Взрослые люди

Когда Сергей присылает ей всю запрошенную информацию, Ингрид внезапно ловит себя на том, что в последнее время обращается к нему за помощью слишком часто. И более того — воспринимает это как нечто абсолютно нормальное и естественное. Каким-то непостижимым образом Разумовский умудрился потеснить ее неизменное правило «Я работаю одна» и стать теневой, но очень эффективной частью… команды? Докатилась. Ингрид сердито встряхивает головой, отгоняя ненужные мысли, и ускоряется. Ей немного неловко от того, что пришлось в буквальном смысле отжать тачку у первого подвернувшегося водителя, выкинув бедолагу из салона в руки ахуевшего от ее поступка Дубина, но времени не было — нужно было успеть предупредить Струмину. Но дома последней не оказалось (пришлось вскрыть замок, чтобы убедиться что квартира действительно пуста), поэтому Ингрид набрала Разумовскому, судя по всему оторвав его от какого-то заседания, и попросила проверить расположение мобильника пропавшей, а заодно ряд моментов по еще одному человеку. Каштановому. И вот теперь у нее имелся конечный пункт назначения, если, конечно, еще не было слишком поздно, или если ее расчеты исходя из полученной информации были верны. блядствоблядствоблядство После того, как она выезжает за город, становится легче — поток машин не такой сильный, и это даёт возможность увеличить скорость ещё немного. Владельцу наверняка придет куча штрафов, а она сама может нехило получить по шапке за противоправные действия, но ее это не колышет. Может быть Струмина и была не самым приятным человеком, но она была человеком. Жертвой. И Ингрид собиралась любой ценой вытащить ее из всего этого дерьма, как и завещал полицейский долг. Чем дальше она ехала, тем меньше становилось машин. Впрочем, последние пару минут их вообще не было, поэтому Гром вдавила на максимум педаль газа, едва справившись с управлением, когда потребовалось вписаться в поворот на грунтовую дорогу, с двух сторон окружённую стволами сосен. Впереди показалось железнодорожное полотно. Это хорошо — значит, ехать осталось совсем немного, меньше километра. Вот только… Поезда. Словно по закону подлости, чертов шлагбаум почти полностью опустился, поэтому пришлось также резко ударить по тормозам. Машина остановилась в считанных миллиметрах от столкновения, но настроение этот факт ни капельки не улучшил. — Черт! Поезда приближались, словно гусеницы, стремительно ползущие с обоих сторон. Гусеницы, везущие в своих вагонах чёртовы грузы. Ингрид сердито ударила кулаком по рулю — это всё грозило затянуться надолго, а у нее совсем не было времени, если только… — Просто пообещай мне, что ты будешь себя беречь. Это прозвучало так отчетливо, словно на самом деле Разумовский находился здесь, а не в своей башне. Она с легкостью представила его укоризненный взгляд и неприкрытую панику. Беспокойство. За нее. Никто и никогда не беспокоился за нее, кроме родителей и Прокопенко. Но ведь это было совсем другое… Прости, Сереж. Ингрид выбралась из машины, не потрудившись захлопнуть дверь. Она сглотнула, подавляя поступившую было дрожь, коротко выдохнула и, проскользнув под шлагбаумом, кинулась бежать через пути. Раздался оглушительный гудок, и почти сразу — ещё один: машинисты заметили ее и теперь наверняка отчаянно жали на тормоз, понимая, что многотонная махина не остановится… Ингрид оступилась и больно ударилась коленом об шпалу, но сразу вскочила на ноги, понимая, что у нее нет права на промедление… Она успела. Поток воздуха от пронесшегося в миллиметре грузового состава ударил в спину, заставив потерять равновесие и скатиться с насыпи — она уклонилась от курса и спустилась не совсем там, где планировала. Но это было неважно — лента дороги, сузившейся в своих габаритах, была одна, а пункт назначения — коттеджный поселок с ироничным как сука названием «Каштановка» находился неподалеку. На машине оно конечно было бы гораздо проще, но поезда все ещё идут. Они кажутся бесконечными. Ингрид поворачивается спиной к железнодорожным машинам и резко срывается с места. Времени почти не осталось, если оно конечно вообще оставалось. У