-то вслух. Больно. Годжо, блять, болит. Весь. Дышать ему сложнее стало в этом мире с момента, как он вышел из машины Яги. Треск формы техникума, наконец, достигает и ушей – осознанием щёлкает в голове. — Блять. — Шепчет Сатору, разглядывая по случайности испорченную одежду, тянет воздух жадно и много, шустро встаёт с кровати, бегая глазами по ближайшей сменке. Куда выпускать пар, если все вещи в этом сраном доме стоят немеренных денег? Огромное колличество коллекционных работ, прелестно оформленная спальня, пропахшая дорогущими духами. Сладкими, въедливыми. Гето их любил. — К чёрту.. Дверь из спальни с другой стороны закрывается, а тяжёлые шаги сильнейшего следуют на выход из собственного дома. Если дом крушить нельзя, то он с радостью набьет кому-то морду. Этот предполагаемый кто-то будет в восторге от этого предложения. Не правда ли, Сукуна? *** Секс – аналогичная еде потребность, (имеется ввиду, что людская) которую Сукуна в свое время не считал необходимостью, но и не брезговал смаковать людей по-всякому. Что женщины, что мужчины не вызывали желания уважать их как до, так и после переоценённого соития. Не имело никакого значения куда, кого и с какими параметрами ебать, чтобы после этого иногда-не-человеческая игрушка с собой покончила. Во время процесса забавно вопила, истошно и со вкусом, стоило сломать ей что-нибудь, оттого выбор всегда падал на голосистых. Рёмен уверенно предполагал, что в нынешних условиях такое и близко по душе не придется, даже не вспомнится, но до того сопляк красиво выглядит, что заставляет безостановочно пялить и сомневаться. Будто бы специально выбрал место, с которого взгляд Сукуны падает на все примечательные места паршивца, и вишенкой на тортик стянул с себя кофту. «Чтоб не мешала.» Подлец. В общем, по мнению Двуликого, паршивец со своими широкими плечами и гибкими ногами был чуть ли не образцом красоты. Даже по сравнению с женщинами. Смотреть, как тот разминается на полу спортзала  – одно удовольствие: как мышцы перекатываются под юношеской кожей, как волосы норовят ещё больше запутаться. О том самом сексе в первые минуты даже не думалось, потому что сознание занимали только разминочные движения и их чёткость, порой мелькающий, недовольный взгляд Юджи, однако, стоило ему сесть на блядский продольный шпагат, наклоняя корпус к земле и выпячивая тем самым задницу, разум решил поддать немного жару. В купе с идеальным телом, смущенная мордашка Итадори почти предстала перед лицом в воображении, давая сочетать с ним разные позы. Неужели каждая его разминка начинается с растяжки? Валить сопляка на землю даже не требовалось – он уже там валялся, пока растягивал конечности и хрустел спиной. Разве сильно хотелось? Он ведь брыкаться начнёт, сомнительное выкрикивать. Он ведь идиот. Мало того, достаточно покладистый идиот, может и не воспротивится вовсе, учитывая что после громкого заявления Рёмена он только похлопал глазами, а потом со сведёнными бровями махнул рукой. Никак не возразил. Сукуна о всех своих предпочтениях знал, в один постыдный раз даже пришлось приказывать кричать и бояться одной вертливой мазохистке, в итоге та просто от потери крови скончалась. Славные были времена, только вот, минувшие. Итадори точно не будет кричать, чтобы подсластить Рёмену оргазм. Юджи вообще не полюбит боль и крики – мальчику ещё не показывали, какие существуют фетиши. Он не любит секс – в силу того, что не пробовал. Не знает, что ему нравится – в силу той же неопытности и, по большему счёту, ничего от Сукуны не хочет. В этом, конечно, могут быть сомнения, (Двуликий не слепой, он замечает чужой смущённый взгляд, пока в голову Юджи лезут разные пошлые образы), но этого недостаточно. Если ни Сукуна, ни Юджи этот процесс не будут обоюдно и сильно хотеть, получится безвкусная дрянь, которая оставит в памяти Юджи его, как обыкновенного извращенца. А потом лезет мысль: Ну, вообще-то, для Сукуны в этом проблемы нет – насиловать/не насиловать, брать силой/не брать силой. Да пусть хоть коньки отбросит, совершенно не колышет. А сильно красивых