The Heir to the House of Prince | Translation

— Ты позовёшь Чжоу на бал? Седрик напряжённо смотрит на Гарри. Они гуляют по снегу вокруг озера ранним утром, пока все ещё слишком сонные, чтобы их заметить. В животе у Гарри что-то скручивается при мысли о волосах Чжоу, похожих на тёмное масло и сияющих в полёте. Но Седрик смотрит на него тем самым взглядом, который появился с тех пор, как Гарри победил дракона в первом задании и Седрик взял его за руку в палатке Чемпионов и прошептал: «Ты справился. Я рад». — Я... я не знаю. — Гарри сглатывает. Он хочет позвать Седрика или чтобы Седрик сам его позвал, но знает, что нельзя. Гриффиндорский Мошенник соблазняет единственного Настоящего Чемпиона Хогвартса. Слизеринцы — козлы, но разъярённые барсуки — совсем другая песня. Гарри вряд ли бы выжил. — А если я её позову? — Седрик держит руки в карманах мантии. В его медово-каштановых волосах путаются снежинки. — Что? — выпаливает Гарри. — Тебе нравится Чжоу? — Нет, но она нравится тебе, и меня это не радует, — хмурится Седрик. — Прости. Гарри пристально на него смотрит. Вид у него совсем не извиняющийся, что странно, потому что из всех семнадцатилетних парней Седрик — самый большой джентльмен, которого Гарри только знает. — Она мне нравилась. В прошедшем времени, — выдавливает Гарри. — Больше нет. Седрик улыбается, медленно и сексуально. Гарри кажется, что Седрик точно знает: от этой улыбки у него чувство, будто от согревающего заклинания. — Хорошо. Тогда я приглашу её. — Какого хуя, Седрик? — срывается Гарри. Он начинает раздражаться. Чжоу красива и нравится ему меньше, чем Седрик, но он всё равно совсем не хочет, чтобы эти двое были вместе. Частично потому, что они оба кажутся ему настолько обаятельными, что вполне могут друг в друга влюбиться. Седрик знает. Не может быть, чтобы он не знал. Между ними уже было больше улыбок, шуток и случайных (по ощущениям вовсе не случайных) прикосновений, чем Гарри испытывал за всю свою жизнь. — Эй, спокойно, драконоборец, — ухмыляется Седрик и по-настоящему берёт его за руку, мягко поглаживая пальцем его сжатый кулак. Услышав прозвище, Гарри чувствует, как слегка подпрыгивает сердце. — Я хочу выбрать её только потому, что не могу позвать человека, с которым мне правда хочется пойти. И я не хочу, чтобы ты влюбился. По крайней мере, в неё. Седрик со значением поднимает брови. Гарри тяжело сглатывает. — О. Он разжимает кулак и переплетает дрожащие пальцы с пальцами Седрика. Он держит Седрика Диггори за руку. Седрика-блять-Диггори. Тот ухмыляется шире и придвигается к нему, загораживая Гарри от замка и всех, кто может наблюдать за ними в окно. — Значит, вот как мы поступим. — Седрик наклоняется и тихо шепчет ему на ухо. Гарри задерживает дыхание. — Я приглашу Чжоу на бал, ты пригласишь какую-то другую девушку, а потом, когда выяснится, что мы оба дерьмовые танцоры и невнимательные партнёры, мы вместе прокрадёмся в сад. — И чем займёмся? — резко вдыхает Гарри. Он никогда так не делал, никогда не подпускал никого так близко, кроме разве что Гермионы с её неумолимыми объятиями. Но впервые в жизни он этого хочет. — Тем, о чём я думал ещё с Чемпионата мира по квиддичу. — Седрик проводит тёплым пальцем по холодным губам Гарри. Его пробирает дрожь. — Этим. Седрик запрокидывает его голову назад твёрдой мозолистой рукой и целует его. Гарри чувствует падающие на лицо снежинки, пылающие от холода щёки и тёплый язык Седрика во рту. На какую-то секунду всё идеально, а потом появляется ужасающий вкус смерти. Вспыхивает зелёный свет. Гарри открывает глаза, и Седрик лежит на земле, карие глаза больше не смеются, а тело окоченело. Снег вокруг него превращается в пепел, и Гарри кричит от раздирающего его Круциатуса. Он слышит бесконечный высокий смех, и озеро вокруг него превращается в бесконечные коридоры, и его наполняет тошнотворная, обжигающая нужда. Шрам кошмарно пульсирует. Гарри просыпается, глотая воздух, и его рвёт на пол желчью. Это худший из его снов, где воспоминания перемешиваются с ужасом и странной одержимостью Волдеморта чёрными мраморными дверьми. Гарри не думает, что Том увлёкся дизайном интерьеров. У Риддла есть планы, Гарри их чует и ненавидит. Отвратительное сочетание мыслей Тома, кладбища и самых драгоценных воспоминаний о Седрике вызывает в нём счастье, раздражение, страх и, хуже всего, немного возбуждения. Думать о губах Седрика, ощущая отчаяние