нее ушел почти час на то, чтобы добраться сюда, а она двигалась так быстро, как только было возможно, и ещё даже не добралась до места. Пиздец. …До Каштановки Ингрид добегает за пятнадцать минут. Это чем-то напоминало ту историю с погоней за грабителями в масках хоккеистов из советского мультика. Как же он там назывался… Впрочем, какая разница? Она демонстрирует охраннику удостоверение. Тяжело вздыхает, когда тот выдает в ответ: — О, я помню вас. Это вы тогда устроили погром на Дворцовой площади. — У тебя тоже устрою, если будешь меня задерживать. Не то чтобы она хотела ему грубить. В обычных обстоятельствах она бы язвительно поинтересовалась, не дать ли ему автограф. Но сейчас была не та ситуация. Сейчас на кону стояла человеческая жизнь. Охранник обиженно засопел, но пропустил ее. Даже ответил на вопрос, когда майор решила на всякий случай уточнить адрес. — Вторая линия вам нужна, двенадцатый дом. Сейчас налево, до первого поворота и до конца. Ингрид кивает, снова срываясь с места. Дыхание сбилось от неправильной остановки, в боку — резкая ноющая боль. Жарко. Но она уже в самом конце пути и нужный дом отыскивается даже быстрее, чем она ожидала. Ингрид стоит перед высоким кованым забором, за которым виднеется аккуратный двухэтажный коттедж из темно-бурого кирпича. На подъездной аллее, засаженой можжевельниками, стоит ослепительно белый «Мерседес». Никаких больше построек кроме самого дома на участке не обнаруживается, по крайней мере с этого ракурса. Ингрид выдыхает воздух последний раз и ставит ногу на изогнутую ветку чугунной розы. Она перелезает через забор и, решив, что лишние несколько минут будут совсем не лишними, спрыгивает на участок не тратя время на аккуратный спуск. Это напоминает ей детство. Во дворе их первой квартиры, до того, как они переехали в ее нынешнее жилье, стояли качели, рядом с которыми росла высокая старая яблоня. Неудивительно, что любимой игрой детворы, в том числе и ее тоже, было раскачаться так высоко, чтобы достигнуть яблоневых ветвей. Раскачаться, сорвать листик в качестве доказательства, а потом спрыгнуть на землю из самой высокой точки — как можно дальше. Сейчас это было практически то же самое, хоть ей и потребовалось немного времени, чтобы восстановить сбившееся дыхание. От подступающего волнения предательски подрагивают ноги. Ингрид облизывает пересохшие губы, заглядывает на всякий случай в салон машины и обходит дом по периметру. В машине пусто. За домом никаких построек. Значит, остаётся только один, наиболее логичный вариант. Ингрид взбегает по ступенькам крыльца и распахивает входную дверь, попадая в холл. Его пол замощен кофейного цвета плиткой под каменную текстуру, а стены — молочно-белого цвета. Сразу возле нее — вход на кухню. Двери нет и из холла виден кусочек плетенной мебели. Напротив него — оливковая гостиная с приветливо раскрытой дубовой дверью. Впереди — ещё несколько, закрытых, дверей и блестящая лаком лестница на верхний и нижний этажи. Но снаружи не видно нижнего этажа, а значит если блоггершу и держат где-нибудь в этом доме, то только там. Ингрид чешет лоб и делает шаг вперёд, минуя гостиную. А потом на ее затылок обрушивается что-то тяжёлое и мир проваливается в кромешную темноту. *** Сознание возвращается постепенно. Сначала — ощущение чего-то холодного на своем лбу. Затем — аромат бензина, олифы, хлорки и лёгких, ненавязчивых, сладковато-пряных духов. Следом — ощущение стула и заведенных назад рук, связанных какой-то веревкой. Голова раскалывалась от боли. Ингрид не сдержала тихий стон и открыла глаза. — Слава богу вы очнулись, майор. Александра Лаврентьевна Кношевская сидела возле нее на корточках и дрожащими руками обрабатывала рану на ее лбу. На ней был черный спортивный костюм и минимум макияжа. Выглядела она взволнованной, хоть и старалась сохранять спокойствие. — Я честно не хотела делать вам больно. Просто вы так невовремя… Как вы нас нашли? Нас. — Правила… — голос повиновался с трудом. Пришлось откашляться. — изменились. Вы обронили это когда я к вам приходила. Ингрид и сама не понимала, почему брошенная в день их