потом сдать Урауме, чтобы получить невероятный, красивый ужин с историей. В случае остальных. Волосы от злости дыбом стоят, потому что с Юджи так нельзя. Жалко звучит. О Итадори так думать запрещено – Двуликому признавать противно, — автоматически становится от себя неприятно, соответственно, неприязнь к себе он не терпит, потому прекращает. В идеальном сценарии, Итадори обязан его желать, хотеть и обожать. По своей воле. Но, одновременно, с прихоти Короля Проклятий – ему важно ощущать, что ситуацию контролирует он. Запутано и тупо. С подозрительной тишиной, в зал явилась ещё пара человек, привлекая королевское внимание и отвлекая от похабщины в голове. Сукуна ей не противился, ибо никогда себе не запрещал подумать на счёт извращений, но воплощать свои мысли совсем не спешил. Планировать что-то в таких делах – портить самому себе удовольствие от отсутствия требуемой интриги. Пускай это станет чем-то новым, как новая жизнь – новые фетиши. Подождёт немного, авось и Юджи сам запрыгнет, чего ему возмущаться? Опробует этот странный, шибко неопытный человеческий секс. Торопиться не хотелось из желания рассмаковать – попробовать, коль легла возможность, пройти по-быстрому эту тему с любовным тропом, а потом, уже с оправдавшейся уверенностью, что всё это чушь, продолжить жить как раньше. Конечно, можно допускать вариант, что Итадори запрыгнет не сам, а с его помощью, но факт фактом – когда-нибудь запрыгнет. Упускать такую физиономию не хотелось. Сукуна, как ни крути, в итоге получает, чего хочет. — Это новенькие? — Здоровенный мужик указывал прямиком на ребят в углу тренировочного зала, переглядываясь с хвостатой Зенин. — Годжо говорил лишь об одном парне. Думаешь, с пересчётом ошиблись? — Кто-б сомневался. Единственный человек на планете мог перепутать два с одним. Хоть они и похожи. — Маки поправляет очки, удобно уперев локоть о металлический бодибар, так же одаривая парочку дотошным взглядом. Пересеклась лишь издали с красными глазами, пепелящими до того интенсивно, поспешила невольно отвернуться. — Я была уверена, что Годжо-сенсею нельзя доверять вступительные экзамены. — Девушке показалось, что по периметру всего тренировочного здания, находится кто-то с некотролируемой силой. Слишком вырвиглазной. — Вижу, что оба не смогут со мной выступить, но тот в кимоно мне кажется необычным. Тодо, с уважительной улыбкой, пожимает плечами. Глядит с оценкой на скучающего, разодетого в женское кимоно татуированного парня, что демонстрировал собой лишь усталый вид и никакущего противника. От него шла недобрая аура. Хоть и была та, на первый вид, обманчивая, заставляла усомниться в его истинном потенциале. Второй же, пацан с растрёпанными волосами, имея такую же внешность, выглядел совершенно иначе. Вызывал интереса больше, ибо на тренировку пришёл с целью тренироваться, а не просиживать задницу на примитивной лавке. — Как бы то ни было, я должен проверить их двоих! — Аой бьёт себя по груди, очевидно в знак стопроцентной уверенности, кивнув сокоманднице, медленным шагом направился к занятому углу. Руки в карманы спрятать не забыл, придал своей походке максимально лояльный вид, дабы не спугнуть новеньких в первый же день. Под наблюдением Двуликого, Итадори со своего соблазнительного шпагата рывком поднимается, пару раз моргает на Сукуну и на пришедших временных учителей. На лице у него заинтересованность, но Рёмен отчётливо видит волнение в подростке, что мешает ему продолжить растягиваться в спокойствии. — Разве не Годжо должен был прийти..? — Сопляк спрашивает шёпотом, с полубока заглядываясь на подходящего к ним двоим мужчину. Тот выглядел статно, широко, будто с популярных бодибилдерских обложек, где один бицепс занимал половину изображения. Громоздкие окна давали объёму мышц с помощью света казаться больше. Любое упоминание сильнейшего меняло настроение Сукуны в негативную сторону, даже если перед этим, хоть и не нарочно, у Юджи вышло его малость задобрить красивыми кадрами. Итадори немного замялся, как-то рефлекторно делая маленький шажок в сторону