Рубиновая брошь

Капитан не показывался до самого вечера, заперевшись в каюте. Дилюк пытался заниматься порученной работой и одновременно оценивал обстановку на корабле. Команда была разномастной; теперь, не претворявшиеся торговцами, многие еще сильнее производили впечатление отъявленных бандитов. Большая часть, по соображениям Дилюка, были выходцами из Сумеру, смуглокожими пустынниками, дурная слава о нравах которых доходила даже до его родных земель. Они подчинялись Сетосу, квартирмейстеру экипажа, отличавшемуся замкнутым характером и лидерскими качествами. Ни один из матросов не предавался безделью под его бдительным контролем. Меньшую численность составляли те, кто имел, скорее всего, мондштадтские и фонтейнские корни. Они держались легким особняком, хоть и также неукоснительно следовали приказам. Рядом с Беннетом, ловко карабкающимся на мачты и подвязывающим паруса, Дилюк заметил взъерошенного паренька, в одиночку перетаскивающего огромные бочки и перегрызавшего зубами концы завязанных узлами веревок. Тот выглядел так, будто едва мог говорить, зато его волчий взгляд заставлял поёжиться. Обыкновенно на него не обращали внимания, хотя спиной Дилюк чувствовал постоянно следящие недоверчиво глаза, к нему не приближались, не заговаривали, он был чужим, пленником. До сих было неизвестно, что стало с Хоффманом. Дилюк попытался спросить о нём еще раз у проходящего мимо квартирмейстера, но тот только отмахнулся и велел лучше заниматься своим делом. Оценив количество пиратов на корабле, Дилюк понимал, что идея взять тот силой была совершенной глупостью, даже если бы его не лишили меча. Оставалась вероятность, что за пиратами последует погоня, но чем дальше они уплывали, тем призрачнее она казалась. Можно было предположить, что Кэйа похитил богатого наследника ради выкупа. Ему не причинили серьезного вреда, но даже если бы это было правдой, вряд ли пиратам бы списали с рук украденную лиру. Эти мысли Дилюк сразу отмёл — мотивы Кэйи оставались для него загадкой. Зато следующий план имел куда большие шансы на успех. Дилюк понятия не имел, куда и как долго они будут плыть, но рано или поздно любой корабль причаливал к берегу. Там, на берегу, он мог сбежать. Хоть его и обобрали до нитки, вытащив всю мору, пара недель работы в порту — и можно собрать денег, чтобы заплатить капитану какого-нибудь попутного корабля, следующего в Мондштадт, и пообещать ещё по прибытии. Оставалось дождаться, не привлекать лишнего внимания и отыскать Хоффмана. К полудню солнце стало напекать нестерпимо жарко. Дилюк снял сюртук, оставив его на одном из ящиков, и расстегнул несколько верхних пуговиц. Многие матросы вовсе поснимали верхнюю часть одежды, видимо, подражая своему капитану, чья распахнутая рубашка открывала загорелую грудь даже в не самую тёплую погоду. Дилюк отмахнулся от этих мыслей. Один раз подали кружку с водой, Дилюк осушил её залпом, сберегая каждую каплю, но под палящей жарой этого казалось совсем недостаточно. С заходом солнца пираты оставляли работу и, собираясь небольшими группками, куда-то уходили. Вероятно, это было время ужина. Стоило ли идти со всеми? Дилюк сомневался, плохо представляя себе, как будет сидеть за одной скамьей с этими людьми, травящими байки о грабежах и распивающими эль. В конце концов, он был пленником, а не одним из них. К вечеру опустилась прохлада и Дилюк решил надеть сюртук, но на оставленном месте того не оказалось. Он зябко повел плечами. Все пираты уже покинули палубу, за исключением пары оставшихся на мачтах дежурных, за бортом размеренно плескалось казавшееся черным