первого разговора фраза так впечаталась ей в мозги, ведь с объективной точки зрения женщина произвела на нее самое положительное впечатление. — Боже, какая глупость, — собеседница досадливо прикрыла глаза. — Спалиться на такой мелочи… но я просто вышла из себя. Этот ублюдок так быстро забыл Риточку, завел семью… Сказал, что я помешалась, — из-под прикрытых век выкатилась слеза. — Что Риту и Ирочку не вернешь, что нужно жить дальше… Что это не конец света. Не конец света. Понимаете? — Нет, — Ингрид попыталась оценить крепость узла. — Не очень. — Да, конечно, — тяжело вздохнула агентша, поднимаясь на ноги. Только теперь Гром заметила установленную неподалеку треногу с камерой. В дальнем углу, на длинном обеденном столе, лежала не подающая признаков жизни Струмина, рядом с которой расположилась целая вереница строительных и хирургических инструментов. Рядом, на стуле, в качестве «особого» инструментария расположилась бензопила. — На самом деле, это даже хорошо, что вы здесь. Так будет справедливее. Получится провести заседание по всем правилам… — Заседание? — Судебное. Не бойтесь, майор, я не буду убивать вас. Я не убиваю невинных. Кто-то же должен… — агентша не сдержала тяжелый вздох. — Не думайте только, что это доставляет мне удовольствие. Просто я должна так поступить. Не беспокойтесь, я вам все расскажу. Это честно. Правильно. Справедливо. А я всегда, всегда поступаю по справедливости. Ингрид скептически приподняла бровь, продолжая возиться с веревкой. Та хоть и со скрипом, но поддавалась, и все, что ей требовалось — немного времени. Так что желание Александры Лаврентьевны удариться в болтологию играло ей на руку самым лучшим образом из всех возможных. — Как вы узнали о моем приходе? — Охранник, — женщина досадливо потерла лоб. — Он позвонил мне. Он пытается подкатывать ко мне уже второй год, как будто у него когда-нибудь могли быть шансы. Болван, но полезный. Он всегда предупреждает меня о чужаках. Но зачем нам говорить об этом когда есть вещи куда более насущные? — Как хотите. — Я начну с самого начала, чтобы вы поняли. Риточка была моей единственной дочерью. Она далась мне большим трудом: сначала я сбежала в город из деревни, чтобы не выходить замуж за нелюбимого. Пешком шла. До Москвы. Потом устроилась на работу, поступила в МГУ своими силами. Там и с Володькой своим познакомилась. Мы жили душа в душу, только с детками не выходило. И когда Риточка родилась… — она прервалась и высморкалась в платок, даже не думая вытирать слезы. — Она такая чудесная была. Моя девочка. Такая способная, талантливая, добросердечная… когда Володенька от рук какой-то гопоты умер года три назад, только мы с ней друг у друга и остались. Она уже работала. Переводчицей. С французского. Замуж вышла. Такая счастливая была, а уж когда Ирочка родилась… Из нее вышла потрясающая мать. Только неуверенная в себе, — в голосе начали прорезаться тихие нотки злобы. — Она постоянно боялась навредить дочери. Вечно читала книги, сидела на форумах… Кончилось все тем, что она спросила: стоит ли брать младенца к себе в кровать. Ей ответили: конечно, я делала так много раз. И Риточка послушалась. Она… навалилась на Ирочку во сне. Случайно ее задушила. Мне казалось, что мой мир рухнул. Но потом она покончила с собой. Сразу после Ирочкиной кремации. А потом я нашла эту переписку… переписку с человеком, которого я раскрутила. Я. Сама. Своими собственными руками. Если честно, не знаю, что на меня нашло. Я создала фейк и написала ей. С тем же вопросом. Тем же самым текстом. Думала… сейчас она посоветует использовать и я пришлю ей фотографию Риточки… Сейчас, погодите, я покажу вам, — женщина копается в своем смартфоне, а потом подносит его почти к самому носу полицейской. На снимке Ингрид видит молодую девушку в темно-сером свитере и черных леггинсах. Она висит в петле. Голова вывернута набок, веревка впилась в шею. Тело обмякло, руки повисли по бокам, ноги прямые. Вокруг разбросаны книги, которые когда-то были сложены в два или три штабеля. Среди них — остов лампы и осколки стекла. Видимо, умирающая пнула ее. Потолок в квартире