Тома — пиздец какое тошнотворное испытание для мозга. И его тошнит. Снова. После этого он прислоняется лицом к холодной стене и ждёт, пока желудок прекратит сжиматься. Я скучаю, Сед. Пошёл ты нахуй за то, что умер. Ненавижу тебя, Том. Пошёл нахуй за то, что никак не умрёшь. Он проводит рукой по лицу, проверяя, не кровоточит ли шрам. Его охренеть как жжёт, но крови нет. Он вздыхает и всматривается в светящийся в темноте будильник. Один из плюсов его изменившейся внешности — очки больше не нужны. Тео уже нашёл пару с обычными стеклянными линзами, их он будет носить, когда примет зелье. А это случится уже сегодня утром. На часах 23:57. Гарри смотрит на них, ожидая, пока пройдут последние три минуты до его пятнадцатилетия. Он задерживает дыхание. Он знает, что зря, потому что если его чему-то и научил последний месяц, так это тому, что надежда — та ещё хитрая сука. Но всё равно ждёт. Может, кто-то смог что-то отправить. Он вглядывается в небо в поиске сов. Минуты сменяются. 00:01. Ничего. 00:03. Ничего. 00:05. Небольшой бумажный самолётик влетает в окно с нарочитой неспешностью, которую могла создать только магия. Они не забыли. Они меня не бросили. Блять, да! Наконец-то! Он спешит к окну и ловит самолётик. Спасибо тому, кто это придумал, кто изобрёл какой-то умный способ обойти охранные чары — наверняка это Гермиона или Римус. Он быстро разворачивает его и замирает. На нём всего шесть слов, написанные кроваво-красными чернилами, и Гарри сразу понимает, от кого они. Кольцо Слизерина шипит. Теперь я могу дотронуться до тебя. Всего шесть слов, но их достаточно. Кладбище врывается в реальность вокруг него. Окровавленные дёсны и зубы, сжатые в кошмарной улыбке. Белый палец приближается к его искривлённому от омерзения лицу. Он прижимается к шраму, и тот взрывается обжигающей болью. Тогда он думал, что прямо там и умрёт. Иногда он размышляет, что, возможно, ему и стоило бы. — Блять. Записка выпадает из трясущихся рук. Он садится на кровати в темноте и теребит кольца. Ему хочется, чтобы Сахара была рядом, давила прохладной тяжестью на его ключицы и успокаивающе шипела. Гарри ложится обратно и глядит в потолок, наблюдая, как он из чёрного становится тёмно-синим, и час или два изо всех сил старается не ненавидеть своих друзей. Он знает, что у них что-то происходит, Сириус говорил об этом, но ему очень-очень сложно сейчас его не ненавидеть. У Сириуса есть Кричер. Сириус нашёл лазейку. Сириус потребовал Гримуар. Сириус мог бы послать подарок на день рождения. По-настоящему отстойный день рождения — это когда тебя поздравляет только Волдеморт. Спасибо, Том, мерзкий ты уебок. Он смотрит на часы. 02:14. Почему-то в нём просыпается зверский голод. Может, у него за три года появилась привычка пировать тортами в полночь на день рождения. Теперь он чувствует лишь пустоту. Гарри вздыхает, тянется к одной из книг Блэков и включает торшер у кровати. Раз заснуть не получается, торта у него нет, а до встречи с Тео в парке ещё много часов, можно и почитать. Гарри убирает с глаз непослушный локон и ставит себе задачу. Прочитать эту книгу. Не думать о дне рождения. Придумать, как помешать Тому дотронуться до него. Но когда Гарри думает о записке с тонкими красными буквами, он точно чувствует одно. Это знание глубже, чем мудрость, которой питают его кольца наследия, и убедительнее, чем вера в невиновность Сириуса. Послание Тома — не угроза. Это обещание.

***

Оно лежит на коврике у двери, когда Гарри выскальзывает на улицу в полдевятого утра. Письмо, адресованное ему. Гарри останавливается на нижней ступеньке и разглядывает его. На него кто-то наступил — наверняка Вернон по пути на работу. Дадли ещё спит, сотрясая храпом фотографии на полках, иначе обязательно бы нашёл его и начал издеваться над Гарри. Обычно Гарри радуется почте и не хочет выпускать её из рук, но у него в кармане всё ещё лежит записка от Волдеморта. Он осторожно подходит к письму. Стандартный конверт, какой можно купить в канцелярском магазине, и на нём обычная магловская почтовая марка, причём гашёная — доказательство, что его действительно откуда-то отправили, а не просто бросили на пороге. Почерк незнакомый. Он опасливо поднимает письмо. Для открытки какой-то странный размер. Конечно, волшебники умеют всё уменьшать, но мало кто из них стал бы утруждаться использованием Королевской почты. Точно так же мало кто из них смог бы зачаровать