Сердце дьявола

Я потом расскажу всем вам, кого так ценила, как мне было трудно.

Кажется, прошла целая вечность с того момента, когда я впервые осознала, что Сынмина больше нет. Но в то же время, каждая секунда тянулась как вечность, и я жила в каком-то странном замедленном времени, будто мир вокруг меня лишился красок. Я даже не понимала, что этот мир стал давно для меня бесцветным. Воспоминания о том, как его машина скользнула по дороге, звук удара, глухой крик, который вырвался из моего горла… Всё это по-прежнему вертелось в моей голове, как плёнка, застывшая на самом страшном моменте. Я сидела на краю своей кровати, глядя в окно. На подоконнике снова лежала одинокая чёртова роза, которую я нашла на пороге в свою квартиру. Естественно, с непонятным посланием: Фарфоровая – 1 Ночной город сиял, как и прежде, и внизу раздавались привычные звуки: смех, музыка и звуки машин. Но для меня это уже был другой мир — мир, в котором не должно было быть воротам ада. Я чувствовала себя отстранённой, словно была призраком, бродящим по своей жизни, не находя в себе сил вернуться. Каждую ночь я могла слышать, как он смеётся, как будто его голос до сих пор отражается от стен. Помню, как мы с ним всегда говорили, что не позволим горю разрушить нашу дружбу. А сейчас… Как я могла не заметить, как хрупка жизнь? Как могла ошибиться, полагая, что он не подвержен опасности? Я не знала, что делать. Я винила себя в этом, по правде, я единственным игроком была в этой игре на жизнь. Я должна была его спасти. Эти цветы, которые стали началом нашего кошмара — были предупреждением. Словно время сжалось в один момент, и я осталась изолированной в своей печали, вместе со всеми вопросами и тараканами в голове. Я не покидала квартал днями, а в голове не утихала мысль о том, что, возможно, если бы я не приехала… Возможно, если бы он не игнорировал предупреждения… Сейчас уже на всё плевать, он мёртв, его не вернуть. Моё сердце окончательно осталось рядом с его безжизненным телом. На похоронах я смотрела опустошённая в одну точку, выслушивая ругательства в свой адрес. Чонин, тот самый эгоистичный его «друг», желал мне такой же смерти, чтобы мне никто не помог. Я молчала в ответ, не находя слов, только впитывая речь, словно губка. Ты во всём виновата. Ты. Ты… Я не знала, как жить дальше, как вернуться к нормальности, если эта нормальность уже не могла существовать без него. В мелочах повседневной жизни, в уличных огнях и звуках ночного города я всё ещё искала его, хотела снова слышать его смех. Но мир продолжал крутиться, не замечая боль, которую унесла с собой эта трагедия. В конце концов, оставшись наедине со своими мыслями, я понимала: хотя жизнь и продолжается, для меня она уже не будет прежней.

***

Сидя в комнате допросов полицейского отделения, мои руки смотрели на чистый лист с ручкой, оставленный полицейским передо мной. Мир был размытым, как и мысли вокруг меня, однако образ аварии проигрывался в голове на повторе, который никак не хотел выходить с памяти. Собравшись с мыслями, моя дрожащая рука взяла ручку в руки, став строчить показания на листке, раз за разом что-то перечёркивая и начиная писать заново. Угрозы. Вскрытие чужой квартиры. Странная авария. Писав слово за словом, я тихо всхлипывала, однако вспоминала слова погибшего брюнета: «ты сильная», став писать снова и снова. Я вспомнила его улыбку, смех и совместные мгновения, когда всё казалось идеальным и безоблачным. Образы наших последних разговоров всплывали в голове, и каждое из этих воспоминаний было, как нож, вонзающийся в сердце. Я ловила себя на мысли, что, возможно, если бы я могла что-то изменить, что-то сделать иначе, всё могло бы завершиться по-другому. Слишком поздно. Жаль, время нельзя перемотать назад. С каждым предложением, с каждой деталью, мои эмоции накалялись. Я злилась на себя за свою беспомощность и на судьбу, которая так жестоко отняла у меня Сынмина. Временами я задерживала дыхание, чтобы сдержать слёзы, но они всё равно текли по щёкам, смешиваясь с чернилами на бумаге. Поставив жирную точку, я протянула лист мужчине, который дал мне салфетку, с сожалением смотря на меня. Встав с места, я подошла к двери, попрощавшись с полицейским, который вчитывался в дело. Так и не заметив его грустного и в то же время испуганного взгляда, который провожал меня на коридор. Сжав скомканный лист бумаги в руке, он с мерзким чувством, словно у него на душе отняли все краски, выкинул его в мусорное ведро. Затем он прошептал. — Прости, — понимал, что той искренности, с которой я написала свои показания, не сможет передать. Вместо этого он повернулся к окну, в глазах у него стоял страх. — Я выбрал безопасность своей семьи. — И сделали правильный выбор, — дополнил за его спиной парень в маске, снимая её и облизнув пересохшие губы, оскалив ярко выраженные клыки, ухмыляясь, его глаза были наполнены кровью, смотря на «прекрасное» зрелище. — Вы всё сделали правильно. Всё сделал правильно, убил её снаружи.