невысокий, значит ей пришлось заранее измерить веревку, чтобы быть уверенной: когда она сделает последний шаг, ноги не коснутся пола. Шея не сломалась от падения с высоты, а, значит, смерть была мучительной и медленной. Доказательства на снимке: разбитая лампа, царапины, почти откушенный язык. — Знаете, майор, я никогда не думала, что можно ненавидеть кого-то настолько сильно, — Александра Лаврентьевна отшвыривает смартфон куда-то в сторону. — Знаете, что она сказала? Что никогда не пользовалась этим методом, потому что он опасен. И мне не советует. И вот тут то мой мир рухнул. Она сделала паузу. — Никогда не думала, что кто-то может жить с такой болью. Я смотрела на их с дочерью фотографии и не понимала, почему она не должна страдать так, как страдаю я. Я должна была отомстить. И предложила эту аферу с «похищением». Была готова к тому, что это не сработает, но она согласилась. Она так полагалась на меня. Доверяла мне. А я подкупила ее подругу и забрала Леру к себе. Я же предложила все эти сборы денег и отговорила ее идти в полицию. Специально — ведь изначально я планировала отдать Леру. Это показало бы всем, что она лгунья. Уничтожило бы ее репутацию. Но потом я поддалась мании слежения и взломала аккаунт. И увидела ее. Ту, первую. Она как раз написала, чтобы спросить совета. Она подставляла своего ребенка под удар. Она спрашивала совета не первый раз. Дальше я помню плохо. Я пришла в себя только когда устраивала ее на дереве. Мы, деревенские, сильные. К тому же, я разгружала здоровенные бидоны с молоком пока не поступила. После этого я поняла, что не могу остановиться. Убийство принесло мне такой покой… И тогда я решила убить пятерых, а ее сделать шестой, потому что моей девочки не стало как раз шестого… Я даже заморочилась с тем, чтобы узнать даты рождения, раз уж в первом случае так удачно совпало. Чтобы красиво. По правилам. Ингрид внезапно ощутила как небольшое количество жидкости выплеснулось на ткань надетых на ней мужских боксеров и мысленно матюкнулась. Последние месячные у нее были примерно с полгода назад и она прекрасно прожила бы без них ещё столько же. Особенно сейчас, перед незаконным проникновением на открытие казино. Нужно будет пополнить запасы обезбола. А ещё — не забыть сказать Разумовскому, что единственный воскресный досуг на который она согласна — обнимашки и валяние на диване. И мармелад. Кислый до такой степени, чтобы глаза на лоб вылезли. И к тому же он ей ещё «Преступление и наказание» не дочитал. — …вам, наверное, интересны детали моих деяний? Я вычисляла тех, кто обращался за советом чаще всего, подкарауливала их и усыпляла. Перевозила сюда, расчленяла а потом везла в заранее заготовленное место и делала инсталляцию. Пятая должна была погибнуть через три дня, но я встретила Дениса. С новой семьей. И поняла, что и так уже ждала слишком долго. С ним было тяжелее, но мне придавала сил ненависть. А как только я разместила его, я сразу поехала за ней. Только со злости дозу не рассчитала. Вколола слишком много. И вот теперь жду, когда она очнется, потому что хочу чтобы она видела. Слышала. Чувствовала. Она будет просить о смерти, но я не дам ее. Рано или поздно она просто сдохнет от боли, словно шавка. Хотя, если бы я знала, что меня вычислили, не ждала бы. Если честно, я вообще не ожидала, что кто-то свяжет это с блогом и девочкой, которая считается мертвой. — Значит, тот фейк в интернете — ваш? — Ингрид и так это уже поняла, в тот самый момент, как осознала кто является Каштановым Человеком, но собиралась продлить беседу. Нужно было ещё немного времени. — Да. Анаграмма. Из имени, отчества и фамилии с примесью небольшой игры слов. Вы бы видели, как ее это нервировало. — Зачем вам камера? — Суд обязан быть задокументирован. После исполнения приговора я выложу запись в сеть, чтобы все могли увидеть: справедливость в этой стране ещё возможна. — Почему вы не обратились в полицию? — В полицию? — женщина отвела голодный взгляд от бессознательной блоггерши и рассмеялась. — А я говорила с полицией. Тогда, когда тело моей дочери… Рассказала им. А они сказали, что она сама была