Двуликого, что на вопрос только раздражённо фыркнул. Маленькое наблюдение, в виде этого неосознанного перемещения поближе к себе, Сукуна тоже принял во внимание, сравнивая это с доверительным жестом. Было прельстительно, что отвращения тот более к Рёмену не питает, а наоборот, считает чем-то, что могло бы защитить. Умница, Итадори, не забудь посветить своей осквернённой шеей. — Добрый день, уважаемые! — Вблизи, отразившийся эхом самоуверенный голос вызвал у сидящего на лавке только сдержанный прищур. Его паршивец украдкой поклонился в приветствие. — Годжо Сатору выразил желание, чтобы мы, третьегодки, малость вас потренировали. Меня зовут Аой Тодо, – ученик третьего курса в токийском магическом техникуме! — Ух-ты. Целых три года? — В вопросе парня мелькало некое восхищение, но говорил он немного взволнованно, ибо к первому опыту знакомства с учениками постарше, прибавилось ещё и рёменовское «выскочка, на один палец мне.» — Именно! Целых три! — Мужчина гордо выпрямился, — Но прежде, чем мы начнём нашу тренировку, я попрошу вас представиться и ответить на один очень, очень важный вопрос! — Произнёс тот, всё с той же надуманной уверенностью, когда к разговору присоединилась ещё одна персона. — Тодо, мне кажется, что это лишнее. — Девушка с угленной укладкой выражала весь свой скептис, всё стараясь уложить по удобнее чудаковатую, по мнению Сукуны, палку. Та перевела взгляд с товарища на них. — Приветствую, я – Зенин Маки. Двуликий совершенно не возражал тому, что никто не старался к нему пристать с назойливыми вопросами или заставлять соблюдать нормы приличия. До приветствия ему не было никакого дела, но было ясно, что в нечётком напряжении мышц он нуждался тоже, только вот, при любом интересующем раскладе, от зала не осталось бы и кирпичика. Разрушать, как было сказано в пакте, было строго запрещено. Однако же убийством тренировка определённо не считалась, ведь так?  — Меня зовут Юджи! Итадори Юджи. — Итадори находил атмосферу неплохой, пусть и бросал неопределенные взгляды на Сукуну в процессе, делился искренним энтузиазмом подружиться с новыми людьми. Ярко улыбался, как и всегда, не забывая поклониться и чёрновласой девушке, чуть более низко, чем до этого. Вот, подлиза – думает Рёмен. — Здравствуйте! Девушка щурит глаза в сторону горла Юджи, опрометчиво полагая, что тот решил своими ночными достижениями выпендриться – совсем не имеет желания разговаривать с бабниками. Сразу же переводит глаза на образец поинтереснее, оставляя растяпу с засосами на Тодо. — А ты чего молчишь, имя своё забыл? — Субординацией очередная Зенин явно не кичилась, чем заставила Сукуну заметно напрячься. Стандартная форма общения в их клане, это Рёмен помнил с эпохи Хэйан. Представленная Маки же явно обращалась именно к нему. — Рёмен Сукуна. — Не успел Юджи как следует запаниковать, Двуликий перебил его мысли коротким представлением. Удивил. Никого в процессе не убил. — Близнецы, что-ли? — Тодо задумчиво глядел на черты лица обоих ребят, однако Зенин, что уставилась поражёнными глазами на Сукуну, стала выглядеть до улыбки смешно. Неужели знает, кто Рёмен такой? Всё же, есть толк с местного образования? — Сукуна.. — Девушка лишь тихо повторила имя, почти что под нос, словно пытаясь что-то потушить в голове, ныне с подозрением глядя и на Юджи. Что-то, по её мнению, было аморальным в таком имени – называть так своего ребёнка? О чём думала мать? Пускай и настоящий Сукуна не мог бы тут существовать – стало не по себе. Энергия у двоих одинаковая, как близнецам положенно, однако другие аспекты характера и повадок не сходились даже минимально. — Шутники у вас родители. — Да, что-то вроде того, близнецы! — Закивал Итадори, мило прикрывая глаза и лживо водя ладонью по затылку. Не умел он, боже, врать. Король Проклятий про себя посмеялся, как ему только умудрялись верить. Даже без душевной связи лепет сопляка не звучал правдиво, что уж говорить о том, когда нагие, под зоркими глазами Сукуны, уже выученные чувства, лежали на самой поверхности. — Что-ж, Итадори и Рёмен, — Впервые за знакомство, у