***

— Наён, ты всё знала, однако мне ничего не сказала, — Ен Чжи хмуро смотрела на меня, гладя на свои пряди светлых волос, которые отливались от солнца ярким цветом. — Ты меня не слушала! Я говорила это несколько раз, что не нужно... — говорила я, подняв тон голоса. — Одумайся, из-за тебя он погиб! Из-за тебя. Ты была рядом, сука, а даже не смогла ему помочь! — крикнула Ен Чжи, хватая меня за воротник, смотря в глаза. — Ненавижу. Ненавижу. Ненавижу. Ненавижу... Слова эхом проносились в моей голове, заставляя меня потерять дар речи и растерять остатки рассудка, которого и так было мало. — Но ты могла бы предостеречь его, — с яростью произнесла Ен Чжи. — Ты не только потеряла его, но и разрушила жизни всех нас! Почему ты не подумала о последствиях? — Ен Чжи, я тоже страдаю! Я никогда не хотела этого! — воскликнула я. — Что ты хочешь, чтобы я сделала? Я не могу вернуть его… Я не могу повернуть время назад! Ен Чжи прикусила губу, её взгляд смягчился, но отчуждение оставалось. — Я просто не понимаю, как ты можешь продолжать жить, смеяться, когда это произошло, — она не могла скрыть своего гнева и боли. — Ты не должна забывать того, кто ушёл, даже если это так тяжело. Я никогда его не забуду, никогда. А ты меня не слушаешь, будто твои уши забиты другим. Посмотрев на её отделяющийся силуэт, я всхлипнула, падая на колени, закрывая лицо руками от боли, от больно сказанных слов подругой, которая была единственной, что смогла бы меня поставить на ноги. Вместо этого она ударила меня посильнее в спину, заставив полностью усомниться в себе, в том числе силе своего слова, благодаря которому я могла бы доказать свою правоту.

***

Я сидела в парке, пытаясь погрузиться в свои мысли, когда внезапно увидела Чонина, друга Сынмина, шагающего по аллее. Его лицо было напряжённым, и, казалось, он собирается высказать что-то важное. Я поймала его взгляд и попыталась улыбнуться, но моя улыбка быстро исчезла, когда он приблизился. — Ты! — произнёс Чонин, его голос был полон неприязни и обвинений. — Как ты можешь здесь сидеть, после всего, что случилось? — Чонин, я… — начала я, но он прервал меня. — Ты ведь знаешь, что это произошло из-за тебя, да? — он поднял руку, будто, чтобы остановить меня. — Знать не знала, но ты ведь чувствовала, что что-то не так! — прорычал Чонин, ярость переполняла его. — Ты должна была предостеречь его! Ты могла сделать что-то, вместо того, чтобы думать только о себе! — Я не думала о себе! — ответила я, мой голос стал почти криком. — Я потеряла его! Я не знаю, как жить дальше! Чонин стиснул челюсти, и его взгляд был полон ненависти. — Ты говоришь о страданиях, но ты только разозлила всех вокруг. Ты не понимаешь, что ты натворила? Мы все потеряли друга! Я опустила голову, моё сердце сжалось от боли и гнева. — Я не могу поверить, что ты так думаешь. Я думала, что ты знаешь меня лучше… — мой голос едва слышался сквозь слёзы. Чонин шагнул ближе, его лицо искривлено ненавистью. — Я знаю, что ты искренне страдаешь. Но эта боль не утихнет, пока ты не осознаешь, что играла роль в его смерти. Он был моим другом, и я поступлю так, как должен! — Как ты можешь обвинять меня? Я тоже его любила! Я не хотела, чтобы так произошло! — Не пытайся выставить себя жертвой, — произнёс Чонин, его голос стал холодным и безразличным. — Ты не жертва. Ты причинила нам всем боль. Всем. Во всём виновата ты. Ты. Я, уже не в силах сдерживаться, встала на ноги. — Знаешь что? Я не буду терпеть это! — выкрикнула я. — Я похожа на вашу грушу для битья? Я устала оправдываться. Я не виновата, меня не слышат, чёрт побери, сколько раз мне нужно это повторять? Чонин, заметив моё состояние, потянулся ко мне, как будто хотел что-то сказать, но я просто развернулась и ушла. Моё сердце разрывалось от боли и гнева, но в то же время я чувствовала, что потеря Сынмина становится преградой между мной и всеми, кого я любила. Я уже поняла, что теперь не только я страдаю, но даже мои самые близкие друзья больше не понимают меня. Они так же проиграли ход в игре. Я шла дальше, осознавая, что пути назад уже нет, и мне придётся найти свой собственный путь к исцелению, даже если это будет нелегко.