в наступающих сумерках море. Дилюк посмотрел на небо. Когда-то отец учил его запоминать созвездия и ориентироваться по ним. Если память не обманывала, сейчас они плыли на юго-восток от Мондштадта. Только это знание по-прежнему оставалось бесполезным. К счастью, дверь в трюм оказалась не заперта. Он понятия не имел, где бы мог переночевать иначе, и приходилось добровольно возвращаться в место своего плена. Корабль качнулся на волнах, когда он спускался, отчего закружилась голова. Странное чувство не прошло, а лишь усилилось, стоило присесть на сырые доски. В трюме не было так холодно, как на продуваемой ветрами палубе, но Дилюк всё равно почувствовал, как зубы начинали мелко дрожать. Невеселые мысли одна за другой сменялись в голове. Спустя пару часов дверь отворилась и к нему спустился Беннет с тарелкой мутной похлебки и наполненной кружкой. — Вас не было на ужине. Капитан сказал э-э… что в следующий раз еду специально для вас носить никто не будет. — Я понял, — Дилюк поднялся. Конечности начинало ломить. — Спасибо. Он приложился к кружке, делая глубокий глоток. И тут же выплюнул обратно, закашлявшись. — Что это?! — Эль, — невозмутимо ответил юнга. — Какого черта ты подсовываешь мне эль?! Можно выпить простой воды? — горло горело от дешевого горького пойла, и нестерпимо хотелось его прополоскать. — Никто на корабле не пьет одну только воду. Сегодня к ужину подавали эль, у меня нет ничего другого. Можете поискать кока, но в такое время не найдете, да и… я сомневаюсь, что к вам будет какое-то особенное отношение. На злость уже не было сил, оставалась только усталость. — Можешь унести, — Дилюк махнул на кружку. — Я действительно не буду это пить. — Не говорите капитану, что я делаю это… — Беннет порылся за пазухой, вытаскивая фляжку, и взболтал её. Протянул. — Здесь совсем мало правда. Пейте. — Но она твоя… — Так хотите или нет? — юноша ткнул фляжку в грудь, едва не выронив, и Дилюк успел подхватить дно. Пара остававшихся глотков приятно смочили горло. — Вам лучше привыкать к элю, — бросил Беннет, разворачиваясь. — Спасибо… — тихо проговорил Дилюк, когда дверь уже закрылась. Дилюк осилил пару ложек безвкусной похлебки из бобов и солонины, прежде чем обессиленно отключился, привалившись спиной к бочке. Он очнулся через пару часов беспокойного сна от непереносимого чувства тошноты. Корабль качало будто бы куда сильнее, чем днем. Перед глазами стояла мутная рябь. Получилось дотянуться до какой-то попавшейся под руку тряпки, куда Дилюка нещадно вывернуло. Живот скрутило болью, а помутневшее сознание то и дело покидало его. Он понял, что наступило утро, когда яркое пятно света прорезалось из-за распахнутой двери и послышался грубый голос Сетоса. — Почему ты до сих пор здесь, знатное отрепье? На палубу, работать! Живо! — Иду… Дилюк нашел силы ответить, но подняться так и не смог. *** Кэйа смотрел на разметавшиеся по койке алые волосы. Следил за мерным дыханием. Жар спал только недавно, и по взмокшему лбу и шее Дилюка струились редкие капельки пота. Зачем он был здесь? В обязанности капитана не входило следить за приболевшими матросами, а уж тем более за пленниками, свалившимися по собственной глупости. Это была своеобразная плата за то, что Кэйа когда-то не подох от голода. Пусть будет так. Именно поэтому капитан донес его из трюма до каюты (так было просто проще, хоть Дилюк и весил отнюдь не как худенькая девица) и остался здесь после визита корабельного лекаря. От больного пленника толка еще меньше, чем от здорового. Именно поэтому его сердце сжалось в тиски, когда квартирмейстер сообщил, что