виновата. Что из нее получилась плохая мать и что она заслужила это. Выслушивать это еще раз, в отделении? Нет, к такому я была не готова. Да и хорошие стражи порядка — такая редкость… вам ли не знать. — Я… соболезную. Это было правдой. Почти в 100% случаев женщины решались на убийство из ощущения отчаяния и безысходности. В отличие от мужчин, отнимающих и калечащих чужие жизни только из-за того, что решили, будто у них есть такое право. Вот и сейчас. Да, эта женщина была свихнувшейся на всю голову убийцей, но… Отчасти Ингрид могла понять её. Отчасти. — Но ведь те девушки не были виновными, — заметила она, краем глаза уловив признаки движения со стороны обеденного стола. — Они просто искали помощи. Они не знали, что к ней нельзя обращаться. Они… — Настоящая мать и без всякой помощи знает, что лучше для ее ребенка, — рявкнула Александра Лаврентьевна. — А значит они не были настоящими матерями. Женщины, которые не являются настоящими матерями не заслуживают нахождения на этом свете. Они виновны. — Это вы сочли их виновными. — Потому что я — мать! Я вырастила своего ребёнка и лучше знаю! — Однако вы ее не уберегли, — верёвка почти развязалась. Ингрид могла освободить руки в любой момент, и теперь сознательно переключала ярость противницы на себя, чтобы отвлечь ее внимание от постепенно приходящей в себя жертвы. — И вы не поделились с ней опытом, раз она искала помощи на стороне. Это вы, а не Простомама виноваты в смерти близких. Щеку обожгло огнем пощёчины. Гром сплюнула и внутренне подобралась, ожидая подходящего момента чтобы атаковать. — Не играйте с огнем, майор, — прошипела женщина, наклоняясь лицом к ее лицу и с силой хватая разметавшуюся копну мелких кудрей. — Иначе я могу решить, что вы заодно с нею, а она — опасная преступница, недостойная жить. Как и те, кто ей сочувствуют. Вот оно. Гром молча подалась вперёд и с силой боднула противницу прямо в нос, одним рывком скинув с себя остатки больше не сдерживающей ее верёвки. Первая ошибка — не связать ноги. Вторая ошибка — потерять бдительность. В голове почему-то раздался голос Даши Савельевой, напевающей Gaudeamus. Ингрид встряхнула головой и спешно перехватила руку набросившейся на нее соперницы. У нее было лишь несколько секунд, чтобы придумать план, и всего одна попытка его воплотить. Она не могла позволить обезумевшей от горя женщине совершить задуманное и загубить ещё одну жизнь. Александра Лаврентьевна повалила ее на пол и навалилась всем весом, стараясь придавить к полу. Ингрид впилась ногтями ей в лицо, дотянулась второй рукой до стоящей неподалеку треноги с камерой и дернула ее на себя изо всех сил. Противница разразилась бранью и отпрянула — оборудование для записи «заседания» грохнулось прямо на нее. Этого оказалось достаточно для того, чтобы успеть вернуть себе вертикальное положение. — Чертова сука! Почему ты мешаешь правосудию? Почему?! Ее глаза горели безумным огнем, а лицо потеряло последнюю человечность. Со стороны стола раздался стон, но Гром бросилась в атаку раньше, чем убийца успела полностью осознать случившееся. Ингрид потеряла счёт времени. Весь ее мир сжался до противостояния с одной единственной женщиной. — Я привяжу тебя рядом с ней! — прорычала агентша. — Я буду до утра сдирать кожу с вас обеих! А когда подохнете — продам трупы бомжам, чтобы они их трахнули! Ингрид подалась левее. Теперь обеденный стол со связанной и очнувшейся блоггершей находился у нее за спиной. Она была единственным, что стояло между ней и исполнением «приговора». Александра Лаврентьевна шагнула к ней. Ингрид подпустила ее ближе, используя это время чтобы немного выровнять дыхание. Она отметила, что теперь соперница стала драться гораздо яростнее и отчаяннее, и это было логично: как и всякий, пусть даже только морально загнанный в угол зверь, она стала еще опаснее. Гром подождала, пока Каштановый Человек подберется еще ближе, и метнулась вправо. Противница прыгнула на нее. Чертовски быстро, но недостаточно: ее пальцы загребли воздух. Взревев от досады, Александра Лаврентьевна обрушила на Ингрид поток ругательств, но майор пропускала их мимо