бумажный самолётик так, чтобы он влетел к нему в окно в полночь. Может, в этом году у нас будут сплошные пожелания счастья и здоровья от ебаных Пожирателей. Он переворачивает конверт. Его брови поднимаются при виде марки магловской юридической фирмы «Томсон Снелл и Пассмор» на обороте. Может, какой-то добрый маглорождённый волшебник подарил ему пожизненную страховку на день рождения? Гарри не слишком рвётся выяснять. Он запихивает письмо в задний карман. Потом слышит на кухне гремящие сковородки и стук каблуков по полу. — А, это ты, — морщит нос Петуния. — Хорошенько всё полей в палисаднике. Бегонии в доме напротив очень пышно выглядят. Она произносит это таким обвиняющим тоном, будто это Гарри тайно поливал лужайку миссис Соседки-через-дорогу. — Сейчас ввели запрет на полив из шланга, — говорит Гарри. — Я знаю! — Петуния даёт ему подзатыльник, быстро, как кошка. — В раковине бери воду, имбецил. С днём рождения меня. Когда Гарри заканчивает с поливом, он вымотан и ему жарко от беспощадного летнего солнца. Он знает, что бессмысленно сейчас умолять о завтраке. Петуния не отмечает день рождения Гарри, но всегда о нём помнит и бывает особенно жестока. Еды не будет — ни выпрошенной, ни украденной, ни какой-либо ещё. Гарри вздыхает, идёт в парк и ложится на карусель в тени. Он рассматривает зелёные листья у себя над головой и позволяет безразличию прокрасться в мозг. Оно ослабело с тех пор, как он стал проводить время с Тео, но сегодня оно, словно свинцовый яд, проникает в кровь и придавливает его к земле. — Когда у тебя день рождения? — спрашивает Седрик, когда они сидят на квиддичных трибунах в перерыве между полётами. Они стали так делать поздно ночью и рано утром, иногда даже приглашают Крама полетать с ними для прикрытия. Люди думают, что они просто сходят с ума, как и положено двум ловцам без квиддичных матчей, и так оно и есть, но это не единственная причина. — В июле. — Гарри берёт яблоко, которое протягивает Седрик, и вгрызается в него. У Седрика всегда с собой что-то вкусное. У него будто бесконечная миссия — накормить Гарри. Они ни разу не говорили о Тисовой улице. Гарри даже не знает, как можно поднять эту тему или просто сформулировать мысли, но думает, что Седрик всё равно догадывается. Он постоянно следит, чтобы Гарри не остался голодным. — Когда? — Седрик снимает квиддичные перчатки и разминает руки. Гарри обожает его руки. То, как одна ладонь полностью накрывает его шею сзади. То, как они легко обхватывают его за талию — как в тот раз, когда Седрик утащил его подальше от всех после второго задания, и они оба были мокрые насквозь и дрожали от холода, и он сердито отчитывал его за «комплекс героя», а потом целовал его холодные губы. — Тридцать первого. — Гарри сглатывает. — А что? — А то, — ухмыляется Седрик. — Мне не нравятся сюрпризы, Сед. — Этот понравится. — Седрик наклоняется вперёд и прижимается холодным носом к его шее. Гарри пробирает дрожь. — Обещаю. Гарри всё равно. Ему всё равно, что вместе с Седриком умер и тот сюрприз на день рождения, который он никогда не получит. Ему всё равно, что он мог бы полюбить Седрика, если бы выпал шанс — если такой ебанутый, как он, вообще умеет любить, конечно. Ему всё равно, что ему было четырнадцать, когда они впервые поцеловались, а теперь ему пятнадцать, а Седрику уже никогда не будет восемнадцать. Ему всё равно. Гарри с трудом сглатывает и пинает кроссовком пыльную землю, от чего карусель начинает медленно вращаться. Листья и жгучее небо лениво крутятся вслед. Убей лишнего. Наверное, это главный аргумент в пользу того, что Том Риддл — абсолютнейший дебил. Сравнивая Седрика Диггори, мистера идеальные-волосы-добрые-глаза-хорошие-манеры, сдавшего СОВ на все высшие баллы, будущего старосту школы, и Гарри Поттера, только полный долбоёб мог решить, что лишний здесь Седрик. Лишним был я. Всегда был лишним. Я должен был оказаться лишним. — Гарри. Он слегка поворачивает голову. Тео стоит возле карусели, глядя на него. Сахара обёрнута вокруг его запястья, как декадентский браслет. Гарри знает, что рад их видеть, знает, что ему нравится Тео в образе заклинателя змей, но он не чувствует этого. Он продолжает смотреть в небо. — Привет. — Всё хорошо? — Конечно. Молчание. Гарри не прерывает его, не смотрит на них. Он позволяет карусели медленно перемещать его по кругу, будто плавающую на волнах деревяшку. Он размышляет, похожее ли