Дилюк не подает признаков жизни, и забилось снова только после того, как Кэйа, слетев по лестнице, похлопал прохладными пальцами горящие огнём щеки. Просто морская болезнь. — Выспался, господин? — пустив в голос фальшивого мёда, Кэйа склонился над распахнувшимися алыми глазами. — Ты… — хрипло произнес Дилюк и облизал сухие губы. Кэйа всучил в руки фляжку. — Эль? — Дилюк подозрительно покосился. — Попробуй, и узнаешь. Пленник поднес ее ко рту и жадно присосался к воде. — Что я здесь делаю? — он осмотрел крошечный темный закуток каюты. На спинке узкой койки висел сюртук. — Отлыниваешь от работы, как я погляжу. Я предупреждал, что не терплю бездельников и нарушителей дисциплины. В наказание получишь десять ударов плетью. — Что?.. Руки Дилюка сжались в кулаки. Смотреть на его озадаченное лицо было забавно. Даже если Кэйа не собирался на самом деле исполнять приговор. По крайней мере, пока. — Ты не расслышал? Так и быть, отложу это наказание до твоего выздоровления. — Это унизительно… — прошипел Дилюк. — От такого, как ты… Я не грязный матрос. — Оу, и кто же ты? Кэйа склонился, оперевшись рукой о край кровати. Дилюк молча отвел взгляд. — Остерегайся подобных выражений — они не всем могут понравиться, — продолжил капитан твердым голосом. — С сегодняшнего дня спишь в кубрике с остальными матросами. Трюм предназначен не для этого. Ешь тоже вместе со всеми. Можешь пить воду, если тебе так не по нраву наш эль, но добавляй хотя бы пару капель, если не хочешь заразиться. С завтрашнего утра возвращаешься к своим обязанностям. — Спать с матросами? Чтобы твои молодцы прирезали меня во сне? — Думаешь, тебя бы уже не прирезали, если бы хотели? — Кэйа усмехнулся. — Верни мой меч, — Дилюк дернулся, приподнявшись с кровати. — Ну-ну, меч нужно заслужить. — Где Хоффман? — голос его звучал уже устало, ослабшим от болезни и совершенно потерявшим надежду. — С Хоффманом всё в порядке. Ты скоро его увидишь, — на этот раз Кэйа не лгал. Дилюк отвернулся к стене, не задавая больше вопросов. Подавив желание разок провести по мягким огненным волосам, Кэйа вышел из каюты.

***

— Где ваш сын? — участливо спросил Эрох. Грязные рыцарские сапоги оставили следы на натертом полу, на которые с неодобрением смотрели горничные, руки в темных перчатках опирались о скатерть в гостиной поместья. — Мой сын похищен пиратами, полагаю, вы, как инспектор Ордо Фавониус, должны об этом знать, — Крепус сложил перед собой руки, качнувшись в кресле. Под впалыми глазами нависли мешки, свидетельство бессонной ночи. — И я, признаться, не понимаю, почему флот ордена еще не брошен в погоню, чтобы найти его. — Найдём, непременно найдём, — ответил Эрох, ухмыльнувшись. — Только рыцари ордена сейчас заняты несколько иными делами. Но откуда нам знать, что ваш сын не пособник пиратов, который помог им сбежать с ценнейшей святыней? Это так? — Дилюк — честный рыцарь, — твердо ответил Крепус. — Вам, должно быть, не понять. Эрох скривился, сминая под пальцами выглаженную скатерть. — Вы признаете власть нового короля Эберхарта Лоуренса? Из окон винокурни можно было разглядеть зарево пылающего над Мондштадтом военного переворота. Здесь, в тихой долине среди плодородных виноградников, пожар уже лизал пятки. В бокалах, стоявших на столе, было гостеприимно разлито вино. Крепус поднял один, отпивая выведенный им когда-то благородный сорт. — Мондштадт свободный город. Здесь нет королей. — Пособничество пиратам, укрывание преступника, отрицание узаконившейся власти, — Эрох с удовольствием загибал пальцы и обернулся к стоящим позади рыцарям. — Арестовать.