***

Парень сидел на крыше, освещённой тусклым светом заката, и наблюдал за Наён, которая, склонив голову, шла к своему дому. Её плечи дрожали от слёз, и он чувствовал, как в душе у него возникло странное сочетание удовольствия и.. сожаления. Наён была слишком погружена в свои мысли, чтобы заметить его. — Я обожаю ваши слёзы, особенно когда вы ломаетесь, — смеялся он, зачёсывая волосы назад, убирая непослушные пряди волос. — Настоящая драма в реальной жизни. — Настоящая, но не твоя марионетка, чёртова мразь, — вырвалось из чьих-то уст, заставив парня резко обернуться. Он повернул голову, увидев незваного, но такого желанного гостя. Улыбка, сначала нейтральная, теперь приобрела откровенно хищный, заинтересованный оттенок. В её глубинах мелькали опасные искорки, заставляющие кровь стынуть в жилах. Его движения были плавными, грациозными, как у кошки, готовой к прыжку. Высоко поднятая голова, резко очерченные скулы и глубоко посаженные глаза, сверкавшие холодным, почти сверхъестественным блеском, создавали образ опасного хищника. У собеседника, стоявшего около входа на крышу, появилось чувство, как пробежал по его спине ледяной ручей страха, хотя до этого момента он чувствовал лишь лёгкое волнение, но в большей части гнев. Парень рассмеялся, и этот смех прозвучал низко и угрожающе, вызывая дрожь в теле. Улыбка растянулась, превращаясь в ужасающую гримасу, полную дьявольского коварства. Зубы блеснули в полумраке, похожие на острые клыки, словно у вампира, который наконец нашёл свою жертву. Он совсем не жертва. — Наконец перестал стоять в тени? — спросил парень, обнажая клыки. Увидев усмешку в глазах напротив, он заинтересованно поднял бровь. Они стояли, словно хищники, которые могут накинуться друг на друга в любой момент, совершенно забыв о прелюдиях. Только им были понятны значения их слов и выражений лиц. Оба парня, словно настоящие противоположности, но с одинаковой судьбой, смотрели друг на друга, ожидая последующих движений собеседника. — Я никогда там не был, — прилетело в ответ, а на лице парня застыла лёгкая улыбка, — в отличие от тебя. Напрашивается. Я бы разукрасил тебе смазливое личико. Парень с клыками крепче стиснул челюсти, напряжение между ними росло. Каждое слово становилось словно острие ножа, проникающего в плоть. Он не скрывал того, что его раздражал незваный гость напротив, однако, в голосе просачивался интерес. — Я всего лишь наблюдатель за представлением, — произнёс он, стараясь добиться замешательства в глазах собеседника. Но смех во взгляде только крепче привязывал их к этому моменту. В его словах ощущалась уверенность, как будто все тайны мира скрыты именно у него. Словно именно он управляет всей игрой. Он ей управлял, просто пока что все считают его пешкой.