чувство бывает, когда плаваешь в море. Вдруг вращение останавливается. Гарри поднимает взгляд. Тео смотрит на него сверху вниз, держа рукой металлический поручень. Гарри приподнимает брови. Тео ненавидит трогать магловские качели, карусели и прочее. Он подталкивает лодыжку Гарри ботинком. — Подвинься. Гарри повинуется после секундной паузы. Он слегка сдвигается в сторону на ребристом металле, чтобы освободить место для Тео, и вот они оба лежат на карусели, почти соприкасаясь головами и глядя на листья сверху. Сахара шипит, проползая по ним двоим, и устраивается, обернув хвост вокруг запястья Тео, а голову — вокруг подбородка Гарри. — Тебе грустно, — шипит она. — Да, — отвечает Гарри. Нет смысла отрицать. — Хочешь поговорить об этом? — спрашивает Тео. — Нет. Гарри чувствует, как Тео отталкивается ногой от земли, раскручивая их сильнее. Небо лениво вертится у них над головами. — У тебя день рождения, — тихо говорит Тео. — Я знаю, — фыркает Гарри. — Мне сообщили. — Получил открытку? — Нет, только смертельную угрозу, подозрительное письмо и ночной кошмар. Тео вздыхает и награждает Гарри щелчком в бок. — Первое, пожалуйста. Гарри протягивает ему записку. На ней нет никаких проклятий или чар принуждения — от первых Гарри знает заклинание из библиотеки Блэков, а о втором позаботилось бы их же кольцо, так что рисков нет. Тео разглядывает записку. — Это от мистера Риддла? — От мистера Риддла-младшего, — усмехается Гарри. — Да. — Что это значит? — Тео трогает каждое слово по очереди. Гарри сглатывает. Они не говорили о кладбище подробно, Гарри обсуждал его только с Дамблдором и Сириусом. — Он взял у меня крови, чтобы получить мою защиту и дотронуться до меня после Квиррелла. — Гарри рассматривает кроваво-красные буквы. — Он так и сказал. Что может дотронуться. И потом это сделал. Тео каменеет. — Правда? — Здесь, — указывает Гарри на шрам. — Его жгло. Он смеялся. Много. Ему нравилось. — Ну конечно, сраный он садист, — беспечно говорит Тео. Гарри ухмыляется. Другие были бы в шоке, но не Тео. Никогда. — Ты кому-нибудь рассказывал? Гарри фыркает и отворачивает голову, прижимаясь щекой к пыльному металлу. Он позволяет обиде слегка просочиться в его голос. — Кому бы я сказал? Если они и получают мои письма, то ответить всё равно не могут. Какая-то хрень с охранными чарами. Единственный, кому я, по их мнению, должен бы сказать, это Дамблдор. А я на него злюсь. — Что насчёт Блэка? — Ты про мудака, который так и не ответил мне после того, как потребовал ебаный Гримуар? Который даже не послал открытку, хотя я знаю, что он мог? — Гарри фыркает и направляет злой взгляд на качели. Глаза щиплет. Он не будет из-за этого злиться. Они не говорили про Сириуса и Гримуар, они вообще почти не говорили о Сириусе, Тео только знает, что Кричер крадёт у него вещи. — Понятно. — Тео ненадолго замолкает. Гарри закрывает глаза. Ничего не говори. Не говори, что Сириус напишет и всё будет хорошо. Не ври мне об этом. Ты сделаешь только хуже. — Тогда второе, — говорит Тео. Гарри поворачивает голову и тупо смотрит на него. — Что? Тео переворачивается набок, чтобы взглянуть прямо на Гарри, подпирая локтем голову. Он упирается в него коленями, но никто из них не двигается. Сахара, шипя, сползает с груди Гарри и ложится между ними, словно чешуйчатая холодная грелка. — Подозрительное письмо. — Тео пощёлкивает пальцами. — Давай его сюда. Он обменивает записку от Волдеморта на странное юридическое письмо. Гарри суёт записку обратно в карман, и кольцо Слизерина шипит. Оно хочет уничтожить её, но Гарри пока не собирается этого делать. Он может дотронуться до меня. Я лишний. На его месте должен был быть я. — Оно магловское, — медленно говорит Тео. — Что в этом подозрительного? — Я не знаю ни одного магла. Тео приподнимает брови. — Не может быть. — Ну ладно, с несколькими я знаком, но никому из них я не нравлюсь. И уж точно они не стали бы мне писать, — исправляется Гарри. — Думаю, это какой-то маглорождённый подарил мне страхование жизни — Загадочник ведь точно меня прикончит. — Твоя мать была маглорождённой. — Тео смотрит на него, как на идиота. — Это может быть твой родственник. — Ты же в курсе, что моя тётя — мамина сестра, да? — Гарри со значением смотрит на Тео, зная, что объяснять не придётся. У Тео тоже есть тётя. Он знает, что кровные узы — не гарант доброты. — Наверное, стоит просто его выкинуть. Хватит с меня дерьмовой