ушей, сосредоточившись на движениях: едва заметная дрожь в мышцах подсказывала, в какую сторону бросится соперница, и Гром получала микроскопическое преимущество, уже несколько раз спасшее ее от смерти за время драки. Стул с бензопилой находился совсем рядом. Словно по команде, обе женщины уставились сначала на нее, а потом медленно повернули головы и посмотрели друг другу в глаза. Ингрид облизала пересохшие губы, понимая, что их мысли идут примерно в одном и том же русле. Все зависело от того, кто доберется до страшного оружия первой. Ингрид со всей силы, не раздумывая, подалась вперед и толкнула противницу. Та покачнулась, отступила на пару сантиметров и удержалась, разразившись громким, совершенно безумным смехом. А потом издала дикий клич и бросилась на нее. Обе рухнули на пол, но Гром повезло меньше: она оказалась снизу. Чужие пальцы с силой сомкнулись на ее горле. Приток воздуха в легкие прекратился. Ингрид впилась ногтями в руки агентши, пытаясь заставить ее разжать хватку. Безуспешно. Думай, думай, думай! Идея приходит к ней в тот момент, когда в глазах начинает темнеть. Ингрид дернулась последний раз и обмякла, всей своей тяжестью повиснув на стиснувших шею руках. Конечности немеют, боль в голове и в шее уже просто невыносима, но морщиться нельзя: Александра Лаврентьевна должна поверить, что попытка убийства окончилась благополучно. И она верит. Ингрид чувствует, как ее бережно опускают на пол, проведя пальцами по щеке. Ей хочется прокашляться, вздохнуть, растереть горло. Но нельзя. Пока нельзя. Со стороны обеденного стола долетают отчаянные крики о помощи, перемешанные с рыданиями и попытками освободиться. — Зря стараешься, — голос Каштанового Человека полон почти материнской нежности. — Сейчас я уберу ее куда-нибудь и наконец-то займусь тобой, моя драгоценная. Знаешь, я сначала хотела убить и себя тоже. А теперь вот думаю — кто-то же должен наказывать матерей, которые не заслужили своих детей; и нерадивых отцов. Нет… — она перешла почти на шепот. — Нет… Моя миссия в этом мире ещё не кончена. Жаль, что майор уже этого не узнает. Женщина поднимается на ноги и, судя по шагам, куда-то отходит. Только тогда Ингрид позволяет себе короткий вдох. Она слышит, как Александра Лаврентьевна шуршит чем-то, деловито мурлыкая какую-то мелодию себе под нос. Гром продолжает лежать на полу, неподвижная словно статуя. Она скорее чувствует, чем слышит, как противница склоняется над ее телом еще раз. Легкие горят от нехватки кислорода. Слюна скапливается в горле, едва не вызывая рвоту. Дико хочется сглотнуть и сделать вдох. Женщина хватает ее за лодыжки и куда-то волочет. Пол жесткий, все тело нещадно болит — это начинают давать о себе знать последствия драки. Ингрид отчаянно старается не сморщиться, понимая, что дать отпор лежа на спине она не сможет, и с трудом удерживается от мстительной улыбки, когда слышит как противница хрипит и дышит — какой бы сильной она не была, волочить по полу майора полиции не так-то просто. Протащив ее еще немного, женщина останавливается. Ингрид чувствует, как ее ноги опускаются на пол. Слышит глубокий вдох и глубокий выдох. Чувствует чужое дыхание у себя на лице и прикосновение чужих губ к своему лбу. — Мне очень жаль, что ты выбрала не ту сторону, — шепчет Каштановый человек. — Но ты была хорошей девочкой, поэтому я займусь тобой во вторую очередь, хоть ты меня и разозлила. Я обещаю, что посажу тебя на самое красивое дерево. Тебе понравится. Третья ошибка — не проверить пульс. Ингрид резко, внезапно села, протаранив головой лоб склонившейся над ней убийцы, стараясь воспользоваться ее усталостью и неустойчивым равновесием. Это дает ей пусть и секундное, но преимущество. Александра Лаврентьевна хватается за голову, отшатывается, теряет равновесие и валится на пол. Ингрид поспешно поднимается на ноги. Кровь снова приливает к голове, окружающий мир начинает кружиться. В глазах темнеет. Она едва не падает, оставшись в вертикальном положении лишь благодаря приливу адреналина. Зрение восстанавливается. Лежащая на полу женщина хватает ее за лодыжку и пытается уронить. Ингрид не удерживается на ногах и падает прямо на нее. Чужие руки снова тянутся к ее шее, но майор успевает уклониться и с силой впечатывает кулак в лицо противницы. Снова, и снова, и снова, и снова. Та откидывается назад. Ее глаза закрываются. Ингрид встает и с силой бьет ее ногой в солнечное сплетение, с мрачным удовлетворением наблюдая, как агентша складывается пополам. Значит, она либо быстро пришла в себя, либо хотела применить такой же трюк. Впрочем, какая разница? Ингрид наносит еще один удар ногой, после чего бросается к стулу с бензопилой и с силой бросает орудие смерти в сторону поднявшейся на ноги серийщицы. Попадает в голову, но не оглушает, как планировала: женщина с воплем хватается за ушиб и как подкошенная рухает на колени, шипя от боли. — Сука! Тупая сука! В этом зверином крике столько ненависти и ярости, что Гром на секунду чувствует, как мурашки ужаса бегут по коже. Но времени на раздумья нет. Она хватает со стола первое, что попадается под руку — обвалочный нож, и поспешно разрезает веревки на руках блогерши. Та бьется в истерике и пытается впиться ногтями в ее лицо, совершенно потеряв самообладание и понимание происходящего. Приходится отвесить ей как можно более смачную пощечину чувствуя как внутри разливается своего рода удовлетворение. — Как только освобожу ноги — бежишь к выходу. С двумя мишенями даже Каштановый Человек не сможет справиться. Струмина сначала судорожно кивает, а затем, резко побледнев, меняется в лице. Ингрид поспешно разворачивается. Как раз вовремя, чтобы столкнуться лицом к лицу с соперницей, подошедшей уже почти вплотную На ее лице и руках — кровь. Ее губы побелели от бешенства. Она растрепана. Ее колотит от ненависти, распирающей изнутри. Она держит в руках бензопилу. Она пытается запустить ее, но трясущиеся руки не позволяют ей сделать это. Четвертая ошибка — поддаться эмоциям. Ингрид моргает. Каждая клеточка ее тела невыносимо болит. Она понимает, что женщина что-то говорит ей. Видит движения ее рта, но в ушах невыносимо звенит. Кажется, этот звон никогда не кончится. Но он прекращается, и она слышит все тот же безумный, отвратительный, дикий смех. Никогда больше так не делай. Знаешь, мне снилось что ты умерла. Просто пообещай мне, что ты будешь себя беречь. …я не хочу потерять тебя. …мне действительно очень важно, чтобы ты присутствовала в моей жизни… Все происходит слишком быстро. Александра Лаврентьевна отшатывается назад. Ее глаза и рот широко раскрыты. Из ее горла бьет фонтан крови. Бензопила с оглушительным стуком валится на пол из разжавшихся пальцев. Ингрид моргает недоуменно и переводит взгляд на нож в своих руках, но они пусты. А вот в горле у женщины торчит лезвие, всаженное в тело по самую рукоятку. — Нет… Это шутка. Это просто какая-то дурацкая, идиотская шутка. Но это реальность. Женщина напротив нее шепчет что-то неразборчивое и валится на пол. Мертвой. *** Остаток дня проходит словно в тумане. Ингрид на автомате освобождает ноги блогерши, гладит ее по голове, пока та рыдает уткнувшись головой в ее плечо. Когда рыдания наконец сходят на нет, Ингрид освобождается из объятий, отпинывает бензопилу в сторону и закрывает глаза Александре Лаврентьевне Кношевской. К горлу подступают рыдания но она подавляет их. У нее есть дела поважнее. Сначала — звонок Федору Ивановичу с кратким рассказом о ситуации: Каштановый человек обезврежен. Блогерша спасена. Нужно прислать людей и криминалистов. В голову внезапно приходит мысль, что нужно бы поставить себе тампон, запас которых она всегда носит с собою в куртке на всякий случай. На штанах обнаруживается кровавое пятно — первый и второй дни у нее всегда самые сильные. Нужно бы повязать куртку на пояс, но Ингрид забивает на это. Подумаешь, видно. Что естественно, то не безобразно. Потом — обыскать дом, в надежде найти Леру. И они действительно находят ее. На чердаке, переоборудованном в полноценную детскую комнату. Девочка крепко спит, накачанная снотворным. Видимо, чтобы не спустилась на нижний этаж в самый неподходящий момент. Ингрид думает пару секунд, а потом вызывает Скорую — на всякий случай. Струмина