Тодо в голове прозвучала угроза. — Какие женщины вам нравятся? Маки, не смотря на свои подозрения, не поскупилась стыдливо вздохнуть, закатывая глаза. Качнув высоким хвостом, направилась в другую от ребят сторону – в кладовую. Думает лишь о том, что на самом деле жалеет о переводе Тодо в их школу; чем только думали старейшины? Что-то такое Двуликий себе и представлял, когда слышал о серьёзном вопросе. Сколько раз он успеет разочароваться в поколении – отдельный вопрос. Испанский стыд настигает и Сукуну, когда паршивец, без толики сомнений, выдаёт утверждение: — Высокие и с большой задницей. — Легкомысленно звучит с его уст, а Рёмен с горем понимает, что, ради их общего блага, придётся отвечать тоже. Позорище. Наверняка не соврал, даже не пытался, но Двуликому захотелось ревностно прочистить ему мозги. «татуированные, без пизды.» Когда Юджи сглатывает возмущение и яростно оглядывается на Сукуну, думая, что это было сказано вслух, видит только ухмылку. Вспоминает о появившейся телепатии и со стиснутыми зубами возвращает взгляд новому другу. Придирчивый взгляд Аои становится резко одобряющим, а на угловатом лице проскакивает улыбка. Или то не одобрение, восхищение? Какое, к чёрту, восхищение, перекаченный идиот? — Проскакивает в голове зазевавшего Сукуны. Всё это такой спектакль, люди серьёзно успели измениться лишь в худшую сторону? — Мы определённо станем лучшими друзьями, братан! — Слезливо заявляет "ученик третьего года престижного токийского магического техникума" (Сукуна услышал полное название всего пару минут назад, когда Тодо представлялся), радостно хлопая в ладоши. Забыл, вроде, о втором присутствующем новеньком. — Не смею сдерживаться против лучшего друга! Мужчина становится в боевую стойку, не давая Итадори должным образом подготовиться, чем помогает удивлению завладеть физиономией мальца. Тот с секунду думает, а после азартно лыбится, принимая схватку. Да начнётся настоящая тренировка! А что касательно женщин, что нравились Двуликому, ответа на такой вопрос не найдётся. Может, живые? Крикливые? Те, кто знают своё место? Одним словом не обойтись, чтобы описать королевские прихоти. Не нашлось бы и примера женщины, которой он хотел бы восхищаться, а не иногда расставлять ей ноги, и если восхищение было употреблено не к пище – в отличии от махающегося Юджи. На кулаках с мужиком дрался, успевал дыхание распределять, и очень был этому рад. Сукуну это бесит. Почему он не испытывал такого, когда дрался с Двуликим? Сукуна наблюдает за всем происходящим вокруг, мельком облизывает подсохшие губы. Если честно, то сражаться с малолетками ему скучно и опасно – не так пальчиком двинет, а они уже откисли. Тяжело. Был бы тут кто-то.. сильнейший. Рёмен поднимается со своей скамейки, пустяково разминается, одновременно поправляя причёску, искренне желает выместить усталость от скуки хоть куда. Не зря в голове промелькнуло чужое прозвище – предчувствие с ним игралось. — Сразись со мной, Сукуна. — Девушка неожиданно встревает в мыслительный процесс,  уважительно отступает несколько шагов, находясь всё равно на доступном расстоянии, протягивает вторую, не менее удручающую на вид, палку. Такую же, как у себя. Смотрит с подозрением. Оглядев с головы до ног своего соперника, Двуликий едва не рассмеялся. Такую миловидную девушку он положит на лопатки парочкой движений, имея в наличии лишь силу двух пальцев. Причём не тех пальцев-артефактов, а обычных, своих. Тем более, девушку, о коих внедавне шло. Такого рода занятия, где тебе нужно сдерживать себя до максимального минимума, тоже могли помочь прочувствовать контроль над собой и проклятой энергией, но это совсем не то, чего требовало жестокое сердце. И всё бы ничего, но только отношение Маки к нему, как к равному, выбешивало до гневных чёртиков и трясучки пальцев. — Эй, эй, попридержи коней, Маки-сенпай! — В зал пружинящей походкой является очередная заноза, по-мерзкому сияющий Сатору Годжо. Как всегда неожиданно и тихо, хрен его появление заметишь, если он того не захочет. Сукуна несдержанно скалится.