почты на сегодня. В мой день рождения. — Не кисни. Вот... — Тео закатывает глаза и быстрым движением открывает письмо, невзирая на возражения Гарри. Он садится и читает его. Гарри на мгновение задерживает дыхание. — Страховка? — хрипит он. — Нет. — Тео поднимает на него ровный, задумчивый взгляд. Впервые с момента знакомства Гарри не понимает выражение его лица. — Оно от Грейнджер. — Что? Гарри хватает письмо, поспешно садится рядом с Тео и читает. Их ноги переплетены, но Гарри всё равно, он даже не может об этом думать, жадно читая долгожданные слова. Естественно, Гермиона написала гребаное эссе. Дорогой Гарри, Я отправила это письмо адвокатам родителей с подробной инструкцией скопировать его и отправить тебе. Это единственный способ, который мне удалось придумать, чтобы с тобой связаться. Я попробовала все магические способы, которые только смогла найти, но потом книги стали отсюда пропадать, так что я не смогла продолжить исследование. Потом Дамблдор сказал нам совсем перестать писать и не объяснил почему, ох, Гарри, я чуть с ума не сошла. Мысль о том, что ты там заперт, просто кошмарна. Мы никому не сказали. Мы хотели, прости, Гарри, я почти сказала Биллу Уизли, каково тебе там, но Рон отговорил меня, напомнил, что мы обещали. Но, Гарри, они бьют тебя? Всё хуже, чем прошлым летом? Рон считает, что ты справишься, что ты сильный и «хитрый п*здец» (его слова, не мои), но я так за тебя волнуюсь. Хотела бы я, чтобы ты разрешил нам сказать хоть кому-то, ты говорил, что Дамблдор знает, но когда я попыталась напомнить ему, через что ты проходишь, что ты «не ладишь» со своими родственниками, он просто мне улыбнулся. Он сказал, что ты в самом безопасном месте. Я ему не верю. И это практически худшее из всего, ведь если Дамблдору нельзя доверять, то кому тогда можно? Я не могу сказать тебе, где мы, и мне так жаль, но я буквально не могу. Я в безопасности, не беспокойся. Я с семьёй Уизли и Бродягой. Почти уверена, что Бродяга связался с тобой за спиной у Дамблдора и Дамблдор узнал. Поэтому нам больше не разрешают тебе писать. Я не знаю, чем Бродяга занимался, но честно, Гарри, с ним что-то не так. Ему намного хуже. Рон говорит, что он сумасшедший, что это генетическое, но мне кажется, дело в том, что он сидит взаперти в этом месте. Лунатик говорит, что нам нужно проявить понимание, и я понимаю, я знаю, что где-то внутри он хороший человек, но если он скрывает тебя от нас тем или иным способом, клянусь, я никогда его не прощу. Я почти жалею, что не осталась дома с мамой и папой, тогда я хотя бы смогла навещать тебя в Суррее, но Дамблдор говорит, что это слишком опасно для тебя. Маглорождённая и лучшая подруга Гарри Поттера — отличное сочетание! Сейчас для всех наступили опасные времена, но особенно для нас. Я знаю, что ты будешь меня немножко ненавидеть за эти слова, но Будь Осторожен. Так и слышу, как ты стонешь, что я капаю тебе на мозги, но мне всё равно. Не делай ничего необдуманного. Не бросайся с головой в план побега, хотя я и представляю, как тебе хочется. Лунатик обещает, что тебя скоро заберут оттуда. Думаю, ему ещё можно доверять. Мы получаем твои письма, хотя наши тебе не доходят. (Не понимаю, почему. Что за бред! Почему вдруг охранные чары, под которыми ты жил последние четыре года, резко перестали пропускать почту?) Ты ничего не писал уже несколько недель. Надеюсь, это только из-за чар и ничего ужасного не произошло с твоим кошмарным дядей. Надеюсь, ты занят делом и не попадаешь в неприятности. (В понятие неприятностей включаются опасные существа, особенно твой ненавистный кузен). Я, конечно, уже закончила все домашние задания и заставила Джинни, Рона, Фреда и Джорджа сделать то же самое. Я составила для всех учебное расписание, но только я его и соблюдаю. Фред и Джордж подожгли свои. Так что мне больше нечем заняться, кроме беспокойства о тебе, ну и ГАВНЭ, конечно. Тут есть домовой эльф, но я ему не очень нравлюсь. Бродяга не разрешает связать ему шапку. Я не знаю, что ещё сказать, но не хочу заканчивать письмо. Я не смогу отправить ещё одно таким способом, для этого мне пришлось соврать, что мама с папой попросили прислать информацию для продления страховки, и мне будет тяжело объяснить, зачем я отправляю длинные письма магловским адвокатам, и всё равно ты не сможешь ответить. Я не могу дать адвокатам наш адрес. Очень хочу, но не могу. Хотела бы я, чтобы мы втроём