снова заходится в рыданиях. Она обнимает и расцеловывает дочь, а потом опускается на колени и начинает целовать руки своей спасительнице, но Ингрид морщится и решительно поднимает ее обратно на ноги, сообщив, что будет вполне достаточно думать своей головой и не делать глупостей. — Она уже говорила вам, почему так возненавидела вас? — Да. Перед тем как всадить шприц. Я сначала даже не поняла о чем она… Знаете, я всегда придерживалась мнения, что мать сама прекрасно знает, что нужно делать. И давала ответы только исходя из того склоняются они к позитивному или отрицательному ответу. Это всегда видно по сообщениям. — Ну да, конечно. — По крайней мере в большинстве случаев… не представляю, как я теперь смогу смотреть им в глаза. Даже на аватарках. Может быть, рассказать им все, как есть? Как вы думаете? — Делайте что хотите. …Подкрепление прибывает быстро. Стрелков, конечно же, вместе с ними. Он говорит что-то про кражу, убийство, уголовную ответственность. Про то, что по ней Кресты плачут. Про следствие по поводу правомерности ее действий. Что она отстраняется от работы на время разбирательства. Что еще хоть одна выходка с ее стороны и он выкинет ее из органов с волчьим билетом. Что она слишком стремится доказать свою пригодность, но пока доказывает исключительно бесполезность. Сурин тоже здесь. Он говорит ей, что она сама виновата, потому что вечно лезет туда, куда не следует. Что она воровка, которая просто украла дело у него. Федор Иванович советует ему прикусить язык, говорит, что угнанную машину нашли и уже транспортируют обратно к владельцу. Спрашивает как она. Ингрид отвечает, что нормально, но они оба знают, что это ложь. Потому что Ингрид нельзя-убивать-людей Гром только что прикончила человека, бездумно всадив ему нож в глотку. Сама. Своими собственными руками. Девушка отходит в сторону и просматривает телефон на наличие пропущенных звонков. Их тринадцать, и все — от Дубина. Евгений Борисович подходит к ней, сообщая, что они добрались до видеокамеры раньше Стрелкова. Ингрид пожимает плечами. Ей плевать. В голове раздается пение Даши. Ингрид начинает подпевать ей, мурлыкая мотив мелодии себе под нос. Она закуривает и садится на ступеньки дома, пока вокруг кипят следственные работы, невидящим взором уставившись куда-то в пространство перед собой. А потом вдруг ловит себя на том, что тихонько раскачивается. Вперед-назад. Вперед-назад. *** Вернувшись в город Ингрид бесцельно бродит по улицам. Ей кажется, что люди показывают на нее пальцами. Убийца. Убийца. Убийца. В голове продолжает напевать Даша Савельева. Мир вокруг похож на одну большую, несуществующую иллюзию. Зазеркалье. Как будто все это на самом деле происходит с кем-то другим. Телефон начинает вибрировать. Разумовский. Ингрид отупело пялится на экран, не зная, как поступить. Вряд ли он захочет общаться с ней теперь, когда у нее на руках кровь. Он, правда, пока об этом не знает. Но ей все равно нужно держаться от него подальше. Она стала грязной. Она не хотела пачкать его своим присутствием у него в жизни. Сергей сбрасывает звонок, но сразу же начинает звонить по-новой. После четвертого звонка Ингрид сдается. Вдруг это что-то связанное с Волковым? Вдруг ему немедленно нужна помощь? — Как ты себя чувствуешь? Вот так, с ходу. Без приветствий. — Нормально. Это ложь. Но сказать правду у нее не хватит моральных сил. Ей совсем не хочется, чтобы он узнал о случившемся от нее. — Знаешь, я тут решил на всякий случай проверить блог… — В этом уже нет нужды. Но спасибо. Я ценю твой энтузиазм. — Ингрид, я знаю… — В этом уже нет нужды, — она с силой вонзает ногти себе в ладонь, чтобы сохранить спокойный холодный тон. — Извини, я не смогу сегодня приехать. У меня много работы. — Да послушай… — У меня правда много работы, — выдержка все-таки начинает изменять ей. — Ингрид, я… — Да неужели так сложно перестать до меня доебываться?! — глаза обожгло слезами. — Просто отвали от меня, понял?! Отвали! Отъебись! Отстань! Она с размаху швыряет телефон об асфальт. И меланхолично наблюдает как ее неубиваемая старушка «нокиа» разлетается на куски.