были в безопасном месте и я могла обнимать тебя каждый день. Чтобы я могла отправить тебе подарок на день рождения. Я хочу обнять тебя и сказать, что ты не виноват в происходящем и как бы плохо тебе ни было, оно того не стоит. Пожалуйста, помни об этом. Я так сильно тебя люблю, Гарри. Оставайся в безопасности, оставайся в живых. Твоя лучшая подруга, Гермиона Джин Грейнджер. Гарри осознаёт, что тихо смеётся. Смеётся и плачет. Слёзы катятся по щекам, а руки дрожат. Ноги Тео всё ещё переплетены с его. Когда он опирается спиной на металлическую ручку карусели, Тео смотрит на Гарри, кладёт руки на его колени и успокаивающе поглаживает их большими пальцами. — Чёрт, — бормочет Гарри, прижимая ладонь к глазам. — Прости. — Она тебя любит. — Тео странно на него смотрит. Таким взглядом он смотрел на Сахару, когда та впервые вползла на его руку. Заинтригованным и обеспокоенным. — Это правда, — тихо смеётся Гарри. — Любит. Я думал... Не знаю, что я думал. Может, что она перестала. Или что любила недостаточно. Блять, я ненавидел её. — Он откидывает голову на ручку и зажмуривает глаза. — Я так её ненавидел. Хотел, чтобы ей было больно. Я ублюдок. Вот в чём проблема, когда ублюдок-психопат вторгается в твои сны. Ты становишься ублюдком по совместительству. — А ты любишь её? — спрашивает Тео. — Конечно. — Тео передёргивает. — Но не так, — спешно добавляет Гарри. — Она мне как сестра. Она не нравится мне в этом смысле. Не то чтобы мне вообще не нравились девушки, иногда нравятся... — Теперь настала очередь Гарри вздрогнуть. — Некоторые. Время от времени. Просто... не прямо сейчас. Тео долго не отрывает от него взгляда. Потом кивает. — Тогда ладно. — Он смотрит на письмо. — О чём это она? Он указывает на фразу оно того не стоит. Гарри тяжело сглатывает. Хогвартс, астрономическая башня, предпоследний день семестра. Гарри стоит там один на рассвете, думая о Седрике, думая о Волдеморте, думая о предстоящих бесконечных неделях у Дурслей. Он глядит на Запретный лес и делает шаг к краю. Без определённой цели, он ведь не дурак, просто хочет почувствовать. Дыхание опасности, колотящееся сердце, долгая, головокружительная угроза падения. — Гарри? — Её голос за спиной так тих, так нерешителен. Он оборачивается. Тёмные лохмы топорщатся под шёлковой косынкой, которую она всегда надевает на ночь. Глаза расширены в сочувствии, губа дрожит. Гарри внутренне вздыхает. Нет смысла лгать. Это Гермиона. Если этот год чему-то его и научил, так это тому, что она на его стороне. Всегда. — Я просто хотел что-то почувствовать, — говорит Гарри, изгибая губы в не-улыбке. — Что угодно. Ощутить себя живым. — Я знаю, это ужасно, — медленно выдавливает она. Гарри видит, как она напряжена, будто натянутая тетива, и готова вырвать его из рук опасности. — Я знаю, невыносимо, что он вернулся, а Седрика больше нет, но как бы плохо ни было, Гарри, это... — Она указывает рукой на край, за которым рискованная высота. — Никогда того не стоит. Ничто не стоит твоей жизни, Гарри. — Амос Диггори не согласился бы. Гермиона кивает. Гарри виделся с Диггори вчера. Он видел это в глазах Амоса. Обвинение. — Знаю. Но я не Амос Диггори. Она осторожно протягивает руку. Он позволяет взять себя за руку и увести подальше от края, позволяет ей верить, что мысленно он не стоит на этом краю каждую секунду каждого дня с момента гибели Седрика. Она сжимает его в таких крепких объятиях, что он начинает ловить ртом воздух. — Ты меня душишь, — бормочет он. — Да. Потому что ты жив, Гарри, — яростно шепчет Гермиона. Чёрные кудри щекочут его лицо, обдавая запахом кокоса. Он глубоко его вдыхает и позволяет ей вдавить в него жизнь. — Я хотел причинить себе вред. Когда всё это случилось, — угрюмо говорит он Тео. — Гермиона знает. Тео сверлит его взглядом. Его ладонь сжимает колено Гарри почти до боли. — Потому что... Диггори умер. — Гарри замечает, что он никогда не зовёт его Седриком. — И ты... хотел бы, чтобы он жил? — Я хотел бы, чтобы я умер, — рычит Гарри, против воли сжимая руки в кулаки. Под веками зелёная вспышка, в костях полыхает пламя. Закончи это, просто прекрати всё это сейчас же. — Вместо него. — И ты... всё ещё этого хочешь? — Тео не отрывает глаз от его лица, но Гарри не может встретиться с его взглядом. Он смотрит на слова Гермионы. — Нет. — Лжец, — шипит Сахара. — Все лгут, — шипит Гарри в ответ, позволяя ему обвиться вокруг его бедра, будто это бревно. — Змеи — нет. — Скажи это слизеринцам. — А я рад, что это был он. Слова Тео звучат так резко, что Гарри дёргает головой и смотрит на него. Тео смотрит в ответ яростным, диким взглядом. Глаза сверкают серебром, челюсть напряжена. — Ты... ты рад, что моего вроде бы парня убили? — медленно спрашивает он. Даёт Тео время взять слова назад. — Я рад, что мёртв он, а не ты, — говорит Тео. — Не думаю, что это вопрос или-или, — прохладно отвечает Гарри. — По твоим словам получается именно так, — парирует Тео. — Он или ты. Хорошо. Я выбираю тебя. Убейте Диггори. Мне плевать. Хочу, чтобы ты жил. — Убейте Диггори? — Убей лишнего. Руки Гарри немеют. — Какого хуя, Тео? Ты не должен делать выбор, никто не должен был умереть! Мы вообще не должны были там оказаться! — Именно. — Тео со значением наклоняется вперёд. Почему-то он крепко держит руки Гарри за запястья, словно боится, что он начнёт себя избивать. — И несмотря на то, что ты это знаешь, ты не хочешь, чтобы он был жив. Ты хочешь, чтобы ты погиб вместо него. Как будто чью-то жизнь было необходимо забрать, а ты обязан был выступить добровольцем. Но это не так. Ничью жизнь не нужно было забирать. Гарри сидит, уставившись на Тео, и уже не в первый раз думает, что он, кажется, нашёл единственного пятнадцатилетнего подростка умнее Гермионы Грейнджер. У него такое чувство, будто лёд, сковавший его сердце в ночь кошмара, потихоньку тает. Гарри кивает. Тео медленно отпускает его руки и достаёт из кармана маленький фиолетовый флакончик. Вокруг пробки обмотана цепочка. — Что это? — спрашивает Гарри. — Подарок на день рождения, — улыбается Тео. — Наше зелье. — Так я сделал собственный подарок на день рождения? — шевелит бровями Гарри. — Как-то дёшево для принца, Нотт. — Когда ты повторяешь эту шутку, смешнее она не становится, — закатывает глаза Тео. — И если только нарезка ингредиентов не делает из тебя эксперта по зельеварению, ты не сделал ничего. — Я знаю, — ухмыляется Гарри, вертя фиолетовую бутылочку пальцами. Она хрустальная и выглядит прелестно. Пусть он и знал, что сегодня они выпьют зелье, пусть он и оплатил ингредиенты сам, всё равно ему нравится поступок Тео. Он превратил зелье в воспоминание на будущее, оставив вещицу на память. Нечто ценное. — Спасибо. — Ещё не всё. — Тео прикасается к серебряной цепочке вокруг пробки. — Это тоже тебе. — Что это? Гарри аккуратно разматывает её. Она сделана из превосходного серебра, и на ней крошечный серебряный кулончик размером с ноготь Гарри. На нём что-то напоминающее букву, но на неизвестном ему языке. — Это руна. Она принадлежала моей матери, — тихо говорит Тео. — Она исцеляет. Гарри знает, что это значит. У Тео мало что осталось от матери. Отец держит все её вещи под замком. — Ты уверен, что хочешь мне её отдать? — спрашивает Гарри. — После этой истории — больше, чем когда-либо, — отвечает Тео. Он наклоняется вперёд и любовно поглаживает цепочку. — К тому же носить её некому. Я не могу, потому что тётя будет... недовольна. Хочу, чтобы она была у друга. Тео спотыкается на слове «друг». Гарри предполагает, что он просто не привык считать его одним из своих друзей. Три недели назад у него самого могло бы быть такое же чувство, но теперь, по правде говоря, он не представляет мира без Тео. — Ладно. Цепочка достаточно длинна, чтобы надеть её через голову. Кулон ложится на середину его груди и слегка согревает сквозь футболку. Дружелюбная магия. Он улыбается. — Спасибо. — Пожалуйста. — Тео снова странно на него смотрит, но потом Гарри приходит в голову, что, наверное, чудно видеть украшение матери на шее товарища, так что он меняет тему, приподнимая флакончик с зельем. — Давай тогда выпьем? Согласно инструкции, действие зелья основано на визуализации цели. Тео легко — он может просто поглядеть на свои синяки, представляя чистую кожу. Гарри чуть труднее. Они вместе решили, что он воспользуется помощью кольца Поттеров для концентрации, а для фокусирования на цели возьмёт фото Джеймса Поттера. Он достаёт фотографию и кладёт её на карусель. — Минутку. Тео протягивает руку вперёд. Он медленно зарывается ею волосы Гарри. Тот не двигается, замерев, словно заяц, попавшийся на глаза лисе. Какого хуя. Рука Тео глубже погружается в его кудри и слегка тянет за них. Гарри изо всех сил следит, чтобы не сбилось дыхание. Никто не трогал его, не гладил его так после Седрика, и даже сам Седрик не делал это вот так. С силой. По-собственнически. До мурашек по спине. Потом Тео убирает руку. — Что это было? — едва хрипит Гарри. — Мне нравятся твои кудряшки, — улыбается Тео. — Буду по ним скучать. — Э-э-э-э-э... Мозг Гарри временно его покинул. Тео просто улыбается ему и достаёт палочку. — Раз уж мы начинаем, надо кое-что сделать. Тео прикасается палочкой к своей голове. Гарри видит, как его руки темнеют не только от бесчисленных синяков, но и от ожогов. Подняв взгляд, он видит фингал у него под глазом. Тео пожимает плечами. — Ночь выдалась плохая. Гарри думает, что дело должно быть по-настоящему плохо, если пятикурсник-вундеркинд, который сам выучил чары гламура, неспособен сделать их достаточно сильными, чтобы скрыть вообще всё. Если кольцо Ноттов не смогло его исцелить. Он не спрашивает, почему именно было плохо, так же как Тео не спрашивает, почему Гарри попросил Рона и Гермиону никогда никому не рассказывать о Дурслях. Потому что он знает. Гарри сглатывает и ощущает кипящую в жилах ярость. — Когда-нибудь я сделаю ей больно за всё, что она сделала с тобой. Гарри наклоняется вперёд и проводит большим пальцем по синяку на щеке Тео. Он не обещает справедливости, для неё он слишком долго прожил у Дурслей, но он может пообещать возмездие. Как его периодическая маленькая месть Дадли, которая — пообещал он себе — когда-нибудь превратится в большую. Тео заслуживает того же. Тео кивает. Гарри берёт бутылочку. — Тогда давай. Гарри пьёт первым, глотает половину зелья и чувствует, как скользкая жидкость, по вязкости напоминающая болотную жижу, стекает в его горло. Он протягивает бутылку Тео и обращается к магии кольца Поттеров. Горячий чай и пирог с патокой. Огонь и хвосты фениксов. Руку покалывает от мягкого тепла пламени, мерцающего в зиме. Он смотрит на Джеймса Поттера, на лицо человека, который погиб за него. Он замечает мягкий подбородок, бледную кожу цвета слоновой кости, более круглые глаза, более прямые волосы. Мне нравятся твои кудряшки. Гарри чувствует, как работает зелье, его кожа словно растягивается и скукоживается одновременно. Он закрывает глаза от неприятных ощущений. Когда он их открывает, он видит свои руки. Определённо снова белые. — Пахнешь мёртвыми существами и растениями, — шипит Сахара, задевая языком его запястье. — Это из-за зелья. Из-за него я теперь похож на ложного предка. — Из-за него ты ужасно пахнешь. — Вот, — Гарри вытягивает палец, думает о чешуе, и пауках, и тёмных норах, в которых прячутся вкусные зверьки. Кольцо Слизерина выстреливает вспышками молний, которые Сахара ловит на язык. — Лучше? — Намного. Гарри смотрит на Тео и ухмыляется при виде его исцелённых рук без единого синяка. Тео глядит на него, закусив губу, словно сдерживая смех. — Что? — вопрошает Гарри. Он нервно похлопывает себя по щекам. — Я проебался? — Нет, ты снова похож на Гарри Поттера, просто... — Тео фыркает от смеха. — Твои волосы. Они немного вьются. Больше, чем раньше. Выглядят скорее как твои настоящие волосы. — Правда? — Гарри проводит по ним рукой. Он ожидал почувствовать растрёпанные прямые космы, с которыми жил всю жизнь, но вместо них ощущает взъерошенные волны. Не совсем кудри, которые появились у него недавно, но и не совсем его старые волосы. — Хм. Странно. — Ты не хотел поттеровские волосы? — Нет, я думал о Джеймсе, я старался его представить... — Мне нравятся твои кудряшки. — Ой. — Что? — Ничего. — Гарри физически ощущает, как покрывается румянцем. Он утыкает взгляд в руки. — Наверное, я хотел сохранить кудряшки. — Хмм. Гарри мог бы взглядом прожечь дыру в металлической карусели. Его ноги всё ещё переплетены с ногами Тео. Он думает отстраниться, но тут рука Тео, чудесным образом приобретшая здоровый вид, влезает в его поле зрения. Она проскальзывает ему на грудь, берётся за кулон с руной и слегка тянет. Гарри неохотно поднимает взгляд. Тео изгибает брови, указывая глазами на пустое пространство между ними. Гарри позволяет утянуть себя вниз за цепочку, ложится обратно на пыльный металл и смотрит на небо. Он вздыхает. Его колено лежит на колене Тео. Тот всё ещё держит кулон, поигрывая с руной и легко опираясь запястьем на грудь Гарри. Сахара радостно заползает на них двоих. Тео со вздохом отталкивается пяткой от земли, и карусель медленно кружится. Небо поворачивается, листья тоже, карусель скрипит. Гарри ощущает себя посередине вселенной. — С днём рождения